Глава одиннадцатая. Рассвет на Монмартре
Город, некогда бодрствовавший круглые сутки, Париж последние лет двадцать придерживал поводья. Всего несколько заведений оставались открытыми за полночь, и меньше чем дюжина предлагала услуги после часу. Ле Конти, бар внизу, традиционно не закрывавшийся до четырех утра, изменил интерьер дабы угодить вкусам менеджеров среднего эшелона, и музыка там играла очень громко. Заведение напротив, Ла Буши, некогда презираемое интеллектуалами, пользовалось теперь успехом у эпикурейцев, любителей поговорить о смысле жизни ночью, не пытаясь при этом перекричать динамики.
Лерой заказал коньяк себе и черный кофе Гвен.
– Вы платите, не так ли? – спросил он, заметив, что она не собирается платить.
– О … – сказала она, вспомнив.
Некоторое время они пили молча.
– Может, пройдемся немного? – спросила она.
– Ну конечно же, – согласился Лерой. С энтузиазмом, как она заметила.
Они шли в молчании до Пляс Сен Мишель, затем через мост на Сите, вдоль набережной до Пон Нёф, по нему на Правый Берег, через Риволи и дальше, углубляясь неминуемо в трущобы. Гвен не помнила, чтобы она когда-либо здесь ходила, этими темными улицами. Половина фонарей не работала. Кругом пустынно.
– Здесь не … не опасно? – спросила она.
– Понятия не имею, – ответил Лерой. – Может и опасно. Я люблю опасные места.
– А куда мы идем?
– На Монмартр, если, конечно, у вас нет других планов.
– А что на Монмартре?
– На Монмартре Сакре-Кёр. Кафедральный собор и базилика.
– Это я знаю! Зачем мы туда идем?
– Я думал, что вам хочется прогуляться. Мы именно этим сейчас и занимаемся. Прогуливаемся. Почему вы никогда не бываете удовлетворены?
– Почему мы идем именно по этой улице?
– А, теперь, стало быть, улица виновата в чем-то. В чем виновата улица?
– Здесь темно.
– Здесь интересно. Посмотрите на строения. В основном шестнадцатое столетие, но то тут, то там османовский стиль.
– Как, простите?
– Османовский. Девятнадцатый век. Во времена Реконструкции по всему городу такого настроили. Вы что, нервничаете?
– Ну да.
– Не нужно. Слушайте, это для вас редкая возможность. Вы идете через плохой район – и вы в полной безопасности. Такое не часто бывает, не так ли. Взбодритесь.
Она подумала и не нашла аргумент Лероя убедительным.
– Откуда вам известно про Арчи?
– Что? А, это. Да так … – ответил он. – А вот что вас на самом деле удивит … мягко говоря … так это то, что я знаю, что у вас была фотография Кристофера Аткинза в шкатулке, которую вы прятали под кроватью в дормитори.
– Что?
– Вы правы. Шкатулки не было. Но у чемодана было второе дно, и в нем было многое спрятано.
– Все так делали.
– Но не все держали там янтарный браслет, да еще и спрятанный в роман Стендаля. Специально выковыряна дырка в страницах, почти насквозь. Вы не любите Стендаля, да?
– Кто вы такой? – спросила она. – Как вам все … Мы знали друг друга в прошлом? Кто вы такой, черт вас возьми? Просто скажите, кто вы такой.
– Детектив Лерой, к вашим услугам.
– Как?
– Что – как? Не понял.
– Как вы узнали про янтарь? И вообще – про все?
– Профессия такая – знать чужие тайны.
– Никто не знал про янтарь, – с уверенностью сказала Гвен, кусая губы. – Даже Арчи не знал.
– Магда Висконти тоже не знала? Вы с ней делились многим.
– И Магда не знала … Магда! Вы и про Магду знаете!
– Успокойтесь.
– Хорошо, – сказала она. – Слушайте. Мы с вами вместе учились, что ли?
Он улыбнулся.
– Подумайте, – сказал он. – На ваш взгляд – похож я на человека, с которым вы могли вместе учиться?
– Нет.
– Ну и вот.
– Но я не понимаю.
– Всего понять невозможно, Гвен, – сказал он заговорщическим тоном. – Некоторые вещи должны оставаться непонятыми. Типа, шшш! – Он приложил палец к губам. – Понимаете?
– Вы меня пугаете.
– Нет, нет, пожалуйста, Гвен. Пожалуйста поверьте мне. Со мной вы в безопасности. Я никому не позволю вас обидеть.
Опять они некоторое время шли молча.
– Почему? – спросила она наконец.
– Что почему?
– Почему вы никому не позволите меня обидеть?
– Ах, уж я и не знаю даже…
– Это что же, это…
– Признание в любви? Нет, мисс Форрестер. Совсем нет. Да вы не беспокойтесь. Расскажите мне про Гейл.
– Гейл?
– Гейл. Именно так я и сказал. Гейл.
– Гейл Камински?
– Про нее самую. Расскажите.
– При чем тут Гейл?
– Из всех потенциальных лонгайлендских домохозяек, почему вы выбрали именно Гейл?
– Для чего выбрала?
– Для одаривания временем и деньгами. Вы дважды внесли за нее месячный взнос банку, за дом. Кто так поступает?
– Откуда…
– Почему вы выбрали именно ее?
– А кого я должна была выбрать, вас?
– Мне просто любопытно.
– Это не любопытство, это бестактность. И я вас боюсь. Что вам нужно от меня?
– Нет, любопытство. Можете не отвечать, хотя предупреждаю, что если мне долго не угождать, я могу … э…
– Что? Что вы можете?
– Ох не знаю, – он огляделся. – Могу отдать вас вон тому суровому чудику, который торчит на углу.
Презрительное ругательство чуть не вылетело у Гвен, но она вовремя себя остановила. Все-таки они находились сейчас в неприятном районе, и Лерой был действительно ее единственной защитой, единственной связью с уютным и безопасным цивилизованным миром. Когда они проходили мимо чудика, тот вдруг ступил на середину тротуара и обратился к ним по-французски с сильным акцентом.
– Что он сказал? – спросил Лерой.
– Он хочет узнать, как мы себя чувствуем.
Внезапно Лерой круто повернулся и направился к чудику. Последний объяснил, что он ничего такого не имел в виду, никаких проблем, отступил спиной, повернулся, и пошел прочь. Лерой ухмыльнулся. Возвратившись к Гвен, он взял ее за руку. Это было невежливо, такая фамильярность, и Гвен захотелось отобрать руку, но передумала. Касаясь руки Лероя, она чувствовала себя так спокойно, как не чувствовала многие годы.
– Расскажите мне про Гейл, – попросил он еще раз.
– Не понимаю, что вы хотите услышать. Ну … Она очень несчастный человек, – сказала Гвен. – Сплошной эгоизм и ребячество.
– Как вы с ней встретились?
– В баре.
– Что за бар?
– Ирландский паб, на Бродвее, в семидесятых улицах. Она меня спросила, не знаю ли я, где находится станция метро. Она заблудилась.
– Вы ей сказали?
– Да. Но это была не та станция, которая была ей нужна.
– А об этом вы ей сказали?
– Нет. Это была единственная станция в районе, о которой я точно знала, что она есть.
– Она воспользовалась станцией?
– Нет, она взяла такси.
– Домой? В Лонг Айленд?
– До автостоянки. Она показала шоферу квитанцию стоянки. Он сказал, что примерно знает, где это.
– И вы договорились встретиться еще раз?
– Мы обменялись телефонами. Через две недели она вдруг является в город и просит, чтобы я прошлась с ней по магазинам. Мне было любопытно.
– Что вы хотели узнать?
– В какие магазины ходят женщины вроде Гейл.
– Узнали?
– Да. Бергдорф и Блумингдейлз.
– Бергдорф?
– Да. В Бергдорф она ничего не купила. Сказала, что все очень дорого.
– Это так и есть.
– Я не заметила большой разницы между этими двумя магазинами. Хотя в Бергдорфе было приятнее внутри. Вы уверены, что мы правильно идем? Что-то улица все темнее и темнее.
– Мы идем на север.
– И что же?
Лерой пожал плечами.
– Если идешь на север, рано или поздно упрешься в бульвар. Предполагаю, что мы окажемся где-то между Пигаль и Клиши минут через двадцать. А оттуда – все время в горку, пока не доходишь до вершины.
– Вы уверены?
– Я проверил, еще в самолете. Север – все еще по направлению к северному полюсу. Как и три тысячи лет назад.
Некоторое время они продолжали болтать – до того момента, как вдруг оказались в районе под названием Сталинград. Прямоугольные столбы, поддерживающие эстакаду метро, выглядели призрачно-зловеще. Появились совершенно черные зоны и закоулки столь жуткие, что казалось они просто умоляют тебя перерезать кому-нибудь горло, или подставить под чей-то нож собственное. Настроение Лероя нисколько не изменилось – все также спокоен и бесстрастен.
– Может, поймаем такси? – спросила Гвен.
– Вы чего-то боитесь?
– Преступников. Нападения.
– Если вы и увидите сегодня нападение, – сказал Лерой, – то нападать скорее всего буду я. Не волнуйтесь, здесь спокойнее, чем вы думаете.
Как он обещал ранее, они повернули на улицу, идущую в гору. Оставив неприятные кварталы позади, углубились в сетку монмартрских неровных переулков. Повернули. Увидели ярко освещенное кафе. Дальше был уютный жилой сквер, над которым возвышался роскошный отель восемнадцатого века постройки. Гвен узнала его. Его постоянно показывают в претенциозных французских фильмах о меланхоличных неудачниках, психологически переживающих жизненную неустроенность в Париже, без начала, конца и сюжета. Лерой повел Гвен дальше. Наклон улицы стал заметно круче. К моменту, когда они добрались до вершины, Гвен тяжело дышала и помалкивала. Из десятка кафе по периметру главного монмартрского сквера последние два закрывались. Лерой и Гвен пересекли сквер, утыканный пляжными зонтиками, под которыми в дневное время популяция поглощала еду, приготовленную в этих кафе, и платила китайским умельцам за созидание неуклюжих портретов углем, пастелью, акрилом, и сухой кистью, и наконец вышли к порталу Сакре Кёра.
В этот момент, точно по команде, прожекторы, иллюминирующие парижские достопримечательности, выключились (они выключались каждую ночь, через час после полуночи), и величественный собор времен Бель Эпокь возвышался над ними, Гвен и Лероем, сплошным черным силуэтом на фоне фиолетового неба.
Лерой круто обернулся и сошел вниз по ступеням, ведущим на террасу, с которой можно видеть крыши всего Парижа.
Дальше вниз был парк, запертый на ночь. Группа черных подростков перелезала через чугунную ограду – в парк и из парка – под звуки африканской песенки, раздающейся в переносном стерео, стоящем на асфальте. Песенку пели на ломаном английском и стилизована она была в какой-то степени под американский хип-хоп. Гвен посмотрела боязливо на молодняк.
– Попросите у них сигарету, – посоветовал Лерой. – А то у меня кончаются.
Он скинул рюкзак с плеча и неожиданно вытащил из него бутылку бордо и два самых настоящих стеклянных бокала, завернутых плотно в бумагу. Затем у него в руках появился штопор.
– Ого, – сказала Гвен, хихикая неуверенно.
– Да, – сказал Лерой. – Преимущество вина в этой стране – оно в основном французское. Посему, купив бутылку и найдя, что вино плохое, винить следует не отсутствие везения, а собственную глупость. – Он налил темную влагу в бокал и протянул его Гвен. – Прозит!
Стерео запело хриплым баритоном – «Его поймали в рабство в Аааафрике. И белые поволокли его в Амеееерику». Некоторые части города все еще были неплохо освещены, в некоторых из ближних окон горел свет.
– Хорошо, что они не понимают слов, – заметил Лерой. – Я не в настроении сейчас драться.
– Может, пойдем еще куда-нибудь? – спросила Гвен, опасливо поглядывая на группу.
– Не подавайте виду, что боитесь, – сказал Лерой. – То есть, я, конечно, справлюсь с ними, но это пустая трата усилий. Ножи у них есть, а вот огнестрельного оружия нет. Нож мне не нужен. Отнять у кого-нибудь пистолет я бы не отказался. Без пистолета я чувствую себя голым. Возможно, я вам об этом уже говорил пару раз. Кстати, флэшку отдадите мне.
– Какую флэшку?
– На которой записана сцена убийства вашей сестры. Куда вы ее засунули? Какой-то ящик в банке, о котором я не знаю?
– А вы подлец, – сказала она, совершенно сбитая с толку.
– Я ее обыскался давеча. И все-таки думаю, что она у вас дома. В конце концов, дома у вас на дисках и флэшках – вся история человечества с момента вашего рождения, в деталях. А этой записи нет. На которой убивают вашу сестру.
– Вы обыскали мою квартиру?
– Без ордера. Подайте на меня в суд.
– Черт знает что!
– Эй, вы хотите найти убийцу или нет? Помимо убийцы, нам нужно еще найти храброго стрелка, который в вас давеча стрелял. Возможно, это не одно и то же лицо.
Она отвернулась и вдруг почувствовала себя глупо. Когда сердишься на мужчину, нужно ставить бокал и выходить из комнаты. Презрительное фырканье – бонус, можно исполнить, можно не исполнять. Не было комнаты, из которой можно выйти, и не было ничего, кроме асфальта, на что можно было бы поставить бокал. Допустим, она все-таки поставит его на землю. И куда же она после этого пойдет? В отель, который они только что видели! А потом? Обратно в Штаты. Сойдет с самолета – прямо в прицел стрелка. «Богатая Наследница Убита в Аэропорту. Семья Чемпиона Становится Меньше Каждую Неделю».
Несправедливо все это!
– Слушайте, – сказала она. – Кто вы такой? Если не скажете, клянусь, блядь, я прямо сейчас уйду, и плевать мне на последствия.
– Не могу вам сказать, – сообщил Лерой, сожалея. – Поверьте мне, не могу. Может быть позже. И перестаньте вы ругаться. Вам не идет. Просто представьте себе, что я единственный человек в мире, способный и желающий вам помочь.
– Откуда мне знать, что это не вы убили мою сестру, а потом попытались убить меня?
Она сразу поняла, что говорить этого не следовало. Чтобы скрыть смущение, она добавила:
– Почему я должна вам верить?
– Потому, – сказал Лерой мрачно, – что вы мне нравитесь.
– Простите, как?
– Нравитесь. Мне. Очень. Вы привлекательная.
– Какая?
– Более или менее неотразимы.
Она посмотрела на него с презрением. Покачала головой, опустив вниз и в сторону нижнюю губу и закатив глаза.
– Чушь, – сказала она, фыркнув.
Ей было лучше.
– Нет, не чушь.
– Перестаньте. Терпеть не могу неискренние комплименты.
– Я искренен. И это был не комплимент.
– Слушайте, Детектив. Мы взрослые люди. Я знаю о своих, скажем так, недостатках, а также о том, что самая привлекательная моя черта – деньги моего отца.
Лерой помолчал.
– У вашего отца нет денег, – сказал он.
– Ага, – сказала она.
– Сегодня он еще держится, а завтра объявит банкротство и останется без друзей, без средств, возможно на улице. Я не хотел вам об этом говорить. Я хотел бы, чтобы это сделал кто-то другой. Не я. Простите. Очень сожалею.
– Глупости, – сказала Гвен.
– Очень жаль.
– Откуда вы знаете!
Он поборол соблазн сказать, что его профессия все знать и так далее.
– В «Дейли Ньюз» об этом написали, – сказал он.
Глен оставила свой мобильник в Нью-Йорке, по настоянию Лероя. Неподалеку торчала телефонная будка. Лерой протянул Гвен французскую телефонную карточку. В другое время она бы удивилась – откуда у него карточка, когда купил, где, откуда знал, как заплатить, и как работают в этом городе уличные телефоны (очень малая их часть все еще принимала монеты, в основном в барах, да и карточки принимались далеко не всеми, нужен был оплаченный код), но ей было не до этого. Некоторое время она воевала с телефоном, потом сдалась и попросила Лероя помочь. Он снял трубку с держателя, вставил карточку, и набрал два нуля.
– Теперь набирайте единицу, код зоны, и номер.
В Нью-Йорке было десять вечера. Трубку взяла мама. Очень сдержанным голосом она заверила дочь, что информация о банкротстве – правда. Более того, юридическая защита фондов не была еще оформлена. Это займет время. А пока что одни фонды заморожены, другие арестованы и переданы кредиторам. Ни один счет не избежал замораживания, наличные ни откуда не поступают. Оставались собственные мамины сбережения (тысяч семьдесят, прикинула Гвен), и ее же драгоценности (сто тысяч, прикинула Гвен – остальное взято напрокат).
Гвен повесила трубку. Странная улыбка застыла на ее лице. Лерой что-то пробормотал по поводу разбазаривания ресурсов. Она решила проигнорировать замечание. Оказалось, что он имел в виду телефонную карточку. Он вынул ее из щели и сунул себе в нагрудный карман.
– Приключение, – сказала Гвен.
– Что?
– Давайте возьмем такси, – предложила она. – Я не хочу тащиться обратно пешком через весь город.
– В данный момент поймать такси здесь непросто, – заметил он.
– Они проезжают иногда, ищут пассажиров.
– Только когда они никому не нужны.
Она посмотрела на него, ожидая … чего именно? Что он выйдет на проезжую часть перед собором, подумал он, и встанет там с поднятой рукой, пока не остановится такси. Он пожал плечами и сунул руки в карманы.
– Ну? – сказала она.
– Вы хотите такси. Вы и ловите.
Она надулась. Сейчас она была очень ранима. Она вышла на проезжую часть. Никаких такси. И машин тоже. Она стояла, готовая поднять руку. Минуту спустя она почувствовала себя глупо.
– Можно было бы провести остаток ночи здесь, – сказал он. – Рассвет на Монмартре. Такого нигде больше не показывают.
– Нет, спасибо, – сказала она. – Мне холодно.
То есть, до нее еще не дошло. Она не могла осознать, отказывалась до конца понимать, что случилось. Давешние события – гибель сестры, выстрелы – были трагические и страшные – но это – весь ее мир вдруг обрушился, сразу – нет, это нельзя было охватить умом. Не вписывалось в кругозор. Ее понятия о том, как устроена Вселенная, не могли к этому приспособиться. Не за что было зацепиться. Такие вещи не просто маловероятны – их не бывает. Никогда. Гидранты не превращаются в кузнечиков, полицейские в Таймз Сквере не перекидываются остроумными репликами, составленными из пятистопных ямбов, обычные лампы не загораются до того, как кто-то поворачивает выключатель. Состояния не исчезают в темном вакууме.
– А можно сойти вниз, к Клиши, и поймать такси там, – сказал он.
– А там есть?
– Конечно.
Она согласилась. План был хорош. Они вернулись к главному скверу, пересекли его, и начали спускаться по уклонной улице.
– Ноги болят дико, – объявила она.
– Все магазины обуви сейчас закрыты. Завтра купим вам кроссовки. Хотите, я вас понесу?
– Нет, спасибо. Подождите-ка.
Остановившись и чуть согнувшись, она сняла туфли. Холодная брусчатка обласкала ступни – но это было временное утешение. Они снова оказались в сквере перед отелем.
– Давайте здесь поспим, – сказала она почти умоляюще.
– Ладно, – согласился он.
Они вошли в вестибюль. Портье посмотрел на них сонно. Гвен объяснила, что им нужна комната и протянула кредитку. Портье, исполнявший ночью также обязанности клерка, пропустил кредитку через машину, и машина отказалась принимать транзакцию.
– Не может быть, – сказала Гвен. – Попытайтесь еще раз.
– Дайте ему другую кредитку, – сказал Лерой.
– Хорошо, – сказала она покорно.
Те же результаты.
– Что-то не так с машиной, – предположила Гвен, нервничая.
– Боюсь, что все так, – сказал Лерой.
– Что вы имеете в виду?
– Вы знаете.
– Но не могут же мне взять и закрыть мне кредит, вот просто так!
– Что им помешает?
– Это противозаконно. Все мои кредитки – на мое собственное имя.
– А когда вы последний раз оплатили счет сами?
– Я … Не знаю. В прошлом месяце.
– Нет. Вы лично. Когда вы последний раз занимались этим лично?
Она яростно на него посмотрела.
– Спросите у него, возьмет ли он зеленые, – сказал Лерой, вытаскивая бумажник.
Клерк объяснил, что не возьмет.
– Скажите ему, что он идиот, – сказал Лерой. – Скажите ему, что доллары – тоже самое, что золото. Скажите ему, что мы оккупируем Францию, как только закончим с Ближним Востоком. Ебаные лягушатники.
Клерк, кажется, что-то понял и разразился гневной тирадой, которую заключил английским словом «сожалею», произнесенным с гротескным акцентом.
– Ничего не поделаешь, – сказал Лерой. – Если, конечно, у вас не остались евро.
– Двадцать или тридцать не хватает.
– Тогда пойдем отсюда.
– Значит, – растерянно сказала Гвен, – мы не можем здесь остаться ночевать?
Лерой уставился на нее. Мигнул. Ощутил сильное желание обнять и поцеловать ее.
– Сожалею, – сказал он. – Все сожалеют, о герцогиня. Вы сожалеете, я сожалею, этот бесполезный дебил ужасно сожалеет. Просто представьте себе весь мир, и что он вам виновато улыбается. «Сожалею, помочь не могу». Обычное дело.
Бесполезный дебил наклонил голову, показывая что он понял и, да, сожалеет.
– А вы ничего не можете сделать? – спросила потерянная Гвен.
– Я могу дать ему в морду. Но делу это не поможет. Слушайте, до рассвета два часа. Мы пойдем … Нет, подождите-ка. Спросите его, нет ли у него бутылки вина.
– Клерки в отеле не продают вино.
– Спорим?
– Перестаньте.
– Спросите его.
Она закатила глаза, но все-таки сказала по-французски:
– Мой спутник хотел бы узнать, нет ли у вас вина.
– Конечно есть, – откликнулся клерк.
– Есть?
– Конечно.
Он взял с них в три раза больше стоимости данной бутылки – примерно треть платы за номер.
– Прекрасно, – сказал Лерой. – Пойдемте обратно на вершину холма. Я покажу вам нечто совершенно потрясающее, милая дама.
Морщась, Гвен снова надела туфли. Хулиганы ушли. Несколько прилично выглядящих индивидуумов разных рас и национальностей собрались на террасе и ступенях.
– Присоединимся к клубу, – сказал Лерой. – Все ждут восхода.
Он открыл бутылку и налил вино в бокалы. Элегантно одетая женщина подошла к ним, неся пластиковый стаканчик, и спросила по-французски с акцентом, не нальют ли ей немного вина.
– Она хочет вина, да? – спросил Лерой.
– Да, – подтвердила Гвен.
– Спросите ее, есть ли у нее настоящий бокал.
– У нее есть стаканчик.
– Это я вижу. Спросите, есть ли бокал.
Гвен спросила. Нет, бокала у женщины не было.
– Скажите ей, чтоб она еблась в рот, – сказал Лерой.
– Почему? Мистер Лерой…
– Сэм.
– Почему вы не хотите налить ей вина?
– Потому, что у нее нет бокала, – объяснил Лерой. – Пить доброе вино из пластмассы – святотатство. Людей, так поступающих, следует пороть на площади.
– Извините, – сказала Гвен женщине. – Он не хочет наливать в пластик. Вот, отпейте из моего бокала.
– Э, нет, не пойдет, – сказал Лерой, останавливая руку Гвен. – Мало ли, может она заразная. Перестаньте сейчас же.
– Она … – Гвен хотела объяснить, что дама скорее всего принадлежит к ее, Гвен, классу. Не объяснила. Ей вдруг пришло в голову, что капризы Лероя ей, в общем, нравятся. Она повернулась к даме. —Ебитесь в рот, – сказала она на очень чистом, очень отчетливом французском.
– Простите? – сказала дама.
– Она австрийка, – сказал Лерой без видимой причины.
– Ебитесь в рот, – повторила Гвен по-немецки.
Отвергнутая вместе с компанейскими ее побуждениями, дама резко распрямилась и отошла, возмущенная.
– Вот и хорошо, – сказал Лерой. – За свободу, Гвен. Вашу и мою.
– Мистер Лерой…
– Сэм.
– Сэм. Сэм? Вы не смотритесь, как Сэм.
– Сэмьюэл Кристофер.
– Сэмьюэл. Лучше. Слушайте, Сэмьюэл … Нет, вас не Сэмьюэл зовут … Вам правда следует мне сказать, откуда вам все это известно … обо мне. Серьезно. И что еще вам известно. Обо мне.
– Всему свое время, – сказал Лерой. – Прозит.
Они пригубили вино. Нет, наверняка он не Сэмьюэл. Она также была уверена, что он не Майкл и не Дейвид. И уж точно не Брайан. Странный человек.
– Приятное пойло, – сказал Лерой, – этот кот-дю-рон. Ничего лучше в данный момент не нужно. Бордо – было бы слишком. Перебор.
Он закурил.
Дюжина человек из разных стран и сословий толпились, хихикали, обменивались псевдо-циничными замечаниями, стоя, сидя и глядя на величественный метрополис с населением в четыре миллиона, семь миллионов с пригородами, в мире с шестью миллиардами душ. Подъехал Бентли с шофером, остановился у собора, из него вышла среднего возраста дама в вечернем платье – и направилась к террасе. Будто он только этого и ждал, пожилой бродяга с тяжелой гривой седых волос и седой бородой притащился от главного сквера. Группа таким образом была вся в сборе.
– Венера, – Лерой показал пальцем. – Юпитер, – снова показал.
Гвен посмотрела на небо. Слева, на востоке, начинало бледнеть.
Вскоре некоторые из куполов внизу, в сердце города – Инвалиды и Пантеон – выделились в тусклом свете с востока. Черный шпиль Нотр Дам стал темнее неба. Одна за другой исчезли звезды, кроме Венеры и Юпитера. Над горизонтом наметилось импрессионистское оранжевое сияние. Идущая под уклон улица посветлела, смесь света и теней обнажила глубину. Шпиль, и вскоре весь лантерн собора, возвышающегося за спинами зрителей сверхъестественного спектакля, созданного вечной мудростью Бога и гением человека, вдохновленного этой мудростью, осветился, нежась в алых лучах восходящего солнца, все еще невидимого.
– Что вы сказали? – спросила Гвен.
– Ничего, – огрызнулся Лерой, достаточно сердито, чтобы она поняла, что он действительно что-то только что ей сказал.
Ноги у Гвен ныли болезненно. Храбрая, она шла с достоинством весь путь к перекрестку на восток от Клиши, где в пять тридцать утра им с Лероем подали прекрасные омлеты с пушистым багетом и плохим кофе. Оба проглотили омлеты и багет и заказали еще кофе. В кафе больше никого не было.
– Я не верю, что вас зовут Сэмьюэл.
– Тогда просто Лерой.
– Лерой.
– Да.
Светило солнце. Кругом было полно свободных такси.
– У меня в восемь тридцать встреча, – сказал Лерой. – Я могу вас сбросить у отеля.
– Нет, – сказала испуганно Гвен. – Не пойдет. Куда вы едете, туда и я.
– Вы уверены? – спросил он. – Вы очень устали, наверное.
– Я … Лучше пусть я буду усталая, чем мертвая. Это во-первых. Также, не вижу, что вы будете делать на встрече без переводчика.
– Мне дадут там кого-нибудь.
– Да, как же, – сказала она с сомнением. – Я думала, это важно. Для вас.
– Да и нет. Я думал, это важно для вас.
– Да, – согласилась она. – В любом случае, я вам нужна.
– Хорошо, – он вздохнул. – Пойдем на метро.
Он взял из ее ладони двадцать евро и купил пачку билетов. После этого он некоторое время стоял перед потертой картой на стене, намечая пальцем маршрут. На этой линии у поездов были обычные колеса, а не резиновые. Вскоре появился поезд, грохоча. Гвен удивилась, увидев, что Лерой нажал на двери какую-то кнопку. Остальные двери остались закрытыми. Она ни разу раньше не ездила в парижском метро. Она несколько раз, в юности, ездила в нью-йоркском.
