Игры были грязными. Весть об этом разнеслась по казармам уже на следующее утро. Гром и Морок рассказывали об отсутствии жеребьевки, заранее составленных парах, о том, что выживших гладиаторов принудили участвовать в групповой схватке против свежих воинов Сиаваши; о том, как подонки зарезали Клада и Агрессора. О Лилии говорили, что ей повезло. Она быстро расправилась со своей противницей-дакини, но заказчик потребовал, чтобы Тигровая подтвердила победу. Черное чудовище, вдвое тяжелее гладиатрикс и только фигурой напоминавшее женщину, чуть не порубило «танцорку» на котлеты. Но его хозяйка, вероятно, впечатленная доблестью и красотой Лилии, велела пощадить раненую. Никто из братьев не был настолько удачлив.

Настроение на тренировке царило подавленное. Токе слабо реагировал на происходящее. Как только Фазиль отпустил «жнецов», парень бросился в сторону лазарета. Вход в полутемное помещение преградил Чеснок. Горец дернулся влево, туда же сделал шаг лекарь. Гладиатор сманеврировал вправо, но и тут настырный старикашка встал у него на пути, выпятив тощую грудь:

— Я бы не советовал, — промямлил он, шлепая беззубым ртом. — Она видеть никого не хочет и тебя выгонит.

— Значит, пришла в себя! — обрадованно воскликнул Токе, схватив Чеснока за костлявые плечи, и тут же нахмурился. — Почему видеть не хочет?

— А поди их, баб, разбери! — сплюнул старик. — Моя бы воля, я бы их к мечу вообще не подпускал, разве что ежели они ноги раздвинут.

— Как она? — оборвал Горец эскулаповы скабрезности.

— Как-как… — Чеснок махнул рукой и приложился к стоявшей в проходе чарке с розоватой водицей. — Везучая она, твоя Лилия. Кости черепа не задеты, только мягкие ткани. Если воспаления не будет, все славно заживет. Шрам останется, конечно, но ровненький. Царапины на бедре и груди я зашил, да.

— А глаз? — с замиранием сердца спросил Токе. Накануне в темноте, освещенной слабым светом масляной лампы, он разглядел только черную, со сгустками, кровь, залившую левую половину лица девушки от брови до подбородка.

— Глаз?! — прищурился на него старик, утирая рот. — Поди, поищи в Журавлином переулке. Или к Сиаваши постучись, тебе вынесут на блюдечке с голубой каемочкой! — Чеснок махнул рукой. — Вы что, охренели все?! Думаете, я кто — волшебник?! — Все еще матерясь себе под нос, лекарь повернулся и зашаркал вглубь лазарета.

Горец потоптался немного на пороге, прислушиваясь к полумраку. «Наплевать на все и войти? Может, Лилия просто не в себе? Может, у нее шок? А если прогонит все-таки? Еще разволнуется. Ей волноваться вредно. А мне что, не вредно волноваться?» Решившись наконец, Токе шагнул вслед за Чесноком.

Глаза, попривыкнув к темноте, различили в глубине тесного помещения койку, на которой еще так недавно валялся он сам. Лилия лежала на спине, обращенная к Токе сторона ее лица была замотана бинтами. Девушка не среагировала на шаги — очевидно, Чеснок напоил ее унимающим боль зельем, которое делало раненых сонными. Зато лекарь услышал посетителя и высунулся из задней каморки, где готовил мази и примочки. Наткнувшись на упрямый взгляд Горца, старик пожал плечами и сдал позиции. Сутулая спина исчезла за потрепанной занавеской.

Токе осторожно приблизился к раненой и кашлянул:

— Кхм, похоже, свидания в лазарете у нас уже стали дурной привычкой. Только вот, вместо того чтобы делить койку, мы ее занимаем по очереди.

Реакция Лилии на попытку пошутить была прямо противоположна ожидаемой. Единственный зеленый глаз распахнулся и глянул на посетителя с отчаянной яростью:

— Зачем пришел?! — прошипела девушка и крикнула в сторону занавески: — Я тебя первого убью, трубка клистирная! Это, по-твоему, называется «никого не пускать»?! — Лилия неловко вывернула голову, снова ловя Горца в поле зрения. — Проваливай! А то станешь вторым!

«Нет, юмор в стиле Аркона — явно не мое». Токе сокрушенно развел руками:

— Прости, если я тебя рассердил. Я просто хотел узнать, как ты.

— Как я?! — Девушка закатила глаз к потолку. — Я в бешенстве, в ярости, в отчаянии, зла на саму себя и весь мир и беспомощна, как слепой котенок! — выпалила она на одном дыхании и уставилась на посетителя таким взглядом, что Горец испугался, как бы туника не начала дымиться. — А теперь катись отсюда и не возвращайся! — Рука Лилии зашарила по полу в изголовье койки. Токе не стал дожидаться, пока в него метнут банкой с какой-нибудь вонючей субстанцией Чеснокова производства, и попятился к двери. Он как раз успел прикрыть ее за собой, когда что-то тяжелое грохнуло в створку изнутри и запрыгало по полу под протестующие завывания лекаря.

Горец тряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями. Он никак не мог понять, в чем провинился. Когда Токе поправлялся после поединка с Клыком, Лилия навещала его каждый день, чему парень несказанно радовался. Особенно счастливыми выдавались моменты, когда Чеснок выползал из-за своей занавески и отправлялся то ли за лекарствами в город, то ли к Темным на кулички — Токе, по большому счету, было наплевать. И вот теперь… «Может, проклятый костоправ ошибся, и лезвие меча все-таки повредило череп?»

Горец брел по галерее, настолько погруженный в свои мысли, что не заметил Фазиля, пока не врезался в его широкую, стянутую кожаным доспехом грудь.

— Что, герою-псоборцу нужно специальное приглашение? — рявкнул доктор, тыкая гладиатора в ребра концом кнута. — Братья жопу на плацу рвут, а тебе, счастливчику, боги на макушку плюнули, значит, можно теперь в теньке прохлаждаться?

Тенька на галерее никакого не наблюдалось, над продрогшим до фундамента Церруканом снова ходили тучи, но Фазиль был прав — Токе прозевал начало тренировки.

— Простите, сетха, — пробормотал он. — Я навещал Тигровую.

Хмурая физиономия Фазиля чуть смягчилась:

— Как она?

Горец помотал головой:

— Чеснок говорит, хорошо, но, по-моему, не очень. Дуется, как мышь на крупу, меня выгнала. Она как не в себе.

— Выгнала, говоришь? — задумчиво протянул Фазиль. — Значит, девочка поняла, что ее ждет. Потому и защищает тебя.

— Защищает?! — нахмурился Токе, не уловив смысла в словах наставника. — От чего? И что ее ждет?

Черные глаза доктора пробежались по плацу, то ли отыскивая ответ, то ли проверяя, не отлынивают ли от упражнений «жнецы»:

— Ты видел на арене одноглазых гладиаторов?

Сердце Токе кольнуло дурное предчувствие, но он упрямо отмел его в сторону:

— Нет, ну и что? Я уверен, что она и с одним глазом будет сражаться лучше, чем многие — с двумя!

Взгляд Фазиля снова обратился к Горцу, и северянин невольно сжал кулаки — он ненавидел, когда его жалели.

— Может, и так, если в первом же поединке она не просмотрит направленный слева удар. Если у нее вообще будет этот поединок, — доктор вздохнул. — Эх, Тигровая… Гладиаторские игры придумали мужчины, они же изобрели женские бои. Что может поднять едва видный из-под пуза член быстрее, чем зрелище полуголых баб, кидающихся друг на друга, как дикие кошки? Особенно когда хозяин пуза знает, что победительницу можно заполучить в постель за пару циркониев. А теперь скажи мне, Горец, кто польстится на изуродованную калеку?

— Прекрати! — прошипел Токе, подступая к Фазилю так близко, что вздернутый дрожащий подбородок почти коснулся кожаного панциря гиганта. — Не называй ее… так!

Доктор положил черную ладонь ему на грудь, туда, где бешено колотилось в ребра сердце, и легко отодвинул парня от себя:

— Назову я ее занозой в члене Ягуара или щелью Иш-чель, которую долбил этот член, глаз это Лилии не вернет. И не изменит того факта, что игры — не просто смертоубийство, а красивое смертоубийство, — Фазиль сделал особое ударение на слове «красивое». — Будь Тигровая мужиком, может, у нее еще был бы шанс.

— Значит, — задыхаясь, выдавил Токе, — вы считаете, что с ней все кончено? Скавр больше не выставит Лилию на игры? Что же… Что же тогда с ней будет?

Доктор пожал плечами и отвел взгляд:

— Продадут.

— Продадут?! Куда? Когда? — в отчаянии воскликнул Токе. Несколько «жнецов» на плацу прервали упражнения, привлеченные шумом на галерее. Фазиль зло щелкнул в воздухе кнутом, и гладиаторы тут же вернулись к работе.

— А хрен знает, — огрызнулся доктор, затыкая рукоять кошки за пояс. — Тому, кто купит. Я тебе вот что скажу, парень, — Фазиль наклонился, приблизив изрезанную глубокими морщинами физиономию к побледневшему лицу Горца. — Если не найдешь завтра своей подружки в лазарете, не удивляйся. И не будь идиотом! — Последняя фраза ударила Токе в спину одновременно с кнутом, обвившимся вокруг ног и повалившим на землю. Наставник «жнецов» вдавил колено между лопатками лежащего, горячо зашептал в ухо:

— Что ты собрался сделать, а?! Что, мразь?! Ты забыл свою клятву?!

Горец глухо рычал, извиваясь в попытке сбросить Фазиля. Он и сам не знал, куда бы помчался: убивать Скавра? Пытаться бежать вместе с Лилией? Поднимать бунт прямо сейчас? Но доктор держал его крепко, прижимая шею к каменным плитам галереи, пока в голове у Токе не прояснилось. Во рту хрустел песок, имевший солоноватый вкус крови, — падая, гладиатор прикусил язык. Но боль в нем и заломленных плечах пришла только теперь вместе со способностью связно мыслить.

— Отпустите, сетха, — пробормотал Горец, замерев и расслабив мышцы. «Моя ярость никому не принесет пользы. Так я только погублю нас обоих. Но Лилия! Если уже завтра… Как я ее потом отыщу?»

— Повтори! — рявкнул Фазиль над ухом, вдавливая колено глубже между лопаток. — Клятву гладиаторов. Повтори!

— Клянусь сражаться своим мечом, — глухо произнес Токе и сплюнул розоватой слюной. — Клянусь, что позволю заковать себя в цепи, жечь огнем, бить, бичевать, пронзать мечом и терпеть все, что настоящий гладиатор терпит от своего господина, самоотверженно отдавая на службу ему свои душу и тело.

— Именно, сучий потрох! — удовлетворенно выдохнул ему в ухо доктор. — Как ты можешь распоряжаться тем, что тебе не принадлежит? Ты и Тигровая сами, своими собственными устами, вложили ваши судьбы в руки господина. Вы сделали свой выбор, умейте же теперь принять его последствия! Девочка, надо признать, справляется пока неплохо, но вот ты… — Вес Фазиля внезапно исчез со спины, сильная рука перевернула Горца лицом вверх. Черная лоснящаяся физиономия склонилась над ним, темные глаза недобро прищурились. — Я буду наблюдать за тобой. Посмеешь рыпнуться, и я собственными руками отрежу тот член, которым ты сейчас думаешь! — Одним рывком доктор вздернул гладиатора на ноги. Рукоять кнута больно ткнулась под ребра: — Мы отрабатываем парный бой. Твой партнер — Сиф. Пшел!

Темнота была холодной и непроницаемой. Струйки пара от собственного дыхания щекотали лицо Аниры, напоминая, что она еще находится в мире живых. Впрочем, стоит ошибиться, один раз свернуть не туда, и она будет блуждать в подземельях храма, пока не свалится от истощения и не издохнет, как крыса.

— Он испытал их, как золото в горниле, и принял их, как жертву всесовершенную. Шесть. Во время воздаяния им они воссияют, как искры, бегущие по стеблю. Семь, — бормоча под нос слова из Книги Сущих, Анира тщательно считала шаги — по одному на каждый стих. «Когда дойду до конца главы, откроется поворот направо. Или налево? Нет, налево — это после четвертой, в ней тоже девятнадцать стихов». — Праведность бессмертна, а неправда причиняет смерть. Пятнадцать. Нечестивые привлекли ее и руками, и словами и заключили союз с нею, ибо они достойны быть ее жребием. Шестнадцать.

Глаза принцессы ломило от мрака. Казалось, зрачки расширились до предела в попытке уловить хотя бы толику света, которого не было. Она подняла совершенно невидимую руку и потерла веки. Напрасно. В темноте теперь плыли зеленые и оранжевые круги. «Ничего, если я сосчитала правильно, за следующим поворотом спуск кончится».

— Ибо написано: «Погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну». Девятнадцать.

Босые ступни Аниры ощутили неровность пола, и сердце сделало радостное сальто в груди. «Я не ошиблась! Вот и Коридор Безумца! Необработанный камень наверняка изрежет ноги до крови, но это лучше, чем сбиться с пути». Принцесса закусила губу, продолжая считать шаги и проглатывая непрошеные проклятия вместе со слезами, — Иш-таб погубит любого, кто осквернит ее храм недостойным словом или знаком слабости. А это отнюдь не входило в намерения неофитки — ведь Анира пришла сюда, чтобы завершить обряд посвящения и записать свою судьбу в священной книге богини.

Наконец пол коридора снова выровнялся и пошел вверх. «Зал Истины в Тени!» Принцесса была уверена, что ноги оставляют кровавые следы на невидимых во мраке плитах. Не обращая внимания на жгучую боль в ступнях, Анира набрала полную грудь воздуха:

— Господь открыл мне, что изрекают души при восхождении на небеса, и что каждая из них должна ответить высшим силам: я себя познала, и собрала свое отовсюду, и Мировому Началу не породила детей, но корни его вырывала, и собирала разрозненные члены, и знаю ныне, кто ты, ибо сама принадлежу к Высшим.

Тьма дрогнула, и утробный грохот прокатился по залу Истины в Тени. Гранитная плита, закрывавшая проход в камеру царицы, откатилась в сторону. Анира зажмурилась. Слабый свет резанул привыкшие к темноте зрачки, как тысячи солнц. Все еще с закрытыми глазами принцесса ступила через порог.

Распущенные волосы подхватил ветер — воздух устремился из огромного чертога в проход за спиной неофитки. Полупрозрачный подол взлетел, заскользил по ногам. Анира не пыталась его удержать. Она открыла глаза, стараясь не щуриться. Пол перед пальцами ног кончился. Дальше была только сияющая водная поверхность, бросающая блики на стены залы. Бассейн, по преданию наполненный слезами Иш-таб и бездонный, простирался ровно на двадцать три шага. По ту сторону виднелись мраморные ступени и полукруглая площадка, на которой стояли, поджидая, четыре задрапированные в черное фигуры. Верховный жрец Нау-аку Ашрот, жрица Иш-таб Зостриана и их двойники. За спинами иерофантов виднелась статуя богини, укрытая покрывалом, полным звезд.

Аниру пробрал озноб. Прозрачная белая ткань скорее обнажала, чем скрывала ее тело. Левая грудь со знаком богини была открыта, символизируя чистоту сердца неофитки. Соски от холода заострились, как наконечники стрел, правый вот-вот прорвет тонкий шифон. «Ашрот и Безымянный. Смотрят ли они сейчас на меня как мужчины или как боги? Хотят ли меня?» — горячая мысль скользнула по поверхности сознания и испарилась.

Девушка снова глубоко вздохнула и занесла одну стопу над водной гладью.

— …есть у них твердь, соответственно зону — небу, — Анира ступила на сияющую голубую поверхность. Она подалась под босой ногой, подошву мягко защекотало и будто толкнуло снизу — неофитка нашла опору. Она ступила на воду второй ногой, продолжая цитировать Книгу Сущих: — Имена были даны им согласно славе, которая принадлежит небу, дабы сокрушить силы. В именах же, которые были даны им их Прародителем, была сила. Но имена, которые были даны им согласно славе, принадлежащей небу, означают для них разрушение и бессилие. Так что есть у них два имени.

С последними словами чуть запыхавшаяся Анира ступила на мраморные ступени. Возможно, ее подозрения оправданны, и слезы Иш-таб текли под стеклянным полом. Но возможно, жрецы не лгали, и это сила священных слов удерживала неофитку на воде — проверять принцессе не хотелось, ведь она не умела плавать. Величественно поднявшись по лестнице, девушка опустилась на колени перед четырьмя неподвижными фигурами. Не отрывая глаз от пола, она сняла золотую змею с шеи и протянула ее жрецам.

— Ты пришла с ответом, дочь моя? — произнес голос Ашрота ритуальную фразу. Акустика в камере царицы была изумительная — даже шепот, прозвучавший на площадке перед статуей, разносился по залу гулким эхом.

— Нет, отец мой, я пришла задать вопрос, — ответила Анира заранее заученными словами.

— Знающий вопрос получит ответ, — Зостриана не говорила, а почти пела, так что потолок чертога отозвался хрустальным звоном. Голубые блики заметались вокруг, покрывая площадку мерцающей сетью. Принцесса внезапно почувствовала себя пойманной. «Что, если я растолковала эбру неверно?»

Но было уже поздно. Жрица приняла ожерелье из рук неофитки. Послышался слабый щелчок. Анира не смела поднять глаз, но знала, что Зостриана достала свиток из раскрытого рта змеи. Шорох. Иерофантка развернула листок и рассматривала кровавый отпечаток. Принцесса загнала непрошеный страх в самый дальний уголок души и произнесла бесстрастным голосом:

— Мой вопрос лишь для ушей Величайшей. Я смотрела в зеркало и видела Ягуара, поражающего Пса. Я видела мечи-близнецы, жнущие корону. Я видела крылья ворона, раздувающие пламя. Я видела власть недостойного, сгорающую в огне.

Анира запнулась. Заранее подготовленная речь казалась теперь невразумительной, собственный голос — слабым, несмотря на эхо. «Достаточно ли этого, чтобы убедить жрецов?»

— Заглянула ли ты под маски?

Ритуал продолжался, но принцесса не была уверена, добрый ли это знак.

— Да, мать моя, — Анира призвала все свое спокойствие. — Корона падет с головы Омеркана. А тот, кто возложит ее на голову служащей Иш-таб, — Ягуар и Ворон, гладиатор по имени Аджакти.

Эхо ее голоса заметалось под куполом зала, как испуганная ласточка, и затихло. Безмолвие вокруг было полным. Если бы не стук собственной крови в ушах, Анира подумала бы, что оглохла. Звуки голоса Зострианы излились на нее, как бальзам:

— А пламя?

— Восстание, поднятое гладиаторами! — провозгласила принцесса, едва сдерживая торжество. Она не сомневалась, что прошла испытание. Почти.

— Пламя — это тоже маска.

Внезапно Анира почувствовала, как ломит колени от стояния на холодном полу. «Когда же кончится эта мука? Нет! Не отвлекаться! Надо найти ответ. Маска… Маска… Ну почему я раньше не подумала об этом?! А может, Зостриана ошибается? Да какая разница! Вопрос, заданный перед ликом Величайшей, требует не обвинений, а ответа».

— Фламма, — пробормотала она чуть слышно. «Разве не так зовут его, фаворита Танцующей школы, нового учителя Аджакти, о котором донесла Шазия? Кто это может быть, как не он?»

— А второе имя? — Зостриана была неумолима. Согласно учению все Высшие имели двойника, носившего имя славы неба. «Ягуар и Ворон. Омеркан и Аджакти. Фламма и… Кто? Кто?!» Молчание затянулось.

— У меня есть право на вопрос, — наконец выдавила Анира, скрепя сердце. «Остается надеяться на Иш-таб. Я выложила на стол все карты, включая туза в рукаве. Какой бы ответ ни дала богиня, жрецы вынуждены будут принять его. Только бы мне позволили спросить!»

Глухие удаляющиеся шаги. Принцесса осмелилась бросить короткий взгляд исподлобья. Черные фигуры отошли к подножию статуи, возвышавшейся над ними в несколько человеческих ростов. Ниша, где покоилось изображение Иш-таб, защищала сказанное в присутствии богини от ушей непосвященных. Девушка могла расслышать лишь невнятное бормотание. Она закусила губу: «Святоши! Чего им еще надо? Неужели не ясно, что моя клятва Иш-таб приведет их к власти так же верно, как конюх ведет мерина к кормушке с овсом?!»

Будто прочитав ее мысли, черные балахоны повернулись в сторону неофитки, и она поспешила потупить взгляд. Снова шаги и шелест длинных плащей по мрамору.

— Встань, дочь моя.

«Ашрот. Наконец-то!» Анира поднялась с колен и впервые встретилась глазами со жрецами. Их лица скрывали одинаковые белые маски, только зрачки поблескивали в прорезях глазниц. Просторные балахоны полностью скрывали очертания тел, так что отличить женщин от мужчин можно было только по голосу.

— Богиня поднимет для тебя покрывало, — на этот раз говорила не Зостриана, а ее двойник, личность которой принцесса затруднялась определить. — По традиции мы должны предупреждать неофитов: это последняя стадия инициации. Теперь ты не можешь повернуть обратно. Ты получишь ответ Величайшей или умрешь. Если ты не знаешь вопроса, богиня возьмет твою душу. Ты готова?

Принцесса ощутила, как волоски вдоль позвоночника встают дыбом. «Это от холода, — убеждала она себя. — В конце концов, лучше вложить свою судьбу в руки Иш-таб, чем голову в петлю, затянутую возлюбленным братцем!» Голос не дрогнул, когда она произнесла:

— Да.