19
Дождь барабанил по пластиковому козырьку остановки с упорством почтальона, пытающегося доставить заказное письмо. Если бы оно предназначалось мне, в нем бы наверняка стояло: «Можешь сидеть до второго пришествия, удод. Она не придет. С приветом, Бог Погоды». Но для того чтобы убедить Машуру в этой очевидной истине, надо было вскрыть конверт и сунуть сообщение свыше под ее посиневший нос. Упрямица, похоже, скорее согласилась бы замерзнуть насмерть, чем покинуть свой сторожевой пост, так и не встретив дракона Женетт.
Вот уже третий час мы куковали в судьбоносной пластиковой ракушке под мигающим фонарем, сканируя автобусных пассажиров на предмет шляп и палатко-плащей. И того, и другого по случаю отстойной погоды было предостаточно, но каждый раз их носители оказывались бесцветными обывателями, достойными разве что титула совка.
– А у в-вас что, всегда так х-холодно? – Несчастная Машура скорчилась на лавочке, кутаясь в полы дождевика. С кончика носа свесилась крупная капля. Не дождевая.
– Это называется осень, – пробормотал я, провожая глазами тяжело отваливавшую от поребрика «семерку». Чей-то зажатый дверями зонт торчал, как укоризненно воздетый к небу черный палец. – Может, пойдем?
Девчонка только тряхнула мокрыми, облепившими щеки волосами. Передо мной встала сложная дилемма: с одной стороны, мне, как настоящему и единственному на опустевшей остановке мужчине, вроде полагалось предложить девушке свой ватник, с другой стороны, дубак был жуткий, и без ватника начну мерзнуть я. Может, если его не давать, Машура оставит-таки свою бредовую затею?
– Слушай, с чего ты вообще взяла, что Женетт припрется именно сюда? Если она действительно захочет нам помочь, то отыщет нас и в местечке потеплее.
Девчонка взглянула на меня, как на слабоумного:
– А как госпожа узнает, что нам нужна помощь, а? Нет уж, ты встретил ее тут в прошлый раз, значит, она может появиться еще. Может, она все время на автобусе ездит.
– Ага, – фыркнул я, – и на Землю она переселилась от тоски по общественному транспорту.
Машура притворилась глухой и принялась с показным интересом рассматривать рекламный плакат, сменивший голую тетку из Анталии. Вместо целого тела во тьме теперь сверкала одинокая задница, снабженная надписью «Твои любимые пельмешки». Но от меня так просто было не отделаться:
– По-моему, Маш, до тебя еще не доперло, где мы оказались.
Презрительное молчание.
– Так вот, к твоему сведению, сидим мы с тобой глубоко в… – я сглотнул лезущее на язык грубое слово, – э-э… между пельмешками!
– Возможно, – вздернула дрожащий подбородок Машура, – но вот мой папа говорит, что из любой ситуации можно найти выход.
– Может, в мире Оси оно и так. – Я пнул смятую пачку «Мальборо». Она вылетела под дождь, поток грязной воды подхватил яркую бумажку и потащил к ближайшему стоку. – А вот у нас действует другое правило. «Из любой жопы есть выход – идите на свет в конце туннеля». И лохи идут. А знаешь, что там?
– Что? – сверкнуло на меня глазами чудо в тапках.
– Унитаз!
Машура фыркнула и отвернулась туда, где служба 01 убеждала граждан при пожаре отправлять СМС с текстом «pojar» на номер 4242. Более идиотской рекламы я еще не видел.
– Лиан, – вдруг окликнула меня спутница, позабыв, что ей полагается дуться, – а что такое «сымысы»?
Я объяснил, хотя без мобильника это оказалось нелегко: моя старенькая «Нокия» уже месяц валялась дома по причине отсутствия средств на счете. Который раз за день я почувствовал себя каналом «Дискавери» в плохом русском переводе. Чувство было смешанным: внезапно я осознал, как мало понимаю свой родной мир, и как мало задумываюсь о том, что делает возможным существование привычных вещей. Что я буду делать, когда любопытная Варвара спросит об устройстве девайсов посложнее, вроде компьютера или айпода?
От гастронома под гордой вывеской «Круглосуточный супермаркет» раздались девчачье хихиканье и пьяные голоса. Я обернулся, но тут же дернулся обратно и ссутулился на скамейке, стараясь втянуть голову в плечи. Поздно – нас заметили.
– Эй, чмошники! Из какой деревни приехали?
А я-то надеялся, что занудный дождь, распугавший даже алкашей у точки, удержит девятый «Б» дома. Но мне сегодня явно не везло – у тусовки кончилась выпивка. За ней послали самых заменимых – Промокашку-Макаева и Петюнчика. Янку Шпонову то ли дали героям в нагрузку, то ли сама приклеилась. Судя по беспричинному хихиканью, Шпонка уже дошла до кондиции:
– Да они с хутора Блудилово! – известила она заплетающимся языком.
– Не Блудилово, а Бл…дилово, – поправил Петюнчик, радостно гыкая.
Троица дружно заржала. Машура под козырьком навострила уши и поинтересовалась во весь голос:
– Лиан, это они про нас? А что такое «чмошники»?
– Хорошие люди, – пробормотал я. – Ты потише, ладно?
Но ее уже услышали.
– Халло, да это же Повелитель обезьян! – торжествующе завопил Промокашка. – Тарзан чокнутый!
– Из Блудилово, – добавила Янка и снова хихикнула.
– Блудный, значит, – глубокомысленно подытожил Петюнчик.
Прикидываться ветошью дальше смысла не было. Напрасно я таскал завороженную Машуру вокруг аэропорта, оттягивая визит на остановку до темноты. Все равно засветился. Шпонова уж точно растреплет завтра обо всем в школе.
– Эй, Левцов, а чё это за колхозница с тобой? – сменил в это время тему Маканов. – Подружка твоя?
– Доярка, – предположил Петюнчик. – А мы-то думали, ты болеешь, Левцов.
– А он не болеет, он доит! – Шпонову от веселья перегнуло пополам. Она бы повалилась на колени, если б не повисла на руках у Промокашки.
– Идем отсюда, – я дернул Машуру за рукав.
– Куда? – Саттардка не двинулась с места, пожирая мрачным взглядом трио у гастронома. Это не предвещало ничего хорошего.
– Ко мне домой, – решился я наконец.
Машура вскинула на меня посветлевший взгляд:
– К тебе? Ты познакомишь меня со своей семьей?
Я кивнул – это было неизбежным злом. «Колхозница» вспорхнула со скамейки, чуть не потеряв тапки:
– Это далеко?
– Не, совсем рядом.
От гастронома засвистели:
– Да это не доярка, это бомжиха! Давно бомжуем, Левцов?
– Эй, коза в тапках! Где такой шарфик стремный достала?
В другое время я бы давно пересчитал острякам зубы, невзирая на то, что Петюнчик если не самый высокий, то самый широкий в классе. Но в масштабе наших с Машурой проблем стеб одноклассников мне был – что бездомному кобелю блошиный укус.
Я зашагал в мокрую темноту. Моя спутница зашлепала по лужам рядом. Кроличьи уши на обувке уныло обвисли, отяжелев от воды. Еще немного, и подошвы совсем отвалятся. Но Машура не жаловалась, хотя ноги у нее, наверное, давно превратились в лягушачьи лапы. Трио гондонов и щелки за нами не последовало – выпивка была важнее. Когда мы свернули за угол магазина, «бомжиха» спросила:
– А кто это был? Твои знакомые?
– Да так… Зоопарк на выгуле. Не бери в голову.
– А я и не беру, – заверила меня Машура. И после короткого колебания добавила: – Знаешь, а я думала, ты меня стыдишься. Поэтому и домой к себе не приглашаешь. Извини, я ошиблась.
Я только пожал плечами:
– С кем не бывает.
В лифте, который для разнообразия работал, у Машуры чуть припадок не случился – думала, что «шкаф» взлетел. Ей очень хотелось понажимать на разные кнопки, но я уговорил отложить это увлекательное дело на потом. Долго вытирал ноги перед знакомой обитой черной клеенкой дверью с номером 41. В голове крепко сидела Генина угроза: все-таки я отсутствовал не одну ночь, а целых три. По крайней мере, если газеты в киоске на Ленинском были сегодняшние.
Я покосился на Машуру, напоминавшую несчастного котенка после купания, и решительно надавил на звонок. Было уже часов десять, если не больше, так что прошло некоторое время, прежде чем за дверью загремела цепочка, и послышалось мамино боязливое:
– Кто там?
– Я, – бодро возвестил я.
По ту сторону клеенки охнули, защелкали замками. Я ободряюще подмигнул Машуре. Двойные двери распахнулись, и мать буквально упала мне на грудь:
– Лианушка!
Если заемный ватник еще не промок насквозь от дождя, то теперь дело довершили мамины слезы. Хоть я и ожидал чего-то подобного, ситуация смутила меня неимоверно. Хотелось то ли грязно выругаться, то ли разреветься самому. В итоге я чуть отстранил мать и буркнул чужим хриплым голосом:
– Знакомься, мам. Это Маша.
Машура сделала книксен на площадке, послушно отзываясь на заранее оговоренное кодовое имя. Она пунктуально следовала моему совету держать язык за зубами и позволить мне вести переговоры.
– Здравствуй, Машенька, – с усилием улыбнулась мама, украдкой утирая влажные глаза. – Ты к нам в гости? Не поздновато ли?
– Она у нас ночевать будет, – заявил я, протискиваясь в коридор и таща Машуру за собой.
– А родители-то, – растерялась мать, – родители ее согласны?
– Они возражать не будут, – успокоил я, разматывая с шеи гостьи колготки.
– Зато я – буду! – в дверях гостиной возник Гена, грузный и мрачный, как Каменный гость. – Мало того что сам шлялся неделю незнамо где, а теперь явился на все готовенькое, так еще шалаву свою с собой привел! Это ж надо наглость иметь…
На «шалаве» меня закоротило.
– Слова свои обратно возьмите, – процедил я сквозь зубы, подступая к отчиму. Картинка перед глазами странно выцвела до черно-белой литографии, только Генина кровью налитая ряшка плавала в середине, будто последний оставшийся в банке маринованный помидор. – Маша – хорошая девушка и вам ничего не сделала. Извинитесь.
На мгновение отчим оторопел. Наконец, извилины в проспиртованных мозгах зашевелились, и морда под ними из просто красной стала пунцовой:
– Да как ты… Чтобы я… Перед этой суч…
Был только один способ заткнуть Генино дерьмо обратно в глотку. Мой тщательно сложенный кулак с размаху погрузился в пивное пузо. Отчим хыкнул и ткнулся вперед, заплывшие глазки вылезли из орбит. Мать ахнула и бросилась между нами, но разнимать никого не требовалось. Жизнь научила меня просчитывать события на несколько ходов вперед, и сейчас я стремительно перешел к плану Б. Проскользнув мимо хрипящего Гены, я рванул в свою комнату. Сашка в пижаме застыл, разинув рот, на полпути от постели – видно, спал бедняга, да шум его разбудил.
– Лиан, ты?
– Нет, дружелюбное привидение, – бросил я, ныряя между столом и батареей.
За радиатором у меня давно была спрятана заначка на черный день. Похоже, этот день как раз наступил.
– Ложись, – велел я брату, засовывая скрученные трубочкой бумажки за пазуху.
– А ты… разве не останешься? – тоскливо протянул Сашка, круглыми глазами наблюдая, как я роюсь в ящиках стола.
– Не могу, – я вырвал листок из отыскавшейся тетради и отправил его вслед за деньгами.
Распахнувшаяся дверь грохнула в стену с такой силой, что чуть не вылетело матовое стекло. У Гены разве что дым из ноздрей не шел. Он попер на меня, как бык на матадора. Только одно стояло на его пути – Сашка. Страх за брата бросил меня вперед. Опоздал я на долю секунды. Оплеуха отчима вмяла мальчишку в книжные полки. Он рухнул на пол, увлекая за собой томики Пушкина. Мой череп с разгона вошел в уже помятое брюхо, вгоняя кишки Гене в позвоночник. Мы оба грохнулись на пол. Корчась от боли и хрипя, Гена ухватил меня за горло.
Кислород перекрыло, кровь барабанами застучала в ушах, перед глазами завертелись черные мухи. Я задергался, как насаженный на крючок червяк, инстинктивно зашарил по полу. Пальцы наткнулись на книгу в твердом переплете. Ухватив ее за корешок, я со всей дури обрушил томик на морду отчима. Еще и еще раз. Гена взвыл, брызнула кровь, лапищи на моем горле разжались. Видно, острые углы книги попали в уязвимое место.
Я глянул на Сашку, поднимавшегося по стеночке.
– Беги, Лиан! Беги! – прошептал он белыми губами.
Я взял ноги в руки. Мимо матери. Подхватил съежившуюся в коридоре Машуру, чуть из тапок не выдернул, и – на лестницу.
– Да я тебя упеку, щенок! Всю жизнь по колониям будешь…
Захлопнул черную дверь. Мимо лифта. Вниз по ступенькам с Машурой, теряющей тапки в темных пролетах…
Потом мы шли молча до самого Ленинского. Дождь перестал. Яркие витрины универмага и фонари отражались в лужах и так сияли на мокром асфальте, что казалось, у нас под ногами – звездная радуга. Воздух остро пах бензином и прелой листвой. На Машуру я не смотрел – не мог. Но когда она подозрительно часто стала шмыгать носом, не выдержал.
– Ты что, ревешь, что ли? – я остановился, заглядывая в лицо под спутанной челкой.
Аккуратный вздернутый носик покраснел, запухшие глаза виновато уткнулись в землю:
– Прости, я больше не буду.
– Да реви себе на здоровье, – хмыкнул я. – Это я для ясности спросил. Полезно давать выход эмоциям, чтоб желчь не застаивалась.
Машура хлюпнула носом и подняла на меня умоляющие глаза:
– Это все из-за меня, да? У вас, наверное, незваных гостей не любят, а я, дура…
– Ты не дура! – Я неловко отер ее мокрую щеку. В пальцах защекотало – кожа была удивительно нежной. – И я тебя звал, помнишь? Так что ты тут ни при чем. Просто Гена… – Я вздохнул и зашагал к светящейся синим в ночном небе букве «М». – Он мне не отец.
Минуту Машура переваривала информацию.
– Разве он не муж твоей матери?
– Да нет… Они просто живут вместе.
Саттардка тряхнула головой:
– По рокханским законам, если мужчина живет под одним кровом с женщиной, он должен заботиться обо всем, что под этим кровом, как о своем собственном, включая ее детей.
– У нас не Средний мир, – фыркнул я. – А законами такие, как Гена, подтираются.
Тут мне вспомнилась физиономия отчима, располосованная книжной обложкой. Что это было? Пушкин, собрание сочинений? Какое символичное торжество поэта над быдлом! Вот бы русичка порадовалась. Ирония ситуации заставила меня хихикнуть. Машура подозрительно покосилась в мою сторону, а меня уже понесло. В болевшем горле защекотало, я надул щеки, стараясь подавить в зародыше идиотский смех. Но все было напрасно – я заржал, как конь. Девчонка уставилась на меня круглыми глазами, наверное, размышляя, не свихнулся ли я, и что полагалось предпринимать в подобных ситуациях.
– Шли СМС… – проикал я, судорожно втягивая воздух между приступами хохота, – на 03… с текстом «psih»… И подпишись, – меня снова скрутило в судорогах неодолимого веселья, – Александр С-сергеич…
В лице Машуры мелькнуло понимание. Губы дрогнули, уголки поползли вверх, и вот уже саттардка корчилась от смеха наравне со мной. Редкие граждане, мерзнущие на остановке у метро, провожали нас неодобрительными взглядами. Еще бы, два в муку бухих подростка, едва держащихся на подгибающихся ногах и икающих от беспричинного хохота, – та еще картина.
Немного опомнились мы, только нарвавшись на патруль в подземном переходе. К счастью, менты были заняты, гоняя бомжей, и мы без потерь вынырнули из туннеля на другой стороне проспекта.
– Что теперь? – слабым голосом поинтересовалась Машура. В горле у нее еще клокотало.
– Теперь жрать будем, – твердо заявил я.
В животе у спутницы требовательно заурчало, она нахмурилась и спросила с сомнением:
– А деньги?
– Не проблема! – Я хлопнул себя по груди. – Мы теперь богатые. Вон, видишь, там забегаловка?
Ресторан с уютным названием «Кают-компания» встретил нас запахами, от которых мои слюнные железы выдали все двести процентов. Навстречу метнулась хорошенькая официантка в матроске, но, разглядев наш с Машурой эксцентрический прикид, резко взяла курс на восток. Из теней как по свистку выплыл квадратный вышибала:
– Ребятки, вы вроде дверью ошиблись? Выход там, – сосископодобный палец ткнул нам за спины.
– Не волнуйтесь так, – улыбнулся я, демонстрируя хорошие манеры, – давление подскочит. Мы абсолютно платежеспособны.
– Вы чё, не поняли, что ли? – на низком лбу бугая собрались толстые складки, голос поднялся на тон. – Цыганам нельзя сюда.
Машура робко потеребила меня за рукав, но я почуял мясо, и так просто меня было теперь не выпереть.
– Я же говорил тебе, бейби, – начал я голосом раздраженного гея, обращаясь к спутнице, – не разгримируемся – не пустят нас никуда в этих костюмах. Но что поделаешь, если Валерия на перекус дает полчаса, и снова съемки, съемки… – Я потихоньку пихнул Машуру в бок.
– Да, это ужасно, – закатила она глаза. – Я так устала…
– Пойдем поищем что-нибудь поприличнее. Пусть завтра эту дыру прокатят в «МК». Думаешь, звезду с них снимут?
– Две, – фыркнула Машура, подыгрывая.
Мы плавно развернулись к выходу, когда перед нами выросла как из-под земли та самая хорошенькая официантка.
– Простите, ребят, вы сказали, что со съемок?
– А как вы думаете, неужели мы иначе нацепили бы эти… лохмотья? – Машура оглядела себя с брезгливостью принцессы. Девчонка определенно входила в роль.
Я попытался пройти мимо, но матроска проворно заступила мне путь:
– А что за фильм? Мы не слышали, чтобы кто-то тут кино делал…
Я высокомерно пожал плечами:
– «Школа», второй сезон. Послушайте, у нас очень мало времени…
– Как второй?! – подскочила на месте официанточка, хлопая накладными ресницами. – Говорили же, его не будет?!
– Конечно, говорили, – усмехнулся я. – Сериал снимается в полной тайне. Первая серия выйдет в новогоднюю ночь – подарок населению. А теперь простите, но мы…
– Что вы, что вы, – замахала на меня матроска, – у нас в малом зале совершенно свободно. Мы с удовольствием вас обслужим. Прошу!
Под любопытными взглядами немногих посетителей мы прошествовали за синенькой мини-юбкой в помещение с деревянными панелями и картинами с изображениями парусных кораблей.
– А кто режиссер? – промурлыкала официантка, подавая нам меню. – Германика?
– Она самая, – небрежно кивнул я.
– А почему в Питере снимают? Школа же московская, – не отставала матроска.
– По сценарию класс на экскурсию приехал, – я откинулся на стуле, заглядывая в карту вин. – Воды принесите, пожалуйста. В горле от этих реплик пересохло…
– Конечно-конечно, – покачивая бедрами, официантка уплыла по волнам толстого ковра.
Машура восхищенно смотрела на меня поверх меню:
– Ну ты даешь! Давно не видела такого наглого вранья!
– Спасибо, ради тебя старался. Что закажешь?
«Звезда экрана» наморщила лоб:
– А мясо у них есть?
– Кошатину обещать не могу, – я перевернул страницу с главными блюдами. – Но как насчет борща домашнего и свинины с грибами в горшочке?
– Пойдет, – улыбнулась Машура, расстегивая плащ: в зале было приятно тепло.
Я подумал о том, что впервые в жизни сижу в ресторане с девушкой, и решил, что бы ни случилось, не снимать сапоги.
