Токе лежал с открытыми глазами, слушая ровное дыхание, доносящееся с соседней койки. Неужели Кай в состоянии спать сейчас, когда в любую минуту за ними могут прийти и повести на присягу?

Примерно час назад Яра развел новичков по их каморкам: клетушкам два на два шага, в которых помещались только дощатые нары вдоль стен направо и налево от входа. Даже окна в комнате не было, а тяжелую дверь запирали снаружи. По представлениям Токе, именно так выглядела тюрьма. Всех их разместили на втором этаже. Двери двухместных каморок выходили на крытую галерею над двором. Яра дал рабам немного времени, чтобы отдохнуть перед церемонией посвящения: он знал, что у них выдался тяжелый день. Как-то само собой вышло, что соседом Токе опять стал Кай. Парень утешал себя тем, что могло быть и хуже. Например, его могли подселить к Буюку или какому-нибудь маньяку вроде Кумала. Но легче от этого почему-то не становилось.

Поведение Кая в течение дня и его комментарии к речи Скавра навели Токе на некоторые мысли. Так что он решил держать ухо востро и на всякий случай не спускать с товарища глаз. Токе опасался, как бы новоявленный Слепой не выкинул что-нибудь опасное и безрассудное вроде, например, попытки побега. Он и сам не знал, что стал бы делать, если бы это действительно произошло: попробовал бы остановить Кая или присоединился бы к нему. Однако Слепой избавил Токе от необходимости делать выбор. После сцены с участием рыжеволосой красавицы он сделался тише воды и ниже травы.

В банях, называемых церруканцами термами, Аркон, Бекмес и остальные засыпали Кая вопросами, касающимися его сногсшибательной «землячки», но тот стойко демонстрировал товарищам потерю слуха и речевых способностей. Все, что удалось из него вытянуть совместными усилиями: рыжую зовут Тигровая Лилия; они действительно земляки, но родом не из Заставы, а из Феерианды. Токе предположил, что упомянутый Кумалом Засад был родным городом Кая, но рассказывать о нем или о том, как его занесло в Вахтенные Горы, парень отказался. В общем, товарищи не вызнали ни слова больше того, что все уже слышали за столом. Отчаявшийся наконец Аркон возопил:

— Почему, ну скажи мне, почему все самые красивые девушки кидаются тебе на шею безо всяких усилий с твоей стороны?!

— Наверное, ими движет жалость, — меланхолично произнес предмет женского восхищения и погрузился под воду. После чего он молчал остаток дня, будто набрав этой самой воды полный рот.

В голове Токе роилось множество связанных с Каем вопросов, которые он сам затруднился бы сформулировать. Будто бы что-то тут не сходилось, будто бы то, что он понял о странном парне за время их путешествия через пески, не вполне соответствовало тому образу, который сам Кай пытался создать. Однако недавние события и близость присяги пока оттеснили мысли о Слепом на задний план.

Яра рассказал новичкам о церемонии посвящения, и вместе они выучили слова клятвы. Токе знал: прими он присягу, и пути назад для него уже не будет. Не в горских обычаях нарушать данное слово. Он был уверен, что сделает тогда все, чтобы овладеть искусством боя, стать настоящим воином и вырвать мечом свою свободу. Вернуть себе честь и отомстить убийцам: Вихлястому, Амбалу, Улыбе, Кривому и Собачьей Голове. Нет, Клыку: главаря гайенов зовут Клык.

Жизнь гладиаторов, хоть и была полна опасностей, имела свои положительные стороны. Здесь хорошо кормили, заботились о здоровье бойцов. После бани щеку Токе осмотрел лекарь, промыл и зашил воспалившуюся рану. Шрамы, правда, останутся, но небольшие: старик соединил края раны очень искусно.

Термы произвели на северянина неизгладимое впечатление. Три помещения с бассейнами для купания, где пол был теплым, а вода — разной температуры: от обжигающе горячей до холодной, почти ледяной. Стены в термах украшала цветная мозаика, на которой люди и звери выглядели совершенно как настоящие. Такой красоты Токе никогда раньше и представить себе не мог. После бани все почувствовали себя словно заново родившимися: пропала боль в набитых долгой дорогой ногах, не ломило больше плечи и руки, до сих пор сохранившие следы от гайеновых пут… А ведь Яра сказал, что гладиаторы ходят в термы каждые пять дней. И еще перед Играми и после — если уцелеют.

Токе давно не чувствовал себя таким чистым. Подлинным удовольствием было после мытья и купания в бассейнах натянуть на себя вместо грязных и вонючих тряпок форму рядовых: серую тунику без рукавов с открытым горлом и свободные штаны такого же цвета. Только вот обуви им не дали. Яра сказал, что до наступления холодов она им не понадобится: гладиаторы тренируются, а зачастую и сражаются босыми. Токе увидел в этом правиле и другой резон: если захочешь удрать из казарм, босиком не очень-то набегаешься, особенно с непривычки. Хотя как тут удерешь? После мытья их опять заковали в кандалы.

И все же, несмотря на отсутствие выбора и принятое им решение, парня мучили сомнения. Сможет ли он убивать, зная, что цель поединка и этой смерти — развлечение праздной толпы? И с кем сведет его жребий? Ладно, если с таким, как Буюк или Кумал. А если это будет Вишня, или Аркон, или… Кай? Хорошо еще, хоть женщины дерутся только с женщинами, а то, не дай бог, такая девчонка, как эта Лилия… Конечно, Яра сказал, поединки не всегда оканчиваются смертью побежденного. Публика щадит смелых. А если не пощадит? И вообще, как часто случается, что особенно отличившемуся бойцу досрочно даруют свободу? Как много гладиаторов остается в живых после трех лет боев? Как часто им придется выходить на арену? На все эти вопросы у Токе не было пока ответов, и ему отчаянно хотелось поговорить. Вот только с кем?

Из всего их маленького отряда его мысли разделял, пожалуй, один Бекмес. Бывший охранный отказался бы от присяги, если б не перспектива отдать свои кишки какому-нибудь тигру или пещерному медведю. Но Бекмеса рядом не было. Был Кай: безмятежно дрыхнувший и наверняка видевший во сне рыжие локоны Тигровой Лилии…

— Дыру в матрасе протрешь.

— А?! — От неожиданности Токе едва не свалился с койки. Говорил Кай по-прежнему с закрытыми глазами, так что можно было подумать, он разговаривает во сне.

— Я говорю, будешь так вертеться, дыру в матрасе протрешь, он и так не новый.

— А тебе-то что до моей дыры? — обидевшись, буркнул Токе.

Внезапно Кай распахнул глаза, в которых не было и тени сна, и посмотрел прямо на него:

— Все будет хорошо.

— Тебе что, вещий сон был? — Оптимизм соседа по комнате, больше похожей на камеру, вызывал у Токе желание треснуть его по башке.

— Нет, мне не снятся сны.

— Тогда откуда ты знаешь?

Кай уверенно повторил:

— Все будет хорошо. Только нам надо держаться вместе.

— Кому это «нам»?

Будто не заметив звучавшего в голосе Токе напряжения, Кай спокойно ответил:

— Нам с тобой, Аркону, Бекмесу… Друзьям, на которых можно положиться. Надо держаться вместе, без этого тут не выжить.

— Выжить, зарезав этих друзей на арене?

Голос Токе зазвенел и невольно сорвался. Он откинулся на тощий матрас и уставился в потолок. Кай легко коснулся его плеча. Каморка была такая тесная, что для этого соседу даже не пришлось вставать с койки.

— Этого не случится. Мы найдем выход. Если только мы будем вместе…

— Вместе?! — перебил Токе, глядя на Слепого в упор горящими глазами. — Как тогда, в пустыне? Где ты был тогда?!

— Ты же знаешь, у меня был долг, — тихо ответил Кай, отводя взгляд.

— Вот только не надо прикрываться твоим господином. Покойник не может рассказать, как хорошо ты исполнил свой долг. Или ты не исполнил его, и поэтому Мастер Ар теперь покойник? — Токе чувствовал, что его слова будто хлестали товарища по лицу, но остановиться уже не мог. — Может, на самом деле ты был озабочен совсем другим: как бы с твоей собственной драгоценной шкурой ничего не случилось? И плевать тебе было на караван, на хозяина твоего, на… на Майкен! — Голос парня пресекся, ему не хватало воздуха.

— Если бы я мог… — Черное зеркало Каевых глаз на мгновение затуманилось, но Токе моргнул, и вот уже снова единственное, что он видел в них, — свое крошечное отражение. — Я… Я пытался спасти тебя…

— Зачем?! — Токе одним движением сел на кровати и приблизил свое лицо к лицу Кая. — Разве я просил тебя об этом? Что тебе во мне? Лучше бы ты ее спас… Зачем ты меня тогда остановил?!

— Ты мой друг. Все было бесполезно. Ты не мог помочь. Не надо винить себя…

— А кого мне винить? Тебя? Знаешь, иногда мне кажется, сведи нас жребий на арене, и я не буду колебаться!

Кай дернулся, как от удара, и отстранился. Токе снова бросился на койку, заложив руки под голову. Он уже жалел, что сказал то, что сказал, но слов назад не воротишь.

В двери загремел ключ, и в каморку просунулась голова Яры:

— На выход, молодцы. Пора на присягу.

Снаружи уже начало темнеть. Высокие стены казарм оставляли открытым только небольшой квадрат неба над двором. Сейчас оно было окрашено во все оттенки лилового. Растушеванная оранжевая полоса по краю напоминала, что где-то есть запад и заходящее солнце. Быстро остывающий воздух наполнила вечерняя свежесть и аромат горящих смол, исходящий из чашеобразных светильников, расставленных по периметру двора. Плясавшее в чашах багровое пламя бросало причудливые блики на выстроившихся на плацу гладиаторов. Здесь же были доктора, сам Скавр и человек в белом, склонившийся над жаровней с горячими углями, установленной перед строем.

Токе и остальных новичков, которых должны были привести сегодня к присяге, выстроили перпендикулярно основному строю. Они застыли в напряженном ожидании, поеживаясь на прохладном воздухе. Вечерний бриз гладил обнаженные руки и плечи рабов; остывший песок холодил босые ноги. Токе чувствовал рядом плечо Кая, чуть повыше своего собственного. Слепой туго стянул волосы на макушке выпрошенной у Яры кожаной лентой. После мытья в термах они оказались удивительной снежной белизны и спадали так низко, что закрывали лопатки. В сочетании с заполненными чернотой глазницами это производило завораживающее, жуткое впечатление.

Над головами застывших на плацу людей поплыли звуки музыки. Барабаны выбивали сложный ритм, постепенно увеличивая темп и силу ударов. Постепенно к ним присоединились бубны и флейты. Токе почему-то вспомнилась совсем другая церемония, где ритм выбивали не барабаны, а мечи о щиты, а мелодию выводили воющие голоса гайенов. И ему вдруг показалось, что, несмотря на всю торжественность церемонии, в конце ее их всех, подобно бедняге Маджару, принесут в жертву неведомому чудовищу. Чудовищу, от которого не спастись, если только…

Токе вспомнил обеспокоенное лицо в тени капюшона, склонившееся над ним; обжигающий глоток архи; приглушенный смех, прогоняющий призраков ночи… Он вспомнил то же лицо, искаженное гримасой боли, будто его недавние слова были мечом, вонзившимся в Каево сердце… «А я-то думал, что он непробиваемый!»

«Нам надо держаться вместе. Без этого тут не выжить».Токе помотал головой, чувствуя, как его щеки заливает краска стыда. На оглушительном крещендо музыка вдруг оборвалась, и сотня глоток хором выкрикнула слова: «Отта омни шин на ниара!» «Клянись и стань нашим братом!» Яра кивнул, и Аркон, стоявший первым в шеренге, пошел к середине строя, где его уже поджидали Скавр и человек с жаровней. Было очень тихо, только потрескивала смола в светильниках да позвякивали кандалы на ногах Аркона. Подойдя к Скавру, он опустился на одно колено, вытянул вперед правую руку и, как их учил Яра, начал произносить слова клятвы:

— Клянусь сражаться своим мечом. Клянусь, что позволю заковать себя в цепи, жечь огнем, бить, бичевать, пронзать мечом и терпеть все, что настоящий гладиатор терпит от своего господина, самоотверженно отдавая на службу ему свои душу и тело.

Согласно ритуалу, Скавр ответил:

— Я принимаю твою присягу, гладиатор.

Человек в белом вытащил из жаровни металлический прут с раскаленным фигурным наконечником, сжал вытянутую руку Аркона и вдавил светящийся в сумерках металл у основания большого пальца. Запахло паленым, раб дернулся и застонал сквозь стиснутые зубы, но остался стоять на коленях. Токе не выдержал и закрыл глаза. Когда он через мгновение открыл их, все было кончено. Воины сняли с новобранца цепи. Руки гладиаторов взлетели в салюте, сотня голосов выкрикнула, как один: «Брат!» Аркон встал в общий строй на противоположном конце плаца.

Теперь все повторилось для Бекмеса: барабаны, клятва, клеймо и приветствие. Бекмес справился не хуже друга, а вот здоровяка гор-над-четца, окрещенного Буюком, воинам пришлось держать, когда ставили клеймо, — так тряслась у него рука. Пока Токе, последний в шеренге, дожидался своей очереди, он то и дело ощущал на себе чей-то взгляд: будто бы кто-то исподтишка наблюдал за ним. Пробежав глазами по колонне гладиаторов, парень неожиданно встретился с устремленными на него зелеными глазищами. Не смущаясь, Лилия, подмигнула ему. Северянин вспыхнул, не зная, куда девать глаза, руки и себя остального, но тут же нахмурился: «И чего она уставилась, в самом деле?»

В этот момент пришла очередь Слепого. Токе хотелось пожелать ему удачи, но слова застряли в горле: только не после того, что он Каю только что наговорил. Ни на кого не глядя, беловолосый раб шагнул вперед и легко пошел навстречу своей судьбе. Опустившись на колено, он тихо, но внятно произнес слова клятвы. На его руку тоже опустилось раскаленное железо, но Кай будто бы и не почувствовал клейма: во всяком случае, он не выдал себя ни звуком, ни движением. Простившись с оковами, он тоже встал в строй.

Яра дал знак Токе. Путь в десяток шагов до Скавра и жаровни показался парню ужасно долгим. Пытаясь унять сердцебиение, он сосредоточился на словах клятвы. Сможет ли он быть таким же стойким, как Кай или Аркон? Или его тоже придется держать, как Буюка? Ну уж нет! Лучше уж распроститься с жизнью, чем увидеть насмешку в зеленых глазах, взгляд которых Токе все еще чувствовал на себе. Насмешку или, что еще хуже, жалость. Он покосился на раскаленное клеймо, зловеще светящееся красным. Запястье раба сжала крепкая холодная ладонь, и вот уже жгучая боль пронзила его правую руку.

Как Токе ни готовился к этому, ногти его впились в мякоть рук, из глаз брызнули невольные слезы. Он дернулся, но не произнес ни звука. Когда исполнитель отпустил его кисть, на тыльной стороне ладони краснел символ скрещенных мечей — знак гладиаторского братства. «Брат!» — выдохнули гладиаторы в один голос, принимая новобранца по кличке Горец в свои ряды.