Глава 20

Одним из первых своих распоряжений Корделия вновь перевела Дру к Грегору, чтобы в жизни мальчика сохранились хоть какие-то привычные эмоции и привязанности. Это не означало, что ей самой придется отказаться от общества девушки, к которой она глубоко привязалась; ведь Иллиан наконец-то настоял, чтобы Регент переехал жить в императорский дворец. На сердце у Корделии стало окончательно легко, когда через месяц после Зимнепраздника была назначена дата свадьбы Ку и Дру.

Корделия предложила обеим сторонам свои услуги свахи, но Ку и Дру почему-то спешно отказались, хоть и рассыпались в благодарностях. Учитывая многочисленные сложности и ловушки барраярских обычаев, Корделия была рада оставить это занятие опытной леди постарше, которую наняли молодые люди.

Корделия часто виделась с Элис, они ездили друг к другу в гости. Младенец Айвен, хоть и не мог пока стать своей матери поддержкой, зато занял все ее внимание, пока она приходила в себя и выздоравливала после суровых испытаний. Он быстро рос, несмотря на капризность — благоприобретенная черта характера, решила Корделия, видя, как суетится над ним мать. «Парнишке не помешала бы пара-другая сестер и братьев, отвлечь мамино внимание», подумала она, глядя, как Элис позволяет сыну срыгивать себе прямо на плечо, пока сама предается мечтам, как в восемнадцать ее мальчик блестяще сдаст экзамены в Имперскую Военную Академию.

Но и горечь скорби по мужу, и сладкие мечты о будущем сына во всех подробностях отступили на задний план, едва Элис увидела эскиз свадебного платья, которым так восхищалась Дру.

— Нет, нет! — воскликнула она, отпрянув. — Такая уйма кружев… ты будешь похожа на взлохмаченного белого медведя! Шелк, милочка, ниспадающие волны шелка — вот что тебе нужно. — Теперь Элис было не остановить, раз она села на любимого конька. Дру, у которой не было ни матери, ни сестер, едва могла бы найти более опытного свадебного консультанта. Кончилось тем, что платье невесты, выполненное в точности в соответствии с эстетическими воззрениями Элис Форпатрил, стало одним из ее свадебных подарков, вместе со «скромным летним коттеджем», который оказался солидным домом на восточном побережье. Наступит лето, и мечта Дру о любви у моря сбудется. Корделия усмехнулась и купила девушке в подарок ночную рубашку с пеньюаром, все в кружевных воланах, способные утолить самую изголодавшуюся по пышным оборкам душу.

Эйрел предоставил для свадьбы Красный зал Императорского дворца и прилегающую к нему бальную залу, ту самую, с прекрасным мозаичным паркетом. К безмерному облегчению Корделии, зал избежал огня. Теоретически, этот щедрый жест был сделан исключительно из соображений безопасности регента с супругой, чтобы избавить от лишних хлопот Иллиана: Эйрел и Корделия должны были стать на свадьбе главными свидетелями. Корделия сочла хорошим симптомом, что грозная СБ занимается устройством свадьбы.

Просмотрев список гостей, Эйрел улыбнулся. — Ты заметила, — спросил он у Корделии, — что здесь представлены все слои общества? Год назад такое празднество во дворце было бы немыслимо. Сын бакалейщика и дочь унтер-офицера. Они заплатили за это право кровью, но, не исключено, через несколько лет можно будет добиться чего-то подобного и мирными заслугами. Медицина, образование, техника, предпринимательство… а не устроить ли нам прием для библиотекарей?

— А эти жуткие форские ведьмы, жены приятелей твоего отца, не станут жаловаться на чрезмерный прогрессизм?

— Когда это дело возглавит Элис Форпатрил? Не посмеют.

Свадебные приготовления набирали обороты. За неделю до даты Ку и Дру впали в настоящую панику и были готовы тайно бежать, потому что совершенно потеряли контроль над происходящим и запутались в советах ретивых доброжелателей. Но опытная дворцовая прислуга во всем разобралась, уладила споры и организовала все как надо. Старшая экономка дворца со смешком прокомментировала: — А я-то боялась, что с переездом адмирала нам будет нечем заняться, кроме как подавать еду на скучные штабные заседания!

Наконец настал тот самый день и час. В Красном Зале выложили на полу большой круг из крашеного зерна, окруженный лучами по числу родителей и главных свидетелей: в этом случае, четырьмя. По барраярскому обычаю пара сама заключала свой брак, произнося обеты в свадебном круге; им не требовался для этого ни священник, ни судья. Но для практического удобства рядом с кругом стоял наставник — который так и звался Свадебным Наставником — и зачитывал текст, которые должны были за ним повторять растерявшиеся или забывчивые новобрачные. Это позволяло нервничающей паре не задействовать такие интеллектуальные функции, как чтение или память. А на случай, если у них случились бы трудности с координацией движений, каждого отводил к свадебному кругу друг-свидетель. Весьма практичный обычай, решила Корделия, и совершенно очаровательный.

С ухмылкой и некоторой рисовкой Эйрел отвел Корделию на предназначенный ей луч звезды — точно букет в вазу поставил, — а затем занял собственное место. Леди Форпатрил настояла, чтобы к этой свадьбе Корделия специально пошила новое платье — сине-белое, со шлейфом, украшенное алыми цветами, оно превосходно сочеталось с супер-официальным красно-синим мундиром Эйрела. Гордый и взволнованный отец Дру, тоже в красно-синем, стоял на своем луче. Для Корделии была странной сама мысль, что военная служба, в ее сознании ассоциирующаяся с тоталитарностью, косностью и принуждением, на Барраяре воплощала в себе самые передовые идеи равенства. Эйрел называл это «подарком цетагандийцев»: их полувековой давности вторжение привело к продвижению по службе самых талантливых вне зависимости от их происхождения, и волны этих перемен до сих пор расходились кругами по барраярским общественным устоям.

Сержант Друшняков оказался не таким высоким и плечистым, как ожидала Корделия. То ли гены матери, то ли сытое детство привели к тому, что все дети сержанта превосходили его ростом. Трое братьев Дру, в чинах от капитана до капрала, получили увольнительную, чтобы присутствовать на свадьбе сестры, и стояли теперь в большом внешнем круге вместе с другими свидетелями, включая и взволнованную юную сестренку Ку. Матушка Ку, улыбавшаяся сквозь слезы, стояла на четвертом луче звезды, и оттенок ее синего платья столь удачно подходил к остальным нарядам, что Корделия заподозрила, не добралась ли Элис Форпатрил и до нее.

Первым в зал вошел Куделка, опираясь на трость в новых ножнах и на руку сержанта Ботари. Ботари был облачен в самый парадный вариант коричневой с серебром ливреи оруженосца и нашептывал жениху на ухо полезные, но не слишком приличные советы вроде «А если затошнит, лейтенант, пригни голову пониже». От одной этой мысли Ку позеленел, что совершенно не подходило к его красно-синему мундиру и вызвало бы эстетическое неодобрение Элис.

Все головы повернулись к дверям. О боже! Элис Форпатрил была совершенно права в выборе платье для Дру. Невеста вплыла в зал, ослепительно грациозная, как яхта под всеми парусами, статная, совершенная со всем: шелк цвета слоновой кости, золотые волосы, синие глаза, красные, синие и белые цветы в прическе. Она шагнула к Ку, и все увидели, как он высок. Элис Форпатрил в серебристо-сером отпустила невесту на краю внутреннего круга — тем же жестом, как богиня-охотница выпускает белого сокола. Сокол взмыл и опустился на протянутую руку Ку.

Ку и Дру произнесли свои обеты, не запутавшись и не растерявшись, и сумели даже скрыть обоюдное смущение, произнося вслух свои нелюбимые имена: Клемент и Людмила.

(- Братья звали меня Людой, — призналась та Корделии накануне. — И дразнились, рифмуя мое имя с блюдами, верблюдами и всяким таким противным.

— Ты для меня всегда будешь Дру, — пообещал Ку.)

Как главный свидетель, Эйрел движением ноги разорвал насыпанный на земле круг и вывел новобрачных. А потом начались музыка, танцы, угощение и выпивка.

Стол был невообразимым, музыка живой, а попойка… традиционной. Вино к столу прислал граф Петер. После первого полагающегося по обычаю бокала Корделия подошла к Ку и вполголоса сообщила ему кое-какие выводы бетанских ученых относительно негативного влияния этанола на половую функцию. Ку подумал и перешел на минеральную воду.

— Жестокая женщина, — шепнул ей на ухо Эйрел со смешком.

— Я забочусь о Дру, — шепнула она в ответ.

Корделию официально представили братьям Дру, смотревшим на нее с таким благоговейным уважением, что она стиснула зубы. Зато она порадовалась, когда кого-то из братьев — явно одного из тех, на дразнилки которых Дру жаловалась, — с ходу осадил отец. Разговор зашел о ручном оружии, брат Дру попытался было высказаться, перебив невесту, но папаша жестом приказал ему замолчать. — Цыц, Йос, — обрезал сына сержант Друшняков. — Ты пока что в бою в руках нейробластера не держал. — Дру удивленно моргнула, улыбнулась и глаза у нее заблестели.

Корделия улучила момент и пообщаться с Ботари. Теперь, когда Эйрел не жил с графом в одном доме, она видела сержанта слишком редко.

— Как поживает Елена, она уже дома? Мистрис Хисопи оправилась после всех ужасов?

— Они обе в порядке, миледи. — Ботари склонил голову и почти улыбнулся. — Я был у них пять дней назад, когда граф Петр ездил проведать конюшни. Елена, э-э, ползает. Только посади ее на пол и отвернись на минуту, а она уже уползла. — Он наморщил лоб. — Надеюсь, Карла Хисопи за ней внимательно глядит.

— Она провела Елену невредимой сквозь опасности гражданской войны, так что, подозреваю, и с ползаньем справится. Отважная женщина. Ей следовало бы дать медаль.

Ботари наморщил лоб. — Вряд ли медали для нее что-то значат.

— Хм, да. Надеюсь, она понимает, что может обратиться ко мне с любой просьбой, что ей ни потребуется. И в любое время.

— Да, миледи. Но пока у нас все в порядке. — В этом заявлении определенно прозвучала гордость. — Зимой в Форкосиган-Сюрло очень тихо. И чисто. Самое правильное и подходящее место для ребенка. — «Не то, что караван-сарай», догадалась о несказанном Корделия. — Я хочу, чтобы у нее все было правильно и как положено. И отец тоже.

— А как вы сами, сержант?

— Новые лекарства лучше прежних. Мне больше не кажется, что голова набита ватой. И ночами я сплю. А остальное — не знаю, есть ли от них еще какая-то польза.

Польза явно была: сержант казался расслабленным и спокойным, почти без своей обычной зловещей напряженности. Но именно он первым из присутствующих внимательно поглядел в сторону столов и спросил: — А разве ему полагается здесь быть? Одетый в пижаму Грегор крался вдоль стола с угощением, пытаясь притаиться и утащить оттуда чего-нибудь вкусненького, пока его не изловили и не отправили обратно. Корделия добралась до него первой, пока он не успел оттоптать ногу какому-нибудь рассеянному гостю или быть взятым в плен силами безопасности в лице запыхавшейся горничной и перепуганного телохранителя (на сегодня они заменили Дру). За ними следом бежал бледный как полотно Саймон Иллиан. К счастью, инфаркта Иллиан заработать не успел — номинально Грегора потеряли всего лишь на шестьдесят секунд. Когда запыхавшиеся перепуганные взрослые столпились вокруг, Грегор зарылся в юбки Корделии.

Дру, заметившая, как Иллиан потянулся к комму, побледнел и куда-то устремился, по привычке среагировала: — Что случилось?

— Как он улизнул? — зарычал Иллиан на горничную и охранника, лепечущих нечто невнятное вроде «мы думали, что он уснул» и «мы с него глаз не сводили».

— Он не «улизнул», — едко вставила Корделия. — Он у себя дома. И должен иметь возможность как минимум по этому дому гулять, а иначе зачем вы держите вокруг дворца такую уйму бесполезной охраны?

— Друши, можно мне на твой праздник? — жалобно вопросил Грегор, отчаянно озираясь и, наконец, отыскав авторитет посильнее Иллиана.

Дру посмотрела на шефа СБ, вид у того был недовольный. Корделия, не колеблясь ни минуты, разрешила это замешательство сама: — Можешь, конечно.

Итак, под присмотром Корделии император потанцевал с новобрачной, съел три пирожных с кремом и, довольный, был унесен в постель. Ему и нужно-то было всего минут пятнадцать, бедолаге.

А вечер катился дальше, набирая обороты веселья. — Танцуете, миледи? — спросил Эйрел с надеждой.

Решится ли она? Как раз заиграли небыструю мелодию танца отражений — если она и ошибется, то не слишком. Она кивнула, Эйрел осушил бокал и повел ее на блестящий узорчатый паркет. Шаг, скольжение, взмах руки… Корделия вдруг сделала любопытное и неожиданное открытие: вести в этом танце мог любой партнер, и если танцующие были внимательны и ловки, со стороны разницы не было заметно. Она попробовала несколько приседаний и скольжений, и Эйрел их плавно повторил. Они вели в танце по очереди, перебрасывая инициативу, как мяч, и эта игра делалась все увлекательнее, пока вдруг одновременно не кончилась музыка и силы.

С улиц Форбарр-Султаны сошел последний снег, когда капитан Вааген позвонил Корделии из Имперского госпиталя.

— Пора, миледи. Все, что я мог сделать ин витро, я сделал. Плаценте уже десять месяцев, и она стареет. Аппарат не может больше компенсировать эти изменения — Когда же?

— Завтра будет в самый раз.

Этой ночью она едва уснула. На следующее утро они все вместе поехали в госпиталь: Эйрел, Корделия и граф Петр, сопровождаемый Ботари. Корделия не была уверена, что желает видеть свекра, но пока старик не умрет, ей от него не избавиться. Может, еще один призыв к здравому смыслу, еще одна демонстрация фактов, еще одна попытка сделают свое дело. Их так и не разрешенное противостояние расстраивало Эйрела; так пусть вина за разжигание этой розни лежит только на графе. «Делай что хочешь, старик. Но без меня у тебя нет будущего. Мой сын поднесет факел к твоему поминальному костру». А вот снова увидеть Ботари Корделия была рада.

Новая лаборатория Ваагена занимала целый этаж самого современного здания во всем институтском комплексе. Корделия организовала его переезд из прежней лаборатории, потому что там его беспокоили призраки. Она узнала об этом, впервые явившись в лабораторию вскоре после их возвращения в Форбарр-Султану (потом эти визиты стали частыми) и обнаружив, что Вааген сидит, почти оцепенев, не в состоянии работать. Он признался, что каждый раз, когда он входит в комнату, то во всех подробностях вспоминает жестокую и бессмысленную смерть Генри. Он не мог наступить туда, где когда-то лежало тело, и обходил это место кругом. Малейший звук заставлял его дергаться и вздрагивать. — Я же разумный человек, — хрипло пожаловался он. — И вся эта сверхъестественная чушь для меня ничего не значит, но… Тогда Корделия вместе с ним принесла возжигание покойному на лабораторной горелке, а потом замаскировала переезд Ваагена под повышение.

Новая лаборатория была светлой, просторной и свободной от неупокоенных духов. Когда Вааген провел Корделию внутрь, там уже обнаружилась целая толпа народу: коллеги Ваагена по изучению репликаторных технологий, гражданские акушеры во главе с доктором Риттером, будущий педиатр Майлза и хирург-консультант. Смена караула. Скромным родителям младенца пришлось в буквальном смысле слова проталкиваться внутрь.

Вааген суетился, важный и радостный и радостный. Повязки с глаза он пока не снял, но он обещал Корделии, что вскоре найдет время и ляжет на последнюю операцию. Техник выкатил маточный репликатор и Вааген замолчал, словно обдумывая, как придать истинную драматичность и торжественность самому, как знала Корделия, простому делу. В конце концов, он прочел коллегам техническую лекцию, подробно расписав состав гормонального раствора, который он вводил в питающие трубки, растолковав показания приборов, обрисовал происходящее в репликаторе отделение плаценты и перечислил отличия между репликаторным и естественным рождением. Но не все. «Элис Форпатрил стоило бы на это посмотреть», подумала Корделия.

Наконец Вааген почувствовал взгляд Корделии, смущенно осекся на полуслове и улыбнулся. — Леди Форкосиган. — Он показал на защелки репликатора. — Не окажете ли нам честь?

Она протянула руку, помедлила и отыскала взглядом мужа. Вот он, серьезный и внимательный, стоит чуть в стороне. — Эйрел?

Он шагнул вперед. — Уверена, что у меня получится?

— Если ты можешь открыть банку лимонада, с этим тоже справишься. — Они взялись каждый за свою защелку и синхронно их подняли, разгерметизировав емкость и подняв крышку. Доктор Риттер шагнул вперед и рассек толстый войлочный слой питающих капилляров столь точным движением виброскальпеля, что амниотический пузырь под ним остался нетронутым, а потом освободил Майлза из последнего слоя биологической упаковки и прочистил ему рот и нос от жидкости перед изумленным первым вдохом.

Эйрел обнимавший ее за плечи, до боли стиснул объятие. Приглушенный смешок, не громче вздоха, сорвался с его губ; он сглотнул, заморгал и постарался немедленно стереть с лица восторг и боль и придать ему всегдашнее сдержанное выражение.

С днем рождения, подумала Корделия. Что же, цвет кожи у него хороший…

К несчастью, больше похвастаться было нечем. Контраст с младенцем Айвеном был обескураживающий. Несмотря на несколько дополнительных недель вынашивания, десятимесячный Майлз был вдвое мельче Айвена, родившегося на середелине десятого месяца. Тельце было словно сморщенным и усохшим, позвоночник явно деформирован, ножки вытянуты и неестественно изогнуты в суставах. Пол младенца был мужской, это определенно. Его первый крик оказался тонким, слабым и совсем не похожим на гневный голодный рев Айвена. Она услышала, как за ее спиной граф Петер что-то разочарованно прошипел сквозь зубы.

— Он получал достаточно питания? — спросила она у Ваагена, с трудом удерживаясь, чтобы это не прозвучало упреком

Вааген беспомощно пожал плечами. — Сколько мог усвоить.

Педиатр с коллегами положили Майлза под согревающую лампу и начали обследование. Корделия с Эйрелом стояли по обе стороны от них.

— Это искривление постепенно выправится само, миледи, — показал педиатр. — Но нижнюю часть позвоночника надо прооперировать, и чем скорее, тем лучше. Вы были правы, Вааген, процедура для укрепления костей черепа запаяла бедренные суставы. Вот почему его ноги находятся в таком неестественном положении. Нужна операция, чтобы освободить эти кости, развернуть и закрепить их в должном положении прежде, чем он начнет ходить или ползать. В первый год я этого делать не рекомендую, сначала нужно привести в порядок позвоночник, и дать ему набрать рост и вес…

Хирург, проверяющий ручки младенца, внезапно ругнулся и схватился за диагностический сканер. Майлз мяукнул. Эйрел стиснул кулаки, у Корделии упало сердце.

— Черт! — откомментировал хирург коротко, — плечевая кость треснула прямо на глазах. Вы были правы, Вааген, у него ненормально хрупкие кости.

— Но они у него хотя бы есть, — вздохнул Вааген. — В какой-то момент я в этом сомневался.

— Будьте осторожны, — предупредил хирург, — особенно с черепом и позвоночником. Если остальные кости в таком же скверном состоянии, как в конечностях, нам придется их чем-то укрепить…

Петр развернулся и с топотом прошествовал к двери. Эйрел посмотрел ему вслед, поджал губы и, извинившись, тоже вышел. Корделия не находила себе места, и едва врачи заверили ее, что кость сейчас вправят и впредь они будут поосторожнее, она оставила эти мудрые головы и дальше склоняться над смотровым столом, а сама поспешила к Эйрелу.

Петр расхаживал по коридору взад и вперед. Эйрел стоял, заложив руки за спину и расставив ноги, недвижный и непоколебимый. Ботари маячил на заднем плане безмолвным свидетелем.

Петр повернулся и увидел ее. — Ты! Ты водила меня за нос. Это и есть твое «значительное улучшение»? Ха!

— Улучшения действительно значительны. Майлз бесспорно в лучшем, состоянии, чем был. Но никто не обещал совершенства.

— Ты лгала. И Вааген лгал.

— Мы не лгали, — опровергла его Корделия. — Я все время старалась рассказывать вам о ходе экспериментов Ваагена. По тому, чего он достиг, было ясно, чего нам ожидать. А вы ничего не хотели слышать.

— Вижу я, что ты старалась. И ничего у тебя не выйдет. Я только что сказал ему, — он ткнул пальцем в сторону Эйрела, — что с меня хватит! Не желаю больше видеть этого мутанта. Никогда. Пока оно живо — если выживет, а это создание кажется мне весьма хилым, не приносите его к моим дверям. Бог свидетель, женщина, ты из меня дурака не сделаешь.

— Зачем же мне стараться? — огрызнулась Корделия.

Петер безмолвно оскалился. Поняв, что покорной мишени для нападок из невестки не получится, он опять накинулся на Эйрела. — А ты, ты — бесхребетный тип, прячешься за женскими юбками. Если бы твой старший брат был жив… — Петр осекся, но слишком поздно.

Эйрел буквально посерел. Прежде Корделия видела такое лишь дважды, и оба раза он был на волоске от убийства. Петр как-то шутил, что ярость- это у Эйрела фамильное. Лишь сейчас Корделия поняла, что Петру случалось видеть своего сына в раздражении, но не в настоящем гневе. Похоже, Петр тоже смутно это понял. Он насупил брови и уставился на сына, выведенный из равновесия.

Эйрел сцепил руки за спиной — Корделия видела, что пальцы у него дрожат и костяшки побелели. Он вскинул голову и заговорил негромко, почти шепотом:

— Будь мой брат жив, он был бы безупречен. Вы так считали, и я так считал, и император Юрий тоже так считал. Поэтому теперь вам до конца времен придется иметь дело с объедками от его кровавого пиршества, с тем сыном, которого проглядели убийцы Безумного Юрия. Мы Форкосиганы, умеем обходиться тем, что есть. — Его голос сделался еще тише. — Но мой первенец, в отличие от вашего, будет жить. Я не подведу его.

Это ледяное замечание было как смертоносный сабельный удар наискось; столь же совершенный разрез, как тот, что нанес Ботари шпагою Куделки, и столь же точно произведенный. Безусловно, Петру не стоило доводить спор до подобного. Он неверяще и мучительно выдохнул.

Эйрел задумчиво помолчал. — Больше не подведу, — тихо поправился он. — Вы никогда не получите второго шанса, сэр. — Заведенные за спину кулаки разжались. И, мотнув головой, он поставил точку в разговоре, словно отметая и отца, и все его аргументы.

Дважды загнанный в ловушку, явно страдая от собственного серьезного промаха, Петр озирался в поисках, на ком бы ему сорвать досаду. Его взгляд упал на Ботари, с бесстрастным лицом наблюдавшим за всей картиной.

— И ты! Ты приложил к этому руку, от начала до конца. Может, мой сын прислал тебя ко мне в дом, чтобы ты за мной шпионил? Кому принадлежит твоя верность? Мне ты повинуешься или ему?

Странный блеск промелькнул в глазах Ботари. Он склонил голову в сторону Корделии. — Ей.

Петр был так ошарашен, что на пару секунд утратил дар речи. — Прекрасно! — выплюнул он, наконец. — Раз так, пусть она тебя и забирает. Не желаю больше видеть твою уродливую рожу. В особняк не возвращайся. Эстергази доставит твои пожитки еще до темноты.

Граф резко развернулся и зашагал прочь. Но это драматизм ухода, и так сомнительный, был подпорчен тем, что он все же оглянулся через плечо прежде, чем свернуть за угол.

Эйрел испустил усталый вздох.

— Как ты думаешь, на сей раз он всерьез? — спросила Корделия. — Все это «никогда в жизни»?

— Государственные дела вынудят нас общаться. И он это знает. Пусть отправляется домой и насладится тишиной сполна. А там посмотрим. — Он бледно улыбнулся. — Пока мы живы, покинуть поле боя невозможно.

Она подумала о ребенке, чья кровь их связала: ее с Эйрелом, Эйрела с Петром, Петра с нею. — Похоже, так. — Она виновато поглядела на Ботари. — Простите, сержант. Я не знала, что граф может уволить оруженосца, который ему присягал.

— Формально как раз не может, — объяснил Эйрел. — Ботари просто перевели на службу к другой ветви семьи. К тебе.

— Ох. — «Именно то, о чем я всегда мечтала: мое собственное личное чудовище. Что мне с ним теперь делать, прятать его в шкафу?» Она потерла переносицу, поглядела на свои ладони. Эта ладонь лежала поверх руки Ботари на эфесе шпаги. Так. И вот так.

— Лорду Майлзу понадобится телохранитель, верно?

Эйрел заинтересованно склонил голову. — Ну да.

На лице Ботари отразилась такая напряженная надежда, что у Корделии перехватило дыхание. — Телохранитель, — проговорил он, — и защитник. Ни одна шваль не испортит ему жизни, если… Позвольте мне, миледи.

«Позвольте мне». Если считать по слогам, почти что «люблю тебя». — Это будет… — «невозможно, безумно, опасно, безответственно», — … мне очень приятно, сержант.

Его лицо осветилось, буквально вспыхнуло. — Могу я приступить прямо сейчас?

— А почему нет?

— Тогда я буду ждать вас там, — он кивнул в сторону лаборатории Ваагена и проскользнул в дверь. Корделия представила, как сержант стоит, прислонившись к стене, бдительный и настороженный. Остается надеяться, что его зловещий вид не заставит врачей слишком разнервничаться и уронить своего хрупкого пациента.

Эйрел шумно выдохнул и обнял ее. — Скажи, у вас, бетанцев, есть детские сказки про ведьм, которые приносят подарки новорожденным?

— И добрых, и злых духов в этой истории предостаточно, верно? — Они прижалась к его плечу, к жесткой ткани мундира. — Не знаю, предназначался ли нам Ботари в качестве благословения или проклятия. Но, держу пари, любую шваль он действительно удержит на расстоянии. Кем бы она ни была. Какие странные подарки получил наш цыпленок на день рождения.

Они вернулись в лабораторию и внимательно выслушали окончание лекции врача об особых потребностях и слабых местах Майлза, согласовали сроки первого этапа лечебных процедур и плотно укутали младенца, чтобы везти домой. Он был такой крошечный, этот комочек плоти, меньше котенка, и когда Корделия, наконец, взяла его на руки, то поняла, что касается сына в первый раз с тех пор, как операция их разделила. На мгновение она запаниковала. «Запихните его в репликатор еще на восемнадцать лет, я не справлюсь…!»

Нет, дети могут не быть благословением, но произвести их на свет, а потом подвести — это точно проклятие. Это даже Петр понимает. 

Эйрел придержал перед ними дверь.