Глава 16
Дейв Кэссиди начал улыбаться, но улыбка застряла на половине, как будто ему на рот накинули невидимый крючок.
— Вы серьезно? — наконец осведомился он.
— Эровит в высшей степени ценный продукт, Дейв. По крайней мере, если его разрешат продавать свободно. Поэтому каждый, кто добудет формулу, сможет извлечь колоссальную прибыль. Вот вам и мотив для похищения и даже убийства.
— Не вполне вас понимаю.
— До сегодняшнего утра я думал, что вы знаете формулу. Но теперь мне известно, что целиком ее знают только Бруно и его дочь, а вы знакомы только с основным составом — без добавок Бруно.
Кэссиди, казалось, расслабился и «снял улыбку с крючка»:
— Понятно. Очевидно, док наговорил вам о всяких тайных ингредиентах, добавленных прямо на заводе? Я кивнул. Кэссиди откинулся назад, забросив ноги на стол.
— Я давно знаю дока, — все еще улыбаясь, продолжал он, — и понимаю его лучше вас, Скотт. Но вы достаточно с ним пообщались, чтобы понять, что он... о'кей, если я скажу «эксцентричный»?
— Для меня о'кей.
— Ну, прежде всего, док человек высокой порядочности — честный, надежный и так далее. Он может возражать против законов, правил, некоторых предписаний ПЛА, но не станет их нарушать. Иными словами, он не станет представлять в ПЛА одну формулу, а потом производить и продавать продукт по другой.
— Бруно говорил мне, что он всегда что-то добавляет и что точный состав известен только ему и Дру.
— Еще бы. Мне он говорил то же самое. Док хочет, чтобы мы думали, будто он подливает в состав какой-то редкостный эликсир и таким образом делает из формулы тайну. Быть может, док пытается уберечь нас от искушения, а возможно, он в самом деле не доверяет никому — даже мне. — Дейв вынул из кармана трубку и протянул руку к круглой банке с табаком. — Разумеется, док и Дру знают полную формулу эровита. Но ее знаю и я, и Пищевая и лекарственная администрация, в которой служит немало людей.
— Вы имеете в виду, что Бруно ничего не добавлял к...
Дейв махнул рукой и усмехнулся:
— Нет, он добавлял по галлону темно-коричневой жидкости в каждый бак на заводе, где хранилась жидкость такого же цвета. Обычно он делал это ночью, когда кроме него и меня там никого не было. Но, по-моему, он просто добавлял эровит к эровиту. А может, черную патоку в дистиллированной воде. Если доку нравится считать, будто я верю, что он проделывает какие-то чудеса алхимии, то мне какая разница?
— Вы можете это доказать? Дейв нахмурился:
— Не понимаю.
— Вы можете доказать, что жидкость, которую Бруно добавлял в баки, ничем не отличалась от их содержимого?
Дейв задумчиво пожевал нижнюю губу, потом покачал головой:
— Пожалуй, нет. Во всяком случае, не сразу. Никогда не думал, что мне это понадобится. Я усмехнулся:
— Я не говорю, что вы должны это делать, Дейв. Но вы смогли бы это доказать в случае необходимости?
— Возможно, если бы я проделал один чертовски сложный анализ... — Он посмотрел на меня. — Может, да, а может, и нет. Некоторые из ингредиентов эровита представляют собой гомеопатические средства, биохимические субстанции, клеточные соли. Если в них что-то есть, мы не можем определить, что именно и в каком количестве. Во всяком случае, с оборудованием, доступным нам сегодня.
— Что вы имеете в виду, говоря, «если в них что-то есть»?
— Ну, возьмем гомеопатическую субстанцию — гиперикум, арнику, любое животное, растительное или минеральное вещество, используемое в гомеопатии. Сила его действия характеризуется числом и буквой — X, С или М. Например, Aurum metallicum IX — кстати, это металлическое золото — означает, что одна частица золота тщательно смешана, растерта в порошок или, как говорят гомеопаты, разбавлена девятью частицами молочного сахара, таким образом возникает соотношение один к десяти. Возьмем одну частицу этого Aurum metallicum IX и смешаем ее еще с девятью частицами молочного сахара, тогда мы получим Aurum metallicum 2Х, а это, не забывайте, не один к двадцати, а один к ста. Сделаем это снова и получим 3Х — один к тысяче. Таким образом, Aurum metallicum 6X — это одна частица золота на миллион частиц молочного сахара, а 12Х — одна на триллион. Когда вы дойдете до 40Х или 60Х, то получите то, что врачи называют «серединой нуля» или «коротким концом ничего». Дойдя до 100Х, вы заменяете его на 1C — это одно и то же. 10С или 50С воспринимаются уже с трудом. Ну а когда вы добираетесь до М, то это уже только для любителей теоретизировать насчет бесконечно малых величин.
— Похоже, для них великоваты даже молекулы и атомы.
Дейв кивнул.
— Вы попали в точку.
— Но что толку в лекарстве, где практически ничего нет?
— Именно этот вопрос задают гомеопатии современные медицина и наука. Практически гомеопаты утверждают, что чем меньше материальной субстанции присутствует в лекарстве, тем больше оно эффективно.
— Вы что, Дейв, подшучиваете надо мной? Он улыбнулся:
— Не совсем. Существует много доказательств, поддерживающих заявления гомеопатов, но вы не найдете их в медицинских журналах. Я ведь говорил о материальной субстанции, Скотт. По мнению гомеопатов, в процессе разбавления сама сущность или вибрация вещества — его дух, как сказал бы док Бруно, — передается его носителю. И, снова цитируя дока, так как наука еще не в состоянии взвесить и измерить душу человека, не удивительно, что она не может открыть дух или сущность гомеопатических лекарственных средств.
Беседа стала для меня чересчур отвлеченной.
— О'кей. Возможно, Бруно добавляет эровит к эровиту. Но если он добавил бы туда какую-нибудь «середину нуля», это изменило бы формулу, по крайней мере, заставило бы Бруно считать ее измененной?
— Доктор, безусловно, счел бы формулу измененной, и, говоря откровенно, я бы с ним согласился, даже если бы химический анализ не показал никаких отличий. — Дейв сделал паузу. — С точки зрения ПЛА, — если, скажем, некоторое количество высокоэффективного гомеопатического вещества было растворено в дистиллированной воде — оснований для беспокойства не было бы, так как анализ показал бы только воду и молочный сахар. Но не думаю, что док пошел бы даже на это. Он бы счел такой поступок бесчестным.
— О'кей, вы знаете его лучше, чем я. — Увидев, что Дейв слегка нахмурился, я спросил:
— Что-нибудь не так?
— Нет, просто вы заставили меня задуматься. Надеюсь, он не добавил в баки растертые в порошок слоновьи яички.
— А это помогло бы?
— Понятия не имею, — ответил Дейв. — Уверен, что не помогло бы слонам.
На несколько секунд воцарилось молчание. Наконец Кэссиди начал набивать трубку и спросил:
— Мои необычайно толковые замечания смогли переместить меня с первого номера в вашем списке подозреваемых?
— Вы никогда не занимали первый номер. А теперь я переместил вас на самое дно.
— Отлично. Есть еще какие-нибудь новости, Скотт?
— После того как мы с вами расстались и я отвез Бруно домой, мне пришлось отправиться в полицейское управление Лос-Анджелеса и сообщить все, что я знал. Потом полиция беседовала с Бруно, думаю, они добрались и до вас.
Кэссиди кивнул:
— Да, но к тому времени они уже, очевидно, поговорили с доком и, конечно, располагали вашим показаниями. Поэтому я был всего лишь одной проверкой. Два детектива провели здесь около получаса. Это произошло после того, как док звонил мне, тогда вы были рядом с ним, верно?
— Да, я был с доком и Дру в ее квартире.
— Он рассказал мне, что полиция не обнаружила в доме трупов. Это меня потрясло — вы ведь понимаете, что, если бы мы вовремя оттуда не убрались, эти парни могли бы застать нас там.
Я кивнул:
— Да, мы с ними едва не столкнулись.
— Странно, что полицейские даже не сказали мне об этом прошлой ночью. Вы уверены, что трупы в самом деле исчезли?
— Уверен. Но полиция обычно не говорит больше того, что считает необходимым. Поэтому вы, вероятно, не знаете и того, что трупы обнаружили сегодня утром.
Дейв уставился на меня:
— Обнаружили? Тогда какого черта никто мне об этом не сообщил?
— Я сообщаю вам сейчас, Дейв. Его напряженное лицо медленно расслабилось, и он улыбнулся:
— Я имел в виду не вас, Скотт, а копов. Где же они их нашли? Полиции удалось опознать этого коренастого ублюдка? Или выяснить, какую дрянь они ввели Стрэнгу?
— Насчет Стрэнга им еще ничего не известно, но парень, которого я застрелил, был местным уголовником по кличке Монах Коуди. Когда я говорил с Сэмсоном, они еще не установили его связь с двумя другими бандитами.
Кэссиди набил табаком чашечку трубки, закрыл банку и отодвинул ее на край стола.
— Ну, это может оказаться полезным. Если полиция знает, кто был один из них, они смогут добраться и до остальных. Надеюсь, они быстро это проделают. — Он облизнул губы. — Прошлой ночью я впервые увидел, как люди умирают. До этого я видел мертвецов только на похоронах... У вас есть еще сюрпризы?
Я сообщил о своей догадке, что возле церкви стреляли в Реджину Уинсом.
— Чушь какая-то! — Дейв покачал головой и вынул из кармана пиджака зажигалку. — Хотя, возможно, не такая уж чушь. Если выстрелы предназначались девушке, понятно, почему пули не задели Лемминга. Правда, не исключено, что просто паршивые стрелки...
— Не блестящие. К счастью. Совсем недавно они выпустили несколько пуль в меня.
Дейв высек огонь и начал подносить зажигалку к трубке, но, услышав мои слова, защелкнул ее:
— В вас? Какого дьявола? Почему в вас? Вы не важный... я имею в виду, вы просто работали на дока и не были связаны с эровитом.
— Я знаю, что вы имеете в виду. Но, очевидно, у них были свои причины.
— Да, но если они стреляли в вас... Может, нам с доком имеет смысл некоторое время, так сказать, не высовываться?
— Возможно, это недурная идея. По крайней мере, пока все не успокоится. Прошлой ночью, Дейв, у меня не было шанса как следует поговорить с вами. Андре Стрэнг звонил и вам, не так ли? Полагаю, он звонил из церкви?
— Да, из своего офиса, рядом с кабинетом Лемминга, — в задней части церкви находятся несколько офисов. Стрэнг сказал, чтобы я приехал в церковь, — он не объяснил зачем, только подчеркнул, что это очень важно. Ну, теперь мы знаем причину.
— В какое время он вам звонил?
— Точно не помню. — Дейв помедлил. — Думаю, незадолго до семи. Может быть, без пяти семь. Служба еще не началась.
— Вы прибыли туда задолго до Бруно?
— Минут за пять — десять до того, как туда подъехал док. Андре встретил меня у церкви, сказал, что док уже едет и что мы должны его подождать. Остальное вы знаете.
Это было примерно все, что я хотел выяснить. Дейв наконец закурил свою трубку и предложил:
— Пойдем в гостиную. Вся компания уже там — я имею в виду «Граждан ЗА». Хотите с ними познакомиться?
— Конечно. Бруно немного мне о них рассказал. Они уже договорились, что будут делать сегодня?
— В общем, да. Эта группа самая большая в стране, но мы решили не устраивать никаких шумных парадов. В марше примут участие всего десять человек — между прочим, все девушки, и притом самые хорошенькие, каких нам только удалось найти. В том числе итальянка, француженка, немка и так далее — приятная, маленькая, интернациональная компания. Они должны произвести хорошее впечатление. Некоторые другие члены группы собираются пикетировать местное отделение ПЛА. Девушки пока не обсудили все детали, но у них еще остается несколько часов.
Дейв поднялся из-за стола, пару раз затянулся трубкой, потом поманил меня пальцем и повел по коридору.
Войдя в гостиную, я сразу увидел девушек, так как, услышав болтовню, смешки и повизгивания, тут же посмотрел в ту сторону и понял, что могу простить им эти звуки, неприятно действующие на мужские барабанные перепонки.
Когда Дейв описал девушек как «хорошеньких», он их явно недооценил, так как эта группа являла собой квинтэссенцию всего привлекательного, соблазнительного и сексапильного, чего только достиг женский пол с тех пор, как Ева прихорашивалась под яблоней. Казалось, что каждая из десяти обладает упомянутыми качествами в большей степени, чем остальные девять.
Мой взгляд перескакивал с блондинки, с волосами цвета дикого меда, на двух огненно-рыжих, трех шатенок, двух брюнеток с черными, как полированный уголь, локонами, и третью, с растрепанными черными волосами, похожими на полуночный шторм, и, наконец, на красавицу с длинными сверкающими платиновыми прядями, еще более светлыми, чем мои.
Все десять дам восседали на большом полукруглом диване возле низкого стола, на котором стояла ваза с розовыми и красными гвоздиками. Все, казалось, говорили одновременно, и меня интересовало, кто из них слушал. Возможно, именно это объясняло, почему некоторые детали до сих пор не были обсуждены до конца.
В комнате также присутствовало около дюжины мужчин, которые разговаривали, разбившись на группы по три-четыре человека. Дейв представил меня всем по очереди, после чего подвел к шумному дивану.
Когда мы приближались к нему, одна из рыжеволосых девушек — полногрудая, с великолепной фигурой и огромными карими глазами — произнесла достаточно громко, чтобы ее было слышно на фоне комментариев ее подруг:
— Нет-нет, Ронни, так нас даже не покажут по телевидению. А мы должны привлечь внимание, заставить их взять у нас интервью, чтобы мы могли изложить нашу позицию по...
Платиновая блондинка прервала ее, говоря, как мне показалось, со шведским акцентом (возможно, из-за ее «шведских» волос):
— Да, Дайна, мы должны рассказать им, как мы относимся к эровиту, как мы им пользуемся и как он помогает нам чувствовать и даже выглядеть лучше...
— Если бы эта дурацкая ПЛА не состояла целиком из мужчин, причем главным образом из старых и усталых, у нас не возникло бы никаких неприятностей. Там должны работать и женщины, — вмешалась черноволосая красотка лет тридцати с длинными ресницами и низким страстным голосом. — Мы должны одновременно выступить за женское равноправие...
— Вот именно! Всюду одни мужчины! — возбужденно размахивая руками, заговорила вторая рыжая. — На телевидении, в газетах, чье внимание нам нужно привлечь! А как можно привлечь внимание мужчин? Очень просто — сбросить одежду и остаться только в бикини!
— Девочки... — начал Дейв.
— Ты права, но не совсем, — отозвалась высокая и гибкая черная красавица — вернее, коричневая, так как ее гладкая кожа имела цвет шоколада «Херши», — голосом, напоминающим мягкое шуршание гусениц на персиковых листьях. — Никаких бикини. Ничего. Только то, что даровал нам Господь. Разденемся и останемся голыми. Ты хочешь привлечь их, Тереза, так мы их привлечем!
— Вот это здорово, Лула! Я с тобой! — воскликнула брюнетка с губами цвета красного перца, который сжигает внутренности от десен до мочевого пузыря. — Я сделаю это! Bueno! Мы все это сделаем! Мы все будем маршировать desnudo!
— Девочки, — снова заговорил Дейв. — Я хотел бы...
— Desnudo? — переспросила девушка ростом чуть выше пяти футов, но с количеством округлостей, вполне достаточным для шести футового роста, и с глазами, большими и темными, точно спелые сливы. — Ты имеешь в виду, Маргарита, что мы все должны маршировать обнаженными?
— Si, Ронни, desnudo! Totalmente!
— Nudo?
— Naken?
— Обнаженными?
— Nackt?
— Девочки!
Коротышка, которая обращалась к Ронни, даже не взглянула на Дейва — как, впрочем, и все остальные — и продолжала:
— Тебе легко говорить, Маргарита. Ты — нудистка. Бегаешь голышом каждый уик-энд. А как же быть со всеми нами? Мое целомудрие...
— Кроме того, нас арестуют, — присоединилась к ней блондинка с волосами цвета дикого меда и синими глазами, как море у Капри. — Мы не успеем пройти и одного квартала, как отправимся в тюрьму. Кому это надо?
— О, Сильвия! — с жаром произнесла рыжеволосая девушка с большими карими глазами. — И ты тоже, Ронни...
— Девочки!..
— Нам незачем маршировать обнаженными по Филберт-стрит, — заявила шоколадная красавица Лула, первая предложившая тотальную наготу. Ее голос звучал, как теплый туман, вытирающийся о бархатное полотенце. — Может быть, достаточно той маленькой улицы — Хевнли-Лейн. Или мы можем подождать, пока доберемся до конца...
— Девочки-и-и-и!..
— Чего вы орете, Дейв? — спросила Маргарита.
— Я бы хотел познакомить вас с моим другом — с нашим другом — Шеллом Скоттом. Он на нашей стороне и...
— Отлично, нам понадобится любая помощь.
— Так вы Шелл Скотт!
— Хэлло!
— Посмотрите на него!
Слушая эти и прочие замечания, которые я не мог расшифровать, я улыбался, говорил «хэлло», «привет», «здравствуйте» и, когда суета улеглась, был представлен по очереди всем девушкам.
Рыжеволосой, полногрудой Дайне, шоколадной Луле, маленькой, с глазами-сливами Ронни, Бритт с платиновыми волосами и шведским акцентом. Потом хорошенькой японской куколке по имени Юмико, с лицом как цветок и губами как лепестки, которая улыбнулась и промолвила: «Хэрро, Шерр». Брюнетке Эмили, недавней мисс Германия номер два, которая, по-моему, могла занять второе место, только если все судьи были «леммингами». Оживленной, рыжей и розовощекой Терезе, нежной и прекрасной Леонор, Маргарите с губами цвета красного перца и, наконец, Сильвии с волосами цвета дикого меда, синими как море глазами, ровными и сверкающими зубами и ртом, словно созданным для улыбок и смеха.
Это была миниатюрная ООН, состоящая из красавиц, каждая из которых выглядела не только эротичной и чувственной, но и здоровой, полной энергии и энтузиазма и — как я вскоре узнал — эровита.
Проведя некоторое время с ними и еще пару минут с Дейвом, я направился к своему «кадиллаку». Когда я выходил из комнаты, десять красоток продолжали болтать и спорить о по крайней мере частичном марше к церкви Второго Пришествия только в том, чем их одарила природа.
Меня это забавляло. Девушкам, конечно, было интересно воображать себя поднимающимися по зеленому газону, быть может к самым дверям церкви, обнаженными, но я знал, что этого не случится. Такого просто не бывает.
Это ставило меня в один ряд с теми мудрецами, которые знали, что в 1929 году рынок взорвется.
