Глава 5. Резервный вариант
30 декабря 1944 года
1. Москва, Главное управление контрразведки «Смерш»
…
Копии оперативных документов
Экз. № 1. Спецсообщение по «ВЧ».
Начальнику Управления контрразведки
«Смерш» 1-го Белорусского фронта.
«Весьма срочно!
Вчера, 1 ноября 1944 года, около десяти утра в штаб 415-й стрелковой дивизии, дислоцированный юго-восточнее населенного пункта Польска Быстрица (на хуторе Выселки), прибыли двое офицеров: майор и младший лейтенант медицинской службы. Неизвестные предъявили заместителю начальника штаба дивизии подполковнику Кторову командировочные предписания и офицерские удостоверения личности на имя Онопко Виктора Ивановича и Кравцовой Светланы Николаевны. Кроме того, ими было предъявлено секретное письмо начальника Главного военно-санитарного управления Красной Армии, которое осталось в штабе дивизии и, как установлено последующей проверкой, оказалось фиктивным. Согласно этому письму, майору Онопко и мл. лейтенанту Кравцовой предписывалось провести выборочный медицинский осмотр (с выездом на место расположения) бойцов 3-го батальона 842-го полка 415-й с.д. на предмет возможного выявления больных особо опасным видом бубонной чумы. Как пояснил в разговоре с офицерами штаба майор Онопко, признаки этого заболевания были диагностированы у одного из раненых красноармейцев 3-го батальона, в настоящее время находящегося на излечении в эвакогоспитале 815/23.
В тот же день в 19.40 офицеры-медики были доставлены в расположение 3-го батальона, занимающего оборону западнее местечка Гжишев на правом фланге 842-го полка. За час до их прибытия командир батальона старший лейтенант Дроздов был предупрежден об их появлении по телефону заместителем начальника штаба дивизии. Ему было предложено оказывать медикам всяческое содействие.
Прибывшие майор и мл. лейтенант остались ночевать в землянке командира батальона, где после ужина около 22.00, сославшись на усталость, легли спать. Ст. лейтенант Дроздов и его заместитель, лейтенант Корецкий, ночевавшие вместе с ними, с большим трудом были разбужены сослуживцами только около 9.00 следующего утра с сильной головной болью и признаками отравления неустановленным веществом. Скорее всего, во время ужина им в пищу было незаметно добавлено сильнодействующее снотворное. Стоящий на посту около землянки командира батальона рядовой Султанов был найден в бессознательном состоянии в ближнем кустарнике; в настоящее время с сильным сотрясением мозга от удара по голове находится в дивизионном медсанбате; допрошен пока быть не может.
Майор Онопко В.И и мл. лейтенант Кравцова С.Н. этой же ночью бесследно исчезли — вероятнее всего, осуществили «зеленую тропу» на стыке 3-го и 2-го батальонов.
Словесные портреты неизвестных, предположительно являющихся вражескими агентами, прилагаются…
…Подполковник Кторов, как не проявивший достаточной бдительности, от занимаемой должности отстранен.
Весь офицерский состав дивизии предупрежден о необходимости максимальной бдительности для недопущения в дальнейшем подобных чрезвычайных происшествий.
2.11.1944 г. Старший оперуполномоченный майор Перминов И.В.»
…
Экз. № 2. Спецсообщение по «ВЧ».
«Весьма срочно!
Управлениям контрразведки «Смерш»
фронтов и военных округов.
Вчера, 22 марта 1944 года, в 23.40 при проведении контрольно-проверочных мероприятий на станции Владимир-2 оперативно-розыскной группой Управления контрразведки МВО была предпринята попытка задержания неизвестного в форме офицера Красной Армии. Однако в результате огневого контакта с неизвестным один из оперативников, капитан Гирев Р.П., был убит, второй — ст. лейтенант Зальцман М.Е. — тяжело ранен. Неизвестный благодаря темноте сумел скрыться. Будучи в сознании, ст. лейтенант Зальцман сообщил его словесный портрет прибывшим на место происшествия сотрудникам линейного отдела НКВД станции Владимир-2. Приметы разыскиваемого: одет в форму капитана Красной Армии; рост приблизительно…
— Это что, тоже он? — спросил полковник Фролов, отложив бумагу в сторону.
— Несомненно! Убежден: лжемайор Онопко и неизвестный капитан — это все Яковлев. Приметы, «почерк» — все совпадает! — кивнул Громов. — Этот человек заинтересовал меня еще в октябре, когда мы проводили в Смоленской области операцию «Захват». С тех пор его считали утонувшим в местных болотах.
— Как же, помню. Читал отчет.
— Между прочим, при подготовке той операции я «накопал» много интересного об этом субъекте — целое досье собрал…
Несмотря на поздний час (старенький будильник на письменном столе показывал уже два часа ночи), офицеры продолжали работать над материалами по «Урагану», расположившись в кабинете Фролова.
Менее суток назад поступила первая радиограмма от «Федора» — капитана Горячева, сразу поставившая перед контрразведчиками много вопросов; особенно их заинтересовала информация о Яковлеве. Поднявшись со стула (хозяин кабинета занимал свое обычное место за столом), Громов одернул гимнастерку и неспешно прошелся до дверей и обратно, собираясь с мыслями. В тесном помещении царил полумрак: настольная лампа освещала лишь стол Фролова, заваленный различными документами.
— Эти два спецсообщения отражают одну интересную особенность в поведении этого абверовца, — задумчиво проговорил Громов и снова сел, едва заметно поморщившись — беспокоила застарелая язва.
— Какую особенность? — поднял брови Громов.
— Почему Яковлев оставил в живых тех двух офицеров в землянке — да фактически и часового?
— Ну… Допустим, сильно спешил — времени-то было в обрез!..
— Ерунда! — возразил Громов — Для такого «специалиста» воткнуть финку в сердце — секундное дело! Обычно фашистские агенты так и поступают. Разве нет?
— Ты к чему клонишь, Василий Петрович? Не хочешь ли ты сказать, что этот, как там его… Крот — большой гуманист, пожалевший наших офицеров?! А тех, на станции Владимир-2, этот фашистский ублюдок тоже «пожалел»?!
— На станции у него не было выбора, — спокойно отреагировал Громов.
Фролов удивленно посмотрел на собеседника:
— Что ты этим хочешь сказать?
— Пока не знаю. Вот думаю, анализирую… По-моему, у него нет звериной злобы и ненависти к нашим военнослужащим…
— Он классовый враг, сын царского полковника! — недовольно воскликнул Фролов. — Добровольно перешел к немцам! Раньше я не замечал за тобой адвокатских замашек в отношении подобных типов!
— Я попросту рассуждаю вслух. Мне думается, Яковлев не такой законченный гитлеровский холуй, каким кажется на первый взгляд.
— Решительно тебя не понимаю, Василий Петрович! — перебил Громова коллега. — К чему ты все время клонишь? Он матерый враг — это же очевидно!
— А убийство капитана СС, о котором нам сообщает Валет?
— Бандитские разборки — только и всего!
— Может быть… Только интуиция мне подсказывает нечто другое…
Громов имел немалый опыт практической агентурной работы: еще до войны, будучи сотрудником Особого отдела НКВД, участвовал в нескольких «громких» акциях советской разведки за рубежом — в частности, ликвидации Льва Троцкого (осуществленной по личному указанию Сталина). А незадолго до оккупации прибалтийских государств советскими войсками в сороковом, формально являясь советником посольства СССР в Риге, Громов почти полгода исполнял обязанности резидента внешней разведки Наркомата внутренних дел. По натуре человек смелый, даже рисковый, он вместе с тем был реалистом и не питал иллюзий по поводу того «человеческого материала», с которым приходилось иметь дело в повседневной разведработе: если это было необходимо в интересах дела — вербовали и даже перевербовывали самых отъявленных головорезов и врагов Советской власти. «Цель оправдывает средства!» Знаменитый иезуитский принцип исповедовали все разведки мира; при этом нужных людей вовлекали в «шпионские сети» и использовали в агентурных целях всеми возможными методами — в ход шли подкуп, шантаж, самые грязные провокации…
К тому же, в отличие от бывшего секретаря райкома Фролова, кадровый разведчик и «холодный» профессионал Громов не признавал никаких идеологических табу — интересы дела прежде всего! Вот почему в отношении Яковлева у полковника родилась весьма интересная идея, некий «резервный вариант», который он собирался предложить на тот случай, когда все иные способы реализации плана «Ураган» окажутся под угрозой срыва.
Сегодня утром (вернее, уже вчера) Громова вызвал к себе генерал-полковник Абакумов и в категоричной форме потребовал: «Операция в Лиепае должна быть успешно завершена любой ценой! Ты слышишь, Василий Петрович, любой! Вражескую подлодку с ракетой на борту необходимо уничтожить! Насчет чертежей «ФАУ» скажу тебе так: очень хотелось бы их получить. А вот с лодкой никаких вариантов — только уничтожение!» Из дальнейшей беседы с начальником контрразведки полковник понял: за развитием этой операции следит сам Верховный главнокомандующий. На последней встрече с Абакумовым Сталин недвусмысленно заявил, что в преддверии Ялтинской конференции нам не нужны от немцев нежелательные «сюрпризы» — такие, как ракетный залп по крупнейшему американскому городу.
Учитывая вышеизложенные соображения, Громов постарался аргументированно убедить Фролова (возможно, и себя самого) в необходимости крайне рискованного шага:
— Ситуация в Лиепае может сложиться таким образом, что нам придется пойти на контакт с Яковлевым. Такой вариант надо просчитать заранее.
— Считаю его неприемлемым! Конечно, в нашей практике бывали и перевербовки, но в данном случае…
— А я не предлагаю никакой перевербовки! Если понадобится, мы его принудим и заставим — именно заставим нам помочь! Посуди сам, Иван Ильич: на нем убийство эсэсовского офицера — а это военно-полевой суд и расстрел.
— То убийство еще надо доказать! Из радиограммы следует, что Валет был единственным свидетелем.
— Ну, насчет доказательств наши люди в Лиепае что-нибудь придумают — на месте виднее. Еще одна деталь: Валет сообщает, что у Яковлева в Германии жена и грудной ребенок. Это его уязвимое место: если им займется гестапо, неизбежно пострадает и семья — их попросту отправят в концлагерь. И последнее: я внимательно изучил его довоенную биографию и пришел к однозначному выводу — он очень любит мать. О том, что в настоящее время она находится на спецпоселении, Яковлев наверняка не знает.
— Еще один козырь в нашей колоде? — со скепсисом спросил Фролов, которому идея с Кротом была явно не по душе.
— Думаю, да, — кивнул Громов и после короткой паузы добавил: — Плюс мои выводы из тех двух спецсообщений…
— Все это очень шатко… Интересно, как на твою идею посмотрит генерал Утехин? В конце концов, он руководитель операции.
— Уверен, что поймет! Вариант с Яковлевым всего лишь резервный, и, надеюсь, до него дело не дойдет.
Фролов устало покачал головой — то ли соглашаясь, то ли нет, — потом медленно поднялся из-за стола:
— Пойду подымлю. Не буду тебя смущать.
Он знал, что Громов недавно бросил курить, мучается без папирос, и потому редкие перекуры устраивал на лестничной площадке — не хотел «провоцировать» коллегу.
— Я пока чай согрею, — кивнул Громов.
2. Лиепая, передовой пункт абверкоманды
…
166 М «Фауст-1»
КРАТКАЯ СПРАВКА
«Абверкоманда 166 М (АК-166М морская) сформирована в мае 1944 г. в Таллине.
Основные задачи: разведка прибрежных районов Балтийского моря и Финского залива; проведение диверсионных операций против советских войск, военно-морского и торгового флота.
Данные задачи осуществляются с помощью агентуры (эстонцы и латыши), подготовленной в разведшколе в м. Кейла-Юа. Переброска на советскую территорию проводится группами по 3–5 человек на катерах и гидросамолетах, часть агентуры остается «на оседание». Связь с ней поддерживается по радио, для возвращения агентам дается устный пароль «Либава».
До сентября 1944 г. абверкоманда 166М находилась в Таллине, затем передислоцировалась вместе с разведшколой в м. Бальга в 30 км западнее Кенигсберга. Одновременно на острове Рюген в Балтийском море начал действовать переправочный пункт для доставки агентов-латышей в Лиепаю в зону действия Курляндской группировки немецких войск. Передовой пункт АК-166М в Лиепае именуется «Фауст-1».
Разведшкола при АК-166М в начале января 1945 г. влилась в состав Варшавской разведшколы.»
В связи с переподчинением немецкой военной разведки все морские абверкоманды также вошли в состав VI Управления РСХА — под начало бригадефюрера СС Шелленберга. По его приказу на базе филиала «Фауст-1» в начале декабря была создана специальная оперативная группа СД, отвечающая за безопасность при подготовке и проведении операции по ракетному обстрелу Нью-Йорка. Возглавил группу опытный офицер морской разведки корветтен-капитан Фриц Роде. Сегодня утром в его распоряжение должен был прилететь из Берлина унтерштурмфюрер СС Штарк, о чем Роде был предупрежден шифровкой за подписью Скорцени.
В первой половине дня, несмотря на явно нелетную погоду, транспортный «Юнкерс» тяжело приземлился на расчищенную от снега взлетно-посадочную полосу военного аэродрома вблизи города Лиепая. Заместитель Роде, обер-лейтенант Лютцов, сразу узнал Штарка по описанию, данному шефом: невысокий худощавый блондин в звании лейтенанта СС. Они обменялись условными фразами, после чего Лютцов пригласил гостя в легковой «Хорьх» — тот стоял рядом с длинным одноэтажным строением, напоминающим пустующую армейскую казарму. Кроме прилетевшей одним рейсом со Штарком большой группы военных, нескольких встречающих, да еще авиатехников на летном поле рядом с одиноким силуэтом «Юнкерса», вокруг больше не было видно ни души. Разве что сквозь начавшийся снегопад скорее угадывались фигурки часовых на вышках по углам ограждения из колючей проволоки. Рядом с «колючкой» выстроились приземистые авиационные ангары — вероятнее всего, в них находились истребители.
Отсутствие пассажиров объяснялось не только нелетной погодой: в условиях блокады связь с Германией осуществлялась главным образом морским путем.
— Почти нет разрушений, — заметил Штарк, когда автомобиль оказался на улицах Лиепаи. — После Берлина почти идиллическая картина.
— Город русская авиация обходит стороной — бомбят в основном порт, морскую базу, судоверфь, — откликнулся сидящий рядом с водителем Лютцов.
— Что ж, понятно: Сталин захватил Латвию еще в сороковом, и теперь большевики считают эту территорию своей! — недобро усмехнулся эсэсовец.
Миновав город, они вскоре оказались в Северном предместье — здесь, недалеко от базы подводных лодок, располагалось секретное подразделение военно-морской разведки — передовой пункт «Фауст-1». «Хорьх» остановился перед полосатым шлагбаумом, перекрывающим арку-въезд в центре большого четырехэтажного дома из красного кирпича. После стандартной проверки документов автомобиль въехал в небольшой пустынный двор, огороженный с трех сторон высоким каменным забором.
Лютцов провел приезжего через парадный подъезд, украшенный снаружи гранитной плиткой, в небольшой вестибюль; водитель-солдат в серой шинели внес следом объемистый чемодан Штарка. Здесь офицеры еще раз предъявили свои удостоверения сидящему за столом дежурному фельдфебелю (при их появлении тот вытянулся по стойке «смирно», затем вписал фамилию прибывшего из Берлина в специальный журнал). Оставив багаж, шинели и фуражки в гардеробе напротив стола дежурного, Лютцов и Штарк проследовали по короткому полутемному коридору в кабинет начальника поста «Фауст-1» и руководителя специальной группы СД корветтен-капитана Роде.
Когда они вошли, хозяин кабинета встал из-за стола и вытянул правую руку в ответ на нацистское приветствие замерших у входа офицеров.
— Вольно, господа! — неожиданно низким басом произнес маленький тучный Роде, затем подошел и поздоровался за руку с берлинским коллегой, которого немного знал. — Здравствуйте, Эрих! Как долетели?
Отпустив заместителя, он указал Штарку на одно из двух кресел перед письменным столом; сам сел напротив.
…До середины 1944 года Роде подчинялся непосредственно полковнику Хансену — руководителю отдела «абвер-1» в Берлине, в котором проходил службу в так называемой группе 1М (маринен — морская), занимавшейся сбором и обработкой разведданных о военно-морских силах противников Германии. Старый абверовский служака (в сентябре ему исполнилось сорок девять), Роде тяжело переживал фактический «разгром» военной разведки, завершенный Гиммлером в июле сорок четвертого, когда Управление абвера при штабе Верховного командования вермахта было расформировано. Еще раньше большая часть центрального аппарата, все абверштелле (территориальные органы в военных округах) и фронтовые подразделения абвера вошли в подчинение 6-го и (частично) 4-го Управления РСХА, а также вновь созданного Военного управления РСХА (его также возглавил бригадефюрер СС Шелленберг). «Интриги Гиммлера и Кальтенбруннера достигли цели, — с горечью говорил в те дни полковник Хансен. — Считаю передачу в СС военной разведки трагической ошибкой. Теперь вермахт стал единственной армией в мире, лишенной своей разведслужбы!» Роде был полностью солидарен со своим теперь уже бывшим шефом, однако их мнение никого не интересовало.
Когда в октябре Гитлер категорически запретил эвакуацию прижатой к морю Курляндской группировки, приказав ее войскам «держаться до последнего солдата», на северо-запад Латвии были спешно переброшены дополнительные разведывательные подразделения — одно из них возглавил переведенный из Берлина корветтен-капитан Роде…
— В вашем «хозяйстве» необычно тихо: во дворе я не видел ни людей, ни машин, — заметил Штарк, когда «дежурные» вопросы Роде по поводу перелета, погоды в Берлине и самочувствия некоторых их общих знакомых подошли к концу.
— Только вчера отправили большую группу агентов-латышей во фронтовые подразделения для переброски в русский тыл. Здесь осталось не больше десятка курсантов.
— Ожидаете новый «завоз»?
— Получили шифровку с Рюгена: транспорт с новой группой выходит с острова сегодня вечером.
— Что скажете о качестве «контингента»? — задал Штарк очередной вопрос.
«Эсэсовский выскочка! — раздраженно подумал Роде. — Возомнил себя асом разведки! Теперь в Берлине правят бал такие вот молодчики с одним погоном на плече; а настоящих профессионалов разогнали черт знает куда!..»
Конечно, в подобных рассуждениях была немалая доля истины, но, кроме того, в старом разведчике говорило уязвленное самолюбие. Новое эсэсовское руководство отправило его из столицы в какую-то «дыру», да еще блокированную со всех сторон советскими войсками. Это в благодарность за многолетнюю безупречную службу!
Корветтен-капитан встал с кресла, подошел к изящному шкафчику из красного дерева, висевшему на стене под большим портретом фюрера, и достал бутылку коньяка и пару бокалов.
— Настоящий армянский, «пять звездочек»! — похвастался Роде. — Трофей из-за линии фронта!
«Не хотел угощать, ну да ладно — черт с тобой! — подумал он вскользь. — Все-таки эмиссар из Берлина, да еще приближенный Скорцени».
За бокалом коньяка офицеры подробно обсудили ход подготовки операции «Длинная рука», в частности Штарка интересовали его «подопечные» — Яковлев и Дубовцев.
— Постоянно мы за ними не следили, — пояснил Роде. — Наружное наблюдение вели выборочно и очень деликатно.
— Все правильно. Они профессионалы и «лобовую» слежку заметили бы без труда.
— Тем не менее, — продолжал Роде, — мои агенты-латыши немного за ними походили — ничего интересного. Кабаки, женщины… Женщины, правда, по части Дубовцева.
— Понятно. С сегодняшнего дня необходимо усилить наблюдение — перед выходом в море они должны быть под постоянным контролем! Как обстановка в городе?
— Мой заместитель ежедневно контактирует с гауптштурмфюрером Рейнеке из городского гестапо — он отвечает за безопасность операции по линии 4-го Управления.
— Я в курсе!
— Есть один настораживающий факт: в городе за последние дни зафиксировано два выхода в эфир нового неизвестного коротковолнового передатчика.
Отставив пустой бокал, Штарк достал из внутреннего кармана серого форменного френча серебряный портсигар — предложив сигарету собеседнику (тот отказался), закурил и озабоченно заметил:
— Насколько мне известно, в Либаве уже действует в течение длительного времени вражеский передатчик.
— Да, это так. Но здесь, по словам Рейнеке, наметился некоторый прогресс. Вчера он сообщил, что гестапо вышло на след городской подпольной организации.
— Я должен обстоятельно побеседовать с Кротом и Феликсом (это была агентурная кличка Дубовцева). Где я могу это сделать?
— Ваш рабочий кабинет находится в этом же здании в противоположном крыле. Проживать будете тоже здесь — на втором этаже. Обер-лейтенант Лютцов вам все покажет. Еще коньяку?
— Нет, благодарю. У меня к вам маленькая просьба, герр Роде: пригласите агента Яковлева к восемнадцати часам.
— Одного Яковлева?
— Да. С его напарником я побеседую завтра. Что касается Яковлева, то мне придется сообщить ему весьма неприятное известие…
* * *
Накануне вечером у Штарка состоялся большой и долгий разговор со своим шефом Скорцени. Они детально обсудили окончательные аспекты предстоящей операции в Нью-Йорке; в конце беседы Скорцени протянул помощнику синий телеграфный бланк. Пробежав его глазами, Штарк задумчиво произнес:
— Дилемма… Сказать сразу или не сообщать вообще — я имею в виду, до окончания операции?..
— Ты, Эрих, словно читаешь мои мысли. Я тоже думал об этом…
— И что же?
— Мы ему скажем сейчас — вернее, завтра. Ты сам по прибытии в Либаву передашь Яковлеву эту телеграмму. Ну, и как положено в таких случаях: соболезнования от командования и все прочее…
Сообщение на почтовом бланке, которое час назад передали Скорцени, было предельно лаконичным:
«Полевая почта 14/127. Лейтенату Хольту О. Эриху. С глубоким прискорбием извещаем, что 28.12.44 г. при налете американской авиации ваша супруга Ева Мария Яковлефф-Клост погибла. Ваш сын Александр не пострадал и в настоящее время находится в городском приюте для детей-сирот по адресу… Мужайтесь. С нами бог. Бургомистр г. Вюртберг господин К. Шмидт».
— Я говорил по телефону с этим Шмидтом. Там у них разыгралась настоящая трагедия: две трети городка уничтожено. Свиньи-американцы не смогли прорваться к фабрике вооружений под Мюнхеном и весь свой бомбовый груз сбросили на Вюртберг.
— Для сегодняшней Германии трагедия из рядовых, — заметил Штарк.
— К сожалению, ты прав. Так вот: родственники Евы Клост тоже погибли, а восьмимесячный ребенок остался жив каким-то чудом. Сейчас его перевезли в Аугсбург — вот адрес приюта.
— Таким образом, господин оберштурмбаннфюрер, заложник в лице ребенка у нас остается…
— Вот именно! Если бы он погиб вместе с матерью, было бы целесообразно до поры до времени скрыть этот факт от Яковлева. А в данном случае, как это ни цинично звучит, мы только выигрываем: янки убили его жену.
— Что, по логике, не может не возбудить в Яковлеве чувство ненависти к американцам.
— А ненависть к врагу не самый последний стимул — особенно в предстоящей операции… — философски заметил Скорцени.
