3

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер задумчиво смотрел из-за своего стола на штандартенфюрера Теодора Эйке, развалившегося в кресле и словно бы не замечавшего его взгляда.

Через несколько секунд Гиммлер отодвинулся назад вместе со стулом и встал. Скрипя ботинками, подошел к окну и выглянул на белый простор Принц-Альбрехтштрассе, где первый снег лежал еще нетронутым. Нахмурился, откашлялся, заложил руки за спину и повернулся к Эйке.

— Ради вашего блага надеюсь, дорогой друг… — Гиммлер сделал паузу и мрачно, предостерегающе улыбнулся. — Ради вашего же блага надеюсь, что вы сейчас сказали мне правду.

— Рейхсфюрер! — Протестующее восклицание Эйке прозвучало почти насмешливо. — У этой старой суки определенно в жилах была еврейская кровь… и притом больше, чем несколько капель. По крайней мере, четвертая часть. Я давно это подозревал, только до сих пор не имел доказательств… Но в любом случае достаточно только взглянуть на фамильный нос, он торчит на километр!

Эйке запрокинул голову и громко засмеялся. Гиммлер, сморщив нос и закрыв глаза, сделал глубокий вдох и сосчитал до десяти. Этот человек всякий раз, когда открывал рот, вызывал у него раздражение. Язык у него был грубым, чувство юмора граничило с идиотизмом.

— Хорошо. Поверю вам на слово. Больше вам не о чем сообщить? В таком случае желаю всего хорошего… Хайль Гитлер!

Как только Эйке вышел, Гиммлер снова сел за стол и поднял телефонную трубку. Раздраженно побарабанил пальцами по бумагам, которые оставил штандартенфюрер.

— Пришлите ко мне обергруппенфюрера Гейдриха… немедленно!

Через несколько секунд Гейдрих бесшумно вошел. Он был больше диким зверем, чем человеком, обладал изяществом, хитростью и жестокостью рыси. Гиммлер смотрел, как он закрывает дверь, и Гейдрих, всегда ощущавший опасность, ответил ему взглядом скрытных глаз, никогда не выдававших секретов.

— Присаживайтесь, обергруппенфюрер.

Гейдрих поклонился и сел в кресло, еще не остывшее после Эйке. Голубые глаза его были непроницаемыми, холодными, светло-серый, тщательно отутюженный мундир слегка пахнул лошадью. Гейдрих имел обыкновение каждое утро с пяти до семи совершать конные прогулки со своим смертельным врагом, адмиралом Канарисом.

Гиммлер снял пенсне, протер линзы, помассировал пальцами переносицу. Оба человека глядели друг на друга через стол, и Гиммлер сдался первым под предлогом возвращения на место пенсне. Надев его, принялся листать бумаги Эйке. И, не поднимая глаз, спросил:

— Скажите, обергруппенфюрер… что было написано на памятнике вашей бабушки?

Гейдрих едва заметно напрягся. Потом засмеялся. Губы его были раскрыты, но холодные голубые глаза сузились и превратились в щелочки.

— В частности, имя, — ответил он. — Ее звали Сара…

Гиммлер взглянул на него.

— Говорят, вы пошли на то, чтобы снять памятник?

— Снять? — Гейдрих вскинул брови. — С какой стати, рейхсфюрер? Он стоит больших денег.

— Вот потому вы вернули его на место… но, как ни странно, без имени Сара.

Наступило молчание.

— Это имя… Сара, — заговорил Гейдрих. — Не появилось ли оно, рейхсфюрер, и на памятнике моей прабабушки?

Гиммлер посмотрел на него. Гейдрих спокойно сидел в кресле, на лице его было выражение живого любопытства, и до Гиммлера постепенно дошло, что этот самый компетентный из его генералов вместе с тем и самый опасный. Он решил пока что оставить этот вопрос.

— Хорошо, Гейдрих. Можете идти. Пока что забудем об этом.

Гейдрих, внутренне торжествующий, бесшумно пошел к двери. У него тоже имелось оружие, но пока что его нельзя было обнажать. Время еще не пришло…