Глава 21
ЧЕЛОВЕК ЮГА

Море вроде бы всюду — море. Но южные моря не имеют той величественности, что имеют моря северные. Здесь даже шторм кажется каким-то бестолковым аттракционом в парке развлечений. Яркость красок природы и буйство прибрежной растительности просто нелепы в той декорации высокой трагедии, которую предполагает морская стихия. Ну как может, например, Даланд опираться на пальму? Или Зиглинда петь «Schläfst du, Gast?» с ананасом в руках? Бред ведь, клоунада самая настоящая. После Майорки англичане ослабили натиск. Их всевластие заканчивалось почти сразу же за скалой.

Хоть была уже осень, и эти места большую часть дня находились под облачным покровом, который их более или менее защищал от «Харриккейнов» и «Сандерлендов», даже серый цвет пасмурного дня здесь отдавал какими-то факирскими блестками. Настоящий Винтергартен. Также пафосно и так же аляповато. Они связались со штабом по радио. Командующий благодарил за работу. Нефтяной терминал в Гибралтаре был выведен из строя на несколько месяцев. Но главное, пока английская противолодочная оборона занималась «капитаном-колбасой», через Гибралтар прорвались две наших лодки. Без потерь и без повреждений. Это не могло не воодушевлять.

Лодка Ройтера все-таки получила серьезные «ранения». Патрулирующие эсминцы нашвыряли бочек, так что если бы они не взрывались, наверное, мог бы образоваться небольшой риф. И далеко не все шло на безопасном расстоянии. Подводники опять перехитрили смерть. Те двое суток, что они провели под водой, были настоящим путешествием в ад. Карлевитц израсходовал весь запас поташа. Теперь в дыхательные патроны он заложил морские водоросли, обработанные щелоком. Говорит, так тоже можно. Неизвестно, можно ли так — будет ясно, когда опять загонят на глубину и от углекислого газа начнет тошнить. Может, и поможет эта хрень — лучше, чем ничего. У лодки были заблокированы горизонтальные рули, так что она потеряла способность быстро погружаться. Исправить это удалось лишь частично. И все равно, на самом полном требовалось почти полторы минуты. Поэтому и приходилось жаться ближе к берегу. Чистые прозрачные воды Балеарского моря все равно не были надежным укрытием. Испанцы их не беспокоили. Видимо, Папа уладил формальности. Один раз в отдалении появился испанский эсминец. И семафором запросил номер лодки и фамилию командира. Получив ответ, он какое-то время еще проследовал параллельным курсом, а затем исчез за горизонтом.

Переход в зону ответственности Италии ознаменовался пролетом над лодкой Z.506-го. Это был, конечно, рискованный шаг со стороны итальянских товарищей. Если бы летчик вовремя не покачал крыльями «я свой», возможно, Деген со своей командой записали бы на свой счет еще четыре балла. К этому моменту на лодке было уже две зенитных спарки, и Деген формально мог считаться командиром зенитной батареи. Все-таки 4×20 мм ствола это уже что-то. 506-й сделал круг и ушел в сторону Специи, как бы показывая дорогу.

Ла Специя выплыла из облачной дымки в самом начале ноября. Бухта в виде угла острым носом упиралась в материк, а по бокам — высокие горы. Еще Наполеон в XVIII веке присматривался к этому тихому заливу. Лигурийское море как на ладони — ни один враг не пройдет незамеченным. На рейде дремала массивная туша линейного корабля. Шесть стволов 12-дюймовок двух носовых башен главного калибра грозно нависали над палубой. Лодка проходила в двух кабельтовых от итальянца, и было прекрасно видно, как суетится команда, на корабле шла обычная субботняя приборка. Он казался мирным и домашним. Тройка 79-х «Марчетти» проходила низко над морем, осуществляя тренировочный заход на воображаемую цель. Зенитчики линкора тоже отслеживали атакующих в прицелы, поводя стволами вслед за самолетами. Все это были картины из ставшей уже сказкой мирной жизни с ее расписанными по минутам учениями, смотрами и маршами. Только свежая копоть на стволах главного калибра давала понять: это война, и выживает здесь сильнейший.

Вам не случалось видеть, как работает главный калибр линкора? Это редкое ощущение, смесь страха и восторга, когда стволы башни один за другим приседают и выплевывают огонь в сторону противника с гулким хлопком. Воздух начинает звенеть, его упругие струны проникают в тебя, и все — нервная дрожь палубы, тяжелый ход отката, вибрация многотонной махины башни передается по всему телу. Ты знаешь, что ты послал за горизонт. Ты знаешь, что разрыв этой полутонной чушки, которая, если поставить ее стоймя, как раз с тобой одного роста — это огненный апокалипсис на том конце ее пути. Ты — всемогущ! От твоих действий сейчас зависят сотни и даже тысячи жизней. И нужно, чтобы снаряды ложились точно в цель, и промах здесь невозможен, потому что в ответ тебе летит такая же чушка, и остается лишь молиться, чтобы «томми» на дальномерном посту совершил ошибку, потому что следующий залп станет возможен лишь через 15 секунд — четверть минуты! Когда смерть с воем пролетает над тобой и в десятке метров от борта поднимается водяная гора, когда на палубу обрушивается водопад, ты понимаешь, что это маленькая, но победа. У тебя снова есть шанс. Еще один шанс, еще 15 секунд подарила тебе судьба, и ты обязан воспользоваться этим подарком. И снова ухает орудие, и снова ты чувствуешь себя почти богом, потому что этой силе не может противостоять ничто, даже эта хваленая английская броня.

Над всем стоит командир. Впрочем, что за представление у тебя сложилось о немецком командире подводной лодки? Ты наверняка читал увлекательные книги, в которых эти люди просто и без прикрас рассказывают о сражениях прошлой войны, о том, как уже тогда почти удалось поставить британцев на колени. Поскольку эти люди не говорят много сами о себе, на суше представления о них, пожалуй, немного запутанны. И у тебя в том числе. Одни видят только солнечную сторону, золотой блеск наград после победоносного возвращения домой из похода. Другие — беспрерывное скитание и ужасы моря. Однако и те, и другие далеки от истины. Поэтому позвольте мне немного приподнять покрывало этой тайны, самый сокровенный смысл которой определяется словом «ответственность». Ответственность — таинственное качество, которым определяется все существо этого типа руководителя. Ты не можешь увидеть эту «ответственность», не можешь измерить, потрогать руками, ты можешь только нести ее, и порой весит она очень тяжело! Поэтому ты чувствуешь ее, только если у тебя есть характер! Бесхарактерные слюнтяи так не могут, им и нести-то нечего. У них это сразу по лицу видно. Такие никогда не станут у нас командирами. Понимаешь ли ты теперь различие, которое создается ответственностью и о котором ты раньше мог только догадываться?..

«Синьки», которые теперь всюду таскал с собой Ройтер, выцветали на солнечном свету, но довольно быстро приобретали первоначальные свойства в полумраке командирского отсека. Правда, там невозможно было различить, что именно на них написано, из-за плохого освещения. Но Ройтер знал и так все почти наизусть. Он часто перечитывал книгу друга. В такие минуты казалось, что сам Шепке говорит с ним, причем обращается лично к нему. Шум на пирсе прервал чтение. Шестое чувство, которое в последнее время у командира стало развиваться особенно сильно, подсказало — дело будет явно не из приятных. Ответственность… М-да… судя по суете внизу и гомону множества голосов, пришло время как раз брать на себя именно ответственность.

Вчера, когда команда уходила в увольнение, он перекинулся парой фраз с Карлевитцем, что это он не идет со всеми.

— Я лучше отдохну, — ответил оберфенрих. — Завтра, скорее всего, будет тяжелый день. Кому рыло разобьют, кто триппер подцепит… Лучше я хорошо высплюсь… — И исчез в отсеке.

Похоже, предсказания этого оракула начали сбываться, и самым худшим образом.

Итак, вводные: группа матросов и боцманов, возглавляемая нашим доблестным зенитчиком, проходит мимо рыбного рынка, что находится здесь же, неподалеку. Ничто, как известно, не сравнится с задорным немецким флотским юмором, а Деген был тот еще юморист. И вот, шутки ради, вздумалось им отнять у какой-то пожилой итальянки рыбину. Ну, просто вот так, пошутить хотели. Потом бы они ее, конечно, вернули, но объяснить тетке они этого не сумели, так как никто из них соответствующим языком не владел. Итальянка заголосила на всю округу, а макаронники — не секрет — народ эмоциональный. На ее вопль прибежали какие-то моряки, тоже, как вы понимаете, — не эскимосы. Собственно, как в таких случаях обычно и бывает, они не стали разбираться в тонкостях и с ходу послали в бубен тому, кто ближе стоял. Ну, дальше все, как на празднике урожая в деревушке Тойзен — «Городские наших бьют!», и понеслась… Итальянцы позвали подмогу. Потом приехали карабинеры. Через час в комендатуру препроводили 16 человек с двух подлодок. Ну вот, герр командир, идите, разбирайтесь теперь со своим грузом ответственности.

— Придется брать коньяк, — развел руками Ройтер, — причем лучший. Надо же как-то налаживать международные контакты…

Унтерхорст угрюмо молчал. Он-то со своего уровня ответственности полагал, что это именно его залет.

Не предугадал идиотских намерений подчиненных. И никаких тут не может быть оправданий, мол, я не ясновидящий. Должен быть ясновидящим, значит, герр оберлейтенант.

— Гаццана-Прьяроджия, Гаццана-Прья… — бормотал Ройтер, то и дело заглядывая в маленькую записную книжечку. Чуждые немецкому рту сочетания звуков никак не хотели уживаться друг с другом. — Прьяроджия… Черт, не выговоришь… И не запомнишь… командир лодки «Таццоли».

Они шли к итальянскому командиру, чьи ребята вчера расквасили скулу Хайнцу Зинке и сломали ребро Акселю Труману. Обидно? Да, конечно обидно. Тем более что у тех потери были еще более внушительные. И предстояло проявить чудеса дипломатии, чтобы эта история так и осталась их личным делом, а не вышла на уровень отношений флотов. Ну и начнется тут сразу — «Ройтер, ага, ну кто же еще!». «Рыбу отняли? А почему не колбасу? — гы-гы-гы!..» А узнает Папа, так вообще…

Они изрядно попотели разыскивать среди этих запутанных улиц и переулков дом капитан-лейтенанта. То, как Ройтер со своим шлезвиг-гольштейнским прононсом произносил фамилию итальянца, вызывало очень странную реакцию у прохожих. Как будто он спрашивал их о чем-то страшном либо очень неприличном. Одни пугались, другие краснели и прыскали в рукав, особенно девушки. Кстати, местные жительницы вообще не были похожи на итальянок, как их себе рисовал Ройтер по той скудной информации, которую мог получить в гарнизонной библиотеке Бреста, ну и вообще в порядке общего образования. Они были высоки, стройны, длинноноги и практически все блондинки. Такого просто не может быть. Целый город блондинок, похожих на выгоревшее пшеничное поле в долине Мааса. Причем, что еще весьма занимательно, все они были не то чтобы на одно лицо — как раз нет… Это было похоже на стоящие у причала подлодки — двух одинаковых нет. У той «парус» чуть изменен, у той — ограждение, зенитки, формы обвода цистерн балласта, что-то разное (и если приглядеться — значительно разное) есть… Но это именно частности. С линкором или с торпедным катером — никогда не спутаешь. Итак, город очень симпатичных подлодок с лоснящимися на солнце плечами и шеями.

Дзынь-дзынь-дзынь!!!! — раздался расхлябанный трезвон. По улице, подпрыгивая на булыжниках, которые, наверное, втаптывали в эти склоны еще римские легионеры, несся трехколесный детский велосипед. На нем, неловко съежившись и растопырив руки, сидела как раз одна из таких вот местных жительниц, только уменьшенная копия. Кудрявая девочка лет пяти. По искаженному ужасом лицу Ройтер понял, что со своим транспортным средством, украшенным большим бантом, она не может справиться, то есть уже не справилась, и теперь в полной растерянности, не в состоянии даже издать ни единого звука, чтобы призвать на помощь. Унтерхорст мгновенно понял командира, и они сработали как заправские акробаты. Подводники расступились и подхватили юную синьору на руки. Велосипед проследовал дальше вниз по крутому склону и выкатился на улицу чуть шире и прямее. Визг тормозов, хруст ломающегося металлического каркаса. Когда Ройтер обернулся, он увидел тупорылую морду армейского FIAT 626NM, колесо которого придавило розовую велосипедную раму с большим газовым бантом. Из машины тут же выскочил совсем юный паренек в форме связиста и стал бегать вокруг. Вслед за ним на землю спрыгнул фельдфебель, оступившись на том, что осталось от велосипеда, но удержался на ногах.

Юная синьора была в шоке. Ей было жаль велосипеда, она хотела зарыдать, но у нее никак не получалось набрать достаточно воздуха в рот. А откуда-то сверху уже бежала и размахивала руками, созданная по тем же чертежам и ТЗ, синьора более серьезных габаритов. Наверное, ее готовил к спуску на воду другой инженер.

Вот дальше вообще ничего нельзя было понять потому, что та замысловатая сумма звуков, которая вырывалась (причем безостановочно) из нее, вообще не поддавалась дешифровке. Единственное, что Ройтер понял — слово «bambiniano». Вероятно, как-то связано с этой самой малышкой. Он в надежде взглянул на Унтерхорста, но тот только пожал плечами. Испанский и итальянский не совсем похожи.

Постепенно вокруг подводников начала собираться толпа. Повылезали из дворов разные зеваки, благообразные старушки, рыбачки, идущие домой с базара. Внизу вокруг машины копошились связисты. Они тоже насмерть перепугались. Было же совсем не очевидно, что велосипед выскочил на дорогу без седока. Но парень-то не виноват. Он ни при каких обстоятельствах не успел бы отвернуть — истинная правда. Это был второй узел кристаллизации толпы, которая быстро заполонила тоненькую улочку. «А вот интересно, древние римляне, о которых мы столько слышали, они тоже были такие же суетливые и громкие?» — подумал Ройтер. Ладно. Мы сделали доброе дело. Спасли эту милую малышку. Но сейчас предстоит очень неприятный разговор, и лучше его начать раньше.

— El casa Gazzana-Priaroggia… — наконец выдавил из себя старпом, нечто среднее между испанским и итальянским. (То, что «дом» по-итальянски — это «casa», он не знал, но по-испански «дом» тоже «casa».)

Вопреки ожидаемому, они вдруг услышали что-то по теме.

Это было имя «Джанфранко». А разыскиваемого ими моряка звали Джанфранко.

Бамбиниана потянула Ройтера за рукав и стала энергично тыкать пальцем в направлении, откуда прикатилась юная велосипедистка.

Постепенно они поднялись на несколько домов выше, и Бамбиниана по-хозяйски ткнула в одну из дверей.

Черт! Этого еще не хватало… Это мы сейчас припремся к этому… э-э-э Прьяр… др… ладно Джанфранко. А лучше просто — Франк. Вот. И опять в сопровождении толпы женщин на грани истерики. Да, в этот раз мы вроде как герои, но с первого взгляда это совершенно непонятно. Может, мы отняли у девочки велосипед и запихнули его под этот долбанный FIAT, а эти все нас поймали… Сразу же не разберешься, а гвалт стоит, как будто оно так именно и было…

А вот и он. Все, хватит с меня, я сейчас застрелюсь…

На пороге стоял высоченный капитан-лейтенант ВМС Италии. Столь подчеркнуто долихоцефальное строение головы было, пожалуй, чрезмерно даже для прямого наследника Юпитера, а не то что Цезаря. Высокий лоб, открытое лицо и живые южные глаза, очень добрые глаза. Как-то необычно для капитана подлодки… нет, командира подлодки, капитан, как известно, на барже. Но этот выглядел гражданским капитаном. Хотя для капитана слишком молод все-таки… Первый помощник на каком-нибудь круизном лайнере. Хоть на «Берлине», хоть на «Вильгельме Густлоффе» — да. 100 %-ное попадание. «Не беспокойтесь, мадам, ваш багаж будет в целости и сохранности, а пока пройдите в салон на первой палубе», — и очаровательная улыбка в 32 зуба. А вот как такой сусальный ангел произносит «Овсяночники — вешайтесь!», даже и ума не приложу… А как это произносил Шепке?

Очевидно, итальянец лишь несколько минут назад вошел в дом, даже китель еще не успел снять.

Юная велосипедистка, все это время просидевшая на руках Бамбинианы, вдруг просияла, как начищенная рында, и метнулась к капитан-лейтенанту, который радостно открыл ей объятия.

— Babbo! Babbo!