Глава 28
Мы вошли в гостиную, «зал ожидания», как называла ее Эллен Хиллман. Хотя Том находился уже дома, ожидание, казалось, еще продолжалось, словно оно срослось с этим местом. Эллен сидела на своем месте на диванчике, держа в руках вязанье. Длинные спицы быстро бегали по краю красной шерстяной полосы. Она пристально смотрела на мужа.
— Где Том? — спросила она. — Все еще наверху?
— Я слышал, как он спускался по задней лестнице.
— Представляю, что приготовила ему на кухне миссис Перес. Настоящий праздник. Он, видимо, сделал из кухни столовую. Можно понять это, учитывая его наследственность.
— Нам не следовало бы углубляться в этот вопрос, не так ли?
Хиллман вошел в нишу с баром и налил себе какой-то очень темный коктейль. Потом он вспомнил и обо мне, но я отказался.
— Что хотел этот полисмен? — спросила Эллен.
— Он упрямо держит в голове несколько вопросов. Я не стал на них отвечать. Я слишком утомлен, и мне надо отдохнуть и прийти в себя.
— Так ты говоришь мне уже двадцать лет. Как всегда, ты предпочитаешь не углубляться в суть вещей. Плаваешь по поверхности. Это потому, что на самом деле в глубине, в сердце, у тебя — одна гниль.
— Может быть, мы обойдемся без мелодрамы?
— Это трагедия, а не мелодрама. В твоем доме разыгралась трагедия, а тебе даже лень задуматься над этим. Ты живешь в мире призраков, как дурак.
— Я знаю… — Голос его был спокоен, но я видел, что он готов выплеснуть ей в лицо содержимое стакана. — Я невежественный инженеришка и никогда не изучал философию.
Спицы ее продолжали постукивать.
— Я могу простить тебе твое невежество, но не могу простить постоянные увертки.
Он отпил из стакана и в то же время другой рукой плавным движением пригладил свою шевелюру.
— Боже мой, Эллен! Сколько мне еще предстоит выслушать от тебя! Здесь не место и не время для таких разговоров.
— Всегда не место и не время! А если и время, так ты подводишь часы. А если и место, то ты обязательно найдешь путь для спасительного бегства. Я вижу только твои мелькающие ноги, ты — то далеко, то близко, дикий Ральф. То — здесь, то — там. Ты никогда не вглядывался ни во что, что пролетало мимо.
Он поморщился от ее слов.
— Это неправда, — сказал он легко. — Арчер и я проводили на самом деле ночные раскопки.
— Раскапывали темные закоулки твоей натуры? Я думала, ты оставляешь это развлечение для своих женщин. Таких, как Сюзанна Дрю.
Это имя отозвалось во мне острой болью. Это было прекрасное имя, светлое и дерзкое, немного абсурдное, и оно совсем не заслужило сомнительной чести быть связанным с этими людьми и произноситься здесь с такой неприязнью и ненавистью. Если в отношениях четы Хиллманов и была когда-нибудь чистота, то постепенно они лишились ее из-за фальши, постоянно сопровождавшей их брак. Меня вдруг пронзила мысль, что и Сюзанну Хиллман жестоко обманул, используя в своих интересах. Он заставил ее принять на себя заботу о Кэрол, даже не намекнув, что он отец ребенка, которого та ждала.
— О Господи! — говорил он сейчас. — После всех этих лет мы снова вернулись к девочке Дрю.
— Ну так как? — спросила Эллен.
К счастью, раздался телефонный звонок. Хиллман снял трубку, ответил и повернулся ко мне, зажав рукой микрофон.
— Это Бастиан. Просит вас. Вы можете воспользоваться телефоном в комнате прислуги. Я бы хотел послушать с этого аппарата.
Спор вряд ли бы оказался плодотворным. Я понимал, что спорить бесполезно, поэтому прошел через «музыкальную комнату» и столовую к буфету в комнате прислуги, где в полной темноте отыскал телефон. Я слышал, как на кухне миссис Перес, полунапевая, рассказывала Тому о своей родной провинции Синалоа. В трубке зазвучал голос Бастиана, резкий, не имеющий никакого сходства с человеческим.
— Арчер?
— Я.
— Ну вот, я все проверил насчет Дика Леандро. И только что разговаривал с его подругой. Она на последнем курсе колледжа, зовут ее Кати Оджилви, и ей принадлежит «шевроле», модель этого года, синего цвета. В конце концов она призналась, что прошлым вечером разрешила ему воспользоваться своей машиной. Судя по спидометру, он проехал более сотни миль.
— Вы уверены, что ее с ним не было? С ним была девушка или, возможно, мальчик, в этом Дали не совсем убежден.
— Это не мисс Оджилви. Ее очень обидело, что он воспользовался ее машиной, чтобы отправиться в длительную поездку с другой девушкой.
— Она знает эту девушку?
— Та леди обронила на переднем сиденье губную помаду, очень дорогую. Вряд ли мисс Оджилви раскололась бы с такой готовностью, если бы не эта губная помада, — добавил он холодно. — Видимо, Леандро предпринял все необходимое, чтобы все оставалось в тайне.
— Он объяснил ей, почему так поступил?
— Ему надо было сделать что-то, связанное с похищением Тома. Вот все, что она знает. Может, пора нам добраться до Леандро?
— Он едет сюда. Может, вам тоже лучше приехать? Вслед за ним?
— Вы так говорите, словно события достигли критической точки.
— Да. Так оно и есть.
Я уже видел их очертания. Они горели у меня перед глазами, как фонари, освещающие мотель Дака. Повесив трубку, я посидел в темноте и попытался отогнать видения. Но они кружились вокруг и, наконец, растворились, соединившись с реальным миром.
— Моя родина, — напевала Тому на кухне миссис Перес, — страна множества рек. Там целых одиннадцать рек, и я со своей семьей жила от реки так близко, что мои братья бегали купаться каждый день. А отец обычно приходил на реку по воскресеньям, ловил сетью рыбу и потом раздаривал ее соседям. И у всех соседей на воскресный ленч была свежая рыба. И все благодарили его за это.
Том сказал, что так не бывает.
— Ах, — говорила она, — там — самый настоящий рай. Моего отца все уважали. Летом там было очень жарко. А затем над Сьерра-Мадре собирались большие черные тучи и начинался страшный дождь, такой, что вода в реке за два часа поднималась на несколько дюймов. Потом опять выходило солнце. Солнце, солнце. Вот такой была жизнь.
Том спросил, жив ли еще ее отец. Она весело сказала, что отец жив, ему сейчас за восемьдесят, но здоровье у него прекрасное. Ее муж как раз поехал сейчас навестить его в Мексику.
— Я хотел бы повидаться с твоим отцом.
— Может, у меня и найдется когда-нибудь денек. И мы съездим.
Я открыл дверь. Том сидел за кухонным столом, доедая суп. Миссис Перес с материнской улыбкой наклонилась над ним, а глаза ее были далеко, в Синалоа. Она неприязненно посмотрела на меня: я был чужестранец на их земле, в Синалоа.
— Что вы хотите?
— Я хочу поговорить с Томом и прошу вас оставить нас ненадолго.
Она заупрямилась.
— С другой стороны, — вдруг решил я, — в этом доме больше не должно быть никаких секретов. — Пожалуйста, оставайтесь, миссис Перес.
— Благодарю вас.
Она схватила кастрюлю из-под супа и понесла ее, потряхивая, к раковине, где до краев наполнила горячей водой. Том с нескрываемой скукой только из вежливости предложил мне сесть к столу напротив него.
— Я очень не люблю заставлять людей перебирать все детали, — начал я, — но ты единственный, кто может ответить на некоторые вопросы.
— О’кей.
— Мне неясен вчерашний день, особенно вечер. Ты был в «Барселоне», когда Майкл приехал из Вегаса?
— Да. Он вернулся в очень дурном настроении. Сказал, что сначала изобьет меня, а потом убьет. Во всяком случае, я решил убежать.
— Тебя никто не остановил?
— Он был бы рад избавиться от меня.
— А Сайп?
— Он был так пьян, что едва ли понимал, что делает. Он напился до потери сознания еще до того, как я ушел.
— Сколько было времени, когда ты ушел?
— Чуть больше восьми, еще не стемнело. На углу я дождался автобуса.
— Тебя не было там, когда приезжал Дик Леандро?
— Нет, сэр. — Глаза его широко раскрылись. — Он был в отеле?
— Видимо, был. Сайп или Майкл ни разу не упоминали его?
— Нет, сэр.
— Ты не знаешь, что он мог там делать?
— Нет, сэр, я вообще не много знаю о нем. Он — их приятель.
Он показал плечом и подбородком в направлении, где сидели Хиллманы.
— А чей он приятель в особенности: ее или его?
— Его. Но и она его использует.
— Он ее возит?
— Он делает все, что она захочет. — В голосе Тома послышались боль и гнев, гнев скрытый, гнев смещенного сына. — Когда он выполняет все ее желания, она говорит, что оставит ему по завещанию денег. Если же он что-то делает не так, например, когда он собирается идти на свидание, она говорит, что вычеркнет его из завещания. И он не идет на свидание.
— Мог бы он кого-нибудь для нее убить?
Миссис Перес вылила горячую воду в раковину, пар заполнил дальний угол кухни, откуда донесся звук, напоминавший небольшой взрыв, что-то вроде «ш-ш-шуу-уух». Его издала миссис Перес.
— Я не знаю, что он мог бы для нее сделать, — с сомнением проговорил Том. — Он просто «мальчик» для яхты, а все они в общем-то одинаковые, хотя, конечно, и разные. Это зависит, наверное, от того, на какой риск ему придется идти. И за сколько денег.
— Харлей, — сказал я, — был зарезан ножом, который подарил тебе отец, охотничий нож с полосатой ручкой.
— Я не убивал его.
— Где ты в последний раз видел этот нож?
Том задумался.
— Он был в моей комнате на письменном столе, сверху, вместе с платками и каким-то мусором.
— Дик Леандро знал, где лежит нож?
— Он не мог знать. Я никогда не показывал ему. Кроме того, он никогда не входил в мою комнату.
— А твоя мать… Эллен Хиллман знала, где нож?
— Думаю, да. Она всегда входила в мою комнату и проверяла мои вещи.
— Это правда, — вставила миссис Перес.
Я подарил ей взгляд, который прекратил все дальнейшие комментарии.
— Я знаю, что в то самое воскресное утро она, как обычно, вошла к тебе в комнату, и ты стал угрожать ей отцовским револьвером.
Миссис Перес опять издала взрывной звук, означавший, очевидно, крайнюю степень негодования. Том внимательно разглядывал стенку за моей спиной, будто там кто-то стоял.
— Они таки рассказали вам эту историю?
— Это неправда! — не выдержала миссис Перес. — Я слышала ее пронзительный крик, потом она сбежала вниз по лестнице, схватила револьвер, лежащий на столе в библиотеке, и с ним в руках вбежала к Тому в комнату.
— Почему вы не остановили ее?
— Я испугалась, — сказала она. И потом, подъехал мистер Хиллман, я услышала шум его машины. Я выскочила и сказала ему, что происходит. И вообще, что я могла сделать, если Перес уехал в Мексику?
— Это не имеет значения, — сказал Том. — Ведь все равно ничего не случилось. Я забрал у нее револьвер.
— Она хотела застрелить тебя?
— Сказала, что застрелит, если я не возьму обратно свои слова, которые я сказал ей перед этим.
— А что ты сказал?
— Что мне будет много лучше, если я останусь жить в мотеле с моими настоящими родителями, чем с ней в этом доме. Она вся вспыхнула, побежала вниз и схватила револьвер.
— Почему ты не сказал об этом отцу?
— Он мне не отец.
Я не спорил. Отцовство определяется не только генами.
— Почему же ты все-таки не рассказал ему? Возможно, это многое бы изменило.
Он сделал неопределенный жест рукой.
— Это не принесло бы никакой пользы. Он бы не поверил ни одному моему слову. Во всяком случае, она совершенно свела меня с ума своей постоянной ложью о том, кто я. Я вырвал у нее револьвер и приставил ей к виску.
— И хотел убить ее?
Он кивнул. Было такое ощущение, будто его шея не может выдержать тяжести головы. Миссис Перес под Тем предлогом, что ей надо выйти из кухни, подошла к нему и положила на секунду руку на плечо. Этот жест словно оказался сигналом. У входной двери позвонили.
В страшном нетерпении я отправился туда. Мистер Хиллман впустил Дика Леандро. Прошедшая неделя тяжело отразилась на внешнем виде этого парня: лицо его осунулось, а кожа приобрела желтоватый оттенок.
Он посмотрел на меня мутным взглядом и сразу обратился к Хиллману:
— Могу я поговорить с вами наедине, шкипер? Это очень важно.
Он почти стучал зубами.
На пороге гостиной показалась Эллен.
— Неужели это настолько важно, что вы забыли о вежливости, Дик?
Я весь вечер сидела одна. Или мне это только показалось?
— Мы присоединимся к тебе попозже, — сказал Хиллман.
— Уже и так слишком поздно, — заметила она в раздражении.
Тусклый взгляд Леандро перебегал с одного на другую, как у зрителя, наблюдавшего игру в теннис и поставившего на одного из игроков все, что у него было.
— Если ты не будешь ласков со мной, — проговорила она почти нежно, — то и я не буду с тобой ласкова.
— Это меня не в-волнует.
В его голосе слышался скрытый вызов.
— Воля твоя.
Повернувшись к нам спиной, она прошествовала в гостиную.
— Мы не можем больше терять времени, — обратился я к Дику Леандро. — Вы вчера вечером возили куда-нибудь миссис Хиллман?
Он отвернулся от меня и, почти прильнув к уху Хиллмана, сказал как можно тише:
— Мне очень надо поговорить с вами наедине. Произошло нечто такое, о чем вы даже не подозреваете.
— Может быть, пойдем в библиотеку? — предложил ему Хиллман.
— Если вы разрешите, я продолжу, — снова вмешался я. — Мы ведь можем так же хорошо поговорить и здесь. Я не хотел бы слишком далеко удаляться от миссис Хиллман.
Молодой человек повернулся и посмотрел на меня как потерянный, но в то же время и с облегчением. Он понял, что я знал.
Я подумал, что Хиллман тоже знает. На это указывало предложение, сделанное им Сюзанне, а его признание, что он настоящий отец Тома, объяснило мне мотивы. Хиллман прислонился к стене около дверей, крупный и загадочный, как статуя, полузакрыл глаза и приготовился слушать.
— Ты возил ее к отелю «Барселона», Дик? — спросил я.
— Да, сэр. — Он стоял, высоко подняв одно плечо и наклонив голову к другому, будто собирался что-то писать. — Но я понятия не имел, что у нее в голове. Я и сейчас не знаю.
— Кое-что ты, наверное, знаешь. Иначе к чему вся эта таинственность?
— Она сказала, что я должен взять на время машину, что они позвонили и требуют еще денег, а шкипера сейчас нет, так что деньги придется отвезти нам. Мы должны держать все в тайне от полиции, а после она сказала, что я не должен вообще никому ничего рассказывать.
— И ты поверил тому, что она сказала?
— К-к-конечно.
— Когда ты начал сомневаться?
— Ну, я никак не мог понять, где она держала всю наличность. Она говорила, что в своей корзинке, она несла с собой большую корзинку для вязанья, но не похоже было, чтобы там лежали деньги. Я не видел никаких денег.
— А что ты видел?
— Я вообще ничего не видел. — Волосы упали ему на лоб и лезли в глаза. — То есть я хочу сказать, что видел этого человека, этого челов-в-века, когда он вышел из гостиницы, потом они обошли ее, исчезли из виду, и я услышал крик.
Он держал себя рукой за горло.
— Что ты сделал?
— Я остался в машине. Она велела мне, чтобы я оставался в машине. Когда она вернулась, то сказала, что это кричала птица.
— И ты поверил ей?
— Я не очень разбираюсь в птицах, ведь правда, шкипер?
Вдруг с порога комнаты раздался пронзительный голос Эллен:
— Так о чем все-таки ты разговариваешь с этими мужчинами?
Я направился к ней.
— О вас. И о птице, которую вы слышали вчера вечером в саду около гостиницы. Что же это была за птица?
Рука ее взлетела вверх и прижалась к губам.
— Она, по-моему, походила на человека. Не очень приятного, но все-таки человека, — предположил я.
Она дышала с трудом, хватая открытым ртом воздух.
— Он был подонком или дьяволом!
— Потому что он хотел денег?
— Это должно было продолжаться и продолжаться. Я… мне пришлось покончить с ним. — Она вся дрожала, но громадным усилием воли ей удалось заставить себя успокоиться. — Кстати, о деньгах. Я могу позаботиться и о вас. Я уверена, что полиция поняла бы меня, поскольку совершенно не надо связывать меня с этим… этим… — Она никак не могла подобрать слова. — Я могу позаботиться и о вас и о Дике.
— Сколько вы обещаете?
Она взглянула на меня с таким превосходством, на которое люди получают право только при соответствующем происхождении.
— Пройдемте в гостиную, — сказала она, — там все и обсудим.
Мы все трое последовали за ней в комнату, она села на диванчик, а мы встали вокруг нее. Хиллман с любопытством поглядывал на меня. Он был тих, задумчив и мягок, словно из него вынули стержень, но чувствовалось, что в голове у него продолжала тикать счетная машинка. У Дика Леандро в глазах появились признаки жизни. Возможно, он все еще воображал, что где-то, как-то, когда-то, но деньги Хиллмана все же не проплывут мимо него.
— Так сколько? — спросил я ее.
— Двадцать пять тысяч, — сказала она.
— Это лучше, чем нож между ребер. Вы имеете в виду двадцать пять тысяч всего или двадцать пять тысяч за каждое убийство?
— За каждое убийство? Как вас понимать?
— Их было два, совершенных одним и тем же ножом и почти наверняка одним и тем же человеком. Вами.
Жестом молоденькой испуганной актриски она отвела голову от моего указующего перста. Молоденькая актриска исполняла роль женщины в возрасте, с лицом, покрытым тонкими морщинками, и белыми прекрасными светлыми волосами, но уже потерявшими свой прежний блеск.
— Тогда пятьдесят тысяч, — сказала актриска.
— Он играет с тобой, — оборвал Хиллман. — Ты не сможешь его купить.
Она повернулась к нему:
— Мой покойный отец однажды сказал мне, что я смогу купить любого, любого и каждого. Я доказала это, купив тебя. — В голосе ее слышалось явное отвращение. — К сожалению, ты оказался плохой покупкой.
— Ты не купила меня. Тебе почти не пришлось пользоваться моими услугами.
Они с ненавистью смотрели друг другу прямо в глаза.
— Ты вынудил ее всучить мне ее незаконного ребенка?
— Я хотел сына. Но я не ожидал такого оборота событий. Так получилось.
— Так получилось, потому что ты так захотел. У тебя хватило наглости принести ее ребенка ко мне в дом, заставить выкормить и вырастить его и назвать своим. Как ты мог жить среди такой страшной фальши?
— Не стоит говорить о фальши. Нам, видимо, лучше не касаться этого вопроса.
— Жеребец, — сказала она. — Развратник.
В соседней комнате послышалось какое-то движение. Вглядевшись в темноту, я рассмотрел Тома, сидевшего на вертящемся стуле рядом с фортепиано. Закрывать дверь было поздно: он наверняка уже все слышал.
Хиллман проговорил с удивительным спокойствием:
— Я никогда не понимал твоего пуританского образа мыслей, Эллен. Ты все время думала, что самая безобидная шутка в постели — это смертный грех, более тяжкий, чем убийство. Господи, я вспоминаю нашу первую брачную ночь. Тебе, должно быть, казалось, что я убиваю тебя.
— Было бы лучше, если бы ты действительно меня убил.
— Я тоже почти хочу этого. Ты убила Кэрол, это правда, Элли?
— Конечно. Это я убила ее. Она позвонила мне в понедельник утром, после того как ты ушел. Том дал ей телефон. Я подняла трубку в его комнате, и она мне все выложила. Она сказала, что разгадала планы своего мужа и боится, что он будет жестоко обращаться с Томом, потому что Том — не его сын. Я уверена — это был только благопристойный предлог, чтобы всадить в меня нож.
— Какой нож? — спросил я.
— Неплохое я подобрала сравнение, а? Я хотела сказать, что она одержала надо мной полную победу, в один миг отняв у меня весь смысл моего существования.
— Я думаю, она просто пыталась спасти своего сына.
— Ее сына, ее, а не моего! Ее и Ральфа. Вот в чем была суть! Неужели вы не понимаете этого? Я чувствовала, что она убила меня. Я оказалась всего лишь бесплотным привидением в этом мире, мою жизнь теперь можно было выбросить на свалку вместе с другим никому не нужным хламом. Шел дождь, и я, когда шла от того места, где оставила «кадиллак», чувствовала себя настолько бесплотной, что дождь, казалось, легко проходил сквозь меня.
Наверное, муж застал ее, когда она звонила мне. Он приволок ее в коттедж, где они жили, избил и бросил без сознания на полу. Убить ее было легко. Очень легко. Нож вошел в нее как в масло и так же легко вышел. Я даже не представляла себе, как это будет легко.
— Но во второй раз было уже не так просто, — сказал я. — Нож застрял в ребрах. Я сам пытался вытащить его оттуда и не смог.
— Да, — сказала она высоким голосом, в котором прозвучала какая-то детская обида. Эта маленькая актриска, скрывающаяся за морщинами, жаловалась на жестокий мир, где вещи не слушаются ее, а люди не покупаются.
— Что заставило вас убить его? — спросил я, хотя об ответе догадывался.
— Он начал подозревать, что именно я убила Кэрол. Тогда он, воспользовавшись телефоном Тома, позвонил мне, предъявил свои обвинения и стал угрожать. Конечно, он требовал денег.
Она проговорила это так, словно наличие денег давало ей право осуждать людей, которые нуждались в них.
— Это наверняка продолжалось и продолжалось бы.
Из темноты вышел Том. Он смущенно посмотрел на всех нас, но я заметил в его взгляде нечто другое — сожаление.
Мальчик сказал Хиллману:
— Почему ты не говорил мне? Все могло быть совсем по-другому.
— И еще будет, — сказал Хиллман с наигранным оптимизмом. — А, сын?
Хиллман протянул Тому руку и пошел к нему, но мальчик, не позволив себя обнять, повернулся и вышел из комнаты. Нетвердыми шагами Хиллман последовал за ним. Я слышал, как они поднимались по лестнице, впереди Том, несколькими ступенями ниже — Хиллман.
Неуверенно, словно освобождаясь от невидимого рабства, покинул свое место и Дик. Он вошел в нишу, и я услышал, как он наливает себе виски.
Эллен Хиллман все еще думала о деньгах.
— Ну так как же, мистер Арчер? Можно купить вас?
Лицо ее оставалось совершенно спокойным. Вместе с Хиллманом ушел и гнев.
— Меня нельзя купить даже за все, что вы можете предложить.
— Тогда скажите, есть ли у вас хоть капля сострадания ко мне?
— Сострадания во мне вообще не так уж и много.
— Я не прошу ничего особенного. Только разрешите мне провести еще одну ночь в моем доме.
— Что это вам даст?
— Очень много. Буду откровенна с вами. Я довольно долго собирала снотворные таблетки…
— Как долго?
— Почти год. Я была в отчаянии, что…
— Вы могли бы воспользоваться ими и раньше.
— Вы имеете в виду — до всего этого?
Волнообразным движением руки она обвела гостиную с таким видом, словно это была сцена, на которой только что разыграли трагедию, и теперь она усеяна трупами.
— До всего этого, — повторил я.
— Но я не могла умереть не зная. Я знала, что моя жизнь была пуста и бессмысленна. Я должна была найти причину.
— А сейчас она полна и обрела смысл?
— Сейчас переполнена, — ответила она. — Послушайте, Арчер. Я ведь была искренна с вами сегодня. Неужели вы не дадите мне в благодарность за это последний шанс? Время, чтобы принять таблетки. Я прошу.
— Нет.
— Ведь вы мне кое-чем обязаны. Я помогла вам сегодня днем настолько, насколько у меня хватило смелости.
— Вы даже не пытались помочь мне, миссис Хиллман. Вы сообщили мне лишь то, что я уже знал или к чему я был уже близок. Вы сообщили мне об усыновлении Тома, но таким образом, чтобы это могло скрыть то, что он настоящий сын вашего мужа. Вы дали мне и ложную информацию о стерильности вашего мужа. Это понадобилось вам для того, чтобы скрыть мотивы убийства вами Кэрол Харлей.
— Боюсь, ваши рассуждения слишком тонки для меня.
— Едва ли. Не скромничайте. Вы достаточно тонкая женщина.
— Я — тонкая? Я дура! Набитая дура! Люди на улицах, любой подонок знал о моей жизни гораздо больше, чем я сама… — Она прервала себя. — Так вы поможете мне?
— Нет, не могу. Извините. Полиция уже выехала сюда.
Она оценивающе посмотрела на меня.
— Этого времени мне хватило бы, чтобы воспользоваться револьвером.
— Нет.
— Вы тяжелый человек.
— Это не я, миссис Хиллман. Это наша действительность такова.
И тут подъехала машина шерифа. Я услышал шум двигателя, поднялся и направился к дверям, ведущим в гостиную, чтобы пригласить Бастиана. За спиной у меня глубоко вздохнула Эллен. Это был тяжелый вздох человека, который остался совершенно один. Затем она взяла из корзины вязальные спицы и вонзила их себе в грудь. До того как я успел подскочить к ней, она ударила себя еще несколько раз.
К середине следующего дня она добилась того, чего так страстно хотела: она скончалась.
