Глава 6

Ни шагов, ни даже малейшего шума за дверью я так и не услышал, но тем не менее она вскоре приоткрылась, и в узкой щели показалось темное морщинистое лицо седовласого коротышки. Его глаза настороженно поглядывали на меня. Нижняя губа у старика отвисала на полдюйма, оголяя при этом ряд потемневших зубов.

— Хэлло, — сказал я ему. — Мой приятель дал ваш адрес. Хм... По-английски говорите? Habia ingles?

Старик помотал головой, но внутрь пройти меня не пригласил. Я взглянул на свои часы: было немногим больше половины десятого, а Санчес предупредил, что бордель сегодня закрывается в десять. Так что обслужить еще одного клиента у них время было. Ну и клиент, подумал я, и издал нечто вроде стона. Любым способом я должен был проникнуть в этот публичный дом. Я зловеще улыбнулся походившему на евнуха старику. А может быть, он и был евнухом?

— Как насчет девочек? — спросил я. — Muchachas, muchachitas. Жен-щи-ны.

Коротышка втянул в рот нижнюю губу, пососал ее, затем отпустил и выжидающе уставился на меня. Я вытащил из кармана бумажник. Теперь старик внимательно следил за каждым моим движением. Получив десять песо, он, рьяно закивав, наконец-то пригласил меня войти. Итак, я оказался внутри.

Интерьер борделя был выполнен в испанском стиле: половину холла до самых плинтусов устилал толстый ковер, а две его стены украшали яркие гобелены. На второй этаж вела мраморная лестница с изогнутым маршем с литыми чугунными перилами. Старик знаком дал понять, чтобы я подождал, и скрылся за дверью справа. Я огляделся, стараясь запомнить планировку холла. В голову полезли тревожные мысли о докторе Баффингтоне и его дочери, но тут в двери, за которой исчез «евнух», показалась высокая, убеленная сединами женщина и поманила меня рукой.

Я подошел к ней, мы немного поболтали по-испански. В основном, конечно, говорила она. Среди множества незнакомых слов я сначала уловил «cien pessos» и протянул ей сотенный банкнот. Затем я услышал, как она произнесла «a las dies», и, поняв это как «десять часов», то есть время, до которого могу оставаться в бор деле, с готовностью ответил:

— Si.

Женщина улыбнулась и удалилась. Не прошло и тридцати секунд, как в холле появилась девушка лет двадцати, крошечная, с миловидным личиком. Не иначе как моя, подумал я. Ростом она была чуть более пяти футов, то есть по меньшей мере на целый фут ниже меня. Несмотря на округлую, словно дорога в Акапулько, рельефность ее фигуры, пышечкой ее нельзя было назвать, однако в Штатах работу манекенщицы она никогда бы не получила. Но это меня, естественно, в данный момент мало тревожило. Атласный халат зеленого цвета плотно облегал ее фигуру, на ногах — туфли-лодочки на высоких каблуках. У нее были, как у большинства мексиканок, густые черные волосы и карие жгучие глаза.

Мило улыбаясь и тихо воркуя, девушка подошла ко мне, взяла меня за руки и потянула за собой в боковую дверь. Пройдя по длинному узкому коридору, мы вошли в небольшую комнатку, на полу которой лежал зеленый ковер, а на окнах висели шторы того же цвета. Здесь стояли туалетный столик, заваленный женской одеждой, стул и конечно же кровать.

Девушка, глядя мне в глаза и очаровательно улыбаясь, продолжала нежно лепетать, но о чем — я мог только догадываться. Затем, положив руки на бедра, она, изобразив на лице удивление, сделала круглые глаза и укоризненно закачала головой. В эту минуту она была похожа на чертенка.

— Все это очень мило, дорогуша, но из всего, что ты сказала, я ни хрена не понял. Не хотелось бы тебе говорить, но я здесь совсем не для того, о чем ты подумала. Просто мне надо несколько минут побыть в этом доме. Поняла?

Проститутка широко раскрыла рот и захлопала ресницами.

— Es un norteamericano turisto, no? — удивилась она.

На этот раз моего более чем скудного испанского хватило, чтобы понять, что девушка спросила, не американский ли я турист.

— Si, — подтвердил я.

Девушка хлопнула в ладоши и лукаво подмигнула. Пока я старался подобрать нужные мне испанские слова, она тем временем оказалась возле кровати. Я мучался, пытаясь вспомнить, как будет по-испански «фильм» или хотя бы «кино». Когда, как мне показалось, удалось наконец это вспомнить, я подошел к девушке.

Она тотчас сняла с себя зеленый халат и осталась в белых трусиках, лифчике и туфлях на высоком каблуке. Заложив руки за спину, она выжидающе смотрела на меня.

— О Боже! Нет-нет. Momentito, минуточку, — взмолился я и выставил ладонь вперед, повторив жест, которым «евнух» на входе просил меня подождать.

Девушка сначала замерла, потом опустила руки и подошла ко мне ближе.

Я замотал головой, а она, глядя мне в глаза, несколько раз повела головой из стороны в сторону. Издавая негромкие гортанные звуки, похожие на воркованье голубки, девушка широко раскинула руки, видимо приглашая меня в свои объятия.

— О нет же! — воскликнул я. — Ты меня не поняла. Послушай же.

Она хихикнула, так и не понимая, что вовсе не плотские вожделения привели меня в публичный дом.

— Я не хочу... То есть уо no deseo... — начал я и замолк, потому как почувствовал, что весь мой небогатый запас испанских слов на этом иссяк. — Por favor, — наконец-то пришло мне в голову. — Yo deseo...

Проститутка тотчас понимающе закивала, подмигнула и сняла лифчик.

— О, черт, — с досадой произнес я и, замотав головой, вытянул вперед руки, отгораживаясь от нее ладонями. — Ты не поняла, no comprende! Оставайся на месте!

Мое поведение, которое она расценивала как своего рода игру, ее явно забавляло. Девушка перевела взгляд на выставленные перед ней ладони и шагнула мне навстречу.

— Дорогая, — взмолился я, — querida. Пожалуйста, por favor, я не могу... О Боже... Кино, кино...

Она засмеялась и сняла трусики.

— Да не это же, не это, — запротестовал я. — Кино, peliculas. Хочу посмотреть peliculas!

Я почувствовал, как во мне начала закипать злость.

— Peliculas? — удивленно переспросила девушка. — Peliculas? Peliculas!

— Si. Los cines. Фильмы. Ки-но-филь-мы, — чеканя каждый слог, произнес я и, имитируя работу кинокамеры, поднес сжатую в кулак кисть руки к левому глазу и зажужжал.

Проститутка снова захлопала в ладоши, радостно при этом взвизгнула и, пританцовывая, плавно закружилась по комнате. Я, окончательно озверев, схватил ее обеими руками и швырнул на кровать.

Как сделать так, чтобы она поняла, что от нее требуется, подумал я и посмотрел на часы. Было уже без пятнадцати десять. Времени до закрытия борделя оставалось совсем немного. Я присел на кровать рядом с девушкой и погрозил ей пальцем. Она фыркнула и тоже погрозила мне своим маленьким пальчиком.

— Peliculas, cines, — теряя самообладание, медленно произнес я. — В этом доме, en esta casa. В какой комнате смотрят фильмы? En cual cuatro? В какой cuatro?

— Cuatro? — удивленно заморгав, переспросила она и, подняв руку, показала четыре пальца. — Cuatro?

— Черт возьми, да не четыре, я ошибся. Я имел в виду cuarto. Комната. Поняла? О Боже праведный! Так в какой из комнат крутят эти проклятые фильмы?

У меня от злости перехватило дыхание, и я, чтобы хоть как-то успокоиться, начал считать до десяти. Но и это не помогло, и мне пришлось повторить счет. Я уже был готов выплеснуть на нее весь запас иностранных слов, которые только знал, но тут проститутка, кажется, поняла, что я от нее хочу, и надула губки.

— Si, cines, — произнесла она.

— Да-да. Кино, — подтвердил я.

Она поднялась с кровати и не спеша направилась к двери. В этот момент я чуть было не вскрикнул от радости и кинулся вслед за ней. Пройдя по коридору, мы вернулись в холл, тот самый, в котором я ее впервые увидел. Девушка, поднявшись на несколько ступенек по мраморной лестнице, остановилась и вопросительно посмотрела на меня. По лестнице я взлетел, словно на крыльях, и, взяв девушку за руку, стал подниматься с ней на второй этаж.

— Тебе не холодно босой идти по мраморным ступеням? — спросил я, чтобы прервать наше затянувшееся молчание.

Она не ответила. Поднявшись на этаж, мы миновали еще один холл и подошли к двери.

Проститутка указала на нее пальцем и произнесла:

— Alia. A las diez у quince.

Последние слова означали, что показ фильмов начнется в десять пятнадцать. Я попробовал открыть дверь, но она не поддалась. Эта чертова комната была конечно же на замке. Взяв девушку за плечи, я развернул ее спиной, чтобы она не видела, как я буду смотреть в замочную скважину. В публичном доме не полагается подглядывать. Это всегда вызывает смех у его обитателей.

Однако многого увидеть сквозь замочную скважину мне не удалось: только черный ковер на полу, краешек очень низкой кушетки и два больших распахнутых окна, на которые я, будучи еще на улице, обратил внимание. Людей за закрытой дверью, судя по всему, не было. Мне удалось на пальцах объяснить стоявшей рядом голой девушке, что мне нужен ключ. Та в ответ кивнула и сказала, что он в ее cuarto. Как я предположил, ключ от ее комнаты подходил и к этой двери.

Удостоверившись, что она правильно поняла, что от нее требуется, я протянул ей сто песо. Проститутка посмотрела на банкнот, быстро взяла его и зажала в кулачке, другого места, где спрятать деньги, у нее не было. Я приложил палец к губам и прошептал:

— Ш-ш-ш...

В ответ девушка издала такой же звук, улыбнулась и на цыпочках зашагала по коридору. На пути к мраморной лестнице она с заговорщическим видом оглядывалась на меня, многозначительно кивала и тихо хихикала. Проститутка скрылась, а я остался ждать ее у просмотровой комнаты, готовый в случае необходимости изобразить из себя клиента борделя. Правда, большого труда для меня это не составило бы. Вскоре девушка принесла ключ, и я, открыв им заветную комнату, вновь приложил палец к губам и произнес:

— Ш-ш-ш...

Мне очень не хотелось, чтобы моя несостоявшаяся партнерша по сексу кому-то сообщила о чудаковатом клиенте, который отказался от ее услуг и захотел посмотреть порнофильм. Проститутка засмеялась и в ответ тоже произнесла:

— Ш-ш-ш...

— Gracias. Mil gracias, — поблагодарил я ее.

— Por nada, — ответила она, что означало «не стоит».

Мексиканцы почти всегда так отвечают, когда благодаришь их за действительно ценную услугу. Без туфель на высоких каблуках девушка казалась совсем крошечной.

— Es todo? Nada mas? — вопросительно поглядывая на меня, произнесла она.

— Больше ничего, дорогая, — покачав головой, ответил я.

Малышка серьезными глазами посмотрела на меня, затем отвернулась и направилась к лестнице. Мне показалось, что она была немного обижена.

— Momentito, guerida, — окликнул я ее.

Девушка остановилась, а затем обернулась.

— Ты, правда, все равно ничего не поймешь, но мне хотелось бы извиниться перед тобой за то, что не воспользовался твоими услугами. Понимаешь, по-другому поступить я не могу. А ты в самом деле очень миленькая крошка, — стараясь утешить ее, сказал я. — А я — loco. Самый обычный loco.

Она улыбнулась, кивнула и зашагала к лестнице. Я проводил ее взглядом, сожалея, что приехал в Мехико не в отпуск, а затем вошел в комнату.

Заперев на ключ дверь, я огляделся и справа от себя, рядом с зеркальной стеной, увидел кинопроектор. Тяжелые шторы из плотной черной ткани свисали с карниза и почти полностью закрывали огромные окна. Слева от меня стояла та самая кушетка, край которой я сумел разглядеть в замочную скважину. Она стояла параллельно стене, на которой висел серебристый экран. Вторая, точно такая же кушетка располагалась при входе. Стены комнаты были расписаны яркими красками. На фреске слева были изображены четверо женщин и трое мужчин, занимающихся групповым сексом. Сюжет второй фрески, справа, был более приличным. На ней темно-красного цвета рогатый сатир, похотливый мифологический персонаж, сжимал в объятиях полуобнаженную негритянку. Судя по их лицам, оба чувствовали себя на вершине блаженства. На ковре, покрывавшем пол, валялись подушки в атласных и шелковых наволочках, а также две черные, овальной формы подушечки для сидения.

Часы показывали без одной минуты десять. Я поспешил к проектору. Это был совершенно новый шестнадцатимиллиметровый звуковой аппарат фирмы «Белл энд Ховелл», 385-я модель со всеми техническими наворотами: кнопками запуска, остановки, перемотки пленки, остановки отдельных кадров. В общем, все, что надо. От проектора к наружной стене, завешенной черными шторами, тянулся толстый электрический шнур с резиновым покрытием. В проектор была уже вставлена пленка, и, чтобы посмотреть ее, нужно было только нажать кнопку включения. На столике рядом с проектором стопкой лежали три металлические кассеты с кинопленкой. Я взял верхнюю, открыл ее, и тут в коридоре послышались голоса.

В двери повернулся ключ. Я тотчас положил кинопленку на место и оглянулся в поисках укромного места, где можно было бы спрятаться. Мой взгляд остановился на черных шторах, закрывавших всю наружную стену комнаты. Не долго думая, я юркнул за правый край свисавшей до пола шторы и прижался спиной к стене. До проектора было рукой подать.

Дверь скрипнула, и в комнату кто-то вошел. Я услышал разговор двух мужчин, затем сдавленный смех. Я бросил взгляд на свои ботинки, чтобы проверить, не выглядывают ли они из-под штор. Носки ботинок вроде не выглядывали, но если те, кто вошел, повнимательнее присмотрятся к шторам, то наверняка могут заподозрить, что за ними кто-то прячется. Шнур проектора касался моих ботинок, а от моего левого плеча до зеркальной стены было не более шести дюймов. В узкую щель между краем шторы и зеркальной стеной я мог видеть только кинопроектор.

Кто-то прошел по ковру совсем рядом со мной. Я затаил дыхание и, бросив взгляд на проектор, увидел обшлаг рукава темного пиджака и мужскую руку, державшую круглую кассету, поблескивающую металлом. Еще один фильм, едва подумал я, как коробка легла поверх остальных. Прежде чем рука исчезла из моего поля зрения, я успел заметить на тыльной стороне кисти шрам.

Я выждал и слегка отодвинул штору, чтобы хоть немного расширить поле зрения: уж очень мне хотелось разглядеть этого человека. Но в этот момент в дверях появился еще один мужчина, и мне пришлось спрятать голову и замереть. Смех и голоса в комнате становились все громче, и я, осторожно переставив ноги, на несколько дюймов сместился вправо. В зазоре между шторой и стеной мне была видна узкая полоска зеркальной стены. Глядя в нее, я мог, не выдавая своего присутствия, наблюдать за тем, что в комнате происходит.

Так, в полной неподвижности, мне пришлось простоять несколько минут. В комнате собралось уже шестеро мужчин, четверо были в темных костюмах, двое — в светлых. Я пытался определить, у кого из мужчин, одетых в темный костюм, на руке шрам, но безуспешно. Зато мне удалось хорошо разглядеть лица всей мужской компании. По описанию Амадора, генерал Лопес был шестидесяти трех лет, мужественный на вид, седовласый и без усов. Распознать его среди других труда особого не составило, так как всего двое из собравшихся не имели усов, а из них один был явно моложе шестидесяти. Я начал рассматривать своего благодетеля, вызволившего меня из каталажки. Широкие густые брови, нависающие над карими глазами, суровые очертания рта и массивный квадратный подбородок говорили о крутом, властном характере генерала. Представляю, что было бы со мной, обнаружь он мое присутствие. Но на мое счастье, никто не обращал внимания на топорщащуюся штору.

В комнату вошли две девушки, на которых кроме трусиков, лифчиков и туфель на высоких каблуках ничего не было. Все оживленно заговорили, и мне ничего не оставалось, как продолжить свои наблюдения. Среди присутствующих в комнате мужчин парня с тяжелым подбородком, которого я видел на фотографиях у Амадора, ж было. Да и вряд ли ему стоило здесь появляться. Как только одна из девушек оказалась рядом с одним из мужчин, тем молодым, без усов, стройным, с пухлым чувственным ртом и длинными баками, он облапал ее руками и подтолкнул к генералу, с которым в тот момент разговаривал. Совсем без комплексов, подумал я о нем. Сказав что-то девушке, он похлопал ее по заднице и ущипнул за щечку. Проститутка взвизгнула и шарахнулась в сторону. Мужчины громко захохотали, а она, потирая щеку, с обиженным видом отошла в сторону. Такое проявление внимания показалось слишком грубым не только мне, но и этой жрице любви.

В этот момент в комнату вошла моя несостоявшаяся партнерша, чьими услугами я так и не воспользовался. На ней по-прежнему ничего не было. Или поленилась на себя что-нибудь набросить, или просто предпочитала ходить обнаженной. Во всяком случае, такое подозрение у меня появилось еще тогда, когда мы оказались с ней в комнате на первом этаже борделя. В руках моя темноволосая малышка держала поднос со стаканами, в которых плескалось виски. Под восторженные возгласы мужчин она стала обносить их этим горячительным напитком. Неожиданно замерев, девушка вдруг обвела взглядом комнату и нахмурила свое миленькое личико. Пристально посмотрев на каждого из мужчин, малышка еще суровее сдвинула бровки. У меня засосало под ложечкой: она явно искала меня.

Продолжив обход, девушка что-то сказала. В ее фразе я уловил слово «rubio», которое уже стало для меня ненавистным. Мужчины рассмеялись, но как-то натужно, видимо не найдя в ее вопросе ничего забавного. Что ж, я также в ее вопросе ничего забавного не нашел. С двумя оставшимися на подносе стаканами она подошла к генералу Лопесу и его собеседнику, который, взяв виски, положил свободную руку ей на грудь. Проститутка понимающе покивала, точно так же, как и мне в свое время. И этот ублюдок, решив, что девушка совсем не против такого обхождения, сжал ей грудь, надо сказать, довольно по-хамски, грубо. Взвизгнув, она сжалась в комок и уронила поднос с оставшимся последним стаканом виски. Затем, покусывая от боли губы и прикрывая обеими руками грудь, проститутка выпрямилась и отошла от громко хохочущего садиста. Ему явно доставляло удовольствие причинять другим боль, и я едва удержался, чтобы не выйти из своего укрытия и не врезать мерзавцу по его детородным органам.

Генералу, судя по всему, тоже не понравилось поведение его собеседника. Он взял того за руку и что-то резко сказал ему. В ответ садист с длинными баками только пожал плечами. Моя малышка все же подошла к ним, наклонилась и, опасливо озираясь на обидчика, подобрала с пола поднос и стакан, после чего вышла. Вскоре она вернулась и принесла генералу виски. Лопес, заслонив собой девушку от своего хамоватого приятеля, принял стакан и поблагодарил ее. Может быть, он и был прожженным бабником, но его поведение мне решительно понравилось. Был ли генерал неукротимым ловеласом или нет, для меня не имело никакого значения. Легко могу себе представить, что с ним будет, если он в компании высокопоставленных лиц, которые, судя по рассказам Амадора и Санчеса, были его друзьями, вдруг увидит фильм, из-за которого мне пришлось сюда пробраться. Мне по-человечески стало жаль генерала.

Тем временем моя малышка подошла к окнам, поплотнее задернула шторы и, что-то говоря по-испански, направилась к кинопроектору. На ее упругой груди я заметил синяки, оставленные рукой мерзавца. Еще две девушки вошли в комнату, и все, расположившись на кушетках и валявшихся на полу подушках, приготовились смотреть фильмы. Моя голая подружка, включив проектор, подошла к стене и выключила верхнее освещение. Стало темно. Теперь единственным источником света в комнате был яркий лучик кинопроектора. Чуть слышно жужжа, механизм протяжки привел в движение кинопленку, и на экране появились первые кадры.

Зная наверняка, что останусь незамеченным, я отодвинул от лица штору и впился глазами в экран. Правой ногой я нащупал розетку с воткнутой в нее вилкой, а левой — наступил на тянущийся от работающего кинопроектора провод, приготовившись тотчас обесточить его, если на экране вдруг появится графиня или хотя бы кадры, которые показывал мне Амадор. Я должен был выдернуть вилку из розетки прежде, чем генерал или кто-нибудь из компании успеет рассмотреть действующих лиц. Если раньше я больше думал о том, какую страшную роль может сыграть ролик кинопленки в судьбе бедной графини, то теперь мне не давала покоя мысль о том, какой удар получит Лопес, увидев свою обнаженную жену в объятиях любовника. Я вынул из кобуры свой кольт и замер в напряженном ожидании.

Фильм, с которого начался показ, оказался не тем, за которым я охотился, и тут я вспомнил о жестяной кассете в руке со шрамом. Похоже, эта принесенная кем-то кинопленка и была предметом моих поисков. К моему удивлению, фильм, кадры которого мелькали на экране, был отснят профессиональнее, чем я ожидал. Его незамысловатый сюжет вполне соответствовал запросам мужчин, пришедших посмотреть порнуху. Помигивающий свет луча кинопроектора, мягкое жужжание аппарата действовали завораживающе. Зрители, сидящие на кушетках и подушках, потягивали виски со льдом и чуть слышно перешептывались друг с другом. До меня долетали отдельные испанские слова, которых я, увы, не понимал.

Фильм закончился, и слева от меня кто-то зашевелился. Это оказалась моя малышка, которая, словно тень, отделившись от стены, подошла к проектору. В его мерцающем свете обнаженное тело девушки отливало неоном. Она со знанием дела нажала на нужную кнопку и, когда кинопленка перемоталась на пустую бобину, сняла ее и вставила в проектор фильм из кассеты, которая лежала поверх остальных. Затем малышка запустила аппарат и отошла к стене. Крепко сжав в руке револьвер, я ощутил сухость в горле и, как только замелькали первые кадры, впился глазами в экран.