Человек, сидящий во главе стола, и был Торелли. Винченте Торелли. Многие называли его Гориллой, но только за спиной. Теперь я узнал, кто это. Теперь я знал, и это меня глубоко опечалило. Неважно, как его называли, он был хуже яда: выше в международном синдикате преступников никого не было.

Мои глаза чуть не вылезли из орбит — не только потому, что он был тем, кем был, но и потому, что я меньше всего ожидал встретить его здесь. Несколько лет назад его выслали из Штатов, и предполагалось, что сейчас он где-то в Италии.

Во рту я почувствовал вкус смерти. Я смотрел прямо в лицо синдикату и мафии. У меня не было времени разглядывать это сборище, но комната буквально кишела многими самыми жестокими убийцами и гангстерскими боссами, выбившимися из рядовых распространителей наркотиков в главари мафии и синдиката.

Я понял все это за полсекунды, а дальше поднялся адский шум. Трое или четверо молодчиков вскочили со своих мест, один устремился ко мне, и примерно дюжина их заговорили и закричали все вместе, перебивая и не слушая друг друга.

Все, кроме Торелли. Ни один мускул не дрогнул на его лице, даже когда он увидел меня. Он лишь холодно смотрел своими темными глазами, неподвижными, как глаза мертвой змеи. Когда шум и суматоха достигли своего апогея, он подождал секунды две, потом поднял руку и слегка помахал ею.

Казалось, будто он повернул выключатель. Все как один тотчас умолкли, и в комнате наступила тишина. Те, что поднялись со своих мест, снова сели и успокоились. Я почувствовал на себе взгляд множества глаз—глаз, которые уже видели слишком много мучений и крови и готовы были смотреть на них дальше.

В наступившей тишине Торелли сказал мягким мурлыкающим голосом, с заметным итальянским акцентом, глядя мне в глаза холодным взглядом:

— Вы — не Стрелок.

Я выпалил первое, что мне пришло в голову, зная, что я должен что-то сказать:

— Стрелок? Какой, к черту, стрелок? И кто, черт возьми, вы сами? Его смуглое лицо затвердело, как быстро засыхающий цемент, и это должно было бы испугать меня. Но не испугало. Я вдруг понял, что не мог сказать ничего другого, что из моего сознания вырвались единственно правильные в этой ситуации слова. Я должен был заставить Торелли поверить, что я случайно влип в эту кашу, и убедить его, что я абсолютно не знаю, кто он такой. Я не был уверен, что мне это удастся, но должен был как-то действовать, и притом немедленно.

— Послушайте, мистер,— раздался голос Торелли, и в этот момент мне показалось, что к моему горлу приставили лезвие ножа,— говорите сразу. Что вы делали в номере Стрелка?

Я напряг силы, чтобы заставить свой собственный голос звучать нормально и не сорваться. Нужно было притвориться, что я не понимаю, о чем он говорит. Если бы я выказал страх или хоть тень подобострастия, он сразу же понял бы, что я его знаю. В каком-то смысле мои следующие слова и действия были самыми глупыми в моей жизни, но это был единственный способ справиться с ситуацией и получить хотя бы малейший шанс на спасение. Поэтому я сказал:

— Да что вы там гавкаете насчет этого стрелка, кто бы им ни был? Я уже сказал вам: не знаю, о чем вы говорите.

До сих пор я стоял, почти касаясь спиной двери, а теперь обошел стол, направляясь к Торелли. Двое из тех, что сидели ближе, приподнялись со своих мест, и чьи-то правые руки поползли к левым подмышкам. Торелли слегка помахал рукой, и все снова успокоились.

Я остановился в нескольких футах от Торелли, и мне вдруг пришло в голову, что, успей я тщательно одеться и захватить свой кольт, я бы уже сейчас был покойником. Одно невольное движение, одна попытка выхватить свой револьвер — и во мне было бы столько же дырок, сколько в губке.

Я глотнул и посмотрел на него сверху вниз, стараясь придать своему лицу гневное выражение. И сказал:

— И какое вам дело, в каком номере я сплю?

Впервые выражение его лица слегка изменилось. Он содрогнулся. Не знаю, что бы он сказал и что могло бы случиться, но сзади вдруг раздался голос, который я тотчас узнал. Это был глубокий громоподобный голос, и он произнес, обращаясь, видимо, к Торелли:

— Гм, разрешите?

Торелли взглянул на меня и кивнул.

Я оглянулся через плечо и увидел Гарри Мейса. Он смотрел на меня, и его лицо было серьезно. Я постарался принять непринужденный вид.

— Мейс! Старый мошенник! Что здесь происходит?

На последнем слове я не выдержал, и мой голос чуть-чуть дрогнул.

Мейс, понизив голос, сказал Торелли:

— Это Шелл Скотт, сыщик из Лос-Анджелеса. Я хорошо его знаю и видел сегодня утром. Говорит, что прискакал сюда отдохнуть.— Мне он сказал:— Прими мой совет, Шелл: отвечай, когда тебя спрашивают.— Впервые за время нашего знакомства он назвал меня не Скоттом.

Я пожал плечами.

— О’кей, раз вы советуете, Мейс.

Я оглядел комнату. Смутно я уже начал представлять себе, что происходит в Акапулько, и не очень удивился, увидев среди присутствующих одного деятеля профсоюза, насчитывающего, как я знал, свыше ста тысяч членов. Немного удивило меня присутствие сенатора США. Только одного. Какова позиция остальных девяноста пяти почтенных мужей, оставалось неизвестным. Я сказал Торелли:

— О’кей! Так в чем дело?

Он молча смотрел на меня: он уже задал свой вопрос и не имел обыкновения переспрашивать. И я не собирался заставлять его начинать все заново.

— Насчет номера? — переспросил я.— Как я уже говорил, я не понимаю, что вы имеете в виду. Я приехал сюда вчера днем из Мехико-Сити, и мне было чертовски трудно устроиться на ночь. Заранее не забронировал номер.

Он сказал уверенно:

— Вы получили номер.

— Разумеется. В конце концов я уговорил дежурного клерка. Пришлось, правда, немного его подмазать, но у него был один отказ, и он отдал этот номер мне.

На миг темные глаза Торелли оторвались от моего лица, он посмотрел в пол и тотчас снова на меня, но я услышал, как тихо открылась и закрылась дверь.

Он, конечно, допускал, что я могу говорить и правду, и немного смягчился. Он был дьявольски умен, потому и оказался на вершине. Довольно любезно он спросил:

— Зачем же вы пришли сюда вместе с посыльным?

Я посмотрел через плечо, не посыльный ли это вышел, чтобы проверить у дежурного мою историю. Нет, он по-прежнему торчал у меня за спиной. Значит, с клерком, получившим от меня сто долларов, разговаривает сейчас кто-то другой. Я пожалел, что не дал клерку тысячу.

Показав на посыльного жестом и усмехнувшись, я обратился к Торелли:

— Пусть он сам вам скажет,— ответил я.— Я сижу в номере, и вдруг он входит и говорит что-то вроде того, что я должен одеться за пятнадцать минут, потом выкатывается. Я решил, что он откуда-то сбежал. Потом — эта кукла Ева, одетая почти в то, в чем мать родила. Говорит, что я, должно быть, стрелок, и начинает со мной заигрывать. Ну что ж, если ей хочется играть с каким-то стрелком, я стану этим стрелком. Я совсем забыл про того типа. Решив, что его, должно быть, взяли, я полностью вошел в роль, как вдруг он вваливается снова и с таким видом, будто он здесь хозяин. По правде говоря, у меня не было никакого желания идти сюда, но он меня заставил. Велел одеться и притащил.— Я подтянул брючину.— Посмотрите, он не дал мне времени даже завязать шнурки у ботинок. Он действовал как сумасшедший, поэтому я не хотел с ним пререкаться.— Я перевел дух, потом добавил: — Когда Гарри Мейс говорит, что мне делать, я обычно так и поступаю. Но к чему все эти вопросы?

Торелли пожевал губу, на одну долгую секунду остановив взгляд на посыльном, потом снова перевел его на меня. Затем он оглядел присутствующих, и на миг его взор задержался на сенаторе. Я почти видел, как крутятся у него в голове шарики. Он улыбнулся мне. Улыбка придала его лицу сходство с лобовой частью старого локомотива.

— Пожалуй, мне следует объяснить. У нас здесь нечто вроде совещания, мистер Скотт. В ноябре будут выборы, как вы знаете. Естественно, нам не хотелось бы, чтобы слухи о нашей стратегии просочились еще до партийных совещаний.— Он посмотрел на другой конец стола.— Верно, сенатор?

Натренированный, бодрый голос ответил:

— Совершенно верно! Может быть, в этой комнате мы помогаем проложить курс, по которому в будущем последует Государственный корабль.—Он откашлялся.— В эти трудные времена...

Торелли кивком прервал его — сейчас было не время произносить речи. Это было ясно всем, кроме сенатора. Он замолк.

Я снова взглянул на Торелли. Как можно вежливее сказал: 

— Прошу извинить за то, что был груб, когда вошел сюда. Я понимаю ваше любопытство. Ведь я мог быть шпионом республиканской партии, а? Ха-ха-ха!

Я прервал свое «ха-ха-ха», потому что увидел, что никому это смешным не показалось. Торелли сказал:

  — В таком случае, вы не возражаете, если я задам вам еще несколько вопросов?

— Ничуть.

— Что вы делаете в «Лас Америкас», мистер Скотт?

— Мне просто повезло получить здесь номер, вот и все.

За моей спиной тихо открылась и закрылась дверь, и мне вдруг стало трудно говорить. Но я заставил себя продолжать, в то время как Торелли взглянул на дверь, а потом снова на меня.

— Я приехал сюда отдохнуть. Как сказал Мейс, я частный сыщик. Вчера я закончил одно дело в Мехико-Сити, а оттуда сюда рукой подать, вот я и решил: а почему бы мне не прокатиться? Я здесь никогда не был.

— Мехико-Сити? Что вас туда привело? Мне просто интересно.

— Некто Уилли Лейк похитил кое-какие драгоценности у почтенной старой дамы в Лос-Анджелесе. Ее имя Брейдсток. Я обнаружил парня в какой-то блошиной гостинице— его куколка выдала его — и захватил вместе с добычей. Его держат в Мехико, а камешки я отослал обратно в Лос-Анджелес. Думаю, я заслужил свой отдых.

Я заулыбался, но тут же стер улыбку с лица. Торелли не принадлежал к улыбчивым людям.

— Понятно,— произнес он.

Несколько мгновений он молчал, неподвижно уставившись мне в лицо. Потом задал еще несколько вопросов, на которые я ответил о’кей. Пока что все мои ответы можно было проверять: дело Уилли Лейка мне устроил Джо с тем, чтобы создать впечатление, что моя деятельность не имеет к нему никакого отношения. И, видимо, Торелли получил соответствующие кивки, или подмигивания, или еще какие-нибудь знаки от стоящих позади меня его соратников. Дежурный клерк, вероятно, выболтал историю & выдуманной телеграммой от Джекоба Бродина, такиё люди легко уступают всякому давлению. Вот когда или если Торелли узнает, что Стрелку просверлили голову пулей... Я заставил себя не думать об этом.

Наконец Торелли произнес;

— Надеюсь, мы не очень нарушили ваш покой, мистер Скотт. Можете вернуться к своей Еве.

Я усмехнулся.

— Боюсь, что ваш посыльный лишил меня ее общества. Она ушла, когда он начал распоряжаться у меня в номере. Ладно! — Я глубоко вздохнул. — Пока, господа! — Обернувшись, я сказал: — До скорого, Мейс! Рад был встретить вас, сенатор. Надеюсь, ваш человек получит по заслугам.

На этих словах я повернулся спиной к Торелли, что обычно делать не рекомендуется, но я сотворил уже столько глупостей, что, добавь я еще одну или десять,— это ничего не изменило бы. Я направился к двери, задавая себе вопрос, действительно ли я выкрутился.

Урод-посыльный распахнул дверь, и как раз в этот момент я увидел сидящего в углу Джорджа — Скоровестимого Мэдисона. Он смотрел на меня ненавидящими глазами.

Я сделал еще один шаг к открытой двери, как услышал за собой голос Торелли и чуть не бросился бежать. Но все, что он сказал, было:

— Мистер Скотт, ввиду чрезвычайной важности этого... гм... совещания прошу вас оставаться в пределах вашего номера, по крайней мере до конца совещания.

Я даже не обернулся.

— О, черт,— сказал я.— Куда же мне еще деться?

Потом я прошел через эту открытую дверь и услышал, как она за мной закрылась.