Тере, кейла!!!

Записывая давние рыбацкие приключения, я никак не подберусь к собственной речке, на которой живу уже около двадцати лет и которая стала основным местом моих рыболовных подвигов. Речку эту зовут Кейла, и она протекает у меня под окнами. Все началось с того, что я решил завести себе загородный дом.

До конца восьмидесятых литературным трудом я кормиться не мог, потому что никогда не умел писать то, чего было можно печатать. Писал в стол, а зарабатывал ремеслом керамиста, поскольку по образованию художник. Керамика требует печей и мастерской. Такая мастерская у меня имелась и находилась в подвале жилого дома на Ленинском проспекте в Москве. Но работать в подвале весьма неприятно и для здоровья не пользительно.

Я решил завести себе загородный дом. Сперва думал о Подмосковье, но друзья из Эстонии присоветовали завести его там. Границ тогда не было, езды одна ночь и пятнадцать рублей купе, а на машине и еще дешевле. Бензин стоил копейки. Преимущества жизни в загородном доме в пригороде Таллинна очевидны. В сельском поселке магазины, прачечные, почта и все необходимое. Деревенские дома в Эстонии снабжены водой и канализацией. Я могу рыбалить в самых глухих и дикарских местах и относиться к быту с неприхотливостью питекантропа, но жить и работать постоянно без чистого клозета и горячей воды не умею. Все это и склонило к решению приобрести дом в прибалтийской Республике. Друзья дали объявление в газету о намерении купить недвижимость. Я наезжал на несколько дней и оглядывал предложенные адреса. Дом на берегу речки Кейла сразу ответил всем моим пожеланиям. Нет, не сам дом. Он был не достроен, многое предстояло доделывать, но под окнами река! О таком рыбацкая душа может только мечтать. Я не долго раздумывал – и не жалею. Двадцать лет жизни тому доказательство. Лучших соседей, чем эстонцы, трудно себе представить. Говорят, что они хмуры и нелюдимы. Ничего подобного. Простые эстонцы тактичны и застенчивы. Они очень бояться нарушить твой покой и потому дружескую инициативу проявляют осторожно. Конечно, сперва они сторонились русского и опасались проявлений национального характера. Ждали, когда я начну напиваться, играть на гармошке и поджигать их дома. Но, поняв, что у меня по жизни другие планы, стали общительными и с удовольствием помогали мне обживаться. Сосед, мастерская которого упирается в мой забор, сам художник, специалист в выделках кож, стал моим хорошим другом. Но это вовсе не значит, что мы каждый день пьем вместе водку. В гости друг к другу мы заходим всего несколько раз в год. А зачем? Все местные новости мы сообщаем в беседах у забора. Такие беседы случаются часто, поскольку дел на участке у каждого хватает. Моей маме восемьдесят пять лет и, уезжая, я оставляю ее на своих эстонских соседей. Матушка, пока, дай Бог, вполне самостоятельна, но пожилой человек может приболеть, в доме возможны сбои техники – отопление, вода, электричество и прочее. Я абсолютно спокоен, зная, что соседи моментально придут на помощь и днем и ночью.

Вообще, должен признаться, что за двадцать лет жизни в этой милой и уютной стране я ни разу не столкнулся с так называемым национализмом. Это я могу утверждать. Вовсе не значит, что у русских, постоянно живущих в республике, нет проблем. Я в другом положении. Я дачник, свою московскую прописку и Российское гражданство менять никогда не помышлял. Русским, постоянно живущим в Эстонии, приходится учить язык. А как наши люди любят это делать, известно. Многих загнали сюда на военные заводы. Эти заводы теперь никому не нужны и закрыты. У людей нет работы. Все же эти проблемы скорее социального, чем национального характера. Развал огромной страны пришелся на наше поколение и принес немало горя в жизни многих людей. Но принес и такое, о чем двадцать лет назад я не мог и мечтать. В первую очередь, он принес мне возможность писать то, что я думаю, и забыть слово цензура. Поверьте, ни в одной из строчек этой книги нет оглядки, понравятся мои записки властям или нет. Я пишу людям и пишу, как думаю. Именно этого двадцать лет назад я не мог себе представить…

Но, назвав книгу МУЖИК и РЫБА, нельзя так сильно уклоняться от темы. Прошу прощения, заболтался.

Закончив оформление своей покупки, и переночевав в собственном полупостроенном доме, я в первую же зорьку отправился на речку. В каждом водоеме свои особенности. Я забросил удочку в симпатичном месте. Наживка – червячок, сижу жду. Ничего. Рыбы полно. Она играет, плещет, по заводям щука бьет малька. Стаи уклеек бегают у поверхности. Вода чистая, река глубокая. А поплавок спит. Наконец он немного задергался и нырнул. На крючке крошечный ершик. Вот тебе и улов – загрустил я. Мимо на плоскодонке проплывал вдоль берега пожилой дядька. Когда он подплыл поближе, я понял, что он с лодки ловит на зимнюю удочку. Этот мужик, как я потом узнал, являлся чем-то вроде общественного хозяина этих мест. Он сам свято исполнял инструкции и ненавязчиво советовал это другим. Щуку меньше тридцати сантиметров он выпускал за борт. Таких щурят по закону тут ловить не положено. В нерест от рыбалки воздерживался. Это все я узнал потом. Теперь мы мило переговариваемся, приветствуя друг друга на реке, и ведем себя, как старые знакомые. Хотя имени его я до сих пор не знаю. В ту первую зорьку от «хозяина» реки я получил ряд ценных советов.

На червяка тут ловится только окунь, но его надо искать. Плотва берет на тесто и ручейника, щука на блесну и живца.

Надо сказать, что река Кейла в наших местах не быстрая. До самого моря множество плотин. Примерно каждые пять километров плотина или запруда. Эти плотины и запруды строили владельцы имений, что располагались вдоль берегов. Имения принадлежали немецким баронам, а местные эстонцы на этих имениях работали. Немецкие бароны в отличие от российского барства, никогда не предавались безделью. Каждый из них имел специализацию в своей деятельности. Наш участок, длиной километров в восемь, запрудили две плотина. В начале поселка – водяная мельница.

Эта мельница – единственная работающая до сих пор во всей республике. Такая же мельница, но уже не работающая, перегородила Кейлу в восьми километрах выше по течению. Там барон, кроме мельницы, владел спиртовым заводиком. Наши два барона содержали один коптильню, другой бумажную фабрику.

Мне повезло, бумажная фабрика гадила в реку ниже по течению за мельницей. Моя часть оставалась нетронутой отходами, благодаря тому, что и спиртовой заводик немецкого барона и коптильня другого, пребывали в запустении. Река Кейла впадает в Балтийское море примерно в сорока километрах от моего дома. Я там бывал. Перед устьем Кейла совсем другая. Она быстрая, каменистая, с живописным водопадом в местечке Кейла-Йоа. Во времена Советов устье закрыли пограничники, и точку впадения реки в море я увидел не так давно. Страшным и унылым выглядел пограничный поселок с выбитыми окнами в блочных бараках, разрушенными досками «почета» и другой атрибутикой тоталитарной монархии. «Наши» ушли, оставив мрачный след, особенно в контрасте с прекрасным парком и водопадом.

После первой неудачной рыбалки я неделю удочки в руки не брал. Хватало строительных хлопот – я намеревался зимовать в доме, а для этого многое требовало доводки. Но главное – я решил сначала понять свой водоем и пошел в разведку. Неделю спустя, разобравшись с местными рыбацкими хитростями, я прикупил мешочки с фанеровочными сухариками. Такой мешочек стоил копейки. Смешав его с песком, я получал ведро подкормки.

Знаю, профессора ужения лепят прикормку из глиняных шаров. Но я так не делаю, поскольку уверен – моя смесь работает эффективнее. Правда, время ее действия короче. С вечера я замесил тесто. На мой взгляд, тесто надо готовить так, чтобы оно оставалось почти жидким и лишь не липло к рукам. На охоту я решил взять удилище-телескоп с тонкой леской, скользящим поплавком и небольшим крючочком. Скользящий поплавок требует увесистого груза и перед рыбалкой нужно тщательно отладить снасть. Я предпочитаю низко утопленный поплавок, где бы над водой высовывалась антенка, но «тело» поплавка, его макушка еле пробивалась из воды. Такая загрузка дает возможность легко представлять себе рельеф грунта. Если грунт поднимается то, и тушка поплавка выходит из воды. Кроме удилища с поплавочной снастью, я приготовил и спиннинг, оборудовав его мощным поплавком, серьезным грузом, но не таким, как на снасти удилища.

Готовя спиннинг на живца, нужно учитывать вес и самого живца. Если груз чрезмерный, рыбка будет топить поплавок, создавая иллюзию щучьей поклевки. Поэтому не стоит поплавок перегружать. Рыбалить на этот раз я решил с лодки. Кроме снастей, не надо забывать о подсачеке. Такая рассеянность иногда дорого обходиться. Здесь стоит учесть и теорию бутерброда. Забыл – обязательно клюнет крупная рыба.

Впервые я спустил свой надувной корабль перед самым восходом. До чего же хороша Кейла в эти ранние часы! После моего дома всего несколько строений и – лес. Легкий туман бежит над водой. Где-то хлюпнула крупная рыба. Испуганная утка взлетела и, подняв страшный крик, опустилась рядом. Вглядываясь в прибрежную осоку, я заметил коричневатые, пушистые комки, отчаянно спешащие за утиной матушкой.

Глаза разбегаются, кажется, и здесь прекрасное место, а тут еще лучше. Поглядишь вокруг и не знаешь, где начать. Уж слишком много красивых рыбных уголков. С лодки заметно движение воды. Кейла, несмотря на запруды, имеет разное по скорости течение. Есть на ней и перекаты и мелководье, есть и глубокие ямы. Но все это в несколько странном ритме, вроде замедленной съемки. Наконец решаюсь. Встану здесь. Врезаюсь в осоку. Перед ней водоросли, а за ними чистая вода. Кому из рыбаков не знакомо это легкое приятное волнение перед первым забросом. А если этот заброс в данной реке первый? Перед тем, как приступить к ловле, делаю замер глубины. Намного больше метра. Хорошая глубина. Сыплю свой песок-прикормку. Она идет ко дну небольшими комками, оставляя облако хлебной мути. Напяливаю на крючок капельку теста, на самое цевье. Тесто немного свисает. Давно заметил – так, меньше сходов. Забрасываю. Ждать не приходится. Поплавок несколько раз вздрагивает и антенка притопляется. Подсекаю – плотва грамм на семьдесят. Вот когда оправдывается правильная отгрузка поплавка. Он становится очень чувствительным к поклевке, а при ловле на тесто, которое легко сбить, это особенно важно. Минут двадцать клюет не преставая. Много мелкой, но я ее не отпускаю – нужен живец. Клев становится менее интенсивным. Подбрасываю прикормку – и опять одна за одной. Интересно клюет плотва. Поплавок тянется в медленную проводку. Задерживаясь, когда снасть цепляет дно. Поклевка следует в одном и том же участке проводки.

Рыбки в ведерке напряженно дышат. Воздуха им не хватает. Сортирую улов. Крупных, от семидесяти грамм варварски запихиваю в пакет. Мелкоте меняю воду и оставляю ее в ведре. Пора переходить ко «второму». Складываю удилище и принимаюсь за спиннинг. Проверяю поплавок, хорошо ли он скользит по леске. Поводок с леской соединен не узлом, а карабином. Щуку я ловлю на тройничок и маленький двойничок. Двойник закрепляю выше и цепляю им живца за губу. Тройник цепляю за спинку. Когда ловил на один тройник, имел много сходов. Такая снасть гораздо эффективнее. Не меняя места, забрасываю живца. Плотвичка весело гуляет на своем поводке, тянет то в одну сторону, то в другую. Вот поплавок прилег. Это рыбка пытается подняться в верхние слои воды и тут же следует резкая поклевка. Поплавок с хлюпом исчезает, едва дав глазу это заметить. Подкручиваю леску катушкой и, только почуяв вес рыбы, подсекаю. Глаза ищут рукоятку сачка. Вижу – не прав. Сетка сачка не расправлена, это придется делать по ходу. Щучка приличная, немного разворачивает лодку. Пытается выпрыгнуть, возле борта и отчаянно трясет пастью. Но тройник глубоко в жабрах, и шансов у щуки нет. Подхватываю ее сачком – и рыба в лодке. Первая щука на моей Кейле. Сколько же я их достану за двадцать лет, но эта первая. В тот первый удачный рыбацкий день я получил три щуки, и все – больше килограмма. Двадцать лет назад щуки в реке было множество. Не знаю, почему ее теперь меньше. Эстонцы сетей не ставят. Воду не травят, но сегодня мне приходится немало погрести по реке, побросать живца в излюбленные щучьи места, а уж теперь про эти места я все знаю, прежде чем удастся вытянуть две-три щучки. Да и размеры экземпляров стали скромнее. Помню рыбалки, когда щучьи поклевки следовали одна за другой. Стоило бросить живца – и больше трех минут не ждешь. Конечно, бывали и раньше дни, когда щука клевать не желала. Но теперь, даже в «клевные» зори, такого количества поклевок нет. Правда, за эти годы, на нашем отрезке реки произошло одно событие. Ручей, впадавший в нее, иногда мутнел, и распространял слабый, но неприятный запах. Это дрожжевой заводик в пяти километрах от поселка очищал свои отстойники. Вредных веществ в этих сбросах не было, а малек плотвы его жадно поглощал и рос в прямом смысле, как на дрожжах. Да и вся рыба в районе впадения ручья вела себя менее осторожно. Привыкшая к постоянной подкормке, она утрачивала подозрительность. Жители много писали о безобразии, к реке приезжали корреспонденты и нюхали воду. Для того чтобы дрожжи не попадали в радиус поселка, требовалось отвезти отходы в другой ручей, впадавший километра на три ниже плотины. Но тогда дрожжевой запашок пришлось бы вдыхать старым большевикам. Их дачки располагались на пути его следования. Как только Советы развалились, и нагадить старым большевичкам сделалось для новых властей особым удовольствием, отходы моментально потекли к ним. Наш ручей стал прозрачным и светлым, как слеза младенца. Но рыба сделалась дикой и осторожной. Так демократия повлияла на экологию Кейлы. Но количество крупной рыбы сократилось не от смены режима. Причину я обнаружил совсем недавно, вернее недавно сообразил соединить свои наблюдения и сделать вывод. Несколько последних лет мне доводилось часто видеть в нашей реке выдр. Наблюдать, как они резвятся в воде – огромное удовольствие. Но эти милые твари – злейшие конкуренты рыболова. Вылавливая небольших щучек, я иногда замечал следы странных травм у этой наглой хищницы. Сперва я предположил, что это следы нападения гигантской щуки, но, выудив рыбину больше килограмма и заметив и на ней свежие отпечатки острых зубов, догадался, что моя добыча побывала до меня в лапах выдры и сумела вырваться. «Вот кто уничтожает поголовье крупной щуки, плотвы и окуня», – наконец понял я.

Но хоть рыбы стало меньше, за двадцать лет способ ловли у меня почти не изменился, и главной добычей остается плотва и щука. Но иногда происходили неожиданности. Окуня в Кейле много, но, во-первых, он ходит стаями и его надо отыскать. Во-вторых, он тут ловится в определенное время и не слишком подолгу. С главным окунятником я читателя уже знакомил. Этот рыбак, наблюдающий по совместительству за порядком на речке, на своей плоскодонке плывет от мельницы до спиртового заводика. Это восемь верст реки. Ловит он летом мормышкой на зимнюю удочку. Окунь в Кейле странно выходит на берег. Он держится на мелководье, под растениями, и жрет там малька. Однажды, когда снасть моя порвалась от зацепа, я навязал на леску мормышку и, пристроив червяка, стал ловить по-зимнему, опуская мормышку в оконца травы. Первым попался щуренок на двести грамм, и я его отпустил. Минут через десять после щуренка на крючок мормышки села крупная рыба. Я был уверен, что это окунь не менее полкило весу. Рыба вела себя весьма агрессивно и перед тем как уступить, изрядно меня помаяла. К моему удивлению, на крючке оказался линь, и весил этот линь без малого килограмм. Вот уж вовсе не ожидал его тут поймать. Мой сосед, проживший здесь чуть ли не всю жизнь, очень удивился, когда я показал ему свой трофей.

– У нас такой рыбы нет. – Убежденно заявил он. Но подобные случаи в практике ловли на Кейле единичны. Плотва, щука и окунь – основное меню здешней охоты.

Другие местные рыбаки специализируются еще уже. Есть плотвяники, есть щукари, есть и окунятники. За эти годы я со всеми перезнакомился. Это было нетрудно. Рыбаков на Кейле не много. И в большинстве – наши, русские. Среди эстонцев людей, праздно проводящих время, сыскать труднее. Несколько эстонцев в числе рыбаков, конечно, есть, но это из породы чудаков. Правда, в последние годы появился на реке «новый эстонец». Дочка моего соседа, художника по коже, выросла, вышла замуж за молодого лесопромышленника, который оказался азартным рыбаком. Он специализируется по хищнику и очень смешно, когда, сидя в лодке, молодой бизнесмен отдает по мобильному телефону распоряжения сотрудникам своей фирмы. Мелодичный звонок его трубки заставляет меня вздрагивать и оглядываться. Звонок слышен далеко, и я не сразу понимаю, почему на реке телефон. На своем джипе он несколько раз вывозил меня в труднодоступные районы Эстонии, и мы подружились на совместных рыбалках. Вспоминая свои подвиги на реке, что течет возле окон моего домика, должен рассказать о двух запомнившихся мне до боли обидных рыбацких эпизодах.

Если плыть в сторону поселковой мельницы, а не леса, то попадешь в часть реки, которая петляет по самому поселку. Но за заросшими берегами домики эстонцев не видны. В одном таком домике семья разводила уток. Зная меня как заядлого щукиного врага, мне пожаловались, что вблизи утиной фермочки завелась огромная рыба, таскающая чуть ли не взрослых уток. Я не слишком поверил, но рыбалку на живца стал начинать от них. Огромная щука взяла именно тогда, когда я забыл подсачек. А таких случаев в моей рыбацкой практике можно насчитать единицы. Я медленно плыл по течению, подбрасывая живца под берег. В тот момент, когда я потянул снасть для нового заброса, щука схватила. Минут пятнадцать она вращала мою лодку, но я не сдавался. Наконец, рыбье полено выдохлось и, повернувшись брюхом, потянулось к борту. Я хотел положить ее рядом с лодкой и, прихватив руками за «талию», бросить на дно. Когда щука валялась рядом, я с грустью заметил, что весь поводок у нее в пасти, и я тяну ее голой леской. При первой попытке ухватить рыбину она немного пошевелилась, и леска была перекусана. Теперь щука лежала рядом с лодкой, почти такой же, как и лодка, длины, но нас больше ничего не связывало. Я смотрел на щуку, щука на меня. Как только моя ладонь скользнула рыбе под брюхо, щука ударила хвостом и нырнула под воду. Я чуть не плакал. Даже ругаться сил не нашлось.

Рассеянность с сачком стоила мне огромной рыбины. На взгляд, там были все десять килограммов. Немного меньше, но тоже очень крупную рыбу я упустил уже во всеоружии. Подсачек у меня был. В тот день клевало плохо. Я забыл про живца и начал думать о другом. Когда попытался отыскать глазами поплавок, его на воде не оказалось. Подобрав леску, сделав подсечку, я почувствовал, что дело будет! Выводил я щуку долго. Работал грамотно, и рыба вышла из воды без сил. Я взял подсачек и принялся засовывать в него щучью голову. Но сак запутался, я никак от волнения не мог расправить его мотню. Ковыряя рыбу, я снял ее с тройника собственными руками. За время борьбы тройник в пасти растянул отверстия, и цевье легко отцепилось от щучьей щеки. Тут уже я позволил себе выражения, о которых эстонцы лишь догадывались. Такого жуткого мата Кейла, скорее всего, не слыхала ни до, ни после.

Был и еще один трагикомический случай с элементами мистики на щучьей охоте. Я ловил на кружки. Щучий жор был в разгаре, и несколько рыбин я уже достал. Кружки медленно плыли по течению. Живцом служил карасик, которого мне любезно привозил телефонизированный молодой бизнесмен. Карасик-живец – долгоиграющий, за его работу можно не беспокоиться. Впереди перевернулся кружок. Это был не самодельный пенопластовый бочонок, а из магазина. Стандартный заводской кружок. Он перевернулся и стал медленно раскручиваться. Я, не торопясь, дабы дать щуке ухватить карася, приближал лодку. Рука потянулась к кружку, как вдруг этот кружок, словно пробковый поплавочек, нырнул в глубину. Я отплыл и стал ждать, где и когда он вынырнет. С той рыбалки прошло более пяти лет. Кружек не вынырнул до сих пор.

Но одну гигантскую щуку в своей речке я все же добыл. Добыл с трудом, поскольку рыбина забилась в тину. Около часа я подкручивал леску и по сантиметрам поднимал щуку из водорослей. Весила она семь восемьсот, и жители поселка приходили ее разглядывать.

На плотвиной охоте тоже случались приятные сюрпризы. Плотва в Кейле попадается до килограмма. Это уже серьезная рыба. Она сильно сопротивляется, и без сака ее не возьмешь. Крупная плотва клюет обычно весной и поздней осенью, клюет на перекатах. Когда вода в реке поднимается, течение становится быстрее, крупная плотва выходит кормиться. Такую плотву я ловил на ручейника в проводку. Поставишь лодку посередине реки и от кормы пускаешь наживку. Крупная плотва для меня здесь желаннее, чем щука. Плотва в нашей реке очень вкусная. Щука тоже не плохая, тиной до трех килограммов не пахнет, и мясо ее не мочалит. Но все равно плотва куда вкуснее. На тесто очень крупную плотву мне ловить не доводилось. Не более трехсот граммов. Ловить на быстром течении на тесто сложно, слишком слабо наживка держится на крючке.

Вспоминая встречи, связанные с рыбалкой, не могу не вспомнить зверюшек, с которыми сталкивался при самых различных обстоятельствах. О выдрах я уже упоминал, поэтому расскажу о других обитателях местной фауны. Обычно, когда сидишь в лодке тихо, звери тебя не замечают. Берега нашей речки местами сильно поросли осокой. Эта осока растет с мелководья. По правому берегу домики поселка тянуться дальше, по левому уже лес, а по правому еще жилая часть. Я сидел в осоке и ждал щучьей поклевки. Из леса осторожно вышла косуля и, потрогав копытцем воду, совсем как кокетливая барышня, вошла в реку и поплыла в мою сторону. Она направлялась в огород полакомиться овощами. Когда косуля переплыла реку и по шею в воде стала выбираться сквозь осоку на берег, я ее пристыдил:

– Как тебе не стыдно воровать на огородах…

Косуля находилась в трех шагах, но меня не замечала. А после моих слов пришла в страшное волнение. Осока бежать ей не давала. И косуле еще довольно долго пришлось выслушивать мои нравоучения. Не знаю, поняла ли эстонская косуля (здесь их зовут киц) мои русские наставления, но выглядела она жалко.

Так же ранним утром, не заметив меня, пришла утолять жажду к речке матерая лиса. Но, лакая воду, через секунду почувствовала мой взгляд и пулей смылась. Когда мне надоедало рыбачить возле дома, я садился в машину, и ехал на соседние реки. Ближе всего от меня Пирита. Путь к ней идет по проселку. Возвращаясь с рыбалки с включенными фарами, я заловил в свет зайца. Он бежал впереди, никуда не сворачивая. Я поглядел на спидометр – стрелка показывала сорок. Так я проехал минуты три и остановился, выключив свет, дабы зайчишка мог убраться восвояси. Но он так утомился, что, соскочив на обочину, сидел и тяжело дышал. Его белый хвостик от тяжелого дыхания смешно подергивало. Я тоже не отказал себе в удовольствии прочесть ему нотацию о том, что на дорогах надо соблюдать осторожность и не лезть под машины.

Помню ужасно комичный эпизод, когда я вез по проселочной дороге своего московского друга. Время было к сумеркам, мы ехали по пустынным местам, и приятель попросил остановки по естественным причинам. Дорога шла по косогору, кругом ни души, приятель решил разрешить свою проблему, не удалясь от машины. Направив струю вниз косогора, он вдруг закричал. И было от чего. Влага побеспокоила огромного сохатого, беспечно дремавшего внизу. Мы долго не могли опомниться, но и лось, видимо, был сильно обижен.

Как-то я рыбачил на лодке под деревом черемухи. Стоял конец лета, и дерево было густо усыпано спелыми черными ягодами. Не замечая моего присутствия, на черемухе обедала белка. У меня произошла поклевка, и я подсек. Белка от неожиданности, что под ней сидит мужик, упала в лодку, затем вскочила на корму и минуту сверлила меня своими бусинками.

Реакция животных настолько разнообразна и любопытна, что кажется, будто они прекрасно все понимают, но не хотят, чтобы люди об этом знали.

Но бывают встречи, от которых может и не поздоровиться. В Эстонии в июне белые ночи. Я около полуночи возвращался с моря, солнце стояло в положении заката, но заходить не собиралось. Впереди дорогу переходило семейство дикой свиньи. За ней следовало штук десять пятнистых поросят. На едущую машину свинья внимания не обращала, но когда я затормозил, чтобы полюбоваться поросятами, она подняла на загривке шерсть и поперла на машину.

Помню, на Волге я спускался с удочкой к заливу через лесок. В заливе у меня стояла арендованная плоскодонка, и я шел рыбалить. Внезапно передо мной возник лось. Его рев и движения не сулили ничего хорошего. Я припустил, как мог, лось за мной. Карьера тореадора меня не прельщала, поэтому скорость я, видимо, развил изрядную. С разбега я вскочил в лодку и шестом отпихнулся от берега. Лось зашел в воду по грудь, и затем нехотя повернул назад.

Был случай, когда я испугался задним числом. Я гостил у приятельницы-искусствоведки в Ивановской области. Утром отправился обследовать незнакомую речку, в руках удочка и банка с червяками. Река сильно заросла кустарником. Я нашел просвет и уселся удить. Сзади меня тянулось поле, и я слышал щелканье хлыста и мат пастуха. Внезапно меня накрыла тень. Я оглянулся и в проеме кустов увидел быка. Но не всего, проем был не велик, а только ту его часть, по которой у коровьего народа определяется пол. Это были весьма внушительные признаки. Они повисели надо мной несколько мгновений, затем опять стало светло. Через минуту ко мне заглянул пастух:

– Ты так здесь и сидишь!? – удивленно спросил он.

– Так и сижу, – ответил я.

– И он тебя не забодал!? – еще больше удивился пастух.

– Вроде нет, – неуверенно ответил я.

– Повезло… Он у нас никого не пропускает.

Помню еще очень смешной эпизод, связанный с бычьей опасностью. Дело было под Москвой на реке Пятница. Река эта не большая, но впадает в водохранилище, и рыба в ней есть. Ранней весной шла плотва. Рыбаки с двух сторон облепили реку. Из соседней деревни, угрожающе мыча и подрывая копытом землю, брел бык. С морды его капала пена, и вид он имел угрожающий. Дорожка, по которой он шел, тянулась рядом с берегом. Мне посчастливилось сидеть на стороне противоположной. Бык приближался, и рыбакам ничего не оставалось, как по ледяной воде переходить на другую сторону. Лишь один мрачный мужик так и не двинулся. Он сидел на металлическом ящике для зимней рыбалки и не пошевелился. Бык подошел к нему сзади, поревел, порыл копытом землю и отправился дальше. Матерясь и причитая, народ вернулся на свой берег, поскольку, снасти и причиндалы никто с собой взять не успел. Примерно через час бык решил вернуться. Все повторилось в точности. Мужичок, не обративший внимания, опять с места не двинулся. Когда бык прошел, я не выдержал и спросил мужика:

– Не боишься?

– Хули его бояться… – ответил тот невозмутимо.

Ответ показался мне исчерпывающим, и я продолжил рыбалку.

Еще до того, как я обосновался в Эстонии, я часто летом посещал балтийские Республики. По латышской реке Гауе спускался на лодке. Это было очень впечатляющее путешествие, поскольку Гауя удивительно живописная речка. Она течет среди красных скал. В ней много порогов и перекатов. Путешествовал я в гордом одиночестве. В лодке плыла палатка, и я выбирал для ночлега особенно уютные и живописные берега. Уникальных трофеев того плаванья не помню, но на уху рыбы всегда хватало. Однажды я поставил палатку на берегу ручья, впадающего в Гаую. Ручей создал овраг. На одном из его склонов, я и обосновался. Место это было заповедное, для охоты запрещенное, но я узнал об этом позже. Ранним утром меня пробудила странная возня возле палатки. Я осторожно поднялся и подполз к брезентовой дверце. Сквозь щель, приоткрыв молнию, я обнаружил следующую картину.

Предрассветный свет. Буквально в пяти метрах от меня три волчонка затеяли возню. Они валили друг друга, покусывали, катались на спине. Взрослого волка я увидел не сразу. Волчица наблюдала за своими отпрысками издалека. Минуты через три я ее заметил. Зверь сидел под елкой и, прищурившись, следил за возней малышей. Картина идеалистическая, если не считать, что волк – это не белка и не косуля. Посидев возле щели минут пять, я решил не рисковать и улегся на свой матрас. Засыпая, я слышал возню и урчание. Когда проснулся, солнце уже осветило верхушки деревьев. Возле палатки никого не было. Я вышел и попытался найти логово, но безрезультатно. Единственное, что мне удалось обнаружить, это перья разодранной птицы. Видимо, сойки. Наверное, волчата ею и позавтракали.

За один поступок, когда я его вспоминаю, мне становится стыдно. Он тоже связан с живым существом, которое я совершенно несправедливо и бессмысленно обидел.

Дело было на Дону, вблизи Волгограда. На то место меня вывела молодая и очаровательная актриса, которая репетировала роль в моей пьесе. Иногда я режиссирую собственную драматургию. Она родом из Волгограда, и в случайном разговоре в перерыве между репетициями я от нее узнал, что Дон в своем верховье протекает рядом с ее родным городом. Отец актрисы – заядлый рыбак – на отпуск выезжает с палаткой на Дон, и девушка собирается к нему. Их семья из года в год так проводит отпуск. Я, конечно, навязывался в компанию. Режиссеру не откажешь – и вот я на Дону. В местах, о которых идет речь, Дон быстрый и ничем не отравленный. Пароходов и барж нет, судоходство начинается ниже. Наш берег имел веселый песчаный пляж. Рыбачить я уплывал на другую сторону. Противоположный берег был дик, завален коряжником, и мне он казался для рыбалки привлекательным. Одна неприятная особенность этого берега заключалась в невероятном количестве водяных змей. Столько змей я раньше никогда не видел. Они были небольшого размера, с маленькой элегантной головкой. Прекрасно плавали и ныряли, питались мелкой рыбешкой. Нередко я видел змейку с мальком во рту. Эти гады мне не были симпатичны, так как змей вообще не очень люблю, а этих еще и не знаю. Ядовитые они или не ядовитые, агрессивные или не агрессивные. Меня раздражало их настойчивое внимание, пугала неожиданность, с которой они выныривали рядом с моей лодкой. Единственное, что я понял об этом змеином народе, это то, что он весьма любознателен, или даже любопытен. Змейки могли часами за мной наблюдать, высунув из воды свою элегантную головку. Я животных люблю, и их общество меня радует, но общество следящих за тобою гадов, радости не доставляло. Однажды я оставил на берегу свою кепку. Небо было облачно, и в кепке от солнцепека я не нуждался. Я не забыл головной убор. Просто, оставил на безлюдном берегу несколько вещей. Перед тем, как плыть домой, я намеревался кепку, и вещи забрать. Когда я подплыл к берегу и вылез из него, то с негодованием обнаружил на своей кепке водяную змею. Она там устроилась с полным комфортом. Придя в бешенство от такого змеиного нахальства, я ударил змейку концом удилища. Она скатилась в воду, и из воды удивленно на меня уставилась. Мне стало очень стыдно. Змея ничего плохого мне не сделала, это желание пообщаться с человеком было просто трогательным. Свой поступок я вспоминаю с горечью.