Глава тринадцатая. Рю Луи Бланк
Тем временем начался и закончился дождь, увлажнив и слегка улучшив внешний вид данного пригорода. Равальяк отвез Лероя и Гвен к станции метро.
– Вы на самом деле вовсе не из нью-йоркской полиции, а, мсье? – спросил он со смесью угрюмого уважения и враждебности.
– Бляху вы видели, – небрежно ответил Лерой.
– Да перестаньте вы. Вы больше француз чем я, если, конечно, бретонцев, ваших соотечественников, можно назвать французами. Не говорите, я сам догадаюсь. Общие Сведения [Renseignement Generaux, сокращенно RG – действительно, как говорит впоследствии Лерой, более или менее французский эквивалент ФБР], конечно же. И это у вас называется конспирация? Притворяться американцем? Черт знает что.
– Я действительно когда-то работал на Общие Сведения, – небрежно ответил Лерой. – А сейчас я работаю в нью-йоркском полицейском департаменте. Зарплата примерно та же. А вот с медицинской страховкой и выходными могло быть и лучше, конечно.
– Ой, правда? – насмешливо спросил Равальяк. – А почему вы ушли из Сведений?
– Переспал с любовницей президента. Меня понизили в должности, – сказал Лерой, выходя из машины и галантно придерживая дверь и подавая руку Гвен.
– До свидания, мадмуазель, – ядовито произнес Равальяк.
– Ага, да, – откликнулась она.
В метро Гвен спросила,
– Объяснения будут?
– Нет.
– Нет?
Они сидели друг напротив друга, близко. Отведя глаза на какой-то момент, Лерой сунул руку в карман. Письмо? Фотография? Сертификат? Нет, сувенирный брелок с Эйфелевой Башней.
– На сегодня с меня хватит объяснений, – сказал он. – Мне нужно держать себя в руках. Мы на враждебной территории.
– Что это такое – Общие Сведения?
– Французский эквивалент ФБР, более или менее.
– Вы на них работали?
– Если работал, как вы думаете, отвечу я или нет?
Теперь была ее очередь отводить взгляд. Она помолчала.
– Вы когда-нибудь улыбаетесь? – спросила она.
– Бывает, – ответил он. – В основном в темноте.
– В темноте?
– Не люблю улыбаться на публике.
– И по-французски говорите, как француз.
– Столько курсов кругом, – сообщил он ей заговорщическим тоном. – Если действительно нужно, то любой язык можно выучить, и не по верхам. Есть диски, есть справочники. Легко.
– Зачем вы взяли меня с собой?
– Не люблю путешествовать один.
– Я серьезно.
– Вы ведь оплатили поездку, помните?
– А.
– Именно. Ну и помимо этого, мне нравится быть с вами.
– Бокалом вина угостите?
– Нет.
– Почему?
– В этой стране я больше не пью. Я, когда выпью, теряю контроль. – Он помолчал. – Вообще-то, я еще подумаю. Может и выпьем. – Внезапно он вперился в нее глазами и сказал очень отчетливо, – Если меня здесь арестуют, из тюрьмы я уже не выйду. Никогда. Помните об этом, когда захотите кого-нибудь здесь оскорбить. На мою защиту вы можете рассчитывать всегда, но из тюрьмы я вас защитить не смогу.
– Послушайте, – сказала она.
– Помолчите. Мне нужно очень хорошо подумать. Поговорим в отеле.
Некоторое время она на него дулась обиженно, уже поняв, впрочем, что если и есть в мире человек, чьим приказам она охотно могла бы подчиняться, это, наверное, Лерой … Наверное … Почему? Она подозревала, что знает, почему. Были причины. Не очень для нее лестные.
В вестибюле отеля Лерой направился к туалетам. Клерк пристал к Гвен, говоря, что имела место проблема с компьютером и прося виновато, чтобы она снова дала ему кредитку – нужно подтвердить транзакцию. Она открыла сумочку не думая. Вынула бумажник. Затем вспомнила что-то.
– Какую карточку я вам раньше давала?
– Мастер Кард, мадам.
– О. Кажется, я ее куда-то далеко засунула … Виза сойдет?
– Никаких проблем.
Она дала ему кредитку. Она пользовалась кредитками двадцать лет подряд. Никогда раньше не было никаких проблем. Автоматический разговор, автоматический жест.
Лерой вышел из туалета раздраженный. И сразу оценил ситуацию.
– Забудьте, – сказал он ей по-английски. – Соберемся и уйдем. С этими идиотами бесполезно спорить. Я достаточно насмотрелся на здешних блюстителей порядка.
На улице светило солнце.
– У меня есть семьдесят долларов, – сообщил Лерой. – У вас … нет ничего. Что ж. Время пришло.
– Какое время?
– Время подумать, что можно продать из ваших драгоценностей.
– У меня нет драгоценностей.
– Серьги.
– Нет.
– Как хотите.
– Вы не поняли. Я не могу эти серьги заложить.
– Семейное?
– Это серьги моей сестры.
– Батюшки. Настаивать не буду. Есть студенческая меблирашка недалеко отсюда. Хотите попробуем?
Меблирашка забита была до отказа. И две других меблирашки, о которых знал Лерой – тоже.
– У вас совсем нет друзей в этом городе?
– Есть, – сказала Гвен. – Но почему-то я не хочу … хмм…
– … их стеснять, или показывать им меня, или еще что-то.
– Нет, вы не поняли…
– Если подумать, у меня тоже есть здесь друзья, и я тоже не хочу иметь с ними дело, по более или менее тем же причинам.
– Вы не хотите показывать им меня.
– Нет. Себя. Хамоватый народ. Что ж, поскольку на улице относительно тепло, почему бы нам не сделать то, что юноши и девушки без сантима в кармане делают в этом городе уже десять столетий.
– Что же они делают?
– Самолет у нас в пятницу. Нужно выжить три дня и три ночи. Посмотрите вон туда. Что вы видите?
– Где?
– Через реку.
– Лувр.
– Правильно. Теперь смотрите вон на тот купол. На этой стороне реки.
– Капелла Мазарини.
– Точно. Видите мост, который их соединяет?
– Мост Искусств.
– Совершенно верно. На Правом Берегу, под мостом, есть приподнятый закуток, на уровне глаз, если идти вдоль воды. Обычно там занято, но я уверен, что ради нас они потеснятся, если мы вежливо попросим. Вот только не знаю, что делать с вашим чемоданом.
– Что вы имеете в виду?
– Лишняя обуза.
– Ах, правда? А ваш чемодан что же?
Он поставил свой чемодан на землю и открыл его. Перебрал все вещи, одну за другой.
– Спальный мешок, достаточно вместительный для двоих. Запасная одежда – джинсы, трусы, носки, рубашки. Записная книжка. Три шариковые ручки. Запасные шнурки для ботинок и для удушения людей, ведущих себя нерационально. Бритвенный набор. Зубная щетка. Сигареты. Каждая вещь, как видите, имеет непосредственную практическую ценность.
Гвен поставила свой чемодан на землю и положила поверх него платенный мешок.
– Я дала вашему коллеге список, помните? – сказала она.
– Помню.
– Ну и вот, – сказала она. – Так, значит … Запасная одежда…
– Это вечернее платье, – заметил Лерой. – Оперный сезон кончился. Вы собирались посетить здесь какой-то бал?
– Заткнись. Еще комплект запасной одежды. И еще. И еще. Ничего лишнего.
Она закрыла молнию на платенном мешке и открыла чемодан. [Местоимение «ты» вышло из употребления в английском языке несколько веков назад. В русском переводе Гвен и Лерой переходят в этот момент на ты. Переводчик, он же автор романа, сделал это для того, чтобы дополнительно подчеркнуть их возросшую степень доверия и расположения друг к другу, проглядывающую с этого момента в диалогах].
– Четыре книги для чтения вечером в постели, – сказала она. – Записная книжка. Диктофон. Тампаксы. Они для менструации.
– Думаешь, в Париже их больше не продают?
– Заткнись. Цифровой фотоаппарат. Еще диктофон. Провода. Я не предполагала, что твой коллега все это найдет, но он нашел. Я велела ему искать зеленый пакет в ванной. А был пакет вовсе не в ванной. Так, дальше. Косметичка. Мыло. Шампунь. Туфли. Еще туфли. Помада. Еще помада. Акварельный альбом.
– Ты рисуешь?
– Раньше рисовала больше. Бинокль.
– Зачем?
– Чтобы бить тебя по башке, когда ты действуешь мне на нервы. Чулки. Трусики. Лифчики. Зубная щетка. Паста.
– Хорошо, забудем.
– Портативный утюг.
– Забудем, я сказал.
– Еще провода для…
– Я все понял. Пожалуйста. Слушай, давай выпьем где-нибудь чаю и устроимся ночевать, а?
Можно было, наверное, позвонить кому-нибудь из друзей и попросить прислать денег, а может и нет, но так или иначе, Гвен явно вошла во вкус. Приключения так приключения. Хотя, конечно, будь с ней не Лерой, а какой-нибудь более уравновешенный, разумный человек, цивилизованный выход из положения был бы наверняка быстро найден.
Лерою стало ее жалко.
– Знаешь что? Я передумал. Ну его на хуй. Не будем мы сегодня ночевать на улице. Это мы всегда успеем. Пошли.
– Куда?
– Сюрпризы любишь?
– Смотря какие.
– Приятные.
– Присяжные еще не решили, что в твоем понимании является приятным сюрпризом.
– Тебе понравится. Обещаю.
Они вернулись на Сите и спустились в метро, откуда поезд, следующий в направлении Глиньянкура, довез их до Рю Луи Бланк. Перед тем, как войти в метро, Лерой купил в киоске копию газеты «Ле Фигаро» и большую часть пути был поглощен новостями, хмыкая саркастически и отказываясь объяснять, что его так забавляет в газете.
Неужели это любовь, думала она. Неужели любовь так выглядит, и такими ощущениями сопровождается? Странно как. А может я просто увлечена. Она попыталась представить себе Винса. В чисто физическом смысле их нельзя было даже сравнить. Тело у Винса было – не греческий бог, но лучше. Две часто конфликтующие расы смешались в Винсе идеально, отбросив все возможные несуразности и оставив только самые лучшие качества. Лерой же выглядел кряжистым и негибким. И лицо его – бесстрастное, грубоватое, с неровными чертами … и даже жестокое … иногда … нос сломан и грубо, без изящества, починен, возможно не один раз … глаза не улыбаются … походка вперевалочку, как у матроса … А что с другими … хмм … свойствами? Винс – приветливый … страстный … застенчивый … добрый мишка … которого приятно обнимать … и любить … Лерой – капризный, ненадежный, ветреный, упрямый, и совершенно недвусмысленно злонамеренный. Не собственно олицетворение зла, но … хотя, наверное, и олицетворение зла тоже – безжалостен. Теперешнее его проявление расположения – скорее всего просто каприз. В любую минуту все может измениться. Связь? Какая между ней и Лероем может быть связь? Оставьте, пожалуйста! Лерой – эгоистичное животное, думающее только о себе. К тому же, очевидно, пьяница. Сам говорил. Взрывной характер. То, что он взял ее с собой в Париж, не имеет отношения к ее безопасности … Или имеет? Ведь стреляли же в нее! Странный человек. И страшный. Наверное я все-таки влюблена, решила она, иначе я бы была перепугана до смерти, зная, что моя … жизнь … зависит теперь полностью от этого дикого агрессивного чудовища, чье место – в доисторической пещере, где он мог бы рычать в свое удовольствие на восьмерых дрожащих от ужаса наложниц и выходить только чтобы отобрать у охотников убитого ночью мамонта, испиздив соплеменников по одиночке или всех сразу. Гвен, дорогая моя, сказала она себе, ты нынче в такой опасности, что следовало бы, вообще-то, залезть в какую-нибудь дыру потемнее и выждать длительное время, чтобы всё успокоилось. А только нет в цивилизованном мире тайных дыр, в которые можно было бы залезть без функционирующей кредитки.
Улица Луи Бланк находилась в одном квартале от Канала Сен Мартен. На углу помещался отель-развалюха, а на самой улице – прачечная, кафе, забитое до отказа пролетарского типа местными завсегдатаями, и шеренга больших зданий второй половины девятнадцатого столетия. Не будь здесь крутого подъема, улицу эту было бы не отличить от улиц в районе Мэдисон Сквера. Ну разве что двери отличались – из полированного дерева, с бронзовыми кольцами вместо ручек и электронными панелями на дверных рамах. Лерой остановился возле одной такой двери и набрал на панели код. К удивлению Гвен, щелкнул замок, и дверь отворилась. Лерой левой бровью указал Гвен, что ей следует заходить внутрь, и только потом делиться с ним мыслями и сомнениями по этому поводу.
Спиральная лестница с асимметричными площадками привела их на третий этаж, с четырьмя дверями квартир. Лерой что-то вставил в замок одной из дверей.
– Не хочу вмешиваться, но – что мы здесь делаем? – спросила она шепотом, с опаской.
Раздраженный его рык дал ей понять, что она должна оставить его в покое хоть на минуту. Вскоре замок поддался лероеву ковырянию и дверь отворилась.
Он зажег свет. Помещение – типа нью-йоркской студии, плюс обязательные французские окна от пола до потолка. У окон на полу матрас. Несколько деревянных и алюминиевых мольбертов тут и там, а также много холстов на подрамниках, некоторые свежезагрунтованные, иные – с изображениями, относительно реалистическими, маслом. Четыре холста изображали одного и того же молодого, приятной наружности блондина с весьма неглупыми глазами. Лерой тронул один холст пальцем. Мокрая краска. Он вытер палец о штанину.
– Тупая пизда, – пробормотал он.
– Что? Кто?
– Не ты.
Он прошел прямо в кухню и распахнул там холодильник.
– Ага! – сказал он. – Жратва!
– Чья это квартира? – спросила Гвен.
Он проигнорировал вопрос.
– Эй! – сказала Гвен.
– Не так громко, пожалуйста. Если хочешь знать, квартира принадлежит женщине, с которой я когда-то был знаком. Она теперь торчит на ферме в Бретани, владение ее родителей. Надеюсь, проторчит там достаточно долго, чтобы мы с тобой не искали себе в Париже другого жилья в данный приезд.
– А как это … с этической точки зрения?
– Что ты имеешь в виду?
– Или же … Может, это не очень легально?
– Мы уж совершили с тобой в этом городе достаточно нелегального, чтобы нас можно было запереть лет на десять без права выхода на поруки. Просто доверься мне, хорошо? Пожалуйста.
Он перенес содержимое холодильника на шаткий кухонный столик. Складные стулья сделаны были из полированного некрашеного светлого дерева – недавно мода на такую мебель вернулась во все столицы мира.
– Колбаса неплохая, – заметил Лерой. – Помидоры так себе. Сельдерей … – он понюхал сельдерей, – вроде ничего. Придется сегодня обойтись без хлеба. Посмотрим … О!
Открыв наугад один их кухонных шкафов, он обнаружил строй бутылок.
– Это добро у нее никогда не переводится. Дура никаких денег не жалеет. Лучшее вино в стране. Прекрасная выдержка. – Он знал, где находятся рюмки. – Но самое главное! – Он открыл ящик. Вилки, ножи, кулинарные пособия, пистолет. – Прекрасно, – заметил Лерой. – Очень она любит порядок, надо отдать ей должное. Здравствуй, старый друг.
Он вынул и осмотрел обойму, и снова засунул ее в пистолет, хмыкнув одобрительно, когда обойма щелкнула.
– Наконец-то, – сказал он. – Больше не чувствую себя голым.
– Кто позировал для портретов? – спросила Гвен, чтобы что-то спросить. Ей было очень неудобно.
– А я откуда знаю. Какой-то сопляк из провинции. Бухгалтер или адвокат или еще кто-то. Какая разница.
Ну уж точно не бухгалтер, подумала Гвен. Тип не тот. Ни одна профессия не гарантирует абсолютной защиты от несчастий, но есть на свете люди, которые не рассматривают бухгалтерство как возможное занятие в то время как есть спрос на мусорщиков, а вооруженному грабителю есть кого грабить.
Лерой швырнул пробку в угол и разлил вино по бокалам. Действительно – превосходное качество.
Гвен очень устала. Откусив кусок колбасы и запив вином, она чуть не подавилась помидором и улыбнулась виновато.
Лерой схватил телефон и, ходя по квартире, сделал несколько звонков, включая один звонок своей приемной дочери.
– Мне срочно нужно сто двадцать долларов, – объяснила она. – Пронто. Ужасно неудобная ситуация. Я взяла машину у своей подруги, и мне влепили штраф за парковку в неположенном месте. Не хочу, чтобы она узнала.
– Попроси мать.
– Она не дает. Старая скупая гадина. Ты знаешь.
– Она там сейчас?
– Да, наверняка около моей двери ошивается, как коршун.
– Дай-ка я с ней поговорю.
На другой стороне Атлантики Грэйс открыла дверь и крикнула:
– Топай сюда, тут кто-то с тобой поговорить хочет, ведьма злобная!
– Захлопни свое грязное хлебало! – услышал Лерой ответ.
Мать Грэйс взяла трубку.
– Да? Кто это?
– Как можно отказывать прелестному ребенку в паршивой сотне? – спросил Лерой.
– Почему бы вам всем не отстать от меня! Кто ты такой, чтобы мне указывать, что я должна делать! И кто я такая, по-твоему – я деньги на грядке ращу, что ли? Если ты вдруг так озабочен всем этим, почему бы тебе самому не дать ей денег?
– Я бы дал, но я сейчас в Европе. Слушай, просто дай ей деньги, и все. Я приеду и отдам. Тебе.
– Нет. Должны же быть какие-то рамки. Всю эту неделю она ведет себя как последняя сука.
– Сама виновата.
– В чем я виновата? Почему я всегда во всем виновата? Вы с ней меня доведете! Вот сдохну скоро, тогда будете рады! Надоело мне все это, блядь! Я…
Лерой повесил трубку. За все годы, что он ее знал, он так и не научился спокойно относиться к ее поведению и разговору во время менструации.
– Ну так что? – спросила Гвен. – Оно того стоило? Я имею в виду наш поход в тюрьму.
Лерой быстро посмотрел на нее. Вопрос был, конечно же, каверзный.
– Да, – ответил он.
– Ты выяснил то, что хотел выяснить?
Одна из стратегических придумок, которыми пользуются все женщины – не задавать прямых вопросов, создавая таким образом впечатление (достаточное, чтобы убедить, если нужно, даже суд присяжных), что то, что мужчину в конце концов заставляют сказать, сказано им добровольно. Женщина якобы просто слушает благосклонно, иногда поддерживая разговор, в то время как парень рассказывает все сам. Поэтому почти всегда женщина спрашивает – «Ты удовлетворен результатами?» и никогда «Какие результаты?»
– Да, – сказал Лерой. – Выяснил.
– Ты удовлетворен результатами?
– В общем да.
– Расскажешь мне?
– О чем?
– Не знаю. О чем-нибудь.
– Слушай, Гвен, – сказал Лерой, слегка улыбаясь, что на него совершенно было не похоже. – Прими ванну, поскольку к счастью здесь таковая наличествует, и ложись спать, поскольку нам повезло и здесь есть большой удобный матрас. Думай о своих делах, а я буду думать о своих. Оно так безопаснее.
Это было – приглашение начать дуться. Плотные спиралеобразные волны неудовольствия Гвен наполнили квартиру. Лерой их проигнорировал, естественно. Вылив остатки вина в бокал, он закурил, встал у окна, и стал смотреть, как меркнет небо. Справа, вдали, на высоком холме возвышался импрессионистский собор.
Хлопнула дверь ванной. Лерой решил, что выбор у него – либо остаться здесь и ебать Гвен, либо запереть ее и идти туда, на Монмартр, и напиться, и может подраться с какими-нибудь африканскими сепаратистами или ирландскими освободительными силами или с французской полицией. Он хмыкнул.
Он вытащил все свои наличные и очень тщательно их пересчитал. Пятьдесят шесть долларов и десять центов. Достаточно ли, чтобы молодой паре прожить три дня в этой столице легкомысленного секса и преувеличенно сладострастной музыки? Может и достаточно. Но соблазн был огромен. Тайник суки размещался в левом верхнем стенном шкафчике, в кухне. Двойное дно. Лерой открыл шкафчик. Он заставил себя не пересчитать все деньги, которые там были. Нужно взять только четыреста евро. Или пятьсот? Да, пятьсот. Пятьсот евро. Завтра он сводит Гвен в какой-нибудь приличный и уютный ресторан, и может быть в театр, или еще чего-нибудь. «Лерой», – сказал он себе, «Лерой, мудак, презренный похотливый кабан, ты не забудешь, ты совершенно точно не забудешь выслать суке чек … Нет, ты пошлешь ей наличные. В книге. Ты пойдешь в Нью-Йорке в банк, разменяешь нужное количество долларов, накинешь пятьдесят евро, вложишь в книгу, и отнесешь книгу на почту. Посылку зарегистрируешь. И ты обязан не забыть об этом! А раз не забудешь, тогда почему же только пятьсот? Возьми семьсот. Доложишь лишних не пятьдесят, а сто. Вот и славно. Так и сделаю».
Некоторые высокопоставленные господа имеют привлекательных взрослых дочерей, и приятно бывает провести время с одной из таких дочерей, но последствия всегда перевешивают полученное удовольствие. Им всегда даешь больше, чем взял. Так получается. Поэтому нужно брать столько, сколько сумеешь, как можно больше, иначе какой же смысл, чтоб их всех черти разорвали.
Он поставил второе дно на место и закрыл шкафчик. Теперь у него были деньги на то, чтобы напиться, и на то, чтобы хорошо провести день с Гвен завтра. Он представил себя на Монмартре, пьющего до закрытия последнего кафе, а потом шагающего к ступеням перед собором с тремя бутылками в рюкзаке, и продолжающего пить до рассвета. Здорово. Но тут ему пришло в голову, что он таким образом оставит Гвен одну на долгое время. Представь себе – вернешься, а ее здесь нет. Какие бы не были причины. Именно это и произойдет, если он сейчас уйдет, понял он. У нас обоих есть здесь дело. Сейчас не время потакать собственным капризам. Как-нибудь потом.
А может взять ее с собой? Несчастная баба, она так измоталась за всё это время. Было бы жестоко волочь ее куда-то прямо сейчас. Она пойдет, если я ее попрошу, подумал он. И даже дойдет пешком до вершины холма, хотя у него теперь есть деньги на такси.
Он осознал, что в ванной льется вода, и льется давно. Он и сам любил понежиться под душем, но все-таки. Он постучал в дверь. Ответа нет. Он постучал еще раз, сильнее.
– Гвен! Эй, Гвен!
Молчание. Он открыл дверь. Гвен сидела на полу, спиной к стене, бедра обернуты сукиным полотенцем, грудь наружу. Хорошая грудь, кстати сказать. Он думал, что грудь у нее отвисает. А она не отвисает. Глаза Гвен закрыты, выражение лица спокойное, мирное. Лерой потянулся к крану и выключил душ. И некоторое время заворожено смотрел на непроизвольно забывшуюся сном Гвен. Равенство, неравенство – каждый мужчина желает ощущать себя время от времени благородным рыцарем – это в подсознании заложено. Он нагнулся и взял ее на руки. Она что-то пробормотала, вздохнула, вытерла губы об его плечо, и заютилась. Его попытка переместить ее вес на другую руку пресечена была недовольным бормотанием. Он перенес ее на матрас. Положив ее очень нежно на простыню, он прикрыл ее другой простыней и, поколебавшись, коснулся губами ее виска.
Нельзя смотреть на спящих как дети – можно разбудить. Лерой подумал – не просидеть ли ночь вот так, на краю матраса, робко. Он прикинул, что ему придется вести себя очень тихо и не курить. И свет придется выключить. Ну уж нет. Никакая женщина, как бы желанна она не была, не укротит свободную душу просто так, за здорово живешь. Он подождал еще минут пять, а затем накинул пиджак и вышел из квартиры. Замок он закрыл с помощью той же заколки для волос, которую давеча использовал, чтобы войти. Дурацкие французские замки не защелкиваются автоматически.
Вместо того, чтобы идти к Монмартру, Лерой проследовал на юг вдоль канала. Кругом было пустынно. Небо почти темное. Шлюзы канала все еще можно было видеть – их освещали остаточные отблески, закат, угасая, проявлялся отдельными пятнами тут и там.
Сунув руку в карман пиджака, Лерой обнаружил там дыру. Замечательно. Зажигалка, стало быть, где-то за подкладкой. Он стал искать ее ощупью, сжав для начала край пиджака. Пальцы набрели на округлый предмет. Пуговица? Нет, слишком толстое что-то. Он снял пиджак и, копаясь и ругаясь, выудил из него зажигалку. Округлый предмет вылезать отказывался. Лерой посмотрел по сторонам. Одинокая фигура двигалась к нему, следуя вдоль канала на север и имитируя походку нью-йоркских репперов гангстерского типа – приподнимающуюся и катящую, будто на лошади человек едет, и при этом раскачивается из стороны в сторону. Лерой подождал, пока фигура не поравняется со шлюзом, и пошел на перехват.
– Мсье? – сказала фигура.
Лерою показалось комичным это «Мсье?» вместо привычного ему теперь «Ну ты, хули надо!»
– Мордой к стене, – велел фигуре Лерой.
– Простите?
Точным натренированным движением Лерой схватил фигуру за воротник и пихнул парня в стену, а для доходчивости ткнул его кулаком в спину, к востоку от позвоночного столба и к северу от почки, не желая наносить непоправимых увечий.
– Дернись, пожалуйста, хоть раз, – сказал он. – Мне нужен предлог, чтобы я мог что-нибудь у тебя внутри сломать. Что-нибудь важное. На чем доктора карьеры делают.
Обыскав парня, он нашел в заднем кармане смехотворно низко сидящих штанов то, что искал – нож с выскакивающим лезвием.
– Спасибо, – сказал Лерой. – Можешь идти, только на глаза мне больше никогда не попадайся.
– Мсье! – запротестовал молодой человек.
– Ты что-то сказал?
– Нет.
– Топ, топ. Шагай.
Парень медленно пошел прочь. Лерой сделал угрожающее движение. Парень ускорил шаги, забыв о раскачивающейся походке – шел теперь как опытный путешественник, знающий, что должен пройти еще много миль до того как позволит себе сделать привал и соорудить уютно потрескивающий, душевный костер на поляне, у края рощи. Лерой сделал шаг в его направлении. Путешественник перешел на рысь.
Лерой сдвинул кнопку. Лезвие выскочило из ручки со зловещим щелчком. Не очень острое. Лерой поточил его об гранитный поребрик и разрезал подкладку.
Странный предмет, оказалось, приклеен к подкладке. Батюшки. Он сразу понял, что это за предмет. И покачал головой.
– Неисправима, – пробормотал он.
Ему захотелось вернуться в квартиру, но он передумал. Пусть спит. Дура.
В кварталах, ютящихся между Пармантье и Републикь, канал уходил под землю, и перекрытие образовывало бульвар, с липами по середине. Лерой повернул налево, дошел до Републикь, и выпил виски в американо-ирландского типа пабе чей персонал состоял исключительно из бывших и будущих преступников. Их одежда и стрижки, в гротескно-уличном французском стиле, делали бармена, менеджера и официантов похожими на классических французских гангстеров, какими их показывали в парижских фильмах семидесятых годов прошлого века. Группа мощных немецких мужчин и женщин занимала два столика в углу. Лерой немного понимал по-немецки, но орущее в стратегически развешенных динамиках стандартное американское псевдо-диско позволяло выхватывать из общего говора только отдельные слова. Лонгайлендская пара у стойки вела вялую беседу. На пути в туалет Лерой незаметно бросил трансмиттер Гвен в сумку женщины, одновременно ловя фрагмент беседы. Пара обсуждала черного соседа, недавно въехавшего в дом напротив. Несмотря на то, что новый поселенец им не нравился, они сглаживали острые места и употребляли вежливые эвфемизмы, принятые в данный момент. Весь мир, в понятии Лероя, состоял из реакционеров, слишком робких, чтобы высказать возражения честно, и недостаточно раскрепощенных, чтобы принять новые реалии. Недовольные овечки.
