Глава 5
Я заставил себя спокойно выйти через главный вход, достал из машины плащ и шляпу и пошел вниз по извилистой аллее. Капли дождя шуршали в лежащих на земле дубовых листьях. Я раздумывал над тем, что слышал и видел в доме Хиллмана. Молодые люди, определенно, трудны для понимания. Может быть, Стелла Карлсон, если бы я повидал ее, помогла бы мне понять Тома?
Почтовый ящик Карлсонов находился в паре сотен ярдов вниз по дороге. Это была точная миниатюрная копия, вплоть до ставен, их белого колониального дома с зелеными ставнями, что и направило меня по неверному пути, подобно дурного тона рекламе.
Я поднялся по дорожке к кирпичному крыльцу и постучал. Дверь открыла красивая рыжеволосая женщина, ее глаза холодно взглянули на меня.
— Да?
Пожалуй, вряд ли я вошел бы в этот дом запросто — нужна была какая-то хитрость, чтобы провести ее.
— Я занимаюсь страховкой.
— В Эль-Ранчо вам ничего не выпросить.
— Но я ничем не торгую, миссис Карлсон. Я проверяю претензии.
Я достал из бумажника старое удостоверение, которое подтвердило мои слова. В свое время я работал в страховой компании.
— Если вы насчет моей разбитой машины, то я думаю, что все уже улажено на прошлой неделе…
— Нас интересует причина случившегося. Вы знаете, у нас есть статистика…
— Мне нет дела до вашей статистики.
— Но ваша машина… Я понимаю, ее украли…
Она заколебалась и быстро оглянулась, словно позади, в прихожей, мог находиться свидетель.
— Да, — сказала она наконец, — ее украли.
— Некий соседский юнец, ведь так?
Ответом на это замечание был яркий румянец, заливший ее щеки.
— Да. Он взял машину и разбил ее на голом месте. Сомневаюсь, что случайно.
Эти слова выскочили из нее так быстро, словно она целыми днями держала их в уме.
— Это интересная гипотеза, миссис Карлсон. Разрешите мне поговорить с вами об этом.
— Я убеждена, что так оно и было.
Она пропустила меня в прихожую. Я сел у телефонного столика и достал блокнот. Миссис Карлсон стояла надо мной, положив руку на перила лестницы.
— У вас есть что-нибудь подтверждающее это предположение? — Я приготовился записывать.
— Вы имеете в виду, что он разбил машину умышленно?
— Да.
Она прикусила губу.
— Это «что-нибудь» вы не сможете занести в вашу статистику. Парень, его имя Том Хиллман, интересовался моей дочерью. Раньше он был намного более приятным мальчиком, чем сейчас, и большую часть времени проводил у нас. Мы обращались с ним как со своим собственным ребенком. Но эти отношения испортились. Притом очень и, наверное, насовсем.
Она произнесла это сердито, но с сожалением.
— Что же их испортило?
Она негодующе всплеснула руками.
— Я не намерена это обсуждать! Страховой компании вовсе не обязательно все знать! Или кому-нибудь еще!
— Возможно, я могу поговорить с мальчиком. Он живет в следующем доме?
— Там живут его родители Хиллманы. Надеюсь, они отослали его куда-нибудь. Мы больше не разговариваем с Хиллманами, — заметила она мрачно. — Они вполне приличные люди, но из-за своего сына наделали много ужасных глупостей.
— Куда они отправили его?
— Возможно, в какую-нибудь исправительную школу. Ему это необходимо. Он уж совсем отбился от рук.
— В чем это выражается?
— Во всем. Он разбил мне вдребезги машину, наверное, потому, что был пьян. Я знаю, что он проводил время в барах в конце Мейн-стрит.
— И ночь перед тем, как разбить вашу машину?
— Все лето. Он даже пытался склонить к этим дурным привычкам Стеллу. Вот почему наши — отношения испортились, если вы так хотите это знать!
Я сделал запись.
— Не могли бы вы быть немного поточнее, миссис Карлсон? Нас интересует социальная база подобных случаев.
— Ну, он действительно затащил Стеллу в один из этих ужасных погребков. Можете вообразить! Привести чистую шестнадцатилетнюю девушку в винную лавку! Это был конец наших отношений, как бы мы ни были привязаны к нему.
— А что Стелла?
— Она очень чувствительная, — ответила миссис Карлсон, обернувшись. — Но мы с отцом объяснили ей, что это нежелательная дружба.
— Таким образом, она не принимала участия в угоне вашей машины?
— Конечно нет.
Юный чистый голос сказал с верхней лестничной площадки:
— Это неправда, мама, и ты это знаешь. Я говорила вам, как было на самом деле.
— Хватит, Стелла, вернись в постель. Если ты действительно так больна, чтобы оставаться дома и не поехать в лагерь, значит, ты должна лежать в постели.
Говоря это, миссис Карлсон поднималась вверх по лестнице. А дочь спускалась ей навстречу. Это была чудесная девочка с прекрасными большими глазами, одетая в спортивные брюки и голубой шерстяной свитер с высоким воротом, который подчеркивал прекрасную линию ее груди. Коричневые волосы гладко зачесаны назад.
— Мне уже лучше, благодарю, — сказала она холодно. — Я не могу спокойно лежать, когда слышу, что ты наговариваешь на Тома!
— Как ты смеешь! Марш в комнату!
— Я пойду; если ты перестанешь говорить неправду о Томе.
— Замолчи!
Миссис Карлсон преодолела те три или четыре ступеньки, которые отделяли ее от дочери, схватила Стеллу за плечи, с силой развернула ее и увела. Стелла повторяла слово «ложь» до тех пор, пока закрытая дверь не заглушила ее высокого, чистого голоса.
Минут через пять миссис Карлсон спустилась вниз, со следами свежего грима на лице, в зеленой шляпе с пером, в клетчатом пальто и в перчатках. Она прошла прямо к двери и широко ее распахнула.
— Я очень тороплюсь. Моя парикмахерша обычно бывает недовольна, когда я опаздываю. Во всяком случае, мы слишком отдалились от того, что вас интересовало.
— Напротив, меня очень заинтересовали замечания вашей дочери.
Она подчеркнуто вежливо улыбнулась.
— Не обращайте внимания на Стеллу. Ее лихорадит, и у нее плохо с нервами. Бедная девочка… Еще бы! После такого случая!
— Не потому ли, что и она замешана в нем?
— Не будьте глупцом! — Она постучала по дверной ручке. — А теперь я действительно тороплюсь.
Я вышел. Она последовала за мной, громко хлопнув дверью. Судя по всему, в этом у нее была богатая практика.
— Где ваша машина? — спросила она.
— Меня сбросили с парашютом.
Она остановилась и смотрела мне вслед, пока я не дошел до конца дорожки. Затем она вернулась в дом. Я добрел до почтового ящика Хиллманов и свернул на тропинку, ведущую к их дому.
За деревьями послышался шорох. Я подумал, что это зверек прошмыгнул в кустах, но навстречу мне неожиданно из-за ствола дерева вышла Стелла в голубой лыжной куртке с поднятым капюшоном. На вид ей можно было дать лет двенадцать. Она поманила меня полным достоинства жестом взрослой женщины, приложив палец к губам.
— Мне нельзя оставаться здесь долго. Мама будет искать меня.
— Разве она не отправилась на свидание со своей парикмахершей?
— Это еще одна неправда, — сказала она жестко. — В последние дни она постоянно лжет.
— Почему?
— У нее это начинает входить в привычку или что-то в этом роде. Обычно мама всегда все говорила прямо. И папа. Но история с Томми привела их в смятение. И меня тоже, — добавила она, кашлянув в ладони.
— Вам нельзя выходить в такую сырость.
— Нет, в самом деле, нет. Я сейчас уже не чувствую себя так плохо, как в лагере, когда эти подлецы требовали, чтобы я отвечала на их вопросы.
— О Томе?
Она кивнула:
— Я же так и не знаю, где он. А вы?
— Я тоже не знаю.
— Вы полицейский или кто?
— Раньше был полицейский. А теперь я «кто»…
Она сморщила нос, хихикнула, замерла, прислушиваясь, и стала похожа на олененка. Потом откинула капюшон.
— Слышите? Это она зовет меня.
«Стелла-а-а!» — слышался далеко за деревьями голос.
— Она убьет меня, — сказала девочка. — Но кто-то когда-нибудь должен рассказать правду. А я знаю правду. Но здесь нам поговорить не удастся. Пойдемте!
— Куда?
— У Тома на дереве есть настоящий дом. Это там, на склоне. То есть, я имею в виду, дом был раньше, когда Том был моложе. Там мы могли разговаривать.
Я пошел за девочкой по едва видимой в зарослях тропинке. Среди разросшихся ветвей дуба на небольшом основании стояла маленькая хижина из красных досок с крышей из просмоленной бумаги. К основанию была приставлена самодельная лестница, уже ставшая серой от времени и непогоды, впрочем, как и сам домик.
Стелла влезла по лестнице первой и вошла в домик. Красноголовый дятел вылетел из незастекленного окна и сел на дерево рядом, приветствуя нас стуком.
Голос миссис Карлсон гремел у подножия склона. В его мощном звучании уже появилась хрипота.
— Швейцарский семейный Робинзон, — сказала Стелла, когда я вошел внутрь. Она сидела на матрасе, постланном в углу хижины. — Раньше, когда Томми и я были детьми, мы проводили здесь целые дни.
В ее голосе уже звучали воспоминания, хотя ей было всего шестнадцать.
Конечно, когда мы стали старше, это пришлось прекратить. Это выглядело неприлично.
— Вы влюблены в Тома?
— Да, я его люблю. Мы собирались пожениться. Но не думайте о нас ничего плохого. Мы еще даже не возлюбленные. Мы не живем вместе и не помолвлены.
Она сморщила нос, словно эти слова имели запах.
— Мы поженимся, когда подойдет время, когда Томми закончит колледж или, по крайней мере, проявит склонности к чему-либо. Вы понимаете, чтобы у нас не возникало никаких проблем с деньгами.
Я подумал, что понадобился ей для того, чтобы отвести душу и рассказать историю со счастливым концом.
— Как это?
— У родителей Тома очень много денег.
— А ваши родители? Они вам разрешат выйти за него замуж?
— Во всяком случае, остановить не смогут.
Я поверил бы ей, если бы Том оставался здесь. Она, должно быть, увидела это «если», промелькнувшее у меня в глазах. Эта девочка была очень восприимчива.
— С Томми все в порядке? — спросила она совсем другим тоном.
— Надеюсь, что да.
Она пододвинулась и тронула меня за рукав.
— Где он, мистер…
— Я не знаю, Стелла. Меня зовут Лу Арчер. Я частный детектив и работаю, чтобы помочь Тому. Пожалуйста, Стелла, расскажите мне всю правду об этом происшествии.
— Это была моя вина. Мама и папа зачем-то покрывают меня и делают только хуже для Томми. На самом деле только я одна во всем виновата и согласна отвечать.
Ее прямой взгляд и неподдельная искренность напомнили мне молящегося ребенка.
— Вы вели машину?
— Я не имею в виду, что была с ним. Но я подсказала ему, что он мог бы взять машину, и достала ключ из маминой комнаты. Вообще говоря, это и моя машина, то есть я тоже пользуюсь ею.
— Мама знает, что Том взял машину с вашего разрешения?
— Да, я сказала ей и папе. В воскресенье. Но перед этим они уже разговаривали с полицией и после не захотели менять свое заявление. И мне не разрешили это сделать. Они мне сказали, что это не изменит того факта, что он взял машину.
— А зачем ему понадобилась машина?
— Томми надо было поехать куда-то, кого-то повидать, а его отец не разрешил пользоваться их машинами. Он его совсем замучил. Мама и папа ушли на Весь вечер, а Томми сказал, что он вернется через пару часов. Было около восьми, и я решила, что он вполне успеет и никто ничего не заметит. Я не знала, что ему надо ехать на всю ночь. — Она закрыла глаза и обхватила себя за плечи. — Я не спала до утра, все слушала.
— Куда он ездил?
— Я не знаю.
— Как он выглядел после?
— Я ничего об этом не знаю. Он сказал, что это самое важное в его жизни.
— Он не говорил об алкоголе?
— Томми не пьет. Был кто-то, кого ему необходимо было увидеть, кто-то очень важный.
— Например, торговец наркотиками?
Она удивленно открыла глаза.
— Вы искажаете смысл, так же как и папа, когда сердится на меня. Вы на меня сердитесь, мистер Арчер?
— Нет, я вам очень благодарен за то, что вы честны.
— Тогда зачем вы придаете всему какой-то грязный оттенок?
— Извините, Стелла. Но бывает по-разному. Иногда мать наркомана или его девушка не знают, что он принимает наркотики.
— Я убеждена, только не Томми… — сбивчиво заговорила она. — Он против этого… Он знает, что это приводит к… — Она закрыла рот рукой. Ее пальцы дрожали.
— Вы хотите что-то сказать?
— Ничего.
Уже возникшая между нами доверительность вдруг оборвалась. И мне пришлось приложить все усилия, чтобы спасти положение.
— Послушай меня, Стелла! Я вытащил эту грязь не шутки ради. Томми в реальной опасности. Если он связан с наркоманами, ты должна сказать мне.
— У него были какие-то друзья, музыканты, — пробормотала она. — Но они ничем не могут повредить ему.
— У них могут быть свои друзья, которые повредят. Кто они?
— Несколько человек, с которыми он играл на пианино этим летом, пока его отец не ушел с работы. Томми обычно проводил воскресенья с ними, на закрытых выступлениях в баре «Фло» во второй половине дня.
— Это один из тех подвальчиков, который упоминала твоя мама?
— Это не подвальчики. Он не водил меня по подвальчикам. Это единственное место, где они могли собираться и играть. Он очень хотел, чтобы я послушала, как они играют.
— А Томми играл с ними?
Она кивнула и оживилась.
— Он был очень хорошим пианистом. Настолько хорошим, что это могло стать делом его жизни. Они даже предложили ему работу на уик-энд.
— Кто?
— Группа. Ансамбль в баре «Фло». Естественно, отец не разрешил бы ему. Но Томми очень любил играть.
— Расскажи мне о тех, кто в этой группе.
— Я знаю только Сэма Джексона. Он работал разносчиком прохладительного на пляже и играл на тромбоне. И еще там были саксофонист, трубач и ударник. Но я с ними незнакома.
— Как они тебе показались?
— Не думаю, что они очень хорошие. Но Томми говорил, что они планировали составить совместную программу.
— Что они за люди?
— Они только музыканты. Томми они нравились.
— Сколько времени он с ними проводил?
— Воскресные дни. Но я уверена, что он иногда ездил слушать их и по ночам. Это он называл своей второй жизнью.
— «Второй жизнью»?
— Ах! Ну как вы не понимаете?! Дома он должен был мучиться над книгами и делать все, что положено, чтобы доставить удовольствие своим родителям. Когда я дома, и я должна делать все то же самое. Но с того времени, как это произошло, все как-то плохо…
Я сел перед девочкой на корточки.
— Стелла, как ты думаешь, в ту субботнюю ночь Томми условился встретиться именно со своими музыкантами?
— Нет. Он бы мне сказал. Этот секрет был еще больше.
— Он так тебе сказал?
— Он не имел права ничего говорить. Это была какая-то тайна, ужасно важная. И он очень волновался.
— Был ли он угрюмым, подавленным?
— «Подавленным»?
— Да, эмоционально.
— Нет. Это я была подавленной. По глупости.
— Тогда почему отец отослал его?
— Вы думаете, он отослал его в больницу для душевнобольных? — Она наклонилась ко мне так близко, что я ощутил ее дыхание.
— Не совсем, но что-то вроде того. Школа в «Проклятой лагуне». Я не хотел тебе этого говорить и прошу тебя не проговориться родителям.
— Не беспокойтесь. Я никогда ничего им не скажу. Так вот где он! Вот лицемеры! — Глаза ее наполнились слезами.
— Но он сбежал оттуда позапрошлой ночью и попал в руки жуликов. Больше я пока ничего тебе не скажу. Мне надо идти.
— Постойте. — Она на мгновение снова превратилась в женщину, которой ей только предстояло стать. Я видел, какой она будет. — Что бы ни случилось с Томми — это то же самое, как если бы это случилось со мной. — Она ткнула себя пальцем в грудь. — Вы сказали, он в руках жуликов? Кто они?
— Я постараюсь ответить на этот вопрос в самое ближайшее время. Это могли быть его друзья из бара «Фло»? А может быть, тебе известны еще какие-нибудь знакомые Томми? Из его второй жизни? Из подпольного мира?
— Нет. На самом деле у него не было никакой другой жизни. Это только разговоры, разговоры и музыка…
Ее губы совсем посинели, я вдруг с ужасом увидел себя со стороны: массивный взрослый мужчина склонился над совсем уже измученным ребенком и терзает его жуткими вопросами. Хотя это делалось из лучших побуждений, надо было заканчивать.
— Тебе лучше идти домой, Стелла.
Она всплеснула руками.
— Не раньше, чем вы расскажете мне все! Я не ребенок.
— Это конфиденциальные сведения. Я не должен сообщать их. Это может ухудшить дело.
— Вы уходите от ответа, как папа, — сказала она с презрением. — За Тома требуют выкуп?
— Да, но я не убежден, что это обычное похищение. Есть предположение, что он пришел к этой публике сам, по своей воле.
— Это кто сказал?
— Один из них.
Она подняла брови.
— Тогда почему Тому грозит опасность?
— Если он знает их, они вряд ли отпустят его домой. Он их может опознать.
— Так… — Глаза ее стали совсем большими, прямо огромными, впервые вбирая в себя весь ужас и мрак окружающего ее мира. — Я так боялась, что он попал в какую-то ужасную компанию. Иначе его мать не стала бы меня расспрашивать. Я думала, что он, может быть, покончил жизнь самоубийством, и они это скрывают…
— Что тебя заставило так думать?
— Сам Томми. Он вызвал меня, и мы с ним встретились в домике на дереве утром после происшествия. Я никому не должна этого говорить. Но вам говорю, потому что вы сами все честно рассказали мне. Он хотел увидеть меня в последний раз, как друг, понимаете, и попрощаться навсегда. Я испугалась — почему навсегда? — и спросила, не решил ли он уехать и что вообще собирается делать, но он не сказал мне ничего.
— Он считал, что погиб?
— Скорее всего так. И с тех пор я ничего не слышала о нем и волновалась все больше и больше. Я и сейчас не понимаю, зачем ему понадобилось убегать и становиться преступником или оставаться с ними?
— Это неясно. Он мог не знать, что они преступники. Если бы ты могла вспомнить еще хоть кого-нибудь!
— Я стараюсь. — Она закрыла глаза и опять начала качать головой. — Но не могу. Если это не те самые люди, с которыми он должен был встретиться в ту субботу вечером, когда взял машину.
— Говорил он о них хоть что-нибудь?
— Что ему ужасно нужно их видеть.
— Это были мужчины или женщины?
— Я не знаю даже этого.
— Говорил ли он тебе в воскресенье утром, когда вы здесь встретились, о предыдущей ночи?
— Нет. После этого случая и скандала с родителями он был какой-то тихий. И я ни о чем не спрашивала его. А должна была! Знаю, я должна была. Или нет? Я всегда делаю все только во вред. Все плохо: и сделаешь — плохо, и не сделаешь — тоже плохо!
— Я убежден: ты поступаешь правильно гораздо чаще, чем большинство других людей.
— Ни мама, ни папа так не думают.
— Родители могут ошибаться.
— А вы — папа?
Этот вопрос напомнил мне грустных ребят в «Проклятой лагуне».
— Нет. И никогда не был. У меня чистые руки.
— Вы смеетесь надо мной, — мрачно сказала она.
— Не смеюсь и никогда не буду.
— Я не знаю детективов, которые были бы похожи на вас, — подарила она мне улыбку.
— Я не копирую других… — Наши отношения, которые то рушились, то восстанавливались, теперь вовсе расцвели. — И еще одно, о чем хотел спросить тебя, Стелла. Твоя мать, кажется, убеждена, что Том разбил машину умышленно?
— Да, я знаю, она так считает.
— Нет ли в этом доли истины?
Девочка задумалась.
— Не думаю, он не стал бы делать это, если только он не… — Ее поразила ужасная догадка.
— Продолжай.
— Если только он не пытался покончить жизнь самоубийством. А больше незачем.
— Покончить с собой?
— Да. Он мог. Он не хотел возвращаться домой, он часто говорил мне об этом. Но не объяснял почему.
— Кое-что я смог бы понять, осмотрев машину. Где она?
— Внизу, на кладбище разбитых машин Ринго. Мама ходит туда через день.
— Зачем?
— Это помогает ей сохранить злость. Мама действительно помещалась на Томе или еще помешается, как папа. Эта история ужасно подействовала на них. Да и я не облегчаю положения, убежав сейчас из дому. — Она топнула ногой. — Мама вызовет полицейских. А потом убьет меня.
— Нет, не убьет.
— Убьет. — Но она совершенно не боялась за себя. — Если вы узнаете что-нибудь о Томе, вы сообщите мне?
— Это может оказаться трудновыполнимым. Я имею в виду отношение ко мне твоей матери. Почему бы тебе самой не позвонить мне, когда понадобится? По этому номеру ты всегда можешь разыскать меня. Это служебный телефон. — Я дал ей свою визитную карточку.
Она спустилась по лестнице и бесшумно умчалась, скрывшись за Деревьями, — одна из тех девушек, которые заставляют вновь поверить в этот мир…
