Фатима лежала в темной комнате с закрытыми глазами, но уснуть не могла. После того, как ей исполнилось пятнадцать, Фатима боялась спать дома. На другой вечер после дня рождения, в тот вечер, когда ее в подъезде зажал Колька Скворцов, она пришла в свою комнату, что-то буркнув отцу, разделась и легла на розовую курпачу. Проснулась от ужаса.

В проеме двери в темноте кто-то стоял. Она не видела, но чувствовала тяжелый, страшный взгляд. Фатима закричала, закуталась в курпачу. Этот кто-то исчез. Она встала, зажгла свет. Дрожа от страха, оделась, закрыла дверь.

Приперла ее стулом. Так и просидела до утра, забившись в стеганную шелком вату. Наутро отец спросил:

— Ты что ночью кричала?

— Кто-то в дверях стоял. Я испугалась.

— Ты, случайно, дрянь, курить не начала?

Галлюцинации у тебя, — ответил Вахид, надел китель и ушел на работу.

После того случая Фатима перед тем, как лечь спать, придвигала к двери стул. Понемногу страх ночи забылся А три дня назад повторилась та же история. Но Фатима подготовилась. Под подушку она припрятала большой нож из кухни. Увидев в проеме двери фигуру, выхватила нож и бросилась вперед. Дверь перед ее носом захлопнулась. Фатима несколько раз ударила в дверь клинком, потом снова привалила ее стулом и расплакалась. Нервы не выдержали.

Сегодня она опять не могла уснуть. Нож из кухни исчез, но она припасла заточенный напильник. Напильник Фатима выпросила у Хачика, предводителя школьной ватаги. Хачик давно поглядывал на нее, как кот на сметану.

Фатима строила ему глазки, но гулять с Хачиком отказывалась… Ночь прошла спокойно. Утром она заварила чай и позавтракала с отцом.

За завтраком Вахид не сказал ни слова, а только косо поглядывал, прихлебывая чай.

Фатима проводила Вахида на работу, но в школу не пошла, а отправилась на базар. Проехав на автобусе зайцем до старого города, Фатима купила в киоске жвачку, развернула, кинула в рот и зашагала по пыльному проходу между глиняными крепостями узбекских жилищ. Геометрия высушенных солнцем белесых стен привела к базарной площади. Еще не доходя до базара, стали попадаться продавцы сладостей. Старый узбек сидел на корточках с попугаем на плече. Попугай мог вытащить бумажку с предсказанием судьбы. Прямо в пыли валялась гора кокандских арбузов. Тихая высохшая женщина с закрытым до носа лицом сидела возле арбузов с видом безнадежной покорности. Покупателей не было. Сегодня не базарный день, народу мало. Вот в четверг тут не протолкнуться.

Фатима миновала торговцев зеленью, прошла через хлебные ряды. По дороге стянула лепешку, вынула изо рта жвачку, завернула ее в обертку и зашагала, ломая лепешку и забрасывая по кусочку в рот. Проходя фрукты, украла сочную грушу. Сухая лепешка застревала в горле. Старый узбек, заметив воровство, покачал головой:

— Зачем так делаешь… Попроси, я сам дам.

Такой красивый девочка, так нехорошо делаешь.

Узбек принял Фатиму за русскую. Ее все незнакомые принимали за русскую. Рыжие волосы, зеленые глаза, белая кожа — узбечки такие не бывают… Фатима оглянулась, показала старику язык и грязно ругнулась на чистом узбекском. Продавец вытаращил глаза…

Миновав площадь с провиантом, Фатима через узкий проход в глиняных стенах попала на рынок, где торговали вещами. Вещи начинались с сапожных рядов. Мягкие узбекские сапожки без каблука на тонкой подошве из конской кожи Фатиму не интересовали. Такие сапожки узбечки в аулах носят с калошами.

Войлочные ковры Фатима также оставила без внимания. Эти ковры, толстые, как валенки, с зигзагами красного, желтого и зеленого, несли в своем орнаменте вековой народный символ, европейцу неведомый. Фатима немного знала об этом, но народного творчества терпеть не могла. Она шла к месту, где торговали заграничными шмотками. Вдоль глинобитного забора в глубокую белую пыль колесами вросли грузовые лавки. В сплошь завешанных кофтами, плащами, юбками, джинсами возвышениях трудно разглядеть обыкновенный грузовой автомобиль. Фатима направилась к автолавке с обувью. Итальянскими моделями торговал молодой армянин со щеточкой усов под носом и маслеными глазами.

Фатима попросила померить светлые серые туфли на высоком узком каблуке. Армянин открыл коробку:

— Давай помогу. На такую ножку любой туфель сесть рад. — Армянин попробовал прихватить Фатиму за коленку, но девочка фыркнула, и армянин решил удовлетвориться только торговым интересом. Фатима померила и черные блестящие туфли на мощном каблуке, которые теперь начали входить в моду, потом зеленые…

— Может, у тебя денег мало, красавица? — спросил продавец, подавая следующую пару. — Ты скажи только слово, я тебе любые туфли подарю. Немного меня полюби и все…

— Как немного? — спросила Фатима.

— Всего один разик. Пойдем в кабину…

— Ишь чего захотел, черный кобель! — сказала Фатима по-узбекски и перешла к другой машине. Армянин не знал узбекского и ничего не понял. А Фатима уже мерила кофты.

Два узбекских парня, примеряя джинсы с соседней автолавки, обратили на Фатиму свое мужское внимание и, думая, что она не понимает языка, громко поделились впечатлениями:

— Хорошая русская овечка! Я бы с ней поспал… — сказал мечтательно один, что повыше.

— И я бы не отказался, — продолжил другой, но Фатима не дала ему договорить:

— Не с вашим рылом за мой достархан! — и скорчила им рожу.

Пристыдив ухажеров, девочка пошла примерять темные очки. Продавец очков, матерый узбек, не первый раз видевший Фатиму на базаре, очков ей не дал:

— Ты, девочка, товар только пачкаешь.

Я тебя давно знаю.,. Мерить меряешь, а не покупаешь…

Фатима отошла, подумав, что в базарный день она нахала проучит:

— Пар пять упру. Тогда посмотрим, только ли я примеряю…

Примерять шмотки стало главным развлечением Фатимы почти год назад. Тогда же она потихоньку стала подворовывать. Один раз ее словили и привели в милицию, но, выяснив, что она дочка Вахида, отпустили. Вечером Вахид Фатиму выпорол. С тех пор она домой украденные тряпки не таскала, а прятала их у подруг и надевала на подростковые гулянки.

И сегодня она покинула базар не с пустыми руками. Тонкий индийский платок с блестками лежал между маленькими девичьими грудками. Платок Фатима носить не собиралась.

Девочка подошла к кинотеатру имени Навои, что на площади перед старым городом, и за платок получила у кассирши билет и право в буфете выпить соку с булочкой и прихватить шоколадку на сеанс. Крутили двухсерийный индийский фильм. Фатима пустила слезу, посочувствовав героине, которую толстый неприятный злодей уволок у красивого любимого парня с тонкими усиками. Потом, довольная, что злодея разорвал на кусочки тигр, съела шоколадку и, радуясь хеппи-энду, покинула зал. Жара стояла несусветная, и Фатима пошла купаться к фонтану возле обкома партии.

Жирный постовой, охранявший вход в здание обкома, Фатиму знал как дочку Вахида и делал вид, что ничего не замечает. Освежившись, Фатима пошла в школу на последний урок физкультуры. Тимур Абдурахимович две недели лежал в больнице, поэтому урок физкультуры ребята проводили в саду, болтая, покуривая и проявляя первые признаки половой зрелости. Фатима направилась прямо в сад.

Ребята, окружив Кольку Скворцова, тянули «дрянь», напихав ее в папиросы «Казбек». Папироску передавали по кругу. Скворцов кинул на Фатиму страстный взгляд и отвернулся.

Хачик приветствовал ее с блаженной улыбкой.

Парень уже был под кайфом.

— Кому воткнула в бок мою заточку? — спросил он беззлобно.

— Можно, я ее еще подержу? — попросила Фатима и пошла на скамейку к девочкам.

Тоня Семенова рассказывала, как вчера была на дискотеке. Фатима не слышала начала и попросила рассказ повторить.

— Чего на уроках не была? — спросила Тоня.

— Не захотелось, — ответила Фатима.

Тоня Семенова принялась повторять рассказ, как в саду появились узбекские мальчишки. Скворцов с Хачиком выбросили курево.

Хачик затоптал папиросу.

— Будет драка, — тихо сказала Тоня.

— А нам чего делать? Давайте убежим? — прошептала Лида.

— Их шесть и наших шесть. Пусть сами разбираются. — Фатима узбекских ребят хорошо знала. Она перешла в русскую школу только в прошлом году. В узбекской надоело слушать ехидные вопросы. Почему ты, русская, стала узбечкой и тому подобное.

Мальчишки, как петухи, встали друг против друга и пока задирались словесно.

— А если наших будут бить, ты за кого заступишься? — спросила Тоня.

— Не знаю, — ответила Фатима. — Наверное, за русских.

Стычки узбекских и русских мальчишек возникли полгода назад. Начали, как всегда, взрослые. Узбекистан понемногу переставал существовать в качестве части империи.

Хачик ударил первым. Хачик всегда бил первым. Шухрат покачнулся, но устоял и ударил Хачика в живот. Началась потасовка. Девочки встали со скамейки, но близко подойти боялись. Кто-то из мальчишек упал. Поднятая пыль не давала разглядеть — кто. Мальчишки дрались молча. Только слышались кряхтенье и шлепки ударов.

Вдруг из клубка потасовки вырвался жуткий крик. Мальчишки кинулись врассыпную.

В пыли остался один Хачик. Парень стоял на четвереньках и выл. Из зажатого рукой бока хлестала кровь. Девочки окружили Хачика.

— Шухрат меня заточкой, — протянул он сквозь зубы. Заточенный напильник с капельками крови тут же валялся в пыли.

Хачика привели в школу и положили на лавку у раздевалки. Через пятнадцать минут приехала «скорая». Больница была от школы через квартал. Хачика увезли.

Фатима молча шла с девчонками и думала про напильник, который Хачик ей вчера отдал.

Будь заточка у него, неизвестно, как бы все повернулось. Вечером Фатима допоздна сидела у Тони. Девочки смотрели телевизор. Фатима тянула время — она боялась идти домой. Боялась, что ночью он опять придет. Фатима подозревала, что ночной призрак не кто иной, как ее отец. Но отец ли он? Все говорят, что она на узбечку не похожа. Фатима слышала, что мать бросила ее. Сбежала с другим мужчиной. Но где-то в глубине сознания вставала страшная ночь. Мама лежит голая на курпаче. А изо рта вываливается синий язык. Пана, тоже голый, страшными глазами смотрит на нее. Скорей всего, это просто страшный сон. Но с той ночи Фатима стала бояться отца. Девочка чувствовала, что говорить об этой страшной ночи никому не надо.

Сон стал забываться. Возник он снова прошлой осенью. Ребят всем классом повезли убирать хлопок. На поле возле большого арыка они жили неделю. Фатима терпеть не могла эту монотонную работу — ходить с мешком по рядам и рвать ватные коробочки. Она часто удирала и, забившись в поле, укладывалась влежку, глядела на небо, жевала стебельки. Однажды, лежа на животе и разглядывая длинного рябого кузнечика, девочка заметила кусочек металла. Ржавый, забитый глиной кружок заинтересовал Фатиму. Она пошла к арыку, отмыла железяку, отскребла песком. Кусочек металла превратился в брошку. Фатиме казалось, что она эту брошку где-то видела раньше. Фатима привезла брошку домой и положила на свой шкафчик рядом с другой дешевой бижутерией, скопившейся за недолгую девичью жизнь. Однажды отец заметил брошку.

— Где ты это взяла? — спросил он зловещим голосом.

— На поле, возле арыка нашла, — ответила Фатима.

— Никогда не таскай в дом разную гадость! — крикнул отец. Фатима, удивленно посмотрев на Вахида, увидела страшный взгляд. Так отец смотрел на нее той ночью.

Фатима вернулась домой около десяти, отца дома не застала. Прошла в свою комнату, приставила к двери стул, достала из-под шкафа заточенный напильник и спрятала под голову.

Не раздеваясь, улеглась на курпачу и закрыла глаза. Вспомнила драку в школьном саду.

В шесть часов утра в городской больнице Хачик умер.