Глава 4

Паскуаль знаком руки призвал брата к молчанию:

— Чуешь, опять скребется.

Антонио напряг слух. До него доносился лишь шум уличного транспорта, проникавший даже сквозь двойные стекла огромных окон.

— Она делает это специально. Когда-нибудь я ее… — Паскуаль провел ребром ладони по шее. — Хочет свести меня с ума своими приставаниями. Словно у меня мало других забот.

Антонио опять прислушался. Паскуаль нагнулся над столом и зашептал:

— Она царапает ногтями пол, производит какие-то странные звуки. Знает, стерва, что этим выбивает меня из колеи, и все равно скребется. Нарочно, понимаешь? Вызывает меня на ответный шаг. Догадываешься, какого рожна ей нужно? Трахнуться со мной — вот и все. Хочет, чтобы я наконец не выдержал, поднялся и оттянул ее по всей форме. Ее зовут Эсмеральда, она, кажется, вдова. Небось сама и отравила своего мужа, чертова кукла. Чтоб ей провалиться! Вообще-то бабенка ничего: немного полновата, но еще вполне… Есть порох в пороховнице.

— Так за чем же дело стало? Поднимись и оттяни ее хорошенько.

— Сначала я никак не мог взять в толк, откуда идет шум. Понимаешь? Но постепенно до меня дошло: это ее работа. Жирная свинья! Одевается во все черное и целыми днями только и знает, что шляется в сортир. Он как раз над моим письменным столом, и я, естественно, все слышу. — Паскуаль указал рукой на потолок. — Придется менять кабинет.

Антонио завозился на стуле. Таблетки все еще оказывали действие: по телу шли судороги, зрачки глаз расширились, в ушах стоял звон. Но усталость исчезла. Он чувствовал себя на редкость бодрым и сосредоточенным.

— …и, хуже того, — когда мы встречаемся в лифте, эта паскуда любезно улыбается, стреляет глазками, делает такую мину, словно хочет сказать: «Ты у меня попляшешь, козел. Доведу тебя до ручки, и ты не сможешь работать». — А я ей вслух, любезно: так, мол, и так, всего вам доброго, сеньора Эсмеральда, прощайте. А про себя: чтоб тебя разорвало, хрюшка!

— Ты смотрел фотографии? — спросил Антонио. — Есть неплохие. Например, вот эта — с муниципальным советником. Или с панками у входа в «Пентаграмму». Может, сгодятся на титульный лист? Как тебе идейка?

Антонио потянулся к одному из диапозитивов, лежавших на столе перед Паскуалем. Тот шлепнул его по руке.

— Не трогай, черт побери! Недоставало, чтобы ты мне рассказывал про титульные листы. Будто я не разбираюсь в фотографии!

Он быстро смешал диапозитивы.

— Это тебя не касается. Изданием книги занимаемся мы, ясно?

— Я сделал снимки во многих кафе, барах и почти во всех ресторанах. — Антонио прилагал титанические усилия, чтобы начавшаяся вдруг ломота в висках не проявилась в его словах и жестах. — Похоже, книга близится к завершению. Сколько ты мне заплатишь? Не забывай, у меня много расходов на материалы и лабораторию.

— Двадцать пять тысяч. Я хочу сказать, что наличными могу дать тебе только двадцать пять тысяч.

— За все фотографии?! Ты серьезно? Двадцать пять тысяч за сорок диапозитивов! Да ведь таких денег не хватит, чтобы расплатиться даже за бумагу.

— Надо быть экономнее — я тебя предупреждал. Хотя ты мне и брат, но бизнес есть бизнес, и издательство не собирается давать тебе поблажки.

— Подожди, Паскуаль. Ты не можешь со мной так поступить. Двадцать пять тысяч стоит один диапозитив. Я слишком много теряю.

— Давай сделаем так. — Паскуаль вытер рот рукой. — Окончательный расчет отложим на потом, а сейчас я как бы выплачиваю тебе задаток. Согласен? Свои люди — сочтемся. Что там с членом Городского совета? Тебе удалось его раскрутить?

— А что с ним может быть? Включил диктофон и задал ему несколько вопросов. Все сошло гладко.

— Послушай, Антонио. Тут такое дело… Я решил… Короче, мы решили увеличить объем книги. Подбросим еще несколько материалов о «звездах» — это придаст ей вес. Ты этих людей прекрасно знаешь и без труда сможешь взять у них пару-тройку дополнительных интервью.

— Сколько потребуется фотографий?

— Детали обсудим позже: все зависит от формата. Давай сначала займемся интервью с киношниками. Надо записать их как можно быстрее, — только без выкрутасов и всяких мерзопакостей, которые тебе так нравятся. Помни, книгу заказала Городская община — под нее нам и выделяют средства. В следующем году в Мадриде будут проводиться «Дни европейской культуры». Надо держать марку.

— Понимаю, Паскуаль, — не дурак.

— Если книга будет иметь успех, нам подкинут денег на другие издания. Тебе больше чем кому бы то ни было известно, сколько у меня друзей в Совете по культуре, а сколько планов… И везде фигурируешь ты, Антонио. Считай, работа тебе обеспечена, по крайней мере на этот год.

Паскуаль поднял голову, посмотрел на потолок и прислушался, пытаясь уловить какой-то шум, шедший с верхнего этажа.

Антонио тоже насторожился, но не различил ни единого звука. Через широкие окна кабинета далеко просматривались темные громады небоскребов.

— Да, вот еще что! Не забудь про Сепульведу — без него никак нельзя, — подчеркнул Паскуаль. — Интервью с Сепульведой должно занимать центральное место в книге. Кажется, кто-то из вас, ты или Эмма, с ним знаком? Согласись, книга о больших мадридских тусовках без Сепульведы — это нонсенс.

— Хосе Сепульведа сейчас на взлете, Паскуаль. К этому киношнику не так-то просто подступиться. Все за ним бегают, все хотят взять у него интервью. К тому же его, кажется, нет в Мадриде. Он сейчас не то в Лос-Анджелесе, не то в Нью-Йорке.

— Однако он твой хороший знакомый. Помнишь? Ты мне сам рассказывал про ваши похождения, когда случилась заварушка на фестивале «Рок Кола».

— Нас тогда было много, и вряд ли он меня помнит. А что, если ограничиться Белен Саррага?

— Белен Саррага? Кто такая?

— Муза богемных тусовок Неужели ты про нее не слышал? Она еще купила ту знаменитую галерею «Трижды три» и вышла замуж за Гонсало Уэте. Эмма с ней дружна.

— Гонсало Уэте, говоришь? Владелец строительной компании «Уэте»?

— Да сын.

— Они вроде стали миллионерами?

— Вроде.

— Ладно. Это пойдет. Но в любом случае нужен еще кто-нибудь. А как насчет Луиса Давилы, хозяина «Луны»? Я в свое время частенько к нему захаживал пропустить рюмочку-другую. Симпатичный мужик… Дружелюбный… Хотя я уже давно никуда не выхожу по вечерам, по крайней мере около шести месяцев. Работы по горло, сам видишь, да еще эта хрюшка с верхнего этажа ни на минуту не оставляет в покое. При любом раскладе, основное — заполучить Сепульведу. Ну и оборотистый же тип, доложу я тебе, — прямо орел. Богатеет буквально на глазах. Значит, так берешь интервью у этой Белен, у Давилы и, самое главное, у Сепульведы. Им мы и закончим книгу. Получится что-то наподобие путеводителя по ночному Мадриду.

— Вообще-то я не настраивался на долгую возню с этой книгой. Ты мне обещал, что она не потребует особых хлопот, а теперь навязываешь мне кучу незапланированных интервью.

— Не нуди! Хотя сам по себе путеводитель выеденного яйца не стоит, однако надо сделать его как следует, понял? На Дни культуры-92 ожидается наплыв туристов и влиятельных людей, а книга предназначается им в подарок. Так что кончай валять дурака, и за дело!

— Хорошо, попробую поговорить с Эммой. Может, ей удастся организовать с ним встречу.

— Вот-вот, поговори. Нам позарез нужен этот субъект. Как ни крути, а тусовки — его рук дело. Книга без Сепульведы не имеет смысла.

— Только, чур, никаких гарантий, Паскуаль. Я все-таки фотограф, а не журналист. А теперь гони монету. Я на нуле.

Паскуаль широко открыл рот и деланно засмеялся, обнажив ровный ряд крупных, ослепительно белых зубов и мясистый язык. При этом он закрыл глаза и сморщился, словно от нестерпимой боли в желудке.

Смех внезапно оборвался.

— На нуле… Не ты один. Сейчас все на нуле. Кризис.

Он полез в карман пиджака и вынул пухлый кошелек из коричневой кожи. Отсчитал пять пятитысячных банкнот и протянул их брату.

— Остальные после. Теперь показывай, что там у тебя вышло с членом Городского совета.

Антонио включил диктофон, и в кабинете зазвучал грубый, с хрипотцой, голос Херардо Мадрасо, члена Городского совета Центрального округа:

— «…Вот здесь мой друг Руфино, он тоже скажет свое слово. Мы все скажем. Руфино — председатель собрания жителей одного из кварталов нашего округа. Он хорошо владеет вопросом…»

«У меня магазин на улице Пес, но я не силен в интервью. Пожалуйста, Херардо, не заставляй меня…»

«В чем вы видите основную проблему вашего округа, сеньор советник?»

«Прекрасный вопрос! Рад его услышать. Раньше этот район напоминал джунгли… Никакого порядка, всяк творил, что хотел. Бары закрывались когда бог на душу положит, на улицах правили бал наркоторговцы. Шлюхи, пардон, я хотел сказать, девицы легкого поведения, приставали к учащимся колледжей прямо среди бела дня… Тут собиралось самое дно Мадрида и…»

«Что вы думаете о мадридских тусовках, сеньор советник?»

«Тусовках?… Ну что же… они мне по душе. Знаете, я коренной мадридец и вырос если не на этих улицах, то на похожих. Поэтому в принципе я не против развлечений, но весь вопрос: каких? Если они носят здоровый характер, то, как говорится, — на здоровье! Вы меня понимаете? Я не вижу ничего худого в том, что люди веселятся, шутят, заходят в бар пропустить по маленькой — это нормально… Но наркоманы, хулиганье всякое и тому подобное отребье — совершенно недопустимы. Мы уже прикрыли четыре бара за нарушение порядка и поставили полицейский пост на улице Бальеста, которая, как известно, является зоной повышенного риска…»

«В данный момент, сеньор советник, Мадрид считается самым значительным городом Европы по количеству увеселительных заведений. И самым опасным. Вы не находите? Имеется в виду для горожан».

«Я могу говорить? Пардон, можно говорить?.. Судите сами: за прошедшие десять лет, то есть с 1980 года, мой магазин подвергался ограблению тридцать три раза, а в этом году не было ни одного случая. Наверное, это что-нибудь да значит. По крайней мере, для меня — многое».

«Вот что я думаю по поводу безопасности горожан. Данный вопрос для Аюнтамьенто имеет первостепенное значение. Да, сеньоры, первостепенное. Мы должны наконец покончить с преступностью».

«Сеньор советник, скажите пару слов той молодежи, которая приходит в ваш округ в поисках развлечения».

«Что же, пусть себе веселятся — на то и молодость дана. Но, повторяю, в меру и без наркотиков… Потому что наркотики — это яд… смертельный яд… И без ночных оргий. Потому что в нашем районе живут честные труженики: они встают до рассвета и вкалывают днями напролет. Впрочем, как и все мы. Я так бы сказал…»

Дверь кабинета открылась, и в нее просунулась голова.

— Долго еще, Паскуаль? — спросил Герман Риполь, юрист издательства. — Ты не забыл, у нас встреча с представителями профкома? Надо бы перед ней кое-что обсудить. — Он заметил присутствие Антонио. — Как движется дело с фотографиями? Порядок?

— Нормально, — ответил Антонио.

Паскуаль выключил диктофон.

— Мы уже закончили. — Он поднялся из-за стола и обратился к брату: — Во что бы то ни стало добудь Сепульведу и в субботу утром приходи снова. Да! Привет Эмме. Почему бы нам не поужинать всем вместе как-нибудь на неделе?

Антонио ретировался, и Герман Риполь прошел в кабинет. Остановившись у окна, он закурил сигарету.

— Надеюсь, ты подготовил почву в комитете? — спросил его Паскуаль.

— Не волнуйся… Положись на меня. Я с ними живо управлюсь, только давай сначала распределим роли: ты играешь эдакого добрячка, а я — злодея. От меня они услышат, что издательство в данный момент не в состоянии повысить оплату больше, чем, положим, на три процента… а ты им скажешь: при благоприятном стечении обстоятельств можно будет поднять ее на четыре, четыре с половиной, а то и на пять процентов. Договорились? Они, конечно, обматерят меня последними словами, но мне плевать. Юрист есть юрист, и он всегда и везде слывет мерзавцем. Но ты — другое дело. Ты директор и должен прикинуться своим в доску.

Паскуаль недовольно уставился на только что зажженную сигарету своего собеседника. Тот подошел к столу и раздавил ее в пепельнице.

— Боюсь, на этот раз нам не избежать забастовки, а она, сам понимаешь, нанесет ущерб репутации предприятия. Опять же реклама, конкуренция и прочее. Не говоря уж о долдонах из городской общины.

— Пусть себе бастуют. Я знаю, как с ними разделаться. Попомни мои слова: забастовка выйдет им боком.

— Все так, однако их одиннадцать человек, Герман. Подсчитай, во сколько нам обойдется возмещение ущерба за незаконное увольнение? Кроме того, мы останемся без персонала.

— Следующий раз будем заключать договоры только на шесть месяцев с возобновлением. И больше никаких бессрочных. А с шестимесячными контрактами не больно-то побастуешь. Позволь мне обделать дельце самому. Не все сотрудники пойдут на забастовку, если они вообще смогут ее организовать. А организуют, то пусть пеняют на себя. Я для них кое-что приготовил.

— Так как же мы решим?

— Сейчас ты им объявишь об этих четырех-пяти процентах… Нет, погоди… Лучше скажи им, что сможешь все-таки поднять оплату: дескать, ты воевал за них в администрации и добился повышения, поскольку сам, мол, вышел из рабочих и прекрасно все понимаешь. Только не называй конкретных цифр. Держи их на коротком поводке, понял?

Паскуаль поправил манжеты и затянул потуже галстук.

— Уж не вообразил ли ты, будто я впервые сталкиваюсь с забастовкой, Герман?

— Упаси меня боже! — Герман Риполь похлопал его по плечу. — Я просто хочу скоординировать наши действия — и только. Чистейшей воды стратегия. Не забудь, в субботу у нас встреча с американцами. Поужинаем у меня дома и подпишем учредительные документы компании. А потом кутнем на полную катушку.

— Лады. Теперь пошли бодаться с этими типами, — пробурчал Паскуаль и многозначительно посмотрел на Германа Риполя. — Меня так и подмывает придушить их всех собственными руками.