«Автово!» – устало объявил замшевый мужской голос. Меня отлепило от стенки вагона и понесло в открывающиеся двери. Ожидающие поезда пассажиры услужливо образовали коридор, в который устремились прибывшие к цели путешествия граждане. Я уже стоял одной ногой на платформе, когда увидел горящие желтые глаза в конце прохода. Ротвейлер действительно был метисом – под черной, чрезмерно лохматой шерстью, угадывались очертания длинного тела бладхаунда, адской гончей. Я затормозил и полез назад, молча снося заслуженные тычки локтями и нецензурности от бывших попутчиков. Наконец, уже внутри кто-то угостил меня зонтом в бок. Я побледнел, скис и рухнул на нагретое задом предыдущего пассажира сиденье.

«Осторожно, двери закрываются!» Толстая тетка слева попыталась съежиться так, чтобы не касаться ляжкой моих грязных штанов. Девушка в просвете между пальтовыми задами бросила в мою сторону строгий взгляд поверх обложки Хемингуэя и снова нырнула в книгу. Я подумал: «Что случится, если я все-таки выйду на “Кировском заводе” и псы набросятся прямо на станции? Кто-нибудь остановится? Попробует вмешаться? Позовет милицию? Снимет на мобильник? Как вообще собаки могут следовать за мной?» Я представил себе соседний вагон с тринадцатью кудлатыми, воняющими псиной дворнягами, втиснувшимися между гражданами на мягкие сиденья, покачивающимися на широко расставленных лапах в проходе… Бред! Ладно бы я еще маминых таблеток нажрался, а так… Сплошные визуалы, как выразился Женька, и без всякой тебе дряни!

На «Кировском» все-таки не вышел. Решил дать себе передышку и проехать до «Техноложки» – там пересадочная станция, больше народу, проще затеряться в толпе. К тому же сходятся две ветки, и, если быстро перескочить с одной на другую, кого угодно с толку собьешь. Я внутренне собрался, заранее пропихнулся к дверям и приготовился к решительному броску.

«Технологический…» Конца фразы я не услышал. По платформе рвал так, будто она усыпана горящими углями. В середке у меня тоже эти угли еще так отжигали. Зато я уже скакал по лестнице, когда прибывший одновременно со мной народ еще только начал заполнять перрон. Мохнатых спин внизу пока видно не было. Я чуть успокоился и дальше порысил уже потише – берег ребро.

Переход на другую станцию перегораживал ряд квадратных мраморных колонн. Я сунулся туда между плащами, мокрыми пальто и обтекающими на джинсы зонтиками, а вот на ту сторону высунулся уже один. Прошел по инерции пару шагов и встал. Вместо лестницы к линии 2 я оказался на круглой площадке, ограниченной одинаковыми массивными столпами. Лампы в виде факелов заливали антураж желтым светом. Таким же, каким горели глаза преследователей, выступивших из проходов между колоннами. Их было тринадцать – длинных, гибких, с перекатывающимися под гладкой кожей мускулами и розоватыми ножами клыков. Вокруг стояла нехарактерная для подземки тишина – только цокотали по полу когти, да отдавалось эхом от низкого свода мое неровное дыхание. Все. Добегался ты, Псих.

Я медленно вышел на центр круга. Они приближались спокойно, сужая кольцо, не ожидая подвоха. Я уронил с плеча рюкзак и достал волчок. Он был маленький, блестящий и полосатый. Я вытянул руку с игрушкой перед собой:

– Вы ведь этого хотите? Так?

Псы будто поняли. На мгновение остановились, пожирая глазами сферу в моей руке. В янтарных радужках отражались цветные полоски. И тут это произошло. Зеленые, красные и желтые линии на волчке потекли, слились в блестящую массу… и в мою дрогнувшую ладонь лег, словно влитой, хищный ствол. Я никогда не держал в руках оружия страшнее ножа, да и тот был не мой. А тут! Интересно, чем оно стреляет?

Выяснил я это очень быстро. Псы пошли в атаку. Причем одновременно. Отдача чуть не вывернула руку из плечевого сустава. Оглушенный, я потерял равновесие. Скользкое тяжелое тело пронеслось надо мной, рванув когтями куртку. Эту тварь я уложил в брюхо. Ствол был автоматический и оставлял в жертвах дымящиеся дыры размером с Генин кулак. Я почувствовал себя Фриманом в подземельях Лямбда-корпуса, за исключением того, что даже на доблестного доктора не налетала дюжина монстров разом. Впрочем, это только делало мою задачу легче. Псы здорово мешали друг другу, к тому же, куда бы я ни палил, в тесном пространстве выстрелы, казалось, все равно находили цель.

Внезапно острая боль пронзила голень, меня рвануло вниз и повалило на спину. Подлая тварь неслышно подобралась сзади и теперь, прижимая уши и рыча, вгрызалась в ногу. Перед глазами потемнело. От вида крови, залившей разодранную штанину, подступила тошнота. На таком близком расстоянии промахнуться я не мог. Выстрел снес псине полчерепа, но, издохнув, она так и не разомкнула зубы. Следующего зверя я тоже уложил в упор – собака попыталась вцепиться в держащую оружие кисть. Потом палил, катаясь по полу, ослепленный болью, пока от одной из колонн не отвалился здоровенный кусок, пригвоздив к полу еще одну наглую тварь.

Я понял, что валяюсь на полу совершенно оглохший, с онемевшей от плеча рукой в окружении шести звериных трупов. Придавленная обломком псина еще судорожно подергивалась, но ясно было, что жить ей оставалось считанные мгновения. Кровь из простреленных тел почти не текла – чем бы ни палила моя игрушка, она сжигала ткани на входе. Зато у меня из ноги хлестало рекой. Горелая шерсть воняла так, что в носу свербело. Выжившие бладхаунды ретировались, поджав хвосты. Наверное, поджидали, прячась за колоннами. Из глубокой тени, которую не могли разогнать лампы-факелы, доносились шорохи и приглушенный цокот когтей.

Я тяжело сел, опираясь на здоровую руку. Ствол в ладони потек, округлился и снова стал невинным волчком. Блин, он даже не нагрелся! В анатомии я не силен, но даже моих скромных знаний хватило на то, чтобы понять: если не остановить кровотечение, то я просто вырублюсь, а собачки слопают то, что от меня останется. Понадобились все оставшиеся силы, чтобы разжать челюсти бладхаунда с крупными, как зубья чеснока, загнутыми клыками. На розоватую внутренность черепа я пытался не смотреть. Признаться, собственная нога занимала меня куда больше. Мясо с нее свисало клочьями, обнажая белизну кости. Лужа крови разлилась почти до самых колонн – даже не знал, что ее в человеке так много.

И тут случилось нечто, заставившее мое слабеющее сердце встрепенуться и выбить барабанную дробь. Один из собачьих трупов, которого коснулся темный ручеек, вдруг вздрогнул, лапы напряглись, расслабились, снова напряглись. Та самая безбашенная псина, что чуть не отгрызла мне ногу, внезапно вывалила алый язык и потянулась им туда, где густая влага отражала свет ламп. За колоннами торжествующе взвыли.

Я обещал себе не уходить. Обещал оставить матери записку. Но что мне остается, если родной мир отторгает меня? Если то ли Духи, то ли сами вершинные операторы, загнали меня в этот вероятностный тупик, из которого нет выхода, кроме…

Я установил волчок на чистый пятачок пола и, не обращая внимания на шелест в тени за колоннами, запустил. Вскоре я уже не слышал ничего, кроме пчелиного гудения, не видел ничего, кроме вращающихся цветных спиралей. Я ощутил на щеке первое дуновение и понял, что сейчас произойдут три вещи: ротвейлер-метис бросится на меня из прохода слева; к «Техноложке-2», вытесняя из туннеля спертый воздух, подкатит поезд; пройдя через мембрану между измерениями, этот воздух окрепнет до ветра, он подхватит меня и даст мне крылья. Он унесет мою жизнь в потоке всех прочих, как сухие листья, как обрывки вчерашних газет, новости, навсегда ставшие историей, которую завтра не вспомнит никто…

На этот раз для разнообразия я приземлился – или, по терминологии Додо, сел на Мировой лист? – удивительно точно. Прямехонько между кучей хлама и осколком зеркала, все еще прислоненным к стенке депота. С радостью убедился, что нога срослась – даже шрамов не осталось, ребра стали как новенькие, и тупая боль в плече исчезла – я опять родился заново. Только голова немного кружилась – то ли после перелета, то ли от банальной кровопотери.

Динешева заемная одежда аккуратной стопкой лежала там, где ее оставила Машура. Так мы договорились перед отбытием: тряпки останутся здесь на случай моего возвращения. Если бы я знал, что случай представится так скоро! Подхватил шмотье и на всякий случай укрылся за кучей – мало ли кому придет в голову именно сейчас добавить в нее пару необходимых в хозяйстве вещей. Когда послышался скрип открывающейся двери, моя голова как раз пыталась проложить себе путь через узкую горловину иновселенской то ли кофты, то ли рубашки. Я вздрогнул, энергично запутался в складках капюшона, дернулся, повалился на бок и, наконец, освободил обзор. Лег я так удачно, что в Машурином зеркальце почти целиком отразился пришелец. Почти, потому что там не совсем поместились крылья.

Наверное, бладхаунд все-таки успел меня сцапать. Я умер. Окочурился, двинул коня, сдох. Иначе почему я вижу ангела? Он стоит, натурально, в дверях, весь такой белый, только черные узоры на крыльях, вроде как у сороки… И в руке у него меч пламенный. То есть скорее это смахивает на трезубец Нептуна, но огонь на вилке так и пыхает. Словно он не депот охраняет, а райские врата. Я как следует зажмурился. Даже глаза защипало. Открыл их, но визуал и не думал исчезать. Вместо этого он шагнул внутрь, подобрав крылья, и пошел на разведку. На всякий случай я тихонько попятился на всех четырех подальше за кучу. Еще одной махайры мне не пережить.

Так вот, ангел шел, путаясь в крыльях, я полз от него раком, обходя хлам по периметру, пока моя пятая точка не уткнулась во что-то живое и мягкое. Оно сказало: «Ой!» Тихо так, но ангел услышал. И как метнется под потолок! Прямо ниндзя, только белый и с крыльями. Я сгреб то, что ойкало сзади, в охапку и рванул к двери. Оказалось, это мальчишка был, маленький, чернявенький и смахивающий на Машуру. Значит, когда Чиду таки выходил из кабинета, времени он зря не терял!

Ангел ринулся за нами, но, к счастью, зацепился перьями за что-то в куче и замешкался. Я вылетел в коридор с моим приобретением под мышкой, судорожно щупая карман штанов – не выпал ли в суматохе волчок. Волчок никуда не выпал, зато это чуть не сделал я. Пол, построенный из того же неизвестного пористого материала, что и все «осиное гнездо», кончался прямо перед пальцами моих ног. Опрятный холл пропал, на его месте зияла дыра, в которой плавал промозглый туман и обрывки какой-то белесой паутины. Через туман слабо просматривались листья-одеяла, ветви храмита, редкие оранжевые фонарики и – пустота внизу. Судя по освещению и холоду, было раннее утро.

Сверху доносился неопределенный шум: хлопанье крыльев, вопли – орлиные (каннам???) и вполне человеческие, треск, какой бывает, когда тяжелые предметы падают сквозь древесную крону, и странные хлопки. Источник всего этого ералаша скрывал еще сохранившийся потолок. Ангел за дверью завозился – видно, освободил перья. Мальчишка у меня под боком начал всхлипывать.

Я покрутил головой по сторонам. Единственным путем к отступлению был обломок лесенки, свисавший с центра потолка. По нему можно вскарабкаться на верхний этаж – если, конечно, до покореженных ступенек удастся допрыгнуть.

– Держись!

Я закинул пацана себе за спину вместо рюкзака. Он так вцепился в шею, что чуть не перекрыл кислород. Да еще и напускал соплей мне за шиворот. Дверь депота распахнулась и треснула меня пониже спины, придав необходимое ускорение. Мы свалились в пропасть почти одновременно – ангел, я и Машурин братец. Я успел ухватиться за лесенку и подтянуться, хоть у меня руки чуть из суставов не вывернуло. Десятком метров ниже ангел подхватился, замахал крыльями и выказал намерение вернуться в дыру. Хорошо, что лезть нам было недалеко, а размах ангельских крыльев здорово затруднял его маневры в тесноте «гнезда», хоть уже и порядком развороченного.

Работал руками и ногами, впрочем, я. Пацан только скулил, царапал мне шею и обсопливил еще и ухо. В верхнем холле я дернулся в первую попавшуюся дверь. Наудачу это оказалась уже знакомая кухня – безлюдная, но целая, если не считать пары разбитых горшков на полу. Не слишком вежливо метнув мальчишку на стул, я подпер дверь массивным столом – чуть пупок не надорвал, пока двигал. Судя по звукам, доносившимся с той стороны, ангел планомерно расчищал пространство для крыльев, начав с уничтожения второго холла. Я судорожно огляделся. Надо бы найти хоть какое-то оружие!

Метнулся за занавеску. Судя по запаху, в печи подгорали какие-то хлебобулочные изделия. М-дя, пирожком от крылатого не отмахаешься. Ишь, развели тут, как курей нерезаных. Ухват против огненного меча тоже вроде как прием против лома. Лучше бы, конечно, вообще этого ангела-берсерка к себе не подпускать. Но, судя по раздавшемуся со стороны холла треску, посланец неба был не согласен и крушил все закрытые двери подряд. До нашей, кажется, осталось уже недолго…

Извилины заработали с удвоенной энергией. Вспомнилась тяжесть хромового ствола в ладони, прохладная выемка курка, куда так удобно ложился палец… Нет! На волчок полагаться нельзя. Неизвестно еще, захочет ли игрушка превращаться и превратится она в требуемое оружие или в бумажный букет. К тому же дымящаяся дыра во лбу ангела мне как-то претила. Пожалуй, кочерга нанесет крылатому меньше урона. Я подхватил означенный предмет и вернулся к мальчишке. Он забрался на стул с ногами и сидел, сжавшись в комок, маленький и несчастный. На вид ему было не больше шести. Я поманил пацана пальцем. Тот выпучился на меня мокрыми глазами, вцепился в спинку стула и затряс головой. Видно, решил, что я опять с ним буду в пропасть кидаться. Ну, или кочергой звездану.

Тогда я просто сгреб малыша вместе со стулом и воткнул его по центру кухни, прямо против двери. Потом взял низкий массивный табурет и поставил у стенки. Сам изготовился рядом с кочергой наперевес. Даже дыхание затаил. Дверь разлетелась на щепки очень эффектно. Огненный трезубец вскрыл ее быстрее, чем нож – консервную банку. Столешница грохнулась на пол – подломившиеся ножки не выдержали. Ангел завидел жертву, скрючившуюся на стуле посреди кухни, и ломанулся в проход. Тут я услужливо пихнул ему под ноги табуретку. Крылатый споткнулся, крылья его бесконтрольно захлопали, пытаясь удержать тело в равновесии, и запутались в обломках двери. В итоге летун перегнулся вперед, так что башка как раз оказалась в пределах моей досягаемости. Фиг бы я иначе достал кочан на двухметровой кочерыжке!

Кочерга чмокнула ангела в белогривый затылок. От звука меня передернуло. Летун трепыхнулся и затих, нелепо обвиснув на табуретке пятой точкой кверху и с крыльями торчком. Я надеялся, что черепушка у него крепкая. Не хотелось начинать второй визит в этот мир с отправки одного из его обитателей – в иной. Мне удалось договориться с совестью и отложить угрызения на потом. Воспользовавшись передышкой, подошел к Машуриному брату, знакомиться.

– Тебя как зовут? – я постарался придать голосу самый дружелюбный тон, на какой был способен. Малыш не отвечал, только цеплялся за стул так, что костяшки пальцев побелели, да таращился на кочергу. Я отложил оружие труда на стол и представился: – Я Лиан.

– Ты псих!

– Тебе Машура рассказала?

– Ты ее знаешь?

Разговор стремительно зашел в тупик. Вдруг припухшее от слез лицо пацана озарилось:

– Ты тот заяц, которого Маш из Дарро притащила! Тот, что из депота удрал!

Я поморщился и решил сменить тему:

– А что ты в депоте делал? И как тебя все-таки звать?

– Неон, – засопел мальчишка.

Я не совсем понял, имя это или желаемый продукт, но разбираться было особенно некогда. Очухайся ангел, попрет на нас злее прежнего. Я подобрал оброненный крылатым трезубец. Голубое пламя на конце погасло. Обследовал древко в поисках заветной кнопки, но оно оказалось гладким, как кожа младенца.

– Знаешь, как эта штукенция работает? – спросил я Неона без особой надежды.

– Магия, – пожал тот плечами.

Я вздохнул и швырнул ангельское оружие в дверной проем. Стука не услышал – видно, крылатый успел превратить верхний холл в такую же дыру, как и нижний. Признаться, неясный статус летуна меня беспокоил. Даже без своей вилки он мог показать нам, где раки зимуют. Надо было делать ноги.

Вверху все так же хлопало, трещало и вопило на разные голоса. Это наводило на мысли, что наш ангел не один. Я поделился своими соображениями с Неоном.

– Я не знаю, – неуверенно мотнул головой пацан. – Я не хотел в школу идти и в депоте спрятался. Там сидел, когда все началось. Мама меня звала, я слышал, но не отвечал… Ты ведь ей не скажешь, а?

Так, значит, вселенная иная, а дети одинаковы!

– Маму твою нам сначала еще найти надо!

Я выглянул между раскляченных белых крыльев. Пол в холле пропал, как и двери по периметру. На этот раз ангел постарался и спалил также лестницу. Ходу нам отсюда не было, хоть головой вниз кидайся. Только я об этом подумал, сверху послышались более громкие, чем прежде, вопли и грохот. Остатки гнезда содрогнулись. Сквозь них пролетело, размахивая руками и ногами, тело, очень похожее на Сконки, и исчезло в дыре, заменившей пол. Вопль затих далеко внизу. Следом за телом плавно, как осиновый листок, спланировал опустевший «скейтборд». Как будто чтобы нарочно подразнить, летающая доска остановилась посреди разоренного холла, медленно вращаясь вокруг собственной оси. Дотянуться до «скейтборда» не представлялось возможным. Допрыгнуть тоже, учитывая развалившегося в проходе ангела. Оттащить двухметрового воина неба я бы не смог – на вид в нем был центнер, если не больше.

– Вот дерьмо! – выругался я сквозь зубы.

– А мама говорит, что нельзя сквернословить! – заявил Неон, незаметно покинувший стул и теперь рассматривающий остатки родного дома через просвет между ангеловых крыльев.

– Она, конечно, права. Но вот без этой доски нам обоим хана и глубокая жопа.

– Ты тоже прав, – кивнул мальчишка и вытянул руку в сторону «скейтборда».

Тот дрогнул, днище засветилось ярче, доска остановила вращение и скользнула к нам, послушно замерев в паре сантиметров от пальцев Неона. Я глядел на вундеркинда, выпучив глаза. Это было покруче, чем в Сашкином «Гарри Поттере»! Неон выжидающе посмотрел на меня. Я замотал головой:

– Я летать не умею!

– Это ничего. Я буду править.

С этими словами пацан резво полез через ангела, который не возражал. Неон грациозно шагнул на доску, которая чуть качнулась под его ногами, но тут же снова обрела равновесие. Мальчишка поманил меня рукой. Теперь уже я судорожно вцепился в дверной косяк. «Скейтборд» был длинный, размером скорее со сноуборд, и места для двоих давал достаточно, особенно когда один из этих двоих – шестилетний пацан. Но при одной мысли, что под тонкой досточкой простирается пятиэтажная высота с жесткой землей под ней, у меня начинало сосать под ложечкой. Очень не хотелось уподобиться бедняге Сконки, мир праху его и все такое прочее.

Мои колебания не нашли сочувствия у Машуриного брата.

– Лезь, – приказал он, явно копируя семейную легенду – лейтенанта Динеша, – или хочешь с исуркхом наедине остаться?

До меня дошло, что исуркх был ангелом, то есть на самом деле ангел был исуркхом. Это решило дело. Я сделал глубокий вдох и влез на посланца небес, придерживаясь за крылья. Тут на меня что-то нашло. Прежде чем сделать шаг над пропастью, я выдернул из исуркха длинное белоснежное перо и подал Неону:

– Вот, сувенир.

Мальчишка только пальцем у виска покрутил. Но перо все же взял и, чуть подумав, заткнул себе за ухо. Вид у него получился лихой, прямо настоящий индеец. Я ступил на доску без особой грации и на подгибающихся коленях. «Скейтборд» дернулся, угрожающе накренился. Я замахал руками, стремясь удержать равновесие. Доска встала на дыбы и… перевернулась! В следующее мгновение я обнаружил себя висящим вниз головой наподобие летучей мыши. Неон висел рядом, скрестив руки на груди и пожирая меня укоризненным взглядом. Его черные лохмы смешно стояли дыбом… То есть свисали. Очевидно, «скейтборд» обладал каким-то полем, удерживавшим нас на поверхности. Я перевел дух:

– Переверни нас обратно. Если, конечно, можешь.

Неон только глазами сверкнул:

– Я-то могу! Если кто-то не будет мешать. Держись за меня и наклоняйся в ту же сторону. Ты тяжелый, если опять напортачишь, ни за что не выправим су-бонг.

Так, значит «скейтборд» в родне с «сушкой». Что и следовало ожидать, ведь папочка-то у них один. Кстати, а по случаю заварухи он вышел из кабинета? Неон бросил доску отвесно вниз, мы промчались сквозь развороченное «гнездо» и вывалились на свежий воздух. Тут мальчишка резко отклонился назад, я повторил его маневр, прогибаясь в спине и коленях. Нос су-бонга задрался, траектория его все больше выравнивалась, пока, наконец, мы не вышли из умопомрачительного пике – только чтобы оказаться в гуще воздушного сражения.

Вообще-то мне уже давно пора было выблевать, мешало только одно – отсутствие времени. Я был слишком занят, бросая тело вправо, влево, вперед и назад, пока су-бонг уворачивался от ветвей храмита и лучей, голубых и зеленых, которые резали воздух вокруг нас так же рьяно, как школоло – деньрожденный торт. Ангел действительно оказался не один. Двое его собратьев вовсю стремились поджарить защитников Саттарда молниями из трезубцев. Каннам тоже был здесь. Он уже вернул себе незабвенную махайру и теперь опробовал остроту оружия на предполагаемых похитителях.

Защитники, то бишь Динеш и его воздушная кавалерия, шмыгали вокруг крылатых на летательных аппаратах всевозможных фасонов – начиная от «скейтбордов» и «самокатов» и кончая различными моделями Су. Пилоты на досках фехтовали самыми всамделишными саблями, прямо как чапаевцы. «Сушки» плевались изумрудным огнем. Когда синие и зеленые лучи скрещивались, раздавались те самые странные хлопки, что я слышал из гнезда. Несмотря на численный перевес саттардцев, до победы им было еще далеко. Никакой стратегии в рисунке боя я различить не мог, отдельные пилоты сражались сами по себе, тогда как каннам с крылатыми заходили на наибольшее скопление врагов мощным клином: исуркхи расстреливали «сушки» на расстоянии, а то, что от них оставалось, дорубал каннам.

К тому же родственницы Су-13 были, очевидно, построены из легковоспламеняющегося материала: едва голубые молнии касались их, аппараты вспыхивали, как свечки на том самом торте. Ангелы казались маневреннее – тут, на открытом пространстве, развесистые крылья превращались из помехи в преимущество. Только су-бонги и «самокаты» имели шанс соперничать с ними, но пилоты со своими сабельками не могли приблизиться к врагу на дистанцию поражения из-за проклятых дальнобойных трезубцев.

Тут голубая молния жахнула так близко, что опалила волосы над ухом. Нас заметили. Ближайший исуркх оторвался от клина и пал на наш с Неоном дуэт, как коршун на куропатку с птенцом. Наверное, я все-таки много грешил, раз меня ангелы невзлюбили. Машурин братишка оказался сообразительным малым и заложил лихой вираж. Молнии так и вжихали вокруг, но Неон справлялся очень неплохо для шестилетки. Свои тоже обратили на нас внимание, и несколько дальних родственников Су-13 уже спешили ангелу наперерез. Обрадоваться я не успел. Очередной заряд из трезубца тряхнул «скейтборд». Что-то оглушительно хлопнуло, будто взорвалась электрическая лампочка размером с кабинет физики. Доска вспыхнула неестественным синим пламенем, но скорость движения сбивала его языки по краям. Следующего выстрела мы избежали только потому, что я снова перевернул су-бонг вверх ногами. Поле еще держало, но от «скейтборда» стали отваливаться обугленные куски. А мы начали стремительно снижаться – точнее падать прямо в развесистую крону храмита. Причем вниз головой.

С этой удобной позиции я видел летуна, раскинувшего крылья над нами, аки ангел смерти. Тут у Неона сдали нервы. Он завизжал не хуже девчонки и уцепился за меня, явно желая снова изобразить рюкзак. Я обхватил его руками, как можно теснее вжимая в себя. Мы врезались в листву. Зеленые одеяла смягчили удар, но подались под нашим весом. Вообще-то это было здорово похоже на катание с водяной горки, которую я как-то опробовал в том же Луна-парке. Только вот скользили мы с листа на листок, и оба знали, что в конце этого путешествия воды не будет. Оттого орали мы оба, и еще неизвестно, кто из нас драл горло громче.

Внезапно что-то ухватило меня поперек туловища и рвануло вверх – так резко, что из груди вышибло дух. Руки разжались. Неон выскользнул из моей хватки. Несколько мгновений я ничего не видел, мотаясь туда-сюда среди листьев-одеял. Наконец, кое-как уравновесился, разноцветные круги перед глазами пропали, и я начал сознавать ситуацию. Дело было табак. Я висел метрах в двадцати над землей, запутавшись в лианах, которыми густо поросли ветви храмита. Мои тезки из местного растительного мира отличались от земных особой эластичностью, будто они были каучуковыми. От малейшего движения меня начинало дергать вверх-вниз и из стороны в сторону, как раскидай.

Неон болтался подо мной. Мальчишка цеплялся руками за тонкий отросток на ветке храмита, но взобраться верхом на сук силенок у него не хватало. Неторопливо помахивая крыльями, ангел приближался к беспомощной жертве. При виде белоснежного пера за ухом ребенка он оскалился так, будто хотел вырвать трофей вместе с ухом, причем зубами. Идиота в сени огромных листьев исуркх пока не разглядел. Я забарахтался в путах еще пуще: хотел ухватиться за что-нибудь твердое и не растягивающееся, как резинка в трусах. Мне удалось, наконец, заграбастать ветку, но она была сухая и обломилась под моим весом. Вся эта возня привлекла внимание «ангела». Он величественно развернулся, колошматя крыльями воздух. Ветер от них шел еще тот, беднягу Неона чуть не снесло с сука. По лицу парнишки катились крупные слезы, из носа свисали сопли, которые он не мог утереть. Летуну даже не надо будет заморачиваться после того, как он разберется со мной. Неон сам свалится, если ему не помочь прямо сейчас. А я даже размахнуться как следует не мог, так меня опутало!

Исуркх наставил на меня трезубец, но палить почему-то не спешил. Висел в воздухе и пялился на меня желтыми глазищами. Наверное, удовольствие растягивал, гад. Я рванулся в последний раз, что-то треснуло, и мне удалось освободить одну руку. Ангельские нервы не выдержали, он засветил молнией, но промазал – так меня болтало. А я времени не терял. Что получится, если сложить раздвоенный сучок с резинкой? Правильно, рогатка. Когда-то я очень неплохо из нее стрелял, в том числе по голубям и школьным окнам. Камней на храмите, правда, не росло, зато было много гладких круглых плодов, напоминавших гибрид каштана и кокоса. Я уже выяснил, что они очень больно били по башке, если стрясти их с ветки.

Я не стал ждать, пока уравновешусь, или пока «ангел» рассмотрит, что у меня в руках. Отправил снаряд в цель, и тут же зарядил рогатку новым. Дальнейшие события произошли почти одновременно. Неон диким голосом завопил: «Не-ет!» Исуркх заработал коричневый глаз вместо правого желтого, взвыл и разрядил свой трезубец. Ребенок и «ангел» рухнули вниз, обрывая по пути листья и ломая ветки потоньше. А дальше… Вот дальше я, хоть убей, ничего не помню.