Глава 17

— Бога ради, Ботари, не поведем же мы ее туда! — возмущенно прошептал Куделка.

Они стояли в переулке в самой глубине запутанного лабиринта караван-сарая. Рядом громоздился толстостенный дом с глухими стенами, высотой аж в три этажа, уходящих в холодную, влажную темноту. Его оштукатуренный фасад был покрыт облупившейся краской. На самом верху сквозь резные ставни пробивался желтый огонек. Над деревянной дверью — единственным входом в здание — тускло горел керосиновый фонарь.

— Не оставлять же ее на улице. Ей нужно в тепло, — отрезал сержант. Он нес леди Форпатрил на руках, а она цеплялась за него, бледная и дрожащая. — Все равно сегодня ночка у них выдалась не горячая. Поздно. И они закрываются.

— Что это за место? — уточнила Друшнякова.

Куделка прочистил горло. — Раньше, в Период Изоляции, здесь был самый центр города и находился особняк какого-то лорда. Кажется, одного из младших принцев Форбарра. Вот почему этот дом выстроен как крепость. А теперь тут… нечто вроде гостиницы.

«А, так это и есть ваш бордель, Ку». Корделия едва удержалась, чтобы не выпалить это вслух. Вместо этого она спросила у Ботари: — Здесь безопасно? Или тут тоже полным полно осведомителей, как в нашем прежнем пристанище?

— На несколько часов — безопасно, — решил Ботари. — А большего нам и не надо. — Он опустил леди Форпатрил на землю, передав ее в руки Дру, и, обменявшись полушепотом несколькими фразами с охранником, просочился в приоткрытую дверь. Корделия крепче прижала к себе младенца Айвена, которого прятала под курткой, чтобы ему было хоть немного теплей от ее тела. К счастью, тот тихо дремал все время их перебежки от пустого здания до этого дома. Через пару минут вернулся Ботари и махнул им рукой заходить.

Они миновали коридор входа — почти что каменный туннель, с узкими щелями бойниц и отверстиями в стенах над головой через каждые полметра. — Так защищали дом в старое время, — шепнул Куделка, и Друшнякова понимающе кивнула. Но нынче ночью входящих не ждали ни стрелы, ни кипящее масло. Охранник — ростом не ниже Ботари, но массивнее, — запер за ними дверь.

Они зашли в большое, полутемное помещение, где было устроено нечто вроде то ли бара, то ли столовой. За столиками сидели две потрепанные жизнью женщины в халатах, да храпел, уронив голову на столешницу, какой-то мужчина. И с обычной для Барраяра расточительностью в камине тлели угли из настоящего дерева.

Появилась здешняя хозяйка, немолодая сухопарая женщина, и без слов повела их вверх по лестнице. Пятнадцать, или даже десять лет назад, она выглядела бы привлекательной, стройной и длинноногой, сейчас же смотрелась просто костлявой и увядшей, и ей совершенно не шел кричащий ярко-фиолетовый халат с уныло свисающими оборками — унылыми, как она сама. Ботари подхватил Элис Форпатрил на руки и понес наверх. Куделка беспокойно огляделся и слегка просветлел, не обнаружив какую-то неприятную ему персону.

Женщина отвела их в комнату в дальнем конце коридора. — Простыни смени, — проворчал Ботари, та кивнула и выскользнула за дверь. Ботари не опустил уставшую леди Форпатрил на пол, пока хозяйка не вернулась через несколько минут, не сдернула с кровати смятое белье и не заменила его свежим. Лишь тогда Ботари положил Элис на кровать и попятился. Корделия подложила спящего младенца под руку Элис, и та ответила благодарным кивком.

«Мадам» (Корделия решила называть ее именно так) уставилась на ребенка с проблеском интереса. — Новорожденный. Крупный паренек, а? — Вопрос был риторическим.

— Ему две недели, — возразил Ботари.

Хозяйка фыркнула, уперев руки в боки. — Я тоже не последняя повитуха, Ботари. Два часа, это верней.

Ботари покосился на Корделию со странным выражением в глазах — почти со страхом. Но когда он нахмурился, хозяйка примиряющее подняла руку. — Ладно, как скажешь.

— Ей надо поспать, — сказал Ботари, — пока не будет ясно, что не начнется кровотечения.

— Да, но нельзя оставлять ее одну, — возразила Корделия. — Чтобы, проснувшись, она не перепугалась, обнаружив себя в незнакомом месте. — Корделия подозревала, что для форессы здешний бордель точно был бы местом странным и чуждым.

— Я пока с ней посижу, — вызвалась Дру. Она подозрением покосилась на хозяйку, которая, по ее мнению, слишком близко склонилась к ребенку. Корделия поняла, что попытки Куделки представить это место чем-то вроде музея девушку не обманули. И не обманут леди Форпатрил, когда та отдохнет и придет в ясный рассудок.

Друшнякова плюхнулась в потертое мягкое кресло, наморщив нос при исходящем от него запахе плесени. Все остальные покинули комнату: Куделка пошел поискать в этом старом здании удобства, а потом — прикупить немного еды. Запашок в воздухе подсказывал Корделии, что дома караван-сарая вряд ли подключены к городской канализации. И центрального отопления тут тоже нет. Ботари нахмурил брови, и «мадам» ретировалась вниз.

Диванчик, пара кресел и низкий столик занимали торец коридора, подсвеченного электрической лампой на батарейках в красном абажуре. Корделия и Ботари устало опустились на него. Ботари, с которого ненадолго спало напряжение, выглядел изнуренным. Корделия не знала, что сейчас за вид у нее самой, но подозревала, что не лучше.

— А на Колонии Бета есть шлюхи? — вдруг спросил Ботари.

Корделия мысленно вздрогнула. Вопрос был задан усталым голосом и казался почти случайным — но только Ботари никогда не вел бесед ради самой беседы. Насколько жестокие события этого вечера нарушили хрупкое равновесие его психики, сказались на ее слабых местах? — Ну… у нас есть ЛПСТ, — осторожно призналась она. — Полагаю, они занимают ту же социальную нишу.

— Элпэ Эстэ?

— Лицензированные практикующие сексуальные терапевты. Для этого нужно пройти государственный экзамен и получить лицензию. И обладать как минимум дипломом психотерапевта. У нас эту профессию практикуют все три пола. Самые высокие заработки у гермафродитов, они очень популярны среди туристов. Те, кто занят этой работой… у них не слишком высокий статус в обществе, но они и не отщепенцы. Я думаю, у нас на Бете вообще нет маргиналов, мы предпочитаем остановиться на низшей планке среднего класса. Это… — она задумалась, с трудом переводя понятия с языка одной культуры на другой, — все равно что парикмахер здесь, на Барраяре. Профессионал, оказывающий личные услуги с определенной долей искусства и умения.

Ей чуть ли не впервые за все время знакомства удалось изумить Ботари. Тот наморщил лоб. — Только бетанцам может взбрести в голову требовать чертов университетский диплом, чтобы… Их и женщины нанимают?

— Конечно. И пары тоже. Особо ценится… момент обучения.

Ботари покачал головой, помолчал. Покосился на Корделию. — Мая мать была шлюхой. — Его голос был примечательно отстраненным. Он ждал.

— Я… уже догадалась.

— Не знаю, почему она не сделала аборт, когда забеременела. Она это сама умела делать не хуже повитух. Может, подумала о старости? Она обычно продавала меня своим клиентам.

Корделия поперхнулась. — На Колонии Бета такое невозможно.

— Я мало что помню про то время. Я сбежал, когда мне было двенадцать и когда достаточно вырос, чтобы отлупить чертова клиента. Шатался вместе с разными шайками, а когда мне было шестнадцать, обманом накинул себе два года и записался на Службу. Вот так я оттуда выбрался. — Он отряхнул ладони, точно показывая этим жестом, как стремителен был его побег.

— По сравнению с такой жизнью служба должна была показаться вам раем.

— Казалась. Пока я не встретил Форратьера. — Он скользнул взором по стенам. В те времена народу здесь было побольше. А сейчас почти пусто. — Голос его был задумчив. — В моей жизни есть куски, которые я не слишком хорошо помню. Как будто я весь… в заплатах. А есть вещи, которые я хотел бы забыть, да не могу.

Она не собиралась переспрашивать «что именно?», лишь хмыкнула, давая понять, что слушает.

— Черт знает, кто был мой отец. Быть ублюдком почти так же плохо, как мутантом.

— У вас слово «ублюдок» используется как отрицательная характеристика личности, но с точки зрения бетанца это бессмысленное слово. Нелицензированные дети — это немного другое, и они рождаются так редко, что проблема решается по-разному в каждом конкретном случае. «Почему он мне это рассказывает? Что он от меня хочет? Когда он только заговорил, он казался почти перепуганным, а теперь — почти довольным. Что я такого правильного сказала?» Она вздохнула.

К ее тайному облегчению, тут вернулся Куделка, несущий вполне свежие бутерброды с сыром и пиво в бутылках. Пиву Корделия обрадовалась — в чистоте воды в этом месте она сомневалась. Она откусила от бутерброда, сделала благодарный глоток и сообщила: — Ку, нам придется изменить наш план.

Куделка неуклюже присел рядом и приготовился внимательно слушать. — Да?

— Ясно, что мы не можем взять с собою леди Форпатрил и младенца. И оставить ее здесь — тоже. У нас за спиной пять трупов и сожженный броневик фордариановской охранки. Очень скоро эту территорию начнут обыскивать. Но еще какое-то время они будут искать беременную на последнем сроке, и это дает нам запас времени. Мы должны разделиться.

Куделка помолчал, жуя бутерброд. — Значит, вы поедете с нею, миледи?

Корделия покачала головой. — Я должна идти во дворец. Хотя бы потому, что я — единственная, кто имеет право решать, идти ли нам дальше или вернуться. Дру мне необходима, и Ботари тоже. — И, в каком-то странном смысле, Ботари нужна она. — Значит, остаешься ты.

Ку с горечью поджал губы. — Ну, хоть задерживать я вас больше не буду.

— Я выбираю тебя не потому, что больше некого, — осадила его Корделия. — Но твоя изобретательность привела нас в столицу, и я надеюсь, что она же поможет вывезти отсюда леди Форпатрил. Ты — ее единственная надежда.

— Но получается, будто вы сами идете навстречу опасности, а я — убегаю.

— Опасная иллюзия. Ку, подумай хорошенько. Если громилы Фордариана снова ее схватят, пощады не будет: ни ей, ни тебе, ни младенцу. «Большая безопасность» здесь не при чем. Если лишь фатальная неизбежность, логика и неободимость не терять головы.

Он вздохнул. — Постараюсь, миледи.

— Мало «стараться». Падма Форпатрил старался. Нет, ты справишься , Ку.

Куделка медленно кивнул. — Слушаюсь, миледи.

Ботари отправился подыскать в запасах «мадам» какую-нибудь одежду, подходящую для новой роли Ку — бедного молодого мужа и новоиспеченного отца. — Клиенты всегда хоть что-то отставляют, — сказал он. Корделия гадала, что он сможет подобрать из уличной одежды для леди Форпатрил.

Куделка понес Дру и Элис поесть. Он вернулся вскоре с весьма унылой визиономией и снова присел рядом с Корделией. Какое-то время он молчал, потом произнес: — Кажется, я понял, почему Дру так тревожилась насчет беременности.

— Правда?

— Леди Форпатрил прошла через такое, что в сравнении мои собственные болячки кажутся… жалкими. Господи, это, наверное, было жутко больно.

— М-да. Но боль длится лишь день. — Корделия потерла свой шрам на животе. — Или пару недель. Нет, я думаю, дело в другом.

— Но в чем же?

— Это… трансцендентальное действо. Сотворение жизни. Я думала об этом, когда носила Майлза. 'Этим мы приносим в мир смерть'. Рождение, смерть, а между ними — боль и желание ее преодолеть. Я не понимала этих восточных мистических символов, вроде Кали, Смерти-Матери, а потом до меня дошло, что в этом нет никакой мистики, не больше, чем в любом животном начале. Случайность по-барраярски запускает цепочку последствий, которые уже не остановить. Наши дети меняют нас… рождаются они на свет или нет. И хотя твой ребенок на этот раз оказался лишь плодом воображения, Дру эта перемена затронула. А тебя?

Ку озадаченно покачал головой. — Я о таком не задумывался. Просто хотел быть нормальным. Как другие мужчины.

— Инстинкты у тебя верные. Но одних инстинктов недостаточно. Ты не мог бы хоть раз заставить свои инстинкты и свой разум работать вместе, а не бороться друг с другом?

Ку фыркнул. — Не знаю. Не знаю, как к ней теперь подступиться. Я уже извинялся.

— У вас двоих так и не наладились отношения, да?

— Да.

— Знаешь, что меня беспокоило больше всего, пока мы сюда ехали? — спросила Корделия.

— Нет…

— Что я не попрощалась с Эйрелом. Если… что-нибудь случится со мной — или с ним, если уж на то пошло, — между нами так и останется навсегда нечто невыясненное, незавершенное. И способа исправить это уже не будет.

Ку что- то промычал и еще сильней ссутулился в кресле.

Корделия немного подумала. — А ты пробовал что-нибудь, кроме извинений?. Например, «Как твои дела?», «Все ли в порядке?», «Чем тебе помочь?», «Я люблю тебя». Классические, короткие слова. И, кстати, в основном вопросы. Показывают интерес к завязыванию беседы, понимаешь?

Он печально улыбнулся. — По-моему, она вообще не хочет со мною разговаривать.

— Предположим… — Корделия склонила голову и невидящим взглядом уставилась вдоль коридора. — Представь, что той ночью не случилось нападения. Вы не запаниковали. И этот идиот Ивон Форхалас не прервал вас своим шоу ужасов. — «Ох, как больно думать, что все могло быть и так». — Вернемся к самому началу. Вот вы двое, радостно… милуетесь. — «Миловаться» — это было эйреловское слово, и это воспоминание тоже кольнуло болью. — Потом расстаетесь друзьями, на следующее утро просыпаетесь, ваша любовь требует продолжения и… что делают на Барраяре потом?

— Сватовство.

— Что?

— Ее родители, или мои, нанимают сваху. И она, э-э, все устраивает.

— А ты что делаешь?

Он пожал плечами. — Назначаю день свадьбы и плачу по счетам. Хотя чаще платят родители.

Неудивительно, что парень в недоумении. — Так ты хочешь жениться? А не просто переспать?

— Да! Но… миледи, я лишь полчеловека, в свои лучшие дни. Ее семья поднимет меня на смех, как только увидит.

— А ты знаком с ее родными? Они тебя когда-нибудь видели?

— Нет…

— Ку, ты сам слышишь, что несешь?

Он устыдился и покраснел. — Ну…

— Сваха. Ха. — Корделия встала.

— Вы куда? — нервно спросил Ку.

— Сватать, — ответила Корделия твердо. Уверенным шагом она прошла по коридору до двери леди Форпатрил и заглянула в комнату. Дру сидела в кресле, наблюдая за спящей. На прикроватном столике стояли нетронутыми пиво и бутерброды.

Корделия проскользнула в комнату и мягко прикрыла дверь. — Знаешь, — тихо подсказала она, — хороший солдат никогда не упустит случая поесть и поспать. Никогда не знаешь, когда тебя снова поднимут по тревоге и когда выпадет новая возможность перекусить.

— Я не голодна. — Дру была тоже напряженной, как сжатая пружина, словно попала в мысленную ловушку и не знала, как выбраться.

— Хочешь об этом поговорить?

Девушка неуверенно нахмурилась, но отодвинула кресло от кровати в дальний угол комнаты. Корделия поставила свой стул рядом.

— Сегодня вечером, — тихо произнесла Дру, — я первый раз побывала в настоящем бою.

— Ты отлично справилась. Выбрала позицию, быстро стреляла…

— Нет, — горьким жестом отмахнулась Друшнякова. — Не справилась.

— Да? А мне показалось…

— Я обежала вокруг здания и парализовала двоих охранников у черного выхода; они меня даже заметить не успели. Потом заняла позицию за углом дома. Я видела, как эти люди на улице мучали леди Форпатрил — оскорбляли, пялились, толкали, тискали… Я так разозлилась, что вместо парализатора взяла нейробластер. Я хотела их убить. А потом началась перестрелка. И… я замешкалась. Я колебалась. Из-за меня погиб лорд Форпатрил. Это я виновата…

— Эй, девочка! Тот солдат, что застрелил Падму Форпатрила, был не единственным, кто в него целился. Падма был так одурманен фаст-пентой и растерян, что даже не пытался пригнуться или за чем-нибудь спрятаться. Должно быть, ему вкатили двойную дозу, чтобы он привел их к Элис. Он мог погибнуть от другого выстрела или даже попасть под наш собственный перекрестный огонь.

— Сержант Ботари колебаний не испытывает, — ровным голосом заметила Друшнякова.

— Не испытывает, — согласилась Корделия.

— И не тратит сил на то, чтобы жалеть своих врагов.

— Верно. А ты?

— Меня тошнит.

— Ты убила двоих совершенно незнакомых тебе людей и хочешь испытывать от этого радость?

— Ботари же может.

— Да. Ботари получает удовольствие от убийства. Но он не совсем нормален, даже по барраярским меркам. Ты мечтаешь стать чудовищем?

— Да как вы его назвали!

— Но он правда мое чудовище. Мой верный пес. — Ей всегда было трудно объяснять, что есть Ботари, порой даже себе самой. Интересно, знает ли Друшнякова, что термин «козел отпущения» происходит из земной истории? Священное животное, которое каждый год отпускали в пустыню, чтобы оно унесло туда грехи всей общины… Ботари определенно был тем вьючным животным, что несло ее груз; она прекрасно понимала, что он для нее делает. Куда меньше она была уверена в том, что сама делает для сержанта, но что бы это ни было, он находил ее вклад отчаянно важным. — Я рада, что ты испытываешь отвращение. Два ненормальных убийцы на моей службе — это было бы слишком. Цени свою тошноту, Дру.

Дру покачала головой. — Я начинаю думать, что занялась не своим делом.

— Может быть. А, может, и нет. Подумай, что за чудовищные вещи творила бы армия, состоящая из одних Ботари. Любая силовая структура общества — армия, полиция, служба безопасности, — нуждается в людях, которые могут совершать необходимое зло, но не нести при этом зла в себе. Только необходимое, и не каплей больше. И еще они должны постоянно думать о последствиях, чтобы не позволять себе и окружающим скатиться к зверству.

— Так тот полковник безопасности, который приструнил своего капрала-извращенца.

— Да. Или как лейтенант, который задал вопрос полковнику. Жаль, что мы не могли его спасти, — вздохнула Корделия.

Дру мрачно уставилась на свои колени.

— Ку считает, что ты на него очень сердита, — добавила Корделия.

— Ку? — рассеянно переспросила Друшнякова и подняла взгляд. — Ах да, он только что заходил. Ему чего-то было надо?

Корделия улыбнулась. — Как типично для Ку: вообразить, что весь твой мир и твое дурное настроение зациклены на нем. — Ее улыбка спала. — Я хочу отправить его с леди Форпатрил, чтобы он вывез ее с младенцем из города. Как только она сможет встать на ноги и идти, наша группа разделится.

На лице Дру проявилось беспокойство. — Он будет в огромной опасности. Фордариановцы, должно быть, в бешенстве от того, что упустили ее и юного лорда.

Неужели даже леди Форпатрил нарушает династические планы Фордариана? Безумная система, при которой новорожденный младенец представляет смертельную угрозу для взрослого мужчины. — В безопасности не будет никто, пока не закончится эта мерзкая война. Скажи, ты все еще любишь Ку? Я знаю, период первой влюбленности и очарования у тебя миновал. Ты видишь его недостатки. Он эгоцентричен, и у него пунктик насчет инвалидности, а еще он жутко беспокоится насчет своей мужской состоятельности. Но он не дурак. Для него еще есть надежда. У него впереди большая и интересная жизнь на службе Регента. — «Если мы только не погибнем в ближайшие двое суток». Надо привить всей моей команде страстное желание выжить, подумала Корделия. — Нужен он тебе?

— Я теперь… привязана к нему. Не знаю, как объяснить… Я отдала ему свою девственность. Кто меня теперь возьмет? Я буду опозорена…

— Выбрось эту глупость из головы! Когда мы вернемся с победой, ты покроешь себя такой славой, что мужчины будут ложиться штабелями за право поухаживать за тобою. У тебя будет выбор. В окружении Эйрела ты сможешь встретить самых лучших. Кто тебе нужен? Генерал? Имперский министр? Фор-лорд? Посол с другой планеты? Единственной сложностью будет выбрать одного, поскольку барраярский обычай разрешает женщине только одного мужа одновременно. Нескладный молодой лейтенант и мечтать не может о том, чтобы соперничать с такими блестящими господами.

Расписываемая Корделией картина вызвала у Дру недоверчивую улыбку. — А кто сказал, что в один прекрасный день Ку сам не станет генералом? — спросила она тихо. Потом вздохнула и наморщила лоб. — Да, он мне по-прежнему нужен. Но… я боюсь, что они опять сделает мне больно.

Корделия обдумала эту мысль. — Наверняка так и будет. Мы с Эйрелом раним друг друга постоянно.

— Ох, миледи, только не вы! Ты такая совершенная пара.

— Подумай, Дру. Представляешь, в каком состоянии находится Эйрел в эту самую минуту из-за моего поступка? Я — представляю. Каждую минуту.

— Ой.

— Но боль… мне не кажется достаточной причиной, чтобы не принимать саму жизнь. Мертвым не больно. Боль, как и время, неизбежно наступает и проходит. Вопрос в том, что прекрасного ты сможешь извлечь из жизни, помимо боли и несмотря на нее?

— Не уверена, что я понимаю, миледи. Но… у меня в голове есть картинка. Мы с Ку, на пляже, только вдвоем. Так жарко. И он глядит на меня, и видит, по-настоящему видит, и любит меня…

Корделия пожевала губу. — Ага… подойдет. Пойдем.

Девушка послушно встала. Корделия вывела ее в коридор, силком усадила на один край диванчика, Ку — на другой, а сама хлопнулась между ними.

— Дру, Ку хочет тебе кое-что сказать. Поскольку вы, очевидно, говорите на разных языках, он просил меня быть переводчицей.

Ку смущенно и растерянно воздел руки.

— А этот жест, например, означает: «Я лучше испоганю себе всю оставшуюся жизнь, чем на пять минут покажусь смешным сейчас». Не обращай внимания, — объяснила Корделия. — Так, посмотрим. Кто начинает?

Короткая пауза.

— Я разве не сказала, что буду играть роль ваших родителей? Думаю, начнем с матушки Ку… «Что ж, сынок, неужели ты не встретил хорошенькой девушки? Тебе почти двадцать шесть, знаешь ли…» Я видела эту запись, — пояснила она потрясенному Ку своим обычным голосом. — Похожа выходит, а? И голос, и слова. А Ку отвечает: «да, мам, есть у меня на примете замечательная девушка. Молодая, высокая, умная…» — и матушка Ку говорит: «Ага!» И нанимает меня, вашу услужливую соседку-сваху. И я иду к твоему отцу, Дру, и говорю: — Есть один молодой человек, лейтенант на имперской службе, личный секретарь лорда Регента, герой войны, с перспективой карьеры в Имперском генштабе, — и он отвечает: «Хватит болтовни! Мы его берем». Ага. И…

— Я думаю, он еще кое-чего скажет, — угрюмо перебил ее Ку.

Корделия повернулась к Друшняковой. — Ку только что сказал, что, по его мнению, твоя семья не захочет его принять, потому что он — калека.

— Нет! — негодующе воскликнула Дру. — Это не так…

Корделия остановила ее, подняв руку. — Я твоя сваха, Ку, и позволь тебе кое-что сказать. Когда любимая единственная доченька показывает пальчиком и твердо говорит: «Па, я хочу вот этого», — то благоразумный па отвечает лишь: «Да, милочка». Признаю, троих здоровенных братьев тебе будет убедить труднее. Стоит ей расплакаться, и тебя ждут большие неприятности в каком-нибудь темном переулке. Но, как я поняла, ты им еще не нажаловалась, Дру?

Дру невольно хихикнула. — Нет!

Судя по лицу Ку, эта мысль оказалась для него новой и пугающей.

— Видишь, — произнесла Корделия, — братское возмездие тебя минует, если ты поторопишься. — Она повернулась к Дру. — Я знаю, что он олух, но ручаюсь, он — обучаемый олух.

— Я же просил прощения, — огрызнулся уязвленный Ку. — Говорил, как я сожалею.

Дру напряглась. — Да. Неоднократно, — холодно подтвердила она.

— А теперь мы переходим к самому главному, — медленно, серьезно начала Корделия. — Дру, на самом деле Ку имеет в виду совсем другое. Что он ни капельки не сожалеет. Те минуты были чудесны, ты была чудесна, и он хочет этого снова. Снова и снова, и только с тобою, всегда, с полного одобрения общества и без помех. Верно, Ку?

Ку сидел с ошеломленным видом. — Ну… да!

Дру заморгала. — Но… я это и хотела от тебя услышать.

— Правда? Ку не сводил с нее взгляда.

«А система сватовства не лишена определенных достоинств. Как и ограничений».

Корделия поднялась и посмотрела на хроно. И шутливое настроение ее покинуло. — У вас есть еще немного времени. Даже за малое время можно сказать многое, если ограничиваться короткими словами.