ГЛАВА 3
Будни контрразведки «Смерш»

Когда агент абвера Яковлев по кличке Крот почувствовал махорочный дым и в голове его мелькнула мысль о молодом солдате-разгильдяе из оцепления, то от истины он был в общем-то недалек. Только солдат этот был уже не молод, успел понюхать пороху на фронте и к подразделению контрразведки «Смерш» был прикомандирован совсем недавно. Звали его Зыкин Алексей Иванович, имел он звание младшего сержанта и на фронте командовал отделением связистов. В Смоленске лечился в госпитале, куда попал после тяжелого осколочного ранения в живот. К счастью, врачи сумели поставить солдата на ноги: он не сомневался, что после излечения и выписки снова вернется на фронт, в свой полк. Но совершенно неожиданно младший сержант Зыкин попал в тыловую часть. Прямо из эвакогоспиталя его и еще нескольких солдат-фронтовиков, тоже выписанных после излечения, обмундировали по полной форме и направили в распоряжение военного коменданта города Смоленска. В комендатуре их уже дожидался молодой старший лейтенант, который с веселым блеском в глазах представился:

— Старший лейтенант Васильев! Поздравляю с началом службы в доблестном 23-м отдельном батальоне контрразведки «Смерш».

— Вот так номер! — даже присвистнул кто-то из прибывших. — Это что же, шпионов и диверсантов будем ловить?

— Вроде этого! — бодро отвечал старлей. — А если всерьез, то все узнаете в свое время, по прибытии в воинскую часть.

— Обед нам сегодня дадут? — задал вопрос совсем молоденький солдатик.

— Обязательно дадут! Потом догонят и еще добавят! — пошутил Васильев. — А сейчас — за мной, не отставать!

Во дворе комендатуры их ждал грузовой автомобиль — довольно новая отечественная полуторка, свежевыкрашенная в защитный цвет и с брезентовым верхом. Так началась новая глава в военной биографии Алексея Зыкина. А уже на следующую ночь он оказался вместе со своей ротой в том самом оцеплении, где позволил себе пару затяжек махоркой — в нарушение строжайшего приказа: «Не курить!» Вообще-то Зыкин был солдат дисциплинированный — да в «Смерш» кого попало не брали, — просто не проникся до конца важностью и спецификой новой службы. «Будут всякие тыловики, на фронте пороху не нюхавшие, боевому сержанту указывать! — возмущенно подумал он, когда ротный старшина распределял и инструктировал бойцов, каждого на своем участке оцепления. — Посмотрел бы я на тебя под бомбежкой и артобстрелом на передовой — это не в тылу по лесам всякую сволочь вылавливать!» Уже потом, после нескольких часов томительного ожидания, не выдержал Зыкин, отошел от своего более опытного напарника-оперативника в сторонку, якобы по малой нужде, а на самом деле курнуть «втихаря». Тут-то на него чуть не напоролся немецкий агент Крот, хотя, если бы напоролся, — кто знает, как бы все обернулось? Эта засада с оцеплением, выставленная вокруг места приземления немецких агентов-парашютистов, была организована, конечно, неспроста. Помогла, как это часто происходит в практике работы органов контрразведки, вроде бы случайность. Но, как говорят сами чекисты, ничего случайного в их работе не бывает. Недаром начальник отдела контрразведки подполковник Горобец любил повторять подчиненным:

— Случайность, товарищи, есть непознанная закономерность — так нас учит философия, а это наука серьезная.

…За три дня до выброски вражеского десанта под командой Яковлева в одном из райцентров Смоленской области появился высокий военный лет тридцати: в шинели с погонами капитана Красной Армии, в офицерских яловых сапогах и фуражке, с армейским вещмешком за плечами — ничем подозрительным он не выделялся. Но во время обычной проверки документов его задержал военный патруль, в состав которого входил оперативный работник-смершевец (что являлось тогда распространенной практикой). Сработала система специальных секретных контрольных меток и знаков, которую применяли органы контрразведки на бланках различных воинских документов: командировочных предписаниях, продовольственных аттестатах, справках из госпиталей и т. д. В этих бумагах проставлялись секретные обозначения, которые периодически менялись: лишняя или, наоборот, умышленно не напечатанная точка; не там проставленная запятая или точка вместо запятой; пропущенная как бы случайно буковка в слове и тому подобное. Этот нехитрый, но эффективный прием позволял выявлять и обезвреживать немало вражеских агентов. В данном случае задержанный «капитан» был немедленно доставлен под конвоем в Смоленск, в отдел контрразведки «Смерш». Допрос вел заместитель начальника отдела Миронов — крепко сбитый, коренастый мужчина лет сорока, с выбритой наголо головой. Кроме обычной гимнастерки с майорскими погонами и галифе, заправленных в сапоги, на нем была теплая безрукавка-телогрейка: в полуподвальной комнате для допросов было прохладно, печь еще не топили. Перед Мироновым на столе лежали изъятые у задержанного документы на имя Иванова Петра Ефимовича, в том числе удостоверение личности комсостава Красной Армии и партбилет.

Кроме документов, у «капитана Иванова» изъяли и доставили в отдел двадцать пять тысяч рублей (деньги по тем временам немалые), орден Красного Знамени, пистолет системы «ТТ» с двумя запасными обоймами и армейский вещмешок. В вещмешке — обычный набор командированного офицера и какие-то незначительные бытовые мелочи. Документы были сработаны безупречно, даже взносы члена партии исправно заплачены, в вещах и одежде при обыске ничего подозрительного обнаружено не было. Все было в порядке, за исключением контрольной метки, крошечной запятой, которая должна была отсутствовать в определенной строке бланка командировочного предписания. Согласно этому предписанию, капитан Иванов, командир роты 15-й стрелковой дивизии 1-го Прибалтийского фронта, был командирован штабом в г. Смоленск, во вновь формируемый запасной артиллерийский полк. Цель командировки, по обыкновению, была указана весьма расплывчато: «Выполнение задания командования». Пока «капитана» везли из комендатуры райцентра, где его задержали, местный оперативник сообщил по телефону данные из его удостоверения личности в отдел контрразведки в Смоленск. Оттуда связались с Управлением контрразведки «Смерш» 1-го Прибалтийского фронта и вскоре получили ответ: в списках личного состава 15-й стрелковой дивизии капитан Иванов Петр Ефимович не значится. Таким образом, перед началом допроса у майора Миронова был на руках сильный козырь против задержанного лжекапитана Красной Армии, и, как только того ввели в кабинет, Миронов не стал с ним церемониться и «разводить демагогию», как он сам выражался, — с ходу повел допрос в жесткой манере:

— По законам военного времени вражеские агенты-диверсанты, шпионы и прочие фашистские прихвостни-предатели могут быть расстреляны без суда и следствия по решению Особых отделов контрразведки «Смерш»! Посему даю тебе тридцать секунд на размышление: «или — или». Или ты немедленно начинаешь с нами сотрудничать и рассказываешь все — в этом случае у тебя появится шанс на жизнь. Или будешь молчать, а может быть, лгать и изворачиваться! Но не надейся играть в молчанку или провести нас, мы найдем способ развязать твой язык и докопаться до правды! Только тогда твою жизнь уже ничего не спасет, каяться будет поздно! Отвечай немедленно: кто ты, откуда, с каким заданием заброшен? Мы знаем, что ты немецкий агент-парашютист, — так что юлить не советую!

Конечно, у контрразведчика не было абсолютной гарантии, что перед ним вражеский агент, — в сети смершевцев попадалась весьма разношерстная публика: бывшие полицаи и другие предатели — пособники фашистских оккупантов, дезертиры, бандиты и прочий уголовный элемент. Иные из них имели неплохие фиктивные документы, не будучи агентами немецких разведслужб. Но в данном случае богатый оперативный опыт подсказывал майору, что перед ним агент-парашютист абвера, и, скорее всего, это его первая заброска в советский тыл: уж слишком напряженно держится, явно чего-то боится и нервничает, хотя и пытается это скрыть. («Опыта маловато?») При этом прекрасно экипирован, снабжен почти безупречными документами — на самодеятельность это не похоже! Задержанный между тем стоял посередине кабинета, держа руки за спиной, это был еще молодой мужчина, высокий и худой, с невыразительным лицом. На нем мешковато сидело офицерское обмундирование, в котором его задержали, — не хватало только фуражки на голове и ремня, изъятого при аресте вместе с кобурой и пистолетом в ней. Офицерские погоны пока не срывали, оставили до окончательного выяснения личности — вдруг все-таки ошибка и офицер настоящий, наш! Кстати, бывало и такое: задерживали людей, а потом, разобравшись, извинялись и отпускали — на войне все бывает. «Не похоже на ошибочное задержание, — думал майор, внимательно наблюдая за „капитаном“, — вон как вибрирует: кулаки то разожмет, то сожмет так, что костяшки пальцев побелеют. Лицо тоже бледное, а после моих слов побледнел еще больше, волнуется — а с чего бы, если он „наш“? „Настоящий“ офицер будет возмущаться, кричать, но без такого внутреннего нервного напряжения: чего ему бояться, разберутся и отпустят!» Майор Миронов, хороший физиономист и наблюдательный оперативник, отмечал и затравленный взгляд исподлобья, который задержанный бросал то на него, то на младшего лейтенанта-стенографиста, сидящего в углу кабинета за пишущей машинкой. По всему было видно, что в арестованном мужчине шла какая-то напряженная внутренняя борьба — это состояние длилось не более минуты, потом он как-то сник, ссутулился еще больше и, не поднимая взгляда, заговорил хриплым голосом:

— Я, Раскольников Петр, бывший рядовой Красной Армии. Попал в плен летом сорок третьего в районе Курска. В начале 1944 года был завербован немецкой разведкой в лагере для военнопленных под Ригой — это в Латвии, шталаг 1742: не хотел подыхать от голода, холода и побоев! Жить хотел!!

Последние слова Раскольников произнес с каким-то истерическим надрывом, словно пытаясь найти себе хоть какое-то оправдание, а может быть, даже вызвать сочувствие.

«Ишь ты! — подумал майор. — Да не хочешь ли ты меня разжалобить, предатель хренов?» Но вслух произнес вполне спокойно:

— Давайте дальше — где вас учили?

— Окончил разведшколу абвера под Кенигсбергом, кроме того, прошел спецподготовку по диверсионному делу в местечке Фриденталь.

— Во Фридентале кто главный?

— Майор СС Скорцени.

— Ясно, садитесь. — Миронов указал на стул почти в центре кабинета, который был накрепко привинчен к полу напротив стола следователя, — обо всем подробнее напишете позже. А сейчас отвечайте быстро и четко на мои вопросы: где и когда вы были заброшены на советскую территорию? Сколько человек забросили вместе с вами и где они? Наконец, какова цель заброски?

— Нас трое: я и еще два агента. Выброшены на парашютах к северо-западу от Смоленска трое суток назад. При приземлении один из нас сломал ногу, он с напарником сейчас в лесу, в заброшенной охотничьей избушке — это километров пятнадцать от райцентра, где меня задержали. Наша цель: найти место для приема десанта — до десяти парашютистов, точное число не знаю.

— Когда ожидается выброска? — быстро спросил Миронов и повернулся к стенографисту, взглядом давая понять: «Не пропусти ни единого слова!»

— Примерно через трое суток, точнее нам сообщат из разведцентра абвера позже — когда мы передадим координаты площадки для приема десанта.

— Что потом, после выброски основной группы?

— Потом мы должны поступить в распоряжение их командира, что дальше — не знаю, я вообще мало знаю, я даже не старший нашей тройки, — Раскольникова словно прорвало, он зачастил, как из пулемета, — немцы мне не доверяли, да, не доверяли, и знаю я совсем мало! Вот старший наш, сволочь фашистская, — вы его тряханите, да как следует! А я к вам шел, когда меня в райцентре военный патруль задержал, я как раз хотел сдаться, клянусь! Это моя первая выброска, и сразу хотел к вам — в органы! Клянусь, товарищ майор!

— Я для тебя не товарищ! Волк тамбовский тебе товарищ, а я для тебя «гражданин следователь»! — Миронов хлопнул по столу кулаком так, что Раскольников вздрогнул и испуганно замолк.

«Вот ведь гад, еще немного, и, поди, в ноги бы кинулся, — брезгливо подумал майор. — К нам ты шел! Так я тебе и поверил!» Таких, как этот, Миронов повидал на допросах предостаточно, в искренность их не верил и причислял к разряду «законченных сволочей» и трусов, готовых на все ради сохранения своей поганой шкуры. Но сейчас контрразведчику было не до эмоций — он энергично и напористо продолжал допрос:

— Где радист с рацией, в лесу?

— Так точно, гражданин следователь, — угодливо затараторил Раскольников, — радист сломал ногу, с ним старший группы. Меня послали в райцентр раздобыть медикаменты для раненого, состояние у него очень плохое. Старший наш в медицине кумекает, написал, какие лекарства надо достать: главное, пенициллин велел принести, ну, еще два-три названия, в записке указано.

— Где же ты их собрался доставать?

— Думал, в больнице или в аптеке какой. Старший велел заплатить сполна, за большие деньги, мол, все можно купить. Но я ведь и не собирался, я к вам шел, да, к вам…

— Слышал уже! Нечего тут демагогию разводить! — снова резко оборвал агента майор. — Теперь слушай сюда, как говорят в Одессе: твой шанс на жизнь — эти двое твоих дружков в лесу! Все остальное — это пустая болтовня для наивных дурачков, но только не для нас. Ты понял? Отведешь нас к ним сегодня же! Когда тебя ждут назад?

— Ну, обещал быть к вечеру, часов в девять-десять, как получится.

— Так, — майор Миронов посмотрел на часы, — сейчас восемнадцать тридцать пять.

Потом он нажал кнопку звонка на краю стола, и в дверях кабинета появился солдат-конвоир.

— Задержанного в камеру! — приказал майор. — Передай дежурному, пусть покормят, этот «спортсмен» должен быть сегодня вечером в хорошей форме!

«Спортсменами», иногда «паршами» контрразведчики из «Смерша» называли между собой немецких агентов-парашютистов. Сейчас майора Миронова охватило возбужденное состояние, чем-то напоминающее азарт охотника (если такое сравнение уместно), напавшего на след крупного хищника и готового к преследованию и схватке. Он связался по телефону с начальником Управления контрразведки «Смерш» военного округа генерал-майором Орловым, вышестоящим руководителем в отсутствие начальника отдела — подполковник Горобец находился в Москве, в командировке. Разговор с генералом не занял много времени: Миронов подробно доложил о задержании вражеского агента, а также о его напарниках в лесу. Получив «добро» на их захват, майор соединился с дежурным по 23-му отдельному батальону:

— Алло, дежурный? Васильев, ты? Говорит Миронов, слушай приказ: через час шестнадцать бойцов с офицером должны прибыть в отдел контрразведки — с оружием и полным боекомплектом, едем на боевую операцию! Передай завгару, чтоб бензину на грузовике было под завязку, полный бак — не так, как в прошлый раз! Ты все понял?

Майор сделал еще один звонок — дежурному по отделу:

— Капитана Горячева ко мне! Да, разыскать немедленно!

Потом Миронов встал со стула, потянувшись, подмигнул стенографисту, который проверял и правил отпечатанный протокол допроса, и с удовольствием закурил папироску, свой любимый «Казбек».

…Через час двадцать минут от отдела контрразведки, небольшого двухэтажного деревянного здания почти в центре Смоленска, отъехали два автомобиля: впереди легковая «Эмка», за ней та самая грузовая полуторка с брезентовым верхом. В черной легковушке, рядом с молодым водителем-сержантом по имени Николай, находился Миронов, руководитель операции. На заднем сиденье, между двумя офицерами-контрразведчиками, — вражеский агент Петр Раскольников. Один из офицеров, капитан Виктор Горячев, опытный «волкодав» (так называли в «Смерше» мастеров экстра-класса по розыску и захвату агентов-парашютистов), высокий и широкоплечий брюнет, казался старше своих двадцати семи. Второй, лейтенант Сергей Горохов, наоборот, выглядел совсем мальчишкой, тщедушным и худым, хотя ростом почти не уступал Горячеву. Лейтенант явно старался напустить на себя суровый вид бывалого вояки, но это ему плохо удавалось: Горохову исполнилось всего восемнадцать, и только месяц назад он окончил ускоренные курсы младших офицеров. Естественно, рвался на фронт и считал свое теперешнее назначение позорной отсидкой в тылу.

В кабине полуторки, на месте пассажира, восседал старший лейтенант Васильев, рядом с ним шофер — веселый пожилой хохол старшина Барабаш. В кузове грузовика, под брезентом, молча теснились вооруженные автоматами «ППШ» шестнадцать бойцов дежурного взвода отдельного батальона «Смерш».

От Смоленска до райцентра ехали около полутора часов, потом по лесной дороге — еще минут двадцать-тридцать. Наконец машины остановились, и майор приказал построить бойцов для короткого инструктажа. С офицерами-оперативниками Миронов детально обсудил план захвата агентов-парашютистов в лесной избушке еще по дороге. Раскольникову также подробно объяснили, как следует себя вести для успешного исхода операции (от чего, кстати, зависела его жизнь). К рядовым бойцам майор обратился с короткой напутственной речью:

— У вас толковый командир, перед поездкой он вас подробно проинструктировал — так, Васильев? Потому много говорить не буду! Старший лейтенант пойдет впереди, он бывал здесь раньше и знает подходы к охотничьей сторожке, где должны находиться двое вражеских шпионов. За ним иду я со своими оперативниками, водителем и арестованным — остальные без шума двигают за нами. У автомобилей остается старшина Барабаш, с ним рядовой Слепченко. До избушки отсюда ходу минут двадцать — так, Васильев?

— Так точно, товарищ майор! По лесной тропинке неспешно дойдем минут за двадцать — двадцать пять. Главное: идти тихо, чтоб никакого шума, разговоров, и не дай бог нарушить светомаскировку!

— Все поняли? Ну, так вперед, и чтобы никакой самодеятельности! — заключил Миронов.

Отряд двинулся, стараясь не шуметь, узкой полузаросшей тропинкой по темному осеннему лесу. Шли около получаса, наконец идущий впереди Васильев поднял правую руку — сигнал остановиться. Вдалеке, в неясном лунном свете, показалась среди деревьев лесная поляна, а на ней, на дальнем ее краю, — маленький охотничий домик-избушка: свет в окнах не горел, печь не топилась, и ветхая постройка выглядела нежилой. По команде Миронова старлей со своими бойцами начали бесшумно рассредотачиваться по лесу, образуя кольцо оцепления среди деревьев и в кустах малины на дальнем краю поляны. Сам майор и его группа обогнули домик с тыльной стороны, где не было окон, и стремительной перебежкой достигли бревенчатой стены; офицеры держали в руках пистолеты «ТТ», шофер Николай взял на изготовку автомат. Капитан Горячев слегка хлопнул абверовского агента по спине и знаком показал: «Действуй!» Раскольников, имевший испуганный и затравленно-обреченный вид, облизнул пересохшие губы, согласно кивнул (деваться все равно было некуда) и двинулся за угол, к окошку. Был он в шинели при погонах и фуражке — ремень с пустой кобурой ему тоже вернули вместе с вещмешком: таким образом, вид имел тот же, что и утром, когда уходил. Раскольников тихонько постучал условным стуком в закрытую ставню, выждал, потом стукнул еще раз. Обе половинки ставни чуть приоткрылись, и из темноты раздался тихий голос:

— Петр, ты?

— Да я, помоги! Зацепило меня слегка в перестрелке, напоролся в райцентре на чекистскую засаду, еле ушел.

— Сейчас выйду, подожди!

Как только дверь избушки открылась и на низкий порожек осторожно вышел, держа в руках автомат, невысокий человек — из-за угла на него молниеносно обрушился в прыжке капитан Горячев. Он мгновенно «отключил» врага своим коронным приемом — ударом ребром ладони под ухо, одновременно другой рукой блокировав автомат: так, вдвоем, они и повалились на землю. В ту же секунду от другого, дальнего, угла метнулись к открытой двери и ворвались внутрь двое: майор Миронов, с фонариком в одной и пистолетом в другой руке, и, на шаг позади, сержант-водитель с автоматом. Лейтенант Горохов оказался с наружной стороны у открытых ставней окна, перекрыв пути возможного побега из избушки и не забывая держать в поле зрения испуганного, прижавшегося к стене Раскольникова. Внутри майор высветил фонариком в углу почти пустой комнаты, справа от русской печи, лежащего на лавке-топчане человека: из-под шинели, которой он был накрыт до подбородка, смотрели на оперативников широко открытые и полные ужаса глаза. Миронов громко закричал, направив на него пистолет:

— Не шевелись! Стреляю без предупреждения!

Сержант, не новичок в подобного рода задержаниях, подскочил и сорвал с лежащего шинель, держа его под прицелом автомата.

— Руки! Вытяни руки, мать твою, чтоб я видел! — крикнул Пастухов.

Человек на лавке, казалось, был парализован от страха — в руках его, безвольно вытянутых вдоль тела, оружия не было. Не оказалось и гранаты. (Недавно у них в отделе погибли двое офицеров, которых подорвал вместе с собой вражеский агент при аресте…) Радиста (а это был он) охватил сильный озноб, его буквально трясло — то ли от страха, то ли сломанная, воспаленная нога давала знать. Майор быстро посветил фонариком по углам и за печью — в комнате больше никого не было, и он крикнул в открытую дверь:

— Горячев, Горохов! Все чисто — можно входить!

Первым в дверном проеме показался капитан Горячев, он буквально втащил в дом обмякшее тело «отключенного» им агента, который лишь слабо стонал. Капитан был без шинели, в одной гимнастерке и с непокрытой головой: снял с себя все лишнее еще за углом, перед своим великолепным прыжком. За ним вошел Горохов, толкая перед собой Раскольникова. Всю троицу задержанных агентов-парашютистов расположили на топчане: старшего группы привели в чувство, обыскали и усадили рядом с радистом, которого также обыскали и заставили сесть, а Раскольникова пристроили с краю. Сержант ловко и быстро связал всем троим руки за спиной.

Майор вышел на крыльцо, достал из кармана шинели ракетницу и выстрелил: в небе вспыхнул красный искрящийся шарик — сигнал «отбой» для бойцов в оцеплении. Потом Миронов вернулся в комнату, не без удовольствия отметив про себя: «Молодцы, ребятки! Сработали четко, даже Сынок (так они называли между собой совсем еще молодого лейтенанта Горохова) не подвел, все-таки поднатаскался за месяц службы в нашем отделе!»

Майор хмуро оглядел задержанных. Все предатели-русские, вроде этих, всегда вызывали у него сложное чувство ярости, злобы и брезгливости одновременно: «Холуи фашистские, проститутки гитлеровские! Продались немецким хозяевам с потрохами — стреляете в своих же, сволочи!» Миронов из богатого оперативного опыта знал: для таких забросок в советский тыл немцы использовали бывших советских граждан, в том числе завербованных военнопленных. Но известно было и другое: предателями становились далеко не все, почти половина завербованных добровольно являлись с повинной в советские органы, только очутившись на нашей территории. Лишь единицы служили немцам преданно и до конца — таких Миронов люто ненавидел всей душой! Это чувство он никогда не выказывал открыто, вот и сейчас заговорил спокойно и негромко, с напором выговаривая каждое слово (такая манера действует на психику куда сильнее криков и угроз):

— Предупреждаю сразу: от расстрела вас спасет только безоговорочное сотрудничество с органами советской контрразведки, других вариантов нет и быть не может. Вопросы несложные: где рация? Ваши позывные, радиочастоты и шифровальные коды? Когда следующие сеансы связи? Итак, отвечаем на вопросы, кто начнет первый — может, старший группы?

Раскольников еще в Смоленске дал четкие описания своих «сотоварищей», поэтому майор смотрел в упор на немолодого, невысокого, но крепко сбитого мужчину с седеющими волосами, обращаясь именно к нему:

— Вы старший группы?! Встаньте и назовите вашу фамилию!

«Седой» — тот самый, которого оглушил капитан Горячев, казалось, ничего не слышал и сидел с безучастно опущенной головой. Позади майора полукругом стояли Горохов, сержант Пастухов и успевший надеть шинель Горячев. Они молчали и не вмешивались — майор начал допрос, и мешать ему не следовало, таковы были неписаные правила. Но сейчас капитан не выдержал: стремительно подошел к диверсанту и, обеими руками ухватив за отвороты шинели с фальшивыми майорскими погонами, бесцеремонно поставил его на ноги — словно тот при своей плотной фигуре почти ничего не весил:

— Встать, фашистская морда! К тебе майор Красной Армии обращается!

Вражеский агент медленно поднял голову и в упор посмотрел на капитана: взгляд у «Седого» был тяжелый — в нем читалась такая лютая ненависть, что даже опытному «волкодаву» Горячеву, лично захватившему более полусотни «паршей», стало не по себе. Он толчком отпихнул абверовца на топчан, и тот с силой ударился о бревенчатую стену затылком.

— Да что мы с этими сволочами церемонимся! — вскипел в притворной ярости капитан, доставая спрятанный в кобуру пистолет. — Перестреляю фашистских холуев к едрене-фене!

Он выхватил «ТТ», с сильным лязгающим звуком передернул затвор и приставил его ко лбу трясущегося радиста, у которого, казалось, даже челюсть мелко дрожала и стучали от страха зубы.

Безусловно, умница-капитан умело обыграл ситуацию, сразу вычислив более трусливую душонку, — и не ошибся!

— Не убивайте, все скажу! Только не убивайте!! — тонким визгливым голосом заверещал радист, испуганно выкатив глаза.

Он попытался было бухнуться на колени, на мгновение забыв даже про свою сломанную ногу, но, когда она напомнила о себе, взвыл от боли и боком, как мешок, повалился на пол. Конечно, контрразведчики были готовы к любому развитию ситуации: падение, к примеру, могло быть просто ловкой инсценировкой — и такое видали! Поэтому нельзя сказать, что офицеры растерялись и ослабили бдительность, но, возможно, на доли секунды отвлеклись на падающего радиста. Тут произошло то, чего никто не ожидал: «Седой» ловким, не по возрасту быстрым движением выбил фонарик ногой из руки майора. Вторым фонарем Горохов освещал упавшее на пол тело, и на мгновение в комнате стало темно. Резко хлопнули ставни — прямо со связанными руками, с необыкновенной ловкостью головой вперед «Седой» бросился в окно, в котором давно не было ни стекла, ни рамы. Удивительно, как вообще уцелела эта заброшенная избушка, каким чудом «пережила» военное лихолетье и до сих пор стояла, почти не тронутая разрухой или пожаром! Вслед за вражеским агентом к окну бросился лейтенант Горохов, вскидывая руку с пистолетом.

— Не стрелять! — приказал майор, поднимая упавший фонарик — чтобы контролировать ситуацию, нужен был свет.

Крик его прозвучал почти одновременно с характерным громким хлопком… Лейтенант Сергей Горохов, только месяц назад пришедший в отдел контрразведки, произвел свой первый прицельный боевой выстрел в человека — пусть шпиона, врага, но все-таки человека! Конечно, он уже побывал на нескольких задержаниях, сидел сутки в засаде-оцеплении, но вот так стрелять по живой мишени ему еще не приходилось — он даже сообразить ничего не успел, все как будто произошло автоматически, помимо его воли. «Седой», каким-то чудом не сломавший себе шею, вылетев из окна и упав на землю боком, успел даже вскочить на ноги, но потом дернулся и сразу рухнул навзничь. К нему подбежали бойцы из оцепления, которые после сигнала «отбой» подтягивались к избушке.

— Наповал! Прямо в затылок! Это кто же у нас так по-снайперски стреляет? — присвистнул старший лейтенант Васильев, присаживаясь рядом и освещая фонариком лежащего.

— Черт бы вас побрал, Горохов! — зло крикнул майор, оттолкнув лейтенанта от окна и увидев на земле труп абверовского агента. — Ну, куда бы он делся?!

Но сам горе-стрелок, глядя на убитого им главаря диверсантов, испытывал такой шок, что ругать его сейчас было абсолютно бесполезно.

Капитан Горячев с водителем во время инцидента хладнокровно держали под прицелом оставшихся в избе абверовцев, уложив Раскольникова на пол рядом с радистом.

— Поднять обоих! — приказал оперативникам Миронов, мысленно продолжая костерить Горохова: «Мальчишка! Вот ведь, только похвалил — и на тебе! Это ж надо, старшего группы наповал: теперь начальство всю плешь переест, чтоб тебя!» Горячев и Пастухов подняли радиста и усадили на топчан, при этом он снова взвыл от боли в сломанной ноге. Его напарника слегка пнули под зад, и Раскольников тут же примостился рядом, бледный от потрясения после всего случившегося.

— Положи радиста, а то он того и гляди опять в обморок грохнется, трясется как осиновый лист! — обратился Миронов к капитану, потом повернулся к водителю: — Сержант! Второго выведи на воздух, здесь он сейчас не нужен! Горохов! Ты тоже подыши, не стой, как манекен: передай там Васильеву, чтоб дежурили вокруг избы и внутрь никого не пускали, а то вон уже у дверей толпятся!

Потом майор подошел к топчану и наклонился к лежащему радисту:

— Где тайник с рацией?

Тот, лысоватый тщедушный мужичок лет под сорок, испуганно кивнул наверх:

— Там, на чердаке, в углу.

На лбу его выступили крупные капли пота, бедолагу бил озноб — видимо, ему было совсем худо.

— А все остальное: шифровальные блокноты, таблицы радиочастот, запасные кварцы и питание к рации? — продолжал задавать вопросы Миронов.

— Все там, наверху, — слабым голосом, полузакрыв глаза и с видимым усилием прошептал лежащий, — в тайнике вместе с рацией.

— Ладно, а позывные, ваши позывные?

— СКТ.

— Ближайший сеанс связи?

— Утром. В девять утра, запасное время в шестнадцать ноль-ноль.

— Так, понятно. Горячев! — майор повернулся к стоящему рядом офицеру. — Ты все понял? Бери бойцов вместе со старлеем и действуй — начинай обыск!

— Есть, товарищ майор!

Миронов вышел на воздух и увидел лейтенанта Горохова — тот стоял над убитым им агентом. «Переживает парень, — посочувствовал Миронов, — первый раз это всегда тяжело, по себе знаю». Он подошел, достал пачку «Казбека» и угостил лейтенанта, потом закурил сам и похлопал Горохова по плечу:

— Ну-ну, Сергей (по имени он его раньше никогда не называл), будь мужчиной — война есть война!

Потом майор оставил его одного («Ничего, переживет!») и вернулся к капитану:

— Ты Горохова пока особо не ругай! Он, конечно, виноват: убить агента, да еще главаря, серьезный прокол — нас по головке не погладят! Потом с Серегой побеседуем, а сейчас производи обыск и составляй протокол, чтоб все честь по чести — тебя учить не надо. Васильев с бойцами и Горохов остаются в твоем распоряжении: дом обыскать тщательно! Вокруг тоже посмотрите, а я выезжаю в Смоленск — видишь, какая каша крутая заваривается!

— Радиоигра?

— Вот именно, Виктор! Радист с рацией захвачен, ожидается крупный вражеский десант — все говорит за то, что надо проводить радиоигру с противником со всеми вытекающими последствиями. Так что за дело! Я пришлю из райцентра санитарный фургон, отправишь труп, а главное, радиста под усиленной охраной в Смоленск: теперь его беречь надо как зеницу ока! Постараюсь и врача прислать, пусть окажет первую помощь. Жду тебя в отделе часа через три-четыре, долго тут не задерживайся, нам еще рапорта писать начальству! Пастухов, за мной!

Майор быстро зашагал по тропинке, подсвечивая дорогу фонариком, за ним поспешил шофер. Капитан, который выходил на крыльцо проводить начальника, вернулся в избу — начинать оперативно-следственные мероприятия: обыск, изъятие из тайника рации и других шпионских принадлежностей, составление протокола, осмотр прилегающей территории… Предварительно Горячев глянул на часы: начало первого ночи, — потом отдал необходимые распоряжения Васильеву и Горохову. К одному из агентов, Раскольникову, он приказал поставить двух солдат для охраны, а сам направился к радисту. Пока у того не прошел шок от задержания, надо было записать его предварительные показания: позывные рации, радиочастоты, время выхода в эфир, уточнить зашифрованные сигналы на случай провала (работы рации «под контролем»).

Майор уехал в Смоленск со спокойной душой: капитан Горячев был опытным контрразведчиком и туго знал свое дело.

В «Смерше» Виктор Горячев служил почти три года, задержал более полусотни вражеских агентов и накопил немалый оперативный опыт. Хотя довоенная, гражданская профессия была у него сугубо мирная — учитель сельской школы. Перед самой войной, в конце сорокового, он, недавний выпускник пединститута, женился на самой красивой девушке большого сибирского села, куда был направлен на работу. Дочку Верочку красавица-жена Нина родила ему в августе сорок первого, когда Горячев уже был на фронте, — так что свою малышку Виктор видел пока только на фотографии, присланной из дома. За три военных года из скромного учителя истории и географии он превратился в боевого офицера-контрразведчика: война — хороший педагог, «двоек» не ставит. Оценки на войне — жизнь или смерть, а учиться приходилось на своей крови (два раза был ранен, из них один раз — тяжело). Горячев еще в Смоленске читал протокол допроса Раскольникова, первого задержанного из этой тройки, поэтому хорошо знал о цели ее заброски. Предположительно через трое суток готовился большой десант немецких агентов-парашютистов, и надо было сделать все, чтобы выманить их сюда и захватить (или уничтожить). А для этого надо было очень грамотно и квалифицированно, чтобы немцы ничего подозрительного не почувствовали, провести радиоигру: двухстороннюю многократную радиосвязь с вражеским разведцентром, используя захваченную рацию и радиста. В таких вещах мелочей не бывает, все важно: поэтому капитан настроился «выложиться по полной», ничего не забыть и не упустить! Он знал, что скоро майор прибудет в Смоленск и обо всем, что здесь произошло, доложит генералу Орлову и в Москву, в Главное управление контрразведки «Смерш». Ну а за дальнейшие результаты Москва спросит, как полагается, по всей строгости: служба у них такая — военная контрразведка с грозным и хлестким, как выстрел, названием — «Смерш»!