Испытания на первый пэл проходили на высоком, наскоро собранном из досок помосте в шаг шириной. Благодаря этому бои могли видеть все, включая Скавра, торчавшего на верхней галерее в компании парочки клиентов-толстосумов. Заветную первую и поэтому особенно ценную отметку на бровь получал тот, кто смог удержаться на двухметровой высоте три минуты. А это было вовсе не легко: ведь сражаться приходилось против ветерана своего же отряда, бровь которого уже украшала выжженная полоска, а то и две.

Тигровая Лилия справлялась пока очень неплохо. Черная Ведьма, цвет кожи и характер которой соответствовали имени, яростно визжала, выписывая в воздухе сверкающие дуги своим целуритом. На рыжую психическая атака явно не действовала. Сохраняя хладнокровие, Лилия грациозно уклонялась от ударов или принимала их на круглый щит. Нападать она не спешила.

Нельзя было сказать, что Токе не болел за сестру по отряду и по «семерке». Но он знал одно: как бы ни кончилось испытание Тигровой, результат его собственного боя должен быть противоположным. От мысли, что ему придется отправиться в первую увольнительную в компании Лилии, возможно, даже танцевать с ней в кабачке, который вот уже пару дней безостановочно расхваливал Папаша, у Токе начинало щекотать под ложечкой. Еще более отчаянной представлялась ему ситуация, в которой и он сам, и Лилия, провалив испытания, куковали бы в казармах, пока остальные товарищи веселились в городе. Что, если девушка захочет его утешить?! Что, если, по обыкновению, сядет рядом с ним, так близко, что теплое, упругое бедро коснется его?!

В воздухе сверкнула серебристая молния, послышался разочарованный вопль. Меч Ведьмы со свистом вонзился в песок у ног зрителей, лезвие его легко дрожало. Десятки глоток сотрясли воздух, приветствуя победу Тигровой Лилии. «Значит, придется „оступиться“, — подумал Токе, косясь на стоящих рядом „жнецов“. — Интересно, кого назначит мне в соперники Фазиль?» Впрочем, очередь Горца еще не пришла. Пока победительницу возбужденно хлопали по спине и плечам, по приставной лестнице на помост полез Аркон.

— Поздравляю, — пробормотал Токе, стараясь не смотреть в сверкающие радостью изумрудные глаза Лилии. Ничего не заметив, девушка внезапно обхватила его руками и, смеясь, влепила сочный поцелуй куда-то в ухо — он едва успел отдернуть голову. Гладиатрикс тут же бросилась дальше — обниматься с подругами, а над ухом Горца прозвучал, как приговор, мрачный голос Тача:

— Ты бы видел свое лицо. Будто тебя не девушка, а жаба чмокнула.

Токе посоветовал товарищу возглавить колонну полудурков, отправляющуюся на три буквы. Гор-над-четец не обиделся, только невозмутимо пожал плечами:

— И это пройдет.

Горец глубоко вздохнул. «Нет, оступиться будет слишком опасно. Еще не дай бог ногу сломаю. Тогда Лилия точно в лазарет припрется. Лучше подыграть и позволить обезоружить себя». Статус обладателя первого пэла с причитающимися увольнительными, бонусами вроде визита проституток и двенадцатью процентами с выигрышей на победах оставлял Токе глубоко равнодушным. Обсуждения с «семеркой» убедили его, что выход в город не даст им никаких преимуществ. Оружие купить там невозможно. Даже если бы его и удалось, скажем, украсть, никто не взял бы на себя риск укрывать до весны семерых беглых гладиаторов — даже те, кто сам стоял вне закона.

«Если мы и доживем до марта… если я доживу и смогу вырваться на свободу… Как я посмею вернуться домой, не отомстив за Майкен? И как я смогу отомстить, когда каравелла Клыка затерялась в безбрежной пустыне, подобно песчинке на склоне дюны?» Для Токе стало страшным открытием, что мысль о мести, которая придавала смысл его существованию, заставляла вставать на рассвете в течение многих однообразных дней и поднимать раз за разом сначала деревянный, а потом и стальной меч, — эта мысль начала казаться ему такой же далекой и бледной, как невозможная мечта, как родительский дом в Вахтенных Горах.

Имена, данные им пятерым гайенам, что мучили и убили его любимую, были выжжены в памяти Токе так же верно, как клеймо Танцующей школы на его руке. Вихлястый. Амбал. Улыба. Кривой. И наконец их капитан с татуировкой в виде собачьей головы на кисти — тот, кого бандиты называли Клыком. Всех пятерых он узнал бы даже в толпе, даже с теми платками, которыми псы пустыни заматывали себе лица. Страшные дни, когда он сидел, связанный и беспомощный, на палубе разбойничьего корабля, Токе потратил на изучение черт, движений и повадок убийц Майкен. Но какой от этого прок, если он не сможет сдержать данную мертвой клятву? Если победы на арене отнюдь не приближают его к исполнению данного себе слова, как он по наивности думал вначале?

«Что ты делаешь здесь, сынок? Мать и сестры нуждаются в тебе», — сказал отец Токе в памятном сне о дожде. Тогда впервые после долгого периода засухи действительно пошел ливень. Потом началась осень, дожди полили снова, но призрак Эсгера никогда больше не посещал сына. Токе видел, как менялись люди вокруг него, как принимали свою судьбу или мирились с тем, что называли их судьбой другие. Он видел, как лучший друг превратился в хладнокровного убийцу, наслаждающегося зрелищем чужих страданий. Как этот так называемый друг так же хладнокровно предал любимую женщину, даже не стараясь скрыть измену. Более того, поднял на нее руку.

У Токе невольно сжались кулаки при воспоминании об Аджакти, грубо волочившем Лилию через плац. «Если бы Аркон с Папашей тогда не удержали меня, я бы преподал „звезде Минеры“ урок вежливого обращения с дамами! Вот только, готовый судить других, могу ли я быть уверен, что сам остался прежним? Пока еще я помню лица тех, кто пал от моего меча. Пока еще веду счет. Пока. А что будет через пару месяцев? Что будет, если в следующий раз выпадет моя, а не Кая очередь ублажать какую-нибудь богачку по приказу Скавра? Если и я начну забавляться со слабейшим противником в надежде сорвать аплодисменты, повысить ставки, добиться славы чемпиона? Что бы сказала Майкен, если бы увидела меня тогда? Мнение отца я уже знаю».

Тычок в спину оторвал Горца от мрачных раздумий.

— Твоя очередь, брат!

И верно, Аркон уже получил свою порцию поздравлений, и Фазиль нетерпеливо постукивал рукоятью «кошки» по розово-черной ладони. Токе принял целурит, щит и взобрался по лесенке наверх. Неструганые доски под ногами оказались гораздо более неровными и скользкими, чем привычный песок. «Что ж, тем легче будет провалить испытание так, чтоб никто ничего не заметил».

— Джамшин! — рявкнул Фазиль, плюнув себе под ноги.

«Вот дела! — мелькнуло у Токе. — У плосконосого-то даже не второй пэл, а третий!»

Если ветеран-озиат и был удивлен подобным оборотом событий, то никак этого не показал. В два прыжка он вскочил на помост, качнувшийся под весом высокого белокурого гладиатора. Токе облегченно вздохнул: «Этот бой будет легко проиграть».

Первая минута поединка растянулась яростной бесконечностью блоков и контратак. Именно столько Горец решил противостоять более сильному противнику — одну минуту. Потом можно было допустить ошибку и провалить испытание, не потеряв при этом лица и не заработав серьезных увечий. Надо сказать, что Джамшин, хоть и не знал плана Токе, вносил в него значительный вклад. Сплошная стена стали и режущих граней, за которой укрылся неприкасаемый озиат, оттеснила северянина на самый край узкой площадки.

Наконец это случилось. Один мощный выпад — и Горец рухнул на спину. Голова и плечи свесились через край помоста, правую руку прижал к доскам сапог Джамшина, заставляя выронить целурит. Меч противника Токе принял на щит, но положение было слишком неустойчивым, чтобы противостоять напору старшего гладиатора. Голова Горца запрокинулась. В поле зрения попали толпившиеся у помоста товарищи, откровенно разочарованное лицо Фазиля, кудри Лилии, пламенеющие в сумерках ярче факелов. И рука Аджакти, покоящаяся под рыжими локонами на ее плече.

Белый огонь, вспыхнувший перед глазами Токе, не имел ничего общего со вставшей над Церруканом луной. Сила, вывернувшая его щит в сторону, не могла быть результатом простого напряжения мышц. Целурит Джамшина скользнул по гладкой поверхности, гладиатор потерял равновесие, а колено Горца направило тело нападавшего в нужном направлении. Не успев даже вскрикнуть, озиат сверзился с помоста и пропахал носом песок. Резкое движение сместило торс Токе еще дальше за край. Щит перевесил и, нелепо взмахнув руками, северянин грохнулся вслед за противником. Джамшин сдавленно крякнул, приняв на себя вес младшего товарища. На этот счет правила были кристально ясны: тот, кто продержался наверху дольше, выиграл бой.

— Эй, чемпион, купи пуговицу!

— Зачем мне твоя пуговица?

— Она очень полезная! Вот, к примеру, тот дяденька мог бы ее в бороду засунуть, у него там и так всякой всячины понавешано, а такой красивой, голубой, нету.

— Чего ж ты дяденьку сам не спросишь?

— Дык он гонит и ругается нехорошо. Купишь?

— Нет.

— А че?

— Дяденьку бородатого страшно. Он у таких голоштанных, как ты, ничего покупать не велел.

— Тебе?! Страшно?!

Уличный мальчишка пораженно вытаращил на Аджакти и без того не маленькие глаза. Но тут Папаша обнаружил, что один из его подопечных подвергся атаке «воронья» — так величал церруканец мелких попрошаек, — и ринулся на выручку. Пацан, уже успевший познакомиться с его тяжелым сапогом, мгновенно сунул свой товар за щеку и растворился в толпе.

— Кошель-то на месте? — Церруканец обеспокоенно похлопал Кая по поясу. Обнаружив искомую тяжесть, он растянул бороду в улыбке. — Пристанут снова — пенделя им, поганцам! Ничего, Торговая площадь уже скоро, а туда их стража не пущает.

Вот уже почти час «семерка» брела по улицам Церрукана, приближаясь к его сердцу, в котором продавалось и покупалось все. Таково было общее решение — первый выход в город под предводительством всезнающего Папаши товарищи решили начать с посещения базара. За прошедшие месяцы все пообносились, а крепчающие холода вынуждали подумать о теплой одежде. Заработанные потом и кровью цирконии весело звенели в кошелях, так и упрашивая их потратить. Если верить добровольному гиду, это с успехом удастся сделать в кабачке «Счастливый хвостик», посещение которого было следующим пунктом программы. Здесь гладиаторы собирались порвать с принудительным вегетарианством и нарушить сухой закон.

Каю, привыкшему видеть одни и те же лица день за днем, странно было оказаться на запруженных пешеходами улицах торговых и ремесленных кварталов. Он проходил здесь раньше всего однажды — в компании других рабов, скованный с ними одной цепью. Тогда горожане поприличнее при виде избитых, грязных чужестранцев переходили на противоположный тротуар, а чернь свистела и грязно ругалась им вслед. Теперь на Кая и его товарищей тоже указывали пальцами, но потому, что они были героями толпы, мгновенно опознавшей гладиаторов по свежим отметкам на лицах. Сегодня руки рабов остались свободны, но клеймо, красневшее на них, удерживало «семерку» в Танцующей школе не хуже цепей.

Как верно помнил Кай, на улочках, ведущих к Торговой площади, толпа сгустилась. Пробраться сквозь нее, однако, оказалось несложно. Кровавая слава бойцов Минеры внушала горожанам уважение — им уступали дорогу, предпочитая держаться на безопасном расстоянии. Токе плелся в хвосте маленькой группы, сохраняя примерно равную дистанцию между собой, Лилией и Каем. Аджакти пару раз пытался сократить ее и вызвать парня на разговор, но тот упорно отмалчивался, делая вид, что всецело увлечен местными достопримечательностями и байками Папаши, в роли гида чувствовавшего себя как рыба в воде. Кай вздохнул, припомнив свое первое знакомство с Торговой площадью и разыгранную у входа на нее пантомиму. Судя по настроению Токе, мрачный прогноз мима готов был вот-вот сбыться. Беззаботное хихиканье Лилии, увлеченно обсуждавшей с Вишней особенности озианской моды на плащи, отнюдь не помогало Горцу расслабиться.

К счастью, они потеряли Тигровую задолго до коридора ткачей. Девушка пала жертвой ювелирного ряда. Сверкающий всеми цветами радуги, как змея, только что сменившая кожу, он на километр уходил в глубины базара. Неудивительно, что у представительниц прекрасного пола глаза загорались ярче побрякушек, и они слетались сюда, как пчелы на мед. Велев товарищам не ждать ее и идти дальше — после того как они уже битый час прождали Лилию у лотка с какими-то подозрительно крупными, но блестючими камушками, — девушка растворилась среди длинных юбок и цветастых зонтиков от солнца.

Стараясь не отставать от проводника, «семерка», уменьшившаяся до «шестерки», кое-как добралась до платяного ряда. Здесь Кай, не торгуясь, приобрел толстый шерстяной плащ. Пока остальные занялись поиском штанов, способных покрыть монументальные бедра Папаши и лодыжки длинноногого Аркона, Аджакти незаметно отдрейфовал к лотку книжника, приткнувшегося под сенью каких-то особенно цветастых шаровар. Торговец тут же принялся расхваливать свой товар, суя под нос гладиатору книжицу об эротических похождения принца Нидаля в пятой преисподней. На скабрезные картинки внезапно упала тень:

— Это книги, Аджакти, — в голосе Вишни звучало неподдельное веселье.

— Да ну! А я думал, кирпичи.

К счастью, профессиональная честь продавца осталась незадетой — судя по растерянной улыбке, старичок ни слова не понял из обмена репликами. Ведь гладиаторы говорили на тан, родном языке Вишни.

— Не подозревал, что ты умеешь читать, — продолжал озиат.

— Да, кое-как складываю слоги, — отозвался Кай, пытаясь в куче поваренных книг, руководств по тренировке соколов и укрощению строптивых жен отыскать хоть что-нибудь стоящее.

— Неожиданное для варвара-северянина умение. Ищешь что-то особенное?

— Кажется, уже нашел, — Аджакти вытащил из груды наиболее пыльных и потрепанных томиков корешок с осыпавшимся золотым тиснением.

Вишня присвистнул:

— Отличный выбор! — Он старался держать серьезную мину, но смеющиеся глаза выдали его. — Это же руническое письмо! Ты уверен, что не держишь книгу вверх ногами?

— Уверен, — коротко бросил Кай, перелистывая хрупкие страницы «Мистики церруканского календаря».

— Может, ты еще скажешь, какой это язык? — ехидно поинтересовался Вишня, уперев руки в боки.

— Нулларборский, — пальцы северянина застыли на искусно выполненной иллюстрации, изображавшей уже знакомую ему пару: девушку, поящую из диноса умирающего юношу-двойника. «Иш-таб, Поящая Кровью, и ее брат, Ночной Ветер» — гласили руны под рисунком.

— Неужели? — Вишня смерил Аджакти скептическим взглядом с ног до головы. — Книга на языке волшебников в городе, где топят за колдовство?!

— Это не магическое руководство и не заклинания, — пожал плечами Кай. — Просто текст на староволшебном.

— Вот как?! — не мог успокоиться озиат. — Значит, не шианг, не олеарский… Нулларборский! Ставлю цирконий на то, что ты ошибаешься!

— Неудивительно, что ты попал в рабство за долги, раз так деньгами швыряешься, — буркнул Кай, быстро просматривая содержание следующей страницы.

Но Вишню уже понесло:

— Скажи-ка, уважаемый, — обратился он к торговцу на своем ломаном церруканском, — на какой язык этот книг?

Старичок в огромной чалме, живо следивший за перепалкой покупателей из-за товара, просиял, услышав родную речь:

— Ах, я вижу, славные гладиаторы не чужды книжной премудрости! Воистину я счастлив: небо послало к моему лотку таких просвещенных людей.

— На какой язык этот книг? — очень отчетливо повторил Вишня, начинавший терять терпение.

— О, это великолепный древний фолиант, редчайший образчик, другого такого вы не сыщете во всем Церрукане! У отважных гладиаторов тонкий вкус, сразу видно истинных ценителей…

— Язык! — рявкнул озиат, опираясь о прилавок обоими кулаками со сбитыми костяшками. Доски жалобно скрипнули под весом бойца, нависшего над старичком всем своим немаленьким ростом.

Торговец затрясся так, что у него чалма размоталась, замахал сморщенными ручками, залопотал:

— Не знаю, славный воитель, не ведаю! У меня тут всего понемножку, на всех языках чтиво найдется, народу-то по базару всякого таскается. Эта книга старая, ее все равно никто не берет, я задешево отдам.

Что ответил пройдохе Вишня, Кай не расслышал. Честно говоря, внезапно он совершенно потерял интерес как к загадочному трактату, так и к заключенному пари. В просвете между головами покупателей, приценивавшихся к расшитым диковинными узорами халатам, мелькнуло на миг смуглое лицо, замотанное до глаз серым. Аджакти напрягся и вытянул шею, вглядываясь в толпу. Нет, ничего. Его бесцеремонно дернули за рукав:

— Слышь, чего говорю-то? — не унимался Вишня. — Старикан туп, как глухарь, не петрит ни шиша. Кого бы еще спросить?

Вместо ответа Кай невозмутимо обратился к «глухарю»:

— А что, уважаемый, гайены еще не покинули город? Я слышал, караванные пути уже закрыты.

Старичок, видимо, обрадовался перемене темы:

— Закрыты-закрыты, — закивал он так энергично, что чалма размоталась еще больше. — Только «псы пустынные» по базару еще рыскают, спешат продать последнее. Есть у них один отчаянный капитан, он каравеллы водит до самых осенних штормов. Говорят, ему демоны пустынные помогают от ледяных великанов уйти. Это, видать, его люди.

— Я говорю, берем книженцию, пельмень ее за два гроша продает, и ищем писчий ряд, — гнул свое Вишня. — Уж там-то знающий народ найдется.

— А как звать этого друга демонов, ты случаем не слыхал? — продолжал Кай.

Старичок удрученно заткнул свисающий конец чалмы за ухо:

— Не, не слыхивал. Но говорят, здоровый он такой, свирепый, и рисунок у него на лапище: голова собачья скалится.

— Что-то я не въезжаю, Аджакти, — начал заводиться Вишня, — если тебе занюханного циркония жалко…

— Где Токе? — перебил его Кай, оглядываясь по сторонам.

— А при чем тут он?! — нахмурился озиат и тут же охнул, схватившись за припухшую вокруг метки бровь. — Ух, чтоб Скавру так яйца припекли! Он что, нулларборский знает? Токе, то есть?

Низенький плешивый церруканец, занявший место Кая у книжного расклада, трусовато заморгал при виде обращающегося к нему на чужом языке чем-то явно недовольного гладиатора.

— Аджакти? — Теперь настала очередь Вишни крутить головой. Товарищ буквально растворился в воздухе. Как по волшебству.

Гайенов было четверо. Их замотанные серыми платками головы маячили далеко впереди, в оружейных рядах. Светлой, короткостриженой макушки Токе пока нигде не наблюдалось, но Аджакти не сомневался — где гайены, там будет и Горец. Оставалось только надеяться, что он, Кай, окажется на месте встречи не слишком поздно.

Токе никогда и никому не рассказывал о своих планах. Но другу не нужны были слова, чтобы понять, что заставило гордого паренька-северянина безропотно принять клятву гладиатора и Скаврово клеймо. Горец ухватился за единственную возможность выжить, потому что мертвые не могут мстить. Без надежды на месть жизнь Токе не имела ценности или смысла. И вот теперь, наконец, казалось, сама судьба посылала ненавистных врагов ему в руки. Руки, которым не хватало только оружия.

— Дуй за стражей, сынок! Скажи, гладиатор только что стянул меч у оружейника Каюра. — Зычный бас именованного торговца разнесся над толпой у входа в коридор клинков. — Пошли их сюда да скажи, чтоб поспешили. Ничего не напутай, смотри, бестолочь непуте… — Каюр осекся на полуслове, когда еще один гладиатор, чуть повыше и намного страхолюдней первого, перемахнул через прилавок, выхватил из стойки два парных меча в ножнах и сунул себе за плечи. От подобной наглости дородный оружейник налился кровью. Глаза его грозили вот-вот выскочить из орбит:

— Куда?! Нельзя! Гладиаторам — нельзя! Положь на место!

Его сын, кудрявый мальчишка лет десяти, с интересом наблюдал за происходящим, возбужденно переминаясь с ноги на ногу. Он явно был не в силах решить: то ли бежать выполнять приказ отца, то ли остаться посмотреть, что будет дальше. Нахал между тем нашарил у пояса туго набитый кошель и бросил его прямо в вытянутые руки хозяина:

— Это тебе за меня и товарища.

Оружейник яростно замотал головой, держа тяжелый кошель как можно дальше от себя, будто ядовитую змею:

— Нельзя! Гладиаторам — оружие продавать — нельзя! — бессвязно твердил он, так активно подмигивая разинувшему рот сыну, что, казалось, щекастое лицо перекосил тик.

— А у тебя никто ничего не покупает, — твердо заявил беловолосый и слепоглазый, отступая на шаг. — Мы просто заняли рекламный образец продукции. Под залог, — с этими словами негодяй одним прыжком перескочил разложенные на прилавке клинки и мгновенно растворился в толпе.

— Какой-какой образец? — пробормотал остолбеневший Каюр, крепко прижимая к груди неожиданное богатство.

— Руколомный, папаша, — подсказал сын, наконец захлопывая рот.

— Вот и я так думаю, — и оружейник дернул вниз полосатый полог, закрывая лавочку прямо перед носом собравшихся зевак.

Каю оставалось только уповать на то, что у Токе хватит выдержки, чтобы незаметно проследовать за гайенами, дождаться, пока они покинут базар, и напасть на «псов» в тихих боковых улочках. Но этой надежде не суждено было сбыться. Впереди, из овощного ряда, уже доносился звон мечей, испуганные вопли и прочие до боли знакомые звуки драки. Перескочив через чьи-то покрытые глазурью горшки, Кай помчался по проходу, распихивая зазевавшихся покупателей. На подходах к месту потасовки толпа сгустилась, зеваки в задних рядах тянули шеи, пытаясь разглядеть происходящее и расспросить стоящих впереди. Каю пришлось как следует поработать локтями, чтобы протиснуться через пробку.

Внезапно людская масса кончилась, и он вылетел на открытое место между палаткой с баклажанами и перевернутым лотком, с которого рассыпалось что-то круглое, зеленое и угрожающе шипастое. Один из гайенов валялся тут же, скрючившись и пытаясь руками собрать с земли собственные кишки. Один из его выпученных, затянутых пеленой муки глаз смотрел прямо на Кая, другой уставился в небо. Остальные трое, обнажив мечи-ильды, теснили Токе через очищенный перепуганными горожанами проход, стремясь окружить.

Брошенная кем-то на полпути повозка, полная огромных оранжевых тыкв, преградила гладиатору путь к отступлению. Недолго думая, Горец вскочил на передок. Одним пинком он опрокинул овощную пирамиду на головы врагов. Кая так и подмывало ввязаться в драку, налетев на гайенов с тыла. Но он знал, что право на этот бой принадлежит Токе. Как и право на месть. Поэтому Аджакти остался стоять в стороне, наблюдая за происходящим и готовый вмешаться, если другу будет угрожать опасность.

Пока, однако, было непохоже, чтобы Горец нуждался в помощи. Месяцы, проведенные в Танцующей школе, изменили его. Несмотря на полудетскую округлость лица, в парне мало что осталось от того подростка, который вечность назад отправился со своим отцом в Церрукан торговать шерстью И ответственность за смерть того мечтательного мальчика, который когда-то жил в Токе, несли именно эти четверо людей с серыми лицами. Именно они изнасиловали любимую девушку на его глазах. Именно от их мечей погиб Эсгер.

Вряд ли «псы» узнали одну из своих жертв — ведь через их руки проходило так много пленных караванщиков, так много рабов. К тому же теперь Токе стал Горцем, «жнецом», гладиатором первого пэла, победителем чудовищной «мясорубки» в Минере, где выжили только семеро из шестидесяти. Северянин бился один против троих, не считая уже коченевшего Кривого, но горящая холодным огнем, закаленная ожиданием ненависть придавала ему нечеловеческие силу и быстроту. Маленький и юркий, как мышь, гайен попробовал захватить ноги Токе бянь — боевым бичом «псов» — и сдернуть с повозки. Горец играючи рассек бич мечом. Другому нападавшему, необъятных размеров громиле, Токе заехал сапогом в платок, свернув челюсть. В третьего метнул подобранный с прилавка овощной нож.

Кай огляделся по сторонам. Гладиатор с оружием в руках в центре Торговой площади, лужи крови и душераздирающий боевой вой гайенов, мягко говоря, привлекали внимание. Аджакти не сомневался: еще немного — и здесь будет вся базарная стража в придачу с разъяренными товарищами гайенов. Чем мог обернуться такой расклад, ему даже думать не хотелось. Про себя Кай решил, что если Токе не поторопится, то он сам его поторопит.

Словно прочитав мысли товарища, Горец перепрыгнул на задок опустевшей повозки. Его вес заставил двухколесную фуру качнуться назад. Взлетевшие в воздух оглобли сбили с ног юркого гайена. Токе закончил работу, сиганув на него сверху и одним взмахом клинка перерезав горло под платком. Илд громилы чуть не разрубил смельчака пополам. Но северянин мгновенно откатился в сторону, вскочил на ноги и теперь фехтовал с двумя оставшимися противниками.

Они наседали. Токе удалось задеть бедро здоровяка, вызвав восторженные вопли зевак. «Псов пустыни» церруканцы никогда не жаловали, и симпатии толпы явно были на стороне гладиатора. Воспользовавшись замешательством, Горец нырнул в палатку торговца зеленью. Преследуя его, громила-гайен сунулся под матерчатый полог. Оттуда послышались проклятия на чужом языке, шумная возня. Внезапно одну из стенок палатки распорол клинок. Токе выскочил наружу, как чертик из коробочки, и подрубил гибкие стойки, державшие полог. Прежде чем последний гайен успел среагировать, гладиатор заколол барахтавшегося под полотном врага, как свинью.

Расправа с товарищами не произвела видимого впечатления на оставшегося «пса». Это был опасный, закаленный многими схватками боец. Его Токе взял чисто — обтанцевал, как говорили в Скавровой школе. Мягкими, текучими движениями в низкой стойке Горец кружил вокруг гайена, пока не вытеснил его на середину овощного ряда и здесь одним ударом не рассек серую грудь. «Пес» без звука упал в пыль, зажимая рану руками. Гладиатор склонился над ним и резким движением сорвал закрывающий лицо платок. Он что-то прошептал умирающему побелевшими, покрытыми капельками чужой крови губами. Гайен захрипел. Выпрямившись, Токе обеими руками вонзил свой меч прямо в середину смуглого широкоскулого лица. Рукава новой туники Горца по локти обагрила кровь. Толпа восхищенно взвыла.

Среди черноволосых макушек, зонтиков от солнца и цветастых тюрбанов замелькали стальные шлемы стражи. Быстро оценив ситуацию, Кай в два прыжка оказался рядом с Горцем:

— Хватит! Ты не на арене.

— Это он, — едва слышно пробормотал Токе, не отрывая взгляда от изуродованного лица, будто пытавшегося проглотить меч. — Он смеялся, все смеялся, когда…

Кай присел рядом с товарищем, обхватил его голову руками и повернул к себе:

— Навряд ли кто теперь найдет его улыбку обаятельной — даже демоны преисподней, куда он только что отправился, — Аджакти легонько тряхнул Горца, заглядывая ему в глаза: — Нам пора. Пока нас тут не повязали, на радость обывателям.

Прошло несколько мгновений, прежде чем взгляд Токе стал осмысленным. Парень тряхнул головой, вырываясь из рук товарища.

— Нас?! — буркнул он. — А ты-то что тут делаешь?!

— Пытаюсь спасти твою шкуру, — Кай дернул Горца за руку и утянул под ближайший фургон.