Глава 10

Свой разговор старые знакомые продолжили в местном баре, который располагался здесь же, на авиабазе. За «бортом» заведения было настоящее пекло: жарища страшная и совершенно безветренно. Бетон разогрет, словно сковорода для жарки блинов. Оставалось только удивляться тому, что у кого-то в такой парной возникло желание бунтовать.

Но в тени соломенной крыши, в окружении мощных вентиляторов дышалось намного легче и разговор пошёл оживлённей. Попивая холодное пиво, покуривая крепкие сигары «Голуаз капрал» и выплёвывая табачные крошки, Хан с удовольствием рассуждал о том, что с некоторых пор решил добровольно взвалить на себя романтическое «бремя белого человека». Причём именно в его прежнем, колониальном смысле. Нет, конечно же он не расист. Просто наблюдая объективный расклад, по которому после ухода из своих колоний англичан, французов, немцев и бельгийцев, подавляющая часть африканского континента превратилась в поле мелких локальных конфликтов и больших войн, чрезвычайно питательную среду для коррупции, он пришёл к выводу, что только белые способны вернуть охваченные хаосом бывшие колонии в лоно цивилизации и законности. Хан высказывался в том духе, что только европейцы могут прервать непрекращающуюся борьбу за власть, порождающую море крови, ликвидировать голод, дать местным жителям профессиональную медицину, системное образование, промышленность.

Максу приятно было выглядеть в собственных глазах и глазах собеседника этаким последним бессребреником-крестоносцем, чуть ли не миссионером. Конечно, всё это было полной чушью, рассчитанной на несведущего человека. За хорошие деньги Хан и его люди так же много повоевали на стороне различных «национально-освободительных движений», как и за тех, кто пытался удержать бунтующие заморские владения рушащихся империй.

Но если ты не рядовой наёмник, а бизнесмен с претензиями на респектабельность, то должен заботиться о собственном имидже. В мире зеркальных небоскрёбов и уютных семейных булочных «солдат удачи» было принято представлять презренными и беспринципными ландскнехтами, вооружёнными уголовниками-садистами, готовыми поддержать любого богатого мерзавца. Если непослушных детей родители пугали сказочными разбойниками, то впечатлительные обыватели с ужасом и отвращением читали в газетах репортажи о современных конкистадорах, зарабатывающих себе на жизнь геноцидом туземцев. Западноевропейская пресса часто изображала типичного наёмника в карикатурном виде, как увешанную гранатами и черепами тупую гориллу с мускулистыми лапами по локоть в крови.

Этот журналистский штамп сильно затруднял Хану его бизнес в Европе и в США. Хотя на самом деле многое из того, чем он занимался, вполне соответствовало интересам цивилизованного мира. Часто с кучкой профессиональных солдат он выполнял грязную работу, с которой не могли справиться регулярные воинские контингенты великих держав. Например, его фирму неоднократно привлекали для борьбы с колумбийскими наркодельцами, для охраны европейских дипломатов и военных баз — форпостов западного мира в неспокойных регионах планеты. Да и здесь, в «Демократической всеафриканской республике» лётчики-наёмники бомбили не только «карманные армии» пытающихся перехватить власть у президента Арройи удельных племенных вождей и мирные деревни в неподконтрольных центральным властям провинциях. Наёмники также сражались с крупными наркобаронами и красными партизанами, которых тайно поддерживала Москва и кастровская Куба. В этой «священной» борьбе наёмников активно поддерживало ЦРУ, хотя и тайно.

И всё-таки в общественное сознание упорно вбивался образ, что между наёмным солдатом и наёмным убийцей нет особой разницы. А кто пригласит к себе в офис для деловых переговоров профессионального киллера?! Этот миф очень осложнял Хану жизнь, когда он снимал камуфляж и облачался в деловой костюм. Потому-то он придумывал красивые легенды для тех, с кем собирался иметь дело в Лондоне или Нью-Йорке, и обкатывал свои сказки на новых людях. Временами Макс и сам начинал верить в свою благородную миссию, считая себя современным Ливингстоном.

Образ последнего солдата цивилизации, воюющего на далёком континенте за демократию, вызывал симпатию у многих в Европе и в США. И это позволяло Хану нормально выстраивать свой бизнес.

Наёмники были главной ударной силой в этой войне. Африканцы нуждались в их поддержке, ибо не имели собственных лётчиков. Организовав так называемую «крейзи-компанию», Хан начал вербовать нужные кадры по всему миру. Формально его фирма занималась наймом персонала для охраны объектов нефтепромысла и газопроводов на Ближнем Востоке и Северной Африке. Но на самом деле бывший гитлеровский ас поставлял платёжеспособным заказчикам первоклассных лётчиков и авиатехников не столько для охраны и проведения ограниченных полицейских операций, сколько для полноценной войны. Это было самым выгодным делом. Ведь даже в беднейших регионах мира заказчики были готовы неплохо оплачивать труд квалифицированных наёмников. Лётчики по понятным причинам были в особой цене. Неудивительно, что некоторые офицеры-отставники охотно отправлялись за тридевять земель на заработки. Не все они могли устроиться у себя дома в солидную авиакомпанию, занять место личного пилота какого-нибудь миллиардера или сесть за штурвал полицейского вертолёта. Конечно, получая солидную пенсию, можно было не думать о хлебе насущном и о том, на что ты будешь завтра заправлять свой «мустанг». Но какой же пресной была жизнь на гражданке! Неудивительно, что Хан регулярно, хотя и не слишком часто, получал просьбы о трудоустройстве.

Правда, для тех, кто выбирал такую работу, высокие гонорары были сопряжены с огромным риском. Особенно это относилось к Чёрному континенту. Африканский авиационный рынок труда всегда имел у профессионалов репутацию дикого. Поэтому многих квалифицированных специалистов сюда было не заманить никакими пряниками. Хан встречал лётчиков, которые прямо говорили ему, что лучше они будут стричь газон в гольф-клубе в Майами или мыть грязную посуду в третьесортном китайском ресторанчике в Сан-Франциско, чем за полторы тысячи долларов в месяц летать в качестве приманки для партизан над джунглями на технике, которая уже дюжину раз выработала отпущенный ей ресурс.

Только самые отчаянные авиационные легионеры, как правило, с большим военным опытом, не обращая внимания на предупреждения своих дипломатов и слёзные уговоры жён, жёлтую лихорадку и вездесущую малярию, соглашались летать на допотопной технике, наземное обслуживание которой производилось на самом примитивном уровне.

Особенно рисковали те, кто подписывал контракт с так называемыми «Сумасшедшими операторами» — Crasyops. Это были небольшие структуры с крохотным бюджетом и крайне агрессивным настроем любой ценой зацепиться за уже почти поделённый более крупными игроками рынок. Такие компании промышляли везде, где пахло кровью и долларами. Пилоты нужны были владельцам Crasyops лишь до тех пор, пока они были способны приносить им прибыль в кабине самолёта или вертолёта. Обычно в типовых контрактах, которые предлагались потенциальным наёмникам, не были прописаны компенсации, например, в случае их гибели или получения тяжёлого увечья при выполнении профессиональных обязанностей. Судьба сбитых, пропавших без вести или покалечившихся лётчиков в этом бизнесе мало кого волновала.

Именно с открытия такой «шарашкиной конторы» Хан начинал свой бизнес. Впрочем, как бывший лётчик, он старался не бросать своих парней на произвол судьбы. Даже когда бизнес ещё не набрал обороты и денег было мало, Хан из собственного кармана оплачивал медицинскую страховку тем, кого собирался отправить в опасную командировку. Но зато благодаря наработанной репутации порядочного и удачливого командира к нему на службу шли охотнее, чем к другим авиабаронам. Макс даже мог себе позволить выбирать. Основные требования к кандидатам у него были достаточно жёсткие — не менее 1500 часов налёта, как минимум один срок службы в боевом подразделении и лётные навыки выше средних. Молодые неопытные авантюристы и середнячки ему были не нужны. Хотя, конечно, порой возникали ситуации, когда требовалось срочно набрать дополнительный персонал. В таких случаях Максу приходилось снижать свои требования…

Со временем Хан расширил свой бизнес, основав частную военную компанию. Теперь его интересовал не просто гонорар за предоставление охранно-военных услуг. Он мечтал о доступе к колоссальному экономическому потенциалу африканских стран (прежде всего сырьевому).

Именно тогда Макс познакомился и сумел достаточно быстро войти в доверие к президенту Моргану Арройе. У местного правителя имелась довольно большая (впрочем, не слишком боеспособная) армия, но совсем не было хороших лётчиков. Молодые люди, которые когда-то уехали учиться в Советский Союз, после ссоры Арройи с СССР предпочли не возвращаться домой, где их ждала смерть. Тех же пилотов, которых русские инструкторы неплохо натаскали непосредственно на месте, Арройя в горячке велел казнить, когда решил разорвать отношения с Москвой. Теперь он сильно сожалел о содеянном, ибо как воздух нуждался в профессиональных авиаторах, чтобы утвердить свою власть в борьбе с внутренней оппозицией и реализовать собственные наполеоновские планы по сплочению соседних государств под своей властью.

Новые же американские друзья пока кормили Арройю обещаниями, видимо, присматриваясь к ситуации и прощупывая, насколько надёжен новый союзник. Африканский царёк очень нуждался в людях дела, которые помогли бы ему достать ключи от неба.

Данная страна, пышно именуемая лояльными центральной власти чиновниками «республикой», существовала только на бумаге. На деле же непризнанная нигде, кроме своей столицы и нескольких отвоёванных у повстанцев областей, так называемая «Демократическая всеафриканская республика» представляла собой лоскутное одеяло мятежных провинций и районов, контролируемых партизанскими полевыми командирами и криминальными авторитетами.

Практически сразу после ухода европейских колонизаторов, которым на протяжении двухсот лет удавалось поддерживать на подконтрольных территориях относительный порядок, вспыхнула ожесточённая межклановая, а точнее, межплеменная борьба. Нормальное централизованное управление страной фактически не осуществлялось, зато военная борьба «всех против всех» велась с постоянно нарастающей интенсивностью. При этом президент и его карманное правительство при каждом удобном случае объявляло на весь мир, что только они единственная демократично избранная большинством населения власть и полностью контролируют ситуацию в стране, успешно борются с сепаратизмом.

Но фактически бывшая королевская столица — город Киву, переименованный Морганом Арройей после захвата власти в Морганбург, — постоянно находилась на осадном положении. «Полностью контролирующий ситуацию в стране, всенародно выбранный президент» не мог положиться на отборные армейские части, расквартированные в столице. Поэтому даже в пределах личной резиденции Арройя вынужден был передвигаться в сопровождении отряда верных телохранителей-соплеменников.

Диктатор очень надеялся безжалостными бомбардировками загнать своих врагов обратно в дикие джунгли и выжечь их там напалмом, а заодно продемонстрировать силу собственным солдатам, чтобы те боялись и уважали его. Для этого Арройя пригласил к себе в страну компанию Макса Хана и военного советника из ЮАР Хенка Ван дер Вольфа. Южноафриканский бур стал личным консультантом президента в авиационных делах.

Хан же сразу был произведён обожающим играть в Наполеона президентом в главкомы ВВС и маршала авиации с навешиванием золотых эполет и награждением орденами размером с блюдце. После этого Макс занялся формированием ВВС, которые фактически перестали существовать после ухода советских советников.

В награду за оказанные услуги Хан в перспективе рассчитывал получить контроль над некоторыми крупными алмазными, урановыми и нефтяными месторождениями, плантациями кофе и несколькими стратегическими важными портами на побережьях. Маячила перспектива отхватить очень жирный кусок пирога, который ещё не был поделён из-за сложной военной обстановки между лидерами лояльного президенту чисто декоративного парламента, министрами и генералами.

Но без техники, боеприпасов и горючего много не навоюешь. А всего этого в разорённой войной и ужасающей коррупцией стране не было. Арройя настолько доверился немцу, что выделил ему колоссальные средства для закупки всего необходимого.

Большая часть тех самолётов, которые африканский царёк успел получить от СССР несколько лет назад, пока играл в построение социализма, уже была потеряна в боях с соседними государствами. Оставшиеся же МиГи и Су стояли на приколе и ржавели из-за отсутствия запчастей.

Выяснив обстановку, Макс отправился в Европу. Там он начал с посещения крупных международных авиасалонов. Изучая рекламные проспекты известных авиастроительных компаний и выставочные образцы, новоиспечённый «главком ВВС» далёкой африканской страны тщательно выбирал подходящие машины. На авиасалоне в Ле-Бурже Хан посетил стенд компании «Dassault» и приценился к её новейшему истребителю «Мираж-3». После трёхмесячных переговоров «африканец» заказал у французов партию этих истребителей, которые за треугольное крыло прозвали «лопаткой для торта», а за современную авионику «электрической лопаткой для торта».

На выставках Хан регулярно встречал респектабельных бизнесменов с приятными манерами. Некоторые из них по воскресеньям посещали церковные мессы, другие были известными меценатами. Эти господа сами рассказывали ему об этом, чтобы лучше объяснить свою жизненную позицию. «Мы уважаемые члены общества, а производимое нами оружие служит торжеству демократии в мире» — таков был лейтмотив их речей. При этом лица собеседников Хана, как правило, приобретали торжественное выражение.

Объяснив, что и в жизни, и в бизнесе они исповедуют высокие моральные принципы, фирмачи начинали убеждать выгодного клиента купить именно их боеприпасы, разрывающиеся на самые длинные и острые осколки, превращающие всё живое в фарш в радиусе пятисот метров от эпицентра взрыва.

В моральном отношении они были ничем не лучше наёмника, которого наверняка считали законченным грешником, обречённым после смерти гореть в аду.

Да, Хан встречал разных типов, и у каждого в голове жили свои тараканы. Один такой крупный производитель кассетных бомб, начинённых минами-ловушками, замаскированными под яркие детские игрушки, а по совместительству директор респектабельного благотворительного фонда даже пригласил выгодного клиента к себе домой на обед. В своём имении под Парижем хозяин, 55-летний благообразно-седовласый сибарит, потчевал гостя вином лучших европейских марок и много рассуждал о великой гуманистической роли искусства, показывая развешанные по стенам своего дома картины великих мастеров и старинные скрипки в особых нишах под стеклом. Хан понимал, что вся эта напыщенная болтовня является всего лишь прелюдией к началу торга, и спокойно ждал, когда «искусствовед» озвучит свою цену. И они быстро ударили по рукам. Дельцу повезло с новым знакомым, который приобретал всё необходимое оружие, почти не торгуясь.

После кофе довольный хозяин похвастался перед гостем своей коллекцией технических раритетов, на которую тратил заработанные миллионы. Это было собрание «чёрных машин», которое включало в себя подлинное творение рук доктора Гийотена, поставившее во времена Французской революции обезглавливание «врагов народа» на конвейерную основу. Здесь был «Кадиллак» 1940 года, принадлежавший знаменитому гангстеру Аль Капоне. А также двухместный аэроплан Bleriot XI, печально знаменитый тем, что он принадлежал первой американской женщине-авиатору Харриет Куимби. На этом самолёте она в последний раз в своей жизни поднялась в так обожаемое ею небо, чтобы по трагической случайности выпасть вместе с пассажиром из сидений (в то время привязные ремни так же, как и парашюты, только входили в авиационную моду) при выполнении слишком крутого манёвра. Сама машина упала неподалёку от разбившихся лётчиков в болото и почти не пострадала, чтобы позднее быть отреставрированной и выставленной на аукцион родственниками погибшей лётчицы. Мир авиации часто бывает жесток и прагматичен.

Когда визитница Хана распухла от карточек солидных фирмачей, а папка сделанных заказов была почти полна, в отношении его африканского патрона было введено международное эмбарго. Все заказы сразу были аннулированы. Макс сразу сделался персоной нон грата в официальных приёмных.

Приходилось начинать всю работу с самого начала. Первым делом Хан лично сел за штурвал старенького «Викерса-Викинга», чтобы первым прорвать воздушную блокаду государства-изгоя, наладив тайный воздушный мост поставки своему работодателю всего необходимого.

Сделав несколько тайных рейсов через границу, Хан вернулся в Европу, чтоб продолжить закупку авиационной техники. Теперь всё необходимое можно было получить лишь тайно, действуя через подставные компании. Но Хан и здесь преуспел. В этом мире за большие деньги можно получить всё: технологии, нужных специалистов, благосклонность политиков, из которых немногие откажутся от возможности принять участие в отмывании многомиллионных средств.

Пока в распоряжении воюющих в Африке наёмных эскадрилий оставалась инфраструктура для базирования реактивных машин, Хан успел организовать поставку на театр боевых действий партии достаточно современных истребителей Huntar FGA. MK 73 A. Самолёты попали к заказчику через «третьи руки». Как списанные из ВВС Великобритании их вначале отремонтировали, осуществив предпродажную подготовку, потом продали в Иорданию. Но туда эскадрилья «Хантеров» не долетела, «испарившись» по дороге.

Затем Хан «взял в лизинг» у своего знакомого итальянского генерала два выведенных из боевого состава итальянских ВВС реактивных бомбардировщика Canberra.

Тайно отдавший Хану «в долг» «бомбовозы» за крупную взятку итальянский генерал в годы Второй мировой войны умудрился сначала повоевать в фашистских ВВС. А после капитуляции Италии 5 сентября 1943 года одним из первых записался в ряды ВВС Итальянской Социальной Республики (Республики Сало), оставшейся верной Муссолини. Летал на G 55/1 Centuro. Затем на короткий срок демобилизовался и снова вступил в бой, но теперь уже на стороне союзников. Этот ловкач превзошёл даже своего знаменитого соотечественника — Труффальдино из Бергамо, который умудрился услужить сразу двум господам.

Летая на «Аэрокобре», перебежчик успел до капитуляции Германии сбить два Bf-109G и разведчик Me410A-3. Благодаря вовремя осуществлённой «рокировке» после войны бывшего фашистского аса объявили чуть ли не борцом с преступным режимом. Ореол героя способствовал стремительному карьерному взлёту. Он быстро дослужился до полковника, потом получил генерала и одновременно принял командование над крупной натовской авиабазой Авиано.

Когда ветераны встретились, они не стали ворошить старые обиды; зато охотно вспомнили, как бок о бок воевали вместе против англо-американцев в Верхней Италии, медленно пятясь с боями к укреплённой линии Густава. После ностальгических воспоминаний о былом союзничестве проще было сговориться о цене. Примечательно, что согласно документам, отданные «на прокат» бомбардировщики никуда не летали и всё время, в действительности проведённое в боях в далёкой Африке, находились на хранении на Авиано.

Кое-что Хан в обход экономических санкций заказал в Штатах. При новом министре обороны любую сделку можно было провернуть без особых проблем, были бы деньги. В это самое время США сотрясал крупный скандал. Многие вашингтонские конгрессмены, сенаторы и генералы подозревались в коррупции. Причиной всего стал новый тактический истребитель F-111 Raven, в разработку которого были вложены миллиарды бюджетных долларов. Причём в обход существующей практики министра обороны новой администрации президента Кеннеди Роберт Стрэнг Макнамара настоял на создании универсального самолёта-истребителя и штурмовика для ВВС и ВМФ. Это было сделано якобы из желания сэкономить деньги налогоплательщиков. Все четыре конкурса выиграла компания «Boing». Но Макнамара добился аннулирования всех результатов и авторитарно передал все субсидии компаниям «General Dinamics» и «Gruman», чьи заводы находились в родном штате вице-президента Джонсона, близкого друга министра обороны.

Но из амбициозного проекта ничего не вышло. Гора породила мышь. Получилась крайне неудачная машина, непригодная для использования в войсках. Самолёты оказались слишком тяжёлыми и дорогими. Они с трудом держались в воздухе и ещё на стадии испытаний унесли жизни нескольких лётчиков. Так, незадолго до приезда Хана в США здесь много писали о трагедии, случившейся с одним из известных тест-пилотов. На выходе из пикирования после бомбометания у его F-111А отвалилась консоль крыла. Высота была небольшая, и лётчик не успел катапультироваться. Вскоре после этого ВМФ США, уже успевшие потратить 238 миллионов долларов, вышли из проекта.

В такой мутной водице определённо можно было наловить золотых рыбок! Однако добытая Ханом реактивная техника провоевала недолго. Вскоре все современные самолёты встали на прикол. Отчасти это произошло из-за того, что они были признаны непригодными для использования в местных условиях в силу сложности их обслуживания, постоянного дефицита запчастей и качественного топлива. Но главное — в ходе постоянных стычек с соседними государствами и полицейских рейдов ооновской авиации оказалась полностью разрушена аэродромная инфраструктура.

Единственный аэропорт столицы, где имелись условия для базирования современных боевых машин, диктатор после введения против него ооновских санкций превратил в военную авиабазу. Но после очередной бомбёжки его самолётами мирных поселений на севере страны бетонная ВПП авиабазы была в отместку разбомблена британскими «Буканьерами» S-2B, действовавшими по мандату ООН. А то, что не сумели уничтожить вражеские пилоты, доломали свои же…

Когда-то Арройя пытался организовать пассажирское сообщение с Западом. Команда специалистов крупнейшего французского авиаперевозчика авиакомпании «Air France» провела огромную подготовительную работу: были разработаны оптимальные с точки зрения расхода топлива и безопасности маршруты полётов с учётом меняющейся в зависимости от сезона и времени суток метеорологической обстановки; построены наземные приводные маяки, станции слежения. Крупный французский банк выделил африканцам огромный кредит на строительство в Морганбурге аэропорта мирового класса с первоклассными взлётно-посадочными полосами, способного принимать современные широкофюзеляжные реактивные лайнеры. Местный диспетчерский центр был оборудован по последнему слову техники. Далеко не все европейские столицы могли похвастаться аэропортом такого класса. И вот кто-то пустил слух, что якобы в аппаратуре диспетчерского центра содержится много золота и серебра. Буквально в несколько дней неизвестные вандалы разбили дорогостоящие приборы в поисках драгоценных металлов.

Когда Арройя узнал об этом, то первым делом велел повесить всех подозреваемых, а потом пришёл в ужас: в следующий раз, когда прилетят его враги, он может не успеть добежать до личного бункера! Необходимо было срочно найти замену современной электронике. И такая замена была найдена. Южноафриканский советник порекомендовал президенту вместо сломанных радаров укомплектовать ПВО столицы особыми людьми с хорошим слухом. Большую часть подразделения «слухачей» составляли слепые. Для них были изготовлены специальные вращающиеся кресла, чтобы при приближении неприятельских бомбардировщиков «живой радар» мог повернуться хоть на 360 градусов в нужную сторону. Получалось как в сказке про Золотого петушка, подаренного царю Дадону хитроватым фокусником со словами:

Именно тогда между Ханом и юаровцем случился первый конфликт, который привёл к лютой взаимной ненависти. Хан посмел на заседании военной комиссии в присутствии президента и всего генералитета раскритиковать придуманную юаровцем методику «дальнего обнаружения», назвав её бредом сумасшедшего. На президента слова Макса произвели сильное впечатление, и он назвал своего советника «кретином» и «вором», пригрозив казнить его, если южноафриканец ещё раз вздумает дурить ему голову. Зато было одобрено предложение Хана. Так как из-за эмбарго не было возможности быстро закупить за границей бортовые РЛС для боевых самолётов, Макс предложил снять с реквизированных властями гражданских самолётов комплекты радиолокационного метеорологического оборудования. После того как мировое сообщество решило наказать диктатора, он в отместку тут же приказал по-пиратски захватить все находившиеся на тот момент в международном аэропорту его столицы лайнеры, такие, как Дуглас DC-7, принадлежавший южноафриканской компании South African Airways. Теперь с них сняли радары, чтобы установить на самолёты местных ВВС.

Вступив в конфликт с главным военным советником президента, Хан проявил себя достойным потомком своего далёкого предка-янычара. О нём и раньше ходили слухи, как о жёстком несгибаемом солдате и дельце, но активность, которую он проявлял в борьбе с главным конкурентом, заставила многих колеблющихся взять его сторону. Хан объединял против противника министров правительства и военных по всем правилам военного искусства, интриговал, перекупал нужных людей, в общем, вёл полномасштабную тайную войну. Он не стеснялся бить в спину, ибо сам в любой момент ожидал от оппонента этого. В итоге в качестве приза выживший победитель должен был получить место ближайшего советника президента и доступ к местным месторождениям и портам.

Покончив с юаровцем, а затем разобравшись с партизанами, Хан намеревался привезти в страну команду топ-менеджеров-головорезов и поставить их во главе учреждённых им компаний по освоению местных богатств. Макс уже видел себя олигархом мирового масштаба.

А пока, после того как ставка на реактивные боевые самолёты не оправдала себя, командующий ВВС начал спешно искать им замену. Теперь Хан укомплектовывал свои эскадрильи всем, что можно было достать, — преимущественно допотопным летающим секонд-хендом времён Второй мировой войны, скупаемым его агентами на свалках авиахлама всего мира. Первый В-26 Макс лично пригнал в страну, сумев уйти по дороге от двух реактивных британских Лайтнингов F.Mk 1A из состава контингента ООН, осуществляющих блокаду границ государства-изгоя. Потом нанятые по всему миру пилоты стали перегонять к месту боевой работы другие, нередко покупаемые по цене металлолома машины. Некоторых сбили при попытке прорыва…

Но в результате в распоряжении командира наёмнических ВВС оказались порядком изношенные «тандерджеты», нелегально закупленные в Колумбии и Эквадоре, несколько тренировочных Т-6 «тексанов» (ещё времён колонии), «херонов», «мажистеров», стареньких «харвардов», полтора десятка «митчеллов» В-25 и В-26, которые стали основными «рабочими лошадками» «диких гусей».

Были здесь и шесть стареньких AVRO ANSON, построенных в далёком 1936 году и списанных после окончания Второй мировой войны из британского Берегового командования. Когда-то прозванные «летающими оранжереями» за сплошную полосу окон, протянувшихся вдоль борта кабины — от лобового остекления до задней кромки крыла и обеспечивающими великолепный обзор экипажу, эти машины прославились тем, что во время эвакуации англичан из Дюнкерка звено из трёх Anson было атаковано девяткой скоростных «Мессершмиттов-109». Схватка завершилась с потрясающим результатом — два истребителя Люфтваффе были сбиты, один получил серьёзные повреждения, а бывшие пассажирские самолёты, наспех переделанные англичанами с началом боевых действий в разведчики и лёгкие бомбардировщики, потерь не понесли. Здесь, в Африке, в антипартизанских операциях эти машины тоже быстро зарекомендовали себя с наилучшей стороны.

Правда, некоторые самолёты не были приспособлены к бомбометаниям, да и бомб вначале не хватало. Часто из положения выходили, применяя различные кустарные бомбы, сделанные из обрезков водопроводных труб.

Также в наёмнические ВВС входила отдельная эскадрилья вертолётов.

Вскоре крылатых машин у командира наёмнических ВВС стало много. Но для поддержания закупленной рухляди в пригодном для полётов состоянии потребовалось провести новый набор авиамехаников. Местные кадры Хана категорически не устраивали. Они спокойно могли не докрутить гайку, вынуть для осмотра какой-нибудь узел и забыть поставить его обратно. Поэтому Макс собирался закрыть все вакансии только наёмниками. В этом деле ему очень помогли представители ЦРУ. Была организована компания «Western International Ground Maintenance Organisation», зарегистрированная в Лихтенштейне. Эта компания заключила официальный договор с правительством соседнего государства на обслуживание самолетов санитарной и почтовой авиации. Благодаря этому персонал компании прибывал в Африку легально. На военно-транспортном «Геркулесе» ВВС США наёмники из Франции, Англии, Дании и США были тайно переброшены через границу в Морганбург. С их появлением на авиабазе обслуживание самолётов заметно улучшилось. Так что перед Борисом действительно был человек выдающихся организаторских и дипломатических способностей.

Нефёдов рассказал старому знакомому, что сюда его привели поиски пропавшего сына.

— Да я слышал про сбитый русский разведчик, — задумчиво проговорил Хан. — Но это работа не моих парней, поверь. Мои так высоко и быстро не летают…

— Ты меня не так понял, Макс. Я здесь не для того, чтобы искать виновных, — пояснил Борис.

— Может, тогда тебя забросило КГБ? — напрямик и несколько грубовато поинтересовался Хан.

— Мне нужно найти своего Игоря и забрать его домой, — проигнорировав подозрение собеседника, сказал Нефёдов. — Кроме тебя, мне здесь не к кому обратиться.

— Хорошо, я попробую выяснить по своим каналам: уцелел ли кто-нибудь из экипажа, и если да, то где содержат пленных. Но это займёт какое-то время. Боюсь, тебе действительно придётся стать одним из нас. Другой возможности находиться здесь нет. Просто снять номер в отеле и жить туристом не получится.

— Я затем сюда и приехал. Могу подписать контракт хоть сейчас.

Хан небрежно щёлкнул бармену пальцами. Тот понимающе кивнул и принёс бутылку. Как и все пираты, немец предпочитал ром. На вкус это была жуткая брага местного производства, чрезвычайно крепкая, быстро дающая опьяняющий эффект, — пойло для лужёных глоток. Сделав несколько жадных глотков, командир наёмников критически оглядел пожилого лётчика.

— Надеюсь, ты в хорошей форме и сможешь летать на задания? Прости, забыл, сколько тебе лет?

— Даже побольше, чем твоим летающим сараям, — с весёлой злостью огрызнулся Борис и выпил свою порцию отвратно пахнущего пойла.

О своей лётной форме Нефёдов благоразумно умолчал. В военной авиации даже месячный перерыв на время отпуска считается достаточным сроком, чтобы потерять лётные и боевые навыки. Поэтому по возвращении в часть отпускники по инструкции обязаны совершить не менее пяти полётов в задней кабине двухместной «спарки» с инструктором для восстановления утраченных навыков. Он же не был в кабине боевого самолёта годы! Но озвучивать свои сомнения означало не получить работы и поддержки командира наёмнических ВВС, в которых Нефёдов сейчас очень нуждался.

Хану понравился такой ответ. От души рассмеявшись, он похлопал русского по плечу:

— Что ж, будем считать это твоим достоинством, тем более что я значительно старше тебя. Но как видишь, далёк оттого, чтобы доживать свой век в стариковском кресле-качалке… Никто не заставит меня надеть домашний халат и тапочки. Никто не свяжет по рукам и ногам мирными заботами. Мы неподвластны хандре и старческим болячкам только потому, что живём настоящей суровой мужской жизнью…

«Сейчас он, чего доброго, предложит мне помериться силами на руках или помыть голову бензином, как принято у настоящих мужиков в условиях полевого аэродрома», — с сарказмом размышлял Борис, глядя на расходящегося топ-менеджера банды крылатых головорезов. И хотя они давно не виделись, немец явно с удовольствием вербовал бывшего своего кадета в сообщники по банде. Впрочем, для своих лет Хан и в самом деле выглядел прекрасно и держался молодцом. Правда, он слишком налегал на спиртное. Да и от аристократических манер почти ничего не осталось. Зато теперь у барона в большом ходу был грубоватый казарменный юмор.

— Итак, договорились: отныне я ведущий, ты мой ведомый, — удовлетворённо подытожил Хан, откинувшись на спинку стула. — Я не педераст, но в бою мне обязательно нужен надёжный мужик возле задницы.

Немец хохотнул и вновь похлопал завербованного рекрута по плечу и даже пододвинул новобранцу вазочку с закуской из вяленых тараканов. Сам он горстями забрасывал себе в рот эту гадость под пивко. Засушенные насекомые омерзительно потрескивали у него на зубах.

Хан самодовольно и даже покровительственно подмигнул бывшему курсанту:

— Видишь, а ты когда-то не верил, что из нас двоих выйдет прекрасная пара воздушных бандитов! Мы с тобой…

— Устроим местным партизанам Содом и Гоммору, — с понимающей улыбкой подбросил собеседнику красивый термин Борис. — Что ж, я не против. Только я буду ведущим, а ты моим ведомым. — С удовольствием наблюдая, как у опешившего вербовщика вытянулось лицо (Хан не мог поверить, что кто-то посмел усомниться, что он тут главный), Анархист поинтересовался: — А кстати, сколько у тебя сбитых, камрад?

Оказалось, что у обоих асов примерно равный счёт воздушных побед. Хан нахмурился. В обладателе баронского титула взыграла аристократическая гордость. Как это он, кавалер рыцарского креста с дубовыми листьями, мечами и брильянтами, должен уступить кому-то, пусть даже символически, почётное место рыцаря, согласившись на вторую партию оруженосца при нём!

Но и у Нефёдова голубой дворянской крови тоже хватало. Впрочем, в гораздо большей степени Борисом сейчас двигал патриотизм. Как представитель советских ВВС, разгромивших хвалёные гитлеровские Люфтваффе, он просто не мог признать первенство бывшего противника.

А чтобы расставить все точки над «i», Борис позволил себе усомниться в принятой у немцев во время Второй мировой войны балльной системе подсчёта воздушных побед. Любое профессиональное сообщество — мир достаточно тесный. Рано или поздно всё, что здесь происходит или происходило, становится известно всем.

После войны, когда в печати были опубликованы данные о личных счётах немецких летчиков-истребителей, для многих трёхзначные цифры стали шоком (в СССР эта информация сразу была засекречена, но Нефёдов, одно время занимавший высокий пост в Московском военном округе, имел доступ к подшивкам иностранных газет и журналов, предназначенных только для служебного пользования).

Выяснилось, что белобрысый 23-летний майор Эрих Хартманн претендовал на 352 сбитых самолёта, в том числе 348 советских и четыре американских. Его коллеги по 52-й истребительной эскадре Люфтваффе Герхард Баркхорн и Гюнтер Ралль заявили о 301 и 275 сбитых соответственно. Эти цифры резко контрастировали с результатами лучших пилотов-истребителей союзников. Более подробная информация об асах Люфтваффе оказалась ещё более шокирующей. Оказалось, что асами в терминологии союзников (то есть сбившими 5 и более самолётов противника) у немцев числились более 3000 пилотов! Хартманн и Баркхорн с более чем тремястами побед были лишь вершиной айсберга. Тринадцать лётчиков-истребителей Люфтваффе одержали от 200 до 275 побед каждый. Ещё больше было тех, кто закончил войну, имея в активе по сотне побед.

Сразу же разгорелись жаркие дискуссии о принятой у немцев методике подсчёта сбитых самолётов, системе подтверждения наземными службами, фотопулемётами и т. п. Главный тезис, придуманный для того, чтобы снять у победителей шоковый столбняк и устранить зарождающийся болезненный комплекс собственной неполноценности, звучал примерно так: «Это были неправильные пчёлы, и они делали неправильный мёд». То есть асы Люфтваффе всё наврали о своих успехах, и в реальности они сбили не больше самолётов, чем Кожедуб (62 победы), Покрышкин (59), американцы Бонг (40) и Макгуайр (38), англичане Стэнфорд Так (27) и Эдгар Джонсон (32). Не понаслышке знавший противника бывший фронтовой штрафник полностью был согласен с таким мнением, о чём прямо заявил Хану, наполняя ромом очередной бокал:

— Выдумки, — невозмутимо ответил немец и вкусно затянулся сигарой. — Просто англосаксы не могут признать на весь мир, что платили дюжиной своих «Мустангов» и «Спитфайров» за каждый наш «Мессершмитт» и «Фокке-Вульф», вот они и взяли на вооружение приёмы вашей сталинской пропаганды. Ведь к началу войны с Россией ваша советская авиация в несколько раз превосходила по численности Люфтваффе. У вас на границе была сосредоточена армада боевых самолётов. Но в течение нескольких дней горстка наших лётчиков фактически оставила Красную армию без поддержки с воздуха, уничтожив более тысячи восьмисот ваших самолётов. Только вы этого тоже никогда не признаете.

При этих словах Хан зло ткнул пальцем в сторону Нефёдова. А в качестве доказательства уникальных достижений немецкой школы воздушного боя он со знанием дела провёл сравнительный экспресс-анализ, как происходило подтверждение одержанной победы у них в Люфтваффе и как в ВВС Рабоче-крестьянской Красной армии. У немцев стандартная процедура была такова: вернувшийся на аэродром с победой лётчик сначала писал Gefechtsbericht — донесение о бое, затем заполнял на пишущей машинке Abschussmeldung — бланк отчёта об уничтожении самолёта противника. Во втором документе пилот подробно отвечал на ряд вопросов, касающихся расхода боеприпасов, дистанции стрельбы, и указывал, на основании чего он сделал вывод об уничтожении самолёта противника. У русских же, насколько Хану было известно, почти до самого конца войны лётчики в вольном стиле описывали состоявшийся воздушный бой, иногда иллюстрируя его схемами эволюции своего и вражеского самолётов, но чаще лишь наглядно руками демонстрируя командиру, как было дело.

— Так что это ещё неизвестно, кто из нас занимался липой, — широко улыбнулся Хан.

Нефёдов с растущей неприязнью рассматривал немца, только что гордо рассуждавшего о воинских доблестях своих товарищей по оружию. Борису очень хотелось напомнить ему, как его сослуживцы расстреливали колонны беженцев в Польше и России, как превращали в руины мирные города.

Борис также мог бы усомниться и в объективности фотопулемётов, как средства подтверждения одержанной победы. А ведь именно на основе привезённой лётчиком плёнки фотопулемёта в Люфтваффе чаще всего принимались решения о подтверждении побед. Между тем это было крайне несовершенное средство фиксации результатов воздушного боя. Несмотря на внешнее сходство кадров фотопулемёта и кинокамеры, фотопулемёт снимал с куда меньшим темпом, около 8–10 кадров в секунду. Низкая разрешающая способность кинорегистрации часто не позволяла точно определить характер нанесённых вражескому самолёту повреждений. И что самое главное — фотопулемёт прекращал работу после того, как лётчик отпускал пулемётно-пушечную гашетку. Соответственно поражение цели последним или даже предпоследним снарядом фотопулемёт зафиксировать не мог, так как переставал снимать до того, как снаряд долетал до цели. Тем более фотопулемёт не фиксировал поведение самолёта противника после попаданий в него пуль и снарядов. Что произошло после очереди: развалился самолёт противника в воздухе или скрылся из виду, достоверно установить было невозможно. Некоторые же советские самолёты, например легендарный Ил-2, обладали просто фантастической живучестью, иногда возвращаясь на свой аэродром с сотнями пробоин.

Тем не менее у немцев прижилась практика, по которой достаточно было зафиксировать с помощью фотопулемёта попадание, и можно было считать, что нужные баллы у тебя в кармане. Не требовалось искать объективных подтверждений своей победы в виде обломков сбитой тобой машины. Это создавало идеальную почву для удивительных мистификаций. Осенью 1943 года Эрих Рудорффер прославился на весь рейх, сумев в течение 17 минут сбить 13 русских самолётов. Пропаганда тут же подняла молодого героя на щит, объявив его национальным героем. Действительно, лётчик сумел поставить удивительный рекорд. Повторить или превзойти результат «стремительного Рудорффера» не удалось никому. Правда, когда при заполнении Abschussmeldung потребовалось указать, кто мог бы подтвердить факт уничтожения целой вражеской эскадрильи, рекордсмен, не моргнув глазом, заявил штабным офицерам: «Откуда я знаю? Все тринадцать русских самолётов упали на дно Ладоги».

Редко, но даже сами немцы во время войны ловили за руку зарвавшихся вралей, как это было с обер-лейтенантом Фогелем из 4/JG27, воевавшей на Северной Африке. Менее чем за месяц в августе 1942 года Фогель со своими ведомыми сбил 56 англичан. Однако одному из подчинённых бравого обер-лейтенанта показалось, что его обошли с наградами, и он раскрыл механику удивительной результативности командира. Действовали мошенники так: вылетали звеном в сторону фронта, потом разворачивались и всей четвёркой расстреливали боезапас в барханы. Фотопулемёты на «Мессершмиттах» данной эскадрильи вообще не стояли. Достаточно было устного заявления об одержанных победах… В любой армии мира за такое виновных отдали бы под суд. Но немецких пилотов всего лишь пожурили и раскидали по другим подразделениям. При этом утверждённые в Берлине победы никто не аннулировал и полученные за них награды у липовых асов не забрал.

В итоге всё работало на пропаганду. Имена знаменитых «экспертов» становились известными всей Германии. Открытки с их портретами печатались миллионными тиражами и продавались в газетных киосках и почтовых отделениях. О них писали статьи и снимали фильмы. Целью пропагандистской шумихи вокруг имён лучших лётчиков было привлечь новое пополнение молодых людей в редеющие, особенно после Сталинграда ряды Люфтваффе. Поэтому имиджмейкеры из ведомства Геббельса старались искусно придать весьма рутинной и чрезвычайно опасной работе военного лётчика привлекательный образ рыцарского ристалища, охотничьей забавы, увлекательного спорта, где чемпионов награждают не менее ценными призами, чем кубки и олимпийские медали.

Совсем иначе с подтверждением побед обстояло дело в ВВС Красной армии. Обязательно нужно было отыскать «тушку» сбитого врага, например, получить подтверждение от поста ВНОС или из пехотной части, что в их расположении рухнул срезанный твоей очередью «Юнкерс». Если же враг падал где-нибудь в глухом лесу, в непролазное болото или за линией фронта, то тебе оставалось утешаться моральным удовлетворением, что одним хищником на свете стало меньше. Борис сам по схожим причинам не смог официально записать на свой счёт не менее двадцати машин.

Впрочем, что бы он сейчас ни говорил, всё было бы принято Ханом в штыки. Другое дело, если сослаться на мнение его же бывшего сослуживца по Люфтваффе…

В Париже в книжном магазине Нефёдову случайно попалась прелюбопытнейшая книжонка — мемуары одного немецкого «эксперта», сослуживца самого результативного германского аса Эриха Хартманна. Борис про себя зло усмехнулся: «Посмотрим, что ты на это запоёшь!» Его задиристая анархистская натура брала верх над доводами здравого смысла, согласно которым не стоило сориться с единственным человеком здесь, который мог сейчас ему помочь.

Борис по памяти пересказал оппоненту один запомнившийся ему весьма примечательный эпизод из прочитанных по дороге мемуаров…

В столовой немецкого аэродрома, на котором базировалась эскадрилья Хартманна, в тот вечер полным ходом шла пирушка по случаю очередного впечатляющего достижения «Буби», или «малыша», — таково было фронтовое прозвище 21-летнего аса с откровенно мальчишеской физиономией.

В своей книге сослуживец Хартманна вспоминал, как неожиданно в столовую вбежал потрясённый техник Хартманна Биммель. Озадаченное выражение лица федфебеля заставило всех замолчать.

— В чём дело, Биммель? — в наступившей тишине спросил Хартманн.

— Оружейник, герр лейтенант, — растерянно пролепетал механик.

— Что-то не так?

— Нет, всё в порядке. Просто вы израсходовали только половину боекомплекта на три сбитых самолёта. Мне кажется, вам нужно это знать…

После этих слов шёпот восхищения пробежал среди пилотов, и шнапс снова полился рекой…

В тот день Хартманн заявил о трёх уничтоженных советских штурмовиках Ил-2. В среднем он потратил на каждый советский самолёт порядка 5–6 снарядов, что выглядит очень сомнительно, учитывая, что немецкие лётчики не случайно прозвали «Ильюшины» «летающими танками». Для этого были основания — масса бронекорпуса Ила в ходе непрерывного модифицирования достигла почти 1000 килограммов. Все важнейшие узлы были скомпонованы таким образом и упрятаны под броню, чтобы максимально снизить вероятность поражения противником уязвимых мест машины. В условиях полигона элементы бронекорпуса многократно тестировались отстрелом. А тут в условиях воздушного боя по активно маневрирующей цели, когда противник отнюдь не горит желанием подставиться под твои пушки, кто-то объявляет, что «завалил» сразу троих, да ещё чуть ли не с первого выстрела. Вот уж где легендарные полумифические стрелки Вильгельм Телль и Робин Гуд отдыхают! Им такое вряд ли было под силу. Другое дело, если тебя зовут барон Мюнхгаузен. Так что любому специалисту было ясно, что Люфтваффе сотворило одну из величайших афёр века.

Конечно, Хан не мог не знать о махинациях с липовыми победами в своих Люфтваффе, а вот о выпущенных знакомым по элитарному боннскому клубу асов откровенных мемуарах, видимо, слышал впервые. То, что свой же товарищ вывесил на всеобщее обозрение грязное бельё, взбесило его. Ещё больше Хана разозлило, что русский сумел фактически припереть его к стенке приведёнными фактами, выставив вралем.

Наёмник весь подался вперёд, буквально впившись сузившимися глазами в лицо Бориса. Теперь нетрезвые мужики с откровенной неприязнью разглядывали друг друга. И хотя их разделял только пластиковый стол, у Нефёдова возникло полное ощущение, что он сходится лоб в лоб с сидящем в своём «Мессершмитте» немцем и надо успеть опередить противника, нажав на пулемётную гашетку раньше него.

— Я не люблю, когда меня называют лжецом, — жёстко, с нажимом на последнем слове, процедил сквозь зубы Хан.

В искажённом злобой лице барона появилось что-то азиатско свирепое. Должно быть, это показалось живущее в глубине его натуры наследие далёких предков-янычар.

Однако уже в следующее мгновение глаза, щёки и губы наёмника проделали сложную эволюцию в обратном направлении — от оскорблённо-рассерженного выражения к снисходительной улыбке. Загорелый плейбой вновь с симпатией взглянул на человека из собственной молодости и откинулся на спинку стула.

— Впрочем, вы, русские, имеете право не любить нас, немцев. Поэтому я понимаю причину твоей необъективности. В конце концов, ты когда-то оказал мне серьёзную услугу, а по законам чести я должен вернуть долг.

Нефёдов вспомнил, как главарь наёмников только что на его глазах примерно с такой же улыбкой внезапно ткнул ножом в горло одного из своих людей. Борис аккуратно поставил бокал с недопитым ромом на стол, держа в поле зрения руки человека напротив.

Однако немец уже переключился на новый объект — он вдруг заметил направляющегося в их сторону джентльмена европейской внешности лет сорока пяти. Подтянутый и прямой, он выглядел как бизнесмен, но явно в недавнем прошлом носил форму. Макс по-приятельски помахал гостю издали. Ничто при этом не изменилось в вальяжной позе Хана, но Борис почувствовал, как его собеседник внутренне как-то сразу весь подобрался, словно готовясь к встрече с настоящей опасностью. Продолжая улыбаться в сторону подходящего человека, немец вполголоса пояснил сидящему рядом собутыльнику:

— Вот кто наверняка знает о твоём Игоре всё. Рекомендую: самый ядовитый паук Африки, постоянно плетёт вокруг меня ловчую паутину. Это его выводка мне пришлось полчаса назад так негигиенично полоснуть заточкой по горлу…

Когда юаровец занял своё место за столом, Хан представил ему Бориса как своего нового лётчика. Южноафриканец с симпатией смотрел на Нефёдова, когда пожимал ему руку и когда вкрадчивым голосом объяснял, что новичку придётся пройти испытательный срок:

— Ничего не поделаешь, сэр, такова стандартная процедура, — он словно извинялся за доставляемые неудобства, одновременно давая понять, что с превеликим удовольствием сразу бы взял в штат такого прекрасного лётчика, но, увы… — Если вы пройдёте испытание… — Южноафриканец запнулся, даже поставил чашку с заказанным кофе на стол. — Нет, это неверное слово… Как только вы его пройдёте, — поправился он и радостно улыбнулся, — мы сразу же подпишем с вами контракт. Очень надеюсь, что вам у нас понравится. А нам профессионалы вашего класса просто необходимы.

Благородная проседь на висках южноафриканца, приветливый чуть ироничный взгляд серых глаз, волевые черты загорелого лица лишь усиливали доверие к его словам.

Обсудив ещё кое-какие вопросы с командующим ВВС и рассказав на прощание анекдот про двух блондинок, юаровец легко поднялся из-за стола и снова крепко пожал Нефёдову руку.

— Приятно было с вами познакомиться, и желаю удачи!

Он отправился дальше по своим делам, а Хан, кивнув в след удаляющемуся буру, не без злорадства сообщил Нефёдову:

— Поздравляю: только что ты подписал себе смертный приговор. Теперь Хенк-«Бомбардировщик» знает, что ты мой человек. И этого он тебе никогда не простит, будь ты хоть трижды первоклассный лётчик… Я — его главный противник здесь. Хенк давно точит на меня нож, но пока я ему не по зубам. Трижды его киллеры пытались подкараулить меня, чтобы завалить по-тихому. Я ведь всегда хожу один, без охраны. Но до сих пор мне удавалось отбиваться.

Хан с юмором рассказал, как однажды в окно его коттеджа метнули несколько зажигательных гранат. В тот момент он лежал в кровати с симпатичной девочкой и в полусне обдумывал планы на следующий день, как вдруг комната наполнилась огнём и едким дымом. Его спасла сноровка профессионального истребителя: перекатом ворваться в ванную, намочить полотенце, накрыть голову и прорываться к выходу. Чёртова дверная ручка уже горела, плавились пластмассовые детали замка. Превозмогая адскую боль, Хан изо всех сил рванул на себя дверь и выскочил наружу из превратившейся в печь комнаты. Макс даже показал след от сильного ожога на руке. Правда, от делившей с ним в ту ночь постель девушки осталась лишь горсть золы с золотыми кусочками расплавившихся серёжек и цепочки.

— А я в тот день восстал из пепла и начал мстить. С тех пор я тоже не церемонюсь с его людьми. Ликвидировать же меня открыто Хенк не может, не получив на это санкцию президента и согласие моих людей. Ему остаётся только ждать какого-нибудь удобного случая, когда я стану уязвим для удара. А пока он старается убрать всякого, на кого я мог бы положиться. Так что теперь мы оба в его списке приговорённых.

Борис воспринял эту новость почти равнодушно. Он рисковал головой почти на каждом шагу с тех пор, как покинул Египет. Да и обещанный испытательный срок, судя по всему, не предполагал быть пустой формальностью. Так что одной угрозой больше или меньше, в сущности, какая разница!

Между тем погасший было с появлением юаровца спор бывших противников по Восточному фронту вновь вспыхнул с ещё большей силой после его ухода. Никто не собирался признавать правоту противника. А для «демонстрации силы» каждый стремился перепить идеологического врага. Пока это никому не удавалось.

С аэродрома они отправились в район правительственных вилл. Здесь повсюду стояли солдаты и бронетехника, охранявшие местную элиту от партизан.

Хан остановил автомобиль перед воротами какого-то двухэтажного особняка. Вскоре выяснилось, что это был, если так можно выразиться, местный «культурный» центр. Хотя, конечно, никакого отношения к культуре данное злачное место не имело. На вывеске перед входом была изображена бойкая полуобнажённая дама, чьи пышные формы по замыслу художника, видимо, должны были символизировать полный набор плотских удовольствий, которые здесь мог испытать всякий кредитоспособный посетитель. Называлось заведение «Прорва удовольствий». Впрочем, те, для кого оно было открыто, предпочитали именовать его «Салоном Мэри». Это был элитный бордель, предназначенный только для высших чиновников и высокооплачиваемых белых наёмников. Впрочем, иногда за особые заслуги сюда пускали и солдат из туземных подразделений.

На первом этаже располагался кабак типа салуна из кино про Дикий Запад с грубо сколоченной мебелью, способной пережить массовое побоище между подвыпившими посетителями, и длинной барной стойкой.

В этот час они были первыми посетителями, так как большая часть местных клиентов в данный момент лила напалм на головы повстанцев или сидела в своих служебных кабинетах. Однако стоило гостям зайти, как за барной стойкой сразу появился человек с заспанным лицом и в расстёгнутой рубашке. Он услужливо осведомился, что господа желают заказать из еды и напитков. Хан снова, как и в аэродромовском баре, щёлкнул бармену пальцами, потом повернулся к своему спутнику и заплетающимся языком объявил:

— Я хочу выпить за твою удачу. — Пьянея, немец становился всё более болтлив: — Хоть ты и порядочное дерьмо, Иван, но я должен опрокинуть стаканчик водки или текилы за твой меткий главный калибр, который поможет тебе пройти испытательный срок. Мне нужны здесь надёжные люди. Желаю тебе побольше выстрелов на миллион долларов!

— Что такое главный калибр? — живо поинтересовалась подошедшая к столику пышнотелая разбитная негритянка.

Она разговаривала на жуткой смеси английского и французского. Однако Нефёдов неплохо знал оба языка и потому хорошо понимал речь чернокожей дамы.

— Привет, Мэри! — Хан чмокнул бойкую толстушку в подставленную ею щёчку, после чего пояснил: — Главный калибр, это очень большая пушка. При этом он сделал неприличный жест и незаметно подмигнул Борису, мол, смотри, что сейчас будет.

— За главный калибр я тоже выпью с удовольствием! — игриво строя новому мужчине глазки, загорелась пухленькая «шоколадка». — У нас на Гаити мужчина с большим «зузу» может вообще не работать до конца жизни. Женщины счастливы за свои деньги кормить обладателя огромного «зузу». За удовольствие платить приятно!

Весёлая толстушка схватила руку Нефёдова и решительно положила мужскую ладонь на свой огромный бюст. Каждая её грудь была размером с призовую тыкву.

— Что, нравится, блондинчик? Сегодня это твоё! — Она потащила Бориса к лестнице: — Пойдём! Мужчине с большой пушкой я дам бесплатно.

— Отпусти его, Мэри! — с напускной строгостью прикрикнул на толстушку Хан. — Сейчас мы с ним выпьем, а потом я сам подарю ему одну из твоих куколок — на выбор. Только сначала пусть он скажет, что извиняется за свои слова. Я никому не позволю посягать на честь Люфтваффе!

Желая, чтобы незнакомец выбрал именно её, негритянка, продолжая строить Борису глазки, пояснила:

— Мэри меня все зовут здесь. А там, — женщина махнула рукой в ту сторону, где, по её мнению, находилась далёкая родина, — я Эрзили — богиня любви и плодородия.

— Ты ему лучше о своих двенадцати детишках расскажи, «богиня плодородия»! — с издёвкой прокомментировал Хан. — Тогда он точно тебя выберет. — Насладившись видом слегка смущённой дамы, пьяный пересмешник пояснил Нефёдову: — Между прочим, один из моих орлов тоже дважды сделал нашу Мэри мамой…

Но тут, вновь вспомнив о нанесённой ему обиде, немец в очередной раз потребовал от Бориса, чтобы он взял обратно свои слова о его товарищах по гитлеровским ВВС. Сильно нагрузившиеся спиртным мужики вновь заспорили, причём дело явно шло к поножовщине. Понаблюдав некоторое время, как постоянный клиент её салона и перспективный новенький посетитель готовы бесславно укокошить друг друга, Мэри взяла слово:

— Вместо того чтобы мериться своими главными калибрами — у кого длиннее, садитесь-ка мальчики на мотоциклы и езжайте по «алмазной миле». У кого первым не выдержат нервы, тот и не прав.

Хану идея понравилась, и он стал объяснять противнику условия необычной дуэли. «Алмазная миля» представляла собой отрезок превосходного шоссе длиной чуть более двух километров. Эта дорога являлась частью «потёмкинской деревни», которую диктатор отстроил несколько лет назад специально для регулярно наезжавших в то время в Морганбург иностранных делегаций. Тогда у Арройи начали складываться неплохие отношения с западным миром, и он рассчитывал быстро модернизировать свою страну, а в особенности армию на денежки западных банков, богатых стран-доноров, международных фондов. Для этого в ход шли безотказные приёмы обольщения: скромным чиновникам оказывался пышный приём, как главам государства, с почётным караулом у трапа и кортежем мотоциклистов.

А чтобы инвесторы видели, что их кредиты не разворовываются и не тратятся на закупку современного оружия, из аэропорта на банкет в президентский дворец их возили по великолепному автобану. Из окон представительских лимузинов гости видели примыкающие к дороге современные офисные здания, супермаркеты, жилые дома для «обыкновенных граждан».

По пути кортеж под каким-нибудь предлогом обязательно делал остановку, и заезжих финансистов и политиков приглашали зайти в находящуюся поблизости образцово-показательную школу или музей. Иностранцев окружали хорошо одетые, улыбающиеся и довольные жизнью горожане. Никто из гостей и подумать не мог, что за огромными рекламными щитами и фасадами современных «билдингов» скрываются жалкие трущобы со зловонными канавами, куда местные обитатели сливают нечистоты. Если бы кто-нибудь из заезжих финансистов взглянул на изнанку «алмазной мили» и увидел страшную нищету, то немедленно разразился бы грандиозный скандал. Ведь за исключением комплекса президентского дворца и двух небольших элитных кварталов столичный Морганбург представлял собой типичный бантустан, население которого прозябало в нищете, не имело нормальной работы. Отсутствие каких-либо перспектив способствовало чудовищному распространению преступности, наркомании, эпидемий опасных инфекционных заболеваний.

Случайно попавшего сюда человека ожидала унылая картина — грязные улицы с кучами мусора, который отсюда, наверное, никто никогда не вывозил. Местные обитатели ютились в хижинах, «слепленных» из любого попавшегося под руку строительного материала, включая картонные коробки, пластиковые бутылки и гнилую солому вместо нормальных крыш. Одинокие автомобили высоких правительственных чиновников и немногочисленных обеспеченных горожан изредка мелькали на этих улицах, как видения из другого мира.

Чтобы обман не вскрылся, сотни находящихся в массовке агентов в штатском контролировали каждый шаг гостей и приглядывали за статистами, среди которых случайно могли оказаться недовольные режимом диссиденты… Каждый раз проехав примерно километр по «алмазной миле», кортеж сворачивал к президентскому дворцу.

Дуэлянтам же предстояло промчаться на мотоциклах всю дистанцию. По условиям поединка, тот, кто первым сбавит скорость или ударит по тормозам, автоматически признавался проигравшим и должен был просить у противника извинения. Таким образом, дело должны были решить личное мужество каждого и судьба.

Один мотоцикл пообещала одолжить сама мадам Мэри, которая, несмотря на внушительную комплекцию, оказывается, обожала прокатиться по единственной хорошей дороге в городе с ветерком. Второго «железного коня» Хан собирался самолично пригнать на следующее утро — к началу дуэли.

Вскоре бармен подозвал немца к телефону, и тот по какому-то срочному делу уехал обратно на аэродром. А его место за столиком занял бородач, который во время недавнего бунта наёмников поддержал командира, сообщив, что воевал на «Хеллкэте» в Индокитае. Несмотря на солидный возраст и превосходное английское произношение, все здесь почему-то называли его на польский манер — «паном поручиком». Бородач, судя по всему, тоже относился к числу людей Хана. Поэтому он счёл своим долгом предупредить новичка, которому его командир явно оказывал протекцию, о некоторых грозящих Нефёдову здесь опасностях:

— Не слишком откровенничайте с местными цыпочками, сэр, — чуть ли не на ухо шепнул Борису бородач, — здесь даже стены в буквальном смысле имеют уши.

«Пан поручик» рассказал Борису, что наёмникам приходится справлять свою мужскую нужду только в этом, специально открытом для них публичном доме с завезённым извне персоналом, ибо туземные проститутки не многим отличаются в постели от брёвен. А всё потому, что местных девушек в подростковом возрасте подвергают изуверскому обряду обрезания. Попробовавшие секс с представительницами коренного населения парни в дальнейшем цинично именуют его «мёртвым влагалищем». Неудивительно, что и простые солдаты, и гвардейцы из охраны президента из кожи вон лезли, чтобы заслужить заветный билетик в элитарный бордель, где работало много белых женщин. Однако простых вояк и чиновников средней руки сюда пускали лишь в виде исключения и только за выдающиеся заслуги или… если хотели основательно прощупать заподозренного в какой-то крамоле человека.

О том, что «салон Мэри» находится под колпаком у местной секретной полиции, знали немногие. Публичный дом был буквально нашпигован подслушивающей аппаратурой, а все его сотрудницы, включая бойкую пышечку-хозяйку, судя по всему, являлись платными доносчицами. Придворные партии, сумевшие вступить в альянс с руководством местного гестапо, заманивали сюда руководителей противоборствующих группировок, чтобы добыть на них компромат. Многие влиятельные министры и генералы заплатили своими жизнями за ночь, проведённую в объятиях страстных любовниц.

Бородач поведал Нефёдову, что двое его товарищей по эскадрилье, недовольных условиями службы и собиравшихся до истечения контракта удрать на своём самолёте за границу, были схвачены местной службой безопасности на следующий день после пьяной трепотни в постели со своими подружками-проститутками.

— Я называю местных девушек «осами-наездницами», — с презрением заявил бородач.

И пояснил, что в здешних джунглях водится оса, которая сразу после секса убивает особей мужского пола. Если сделавший своё дело «мужик» не успевает вовремя удрать, оплодотворённая им самка вскакивает на него верхом. И делает она это вовсе не из желания «сменить позу», чтобы продолжить любовные утехи. Оседлав любовника, «мадам» прокалывает партнёра своим огромным крепким жалом и откладывает внутрь живого насекомого яйца личинок. Потом вылупившиеся из них малыши-паразиты заживо пожирают изнутри своего «папашу»…

После такого рассказа Борис по-новому взглянул на уже появившихся в зале «жриц любви». Здесь были женщины всех оттенков кожи, стройные и пухленькие, высокие и миниатюрные. Одним словом, на любой вкус.

Между тем начали прибывать вернувшиеся с полётов наёмники. Кто-то из них сразу поднимался с подружками в апартаменты второго этажа. А кто-то для начала заказывал выпивку и лёгкую закуску, чтобы «промочить горло» и снять боевой стресс в компании приятелей и сослуживцев. Местное меню было составлено с претензией на ресторанное, и особо проголодавшиеся заказывали полноценный ужин.

В этой прорве удовольствий действительно можно было найти кайф на любой вкус. Нужен наркотический допинг для быстрого поднятия настроения — изволь! Хочешь дешёвый самопальный ром — хоть упейся до невменяемого состояния. А если есть деньги и желание погурманствовать, то заказывай коллекционный французский коньяк или Chivas Regal.

Это же касалось «съёма»: в «меню» были девушки для тех, кто давно не получал жалованье или успел его проиграть в карты. Платёжеспособным же VIP-клиентам предназначались элитные ухоженные красавицы.

«Пан-поручик» пояснил Нефёдову, что хозяева заведения щедро открывают наёмникам кредит, чтобы потом раздеть их до трусов, содрав отличные проценты.

Ничем не ограниченная прорва наркотиков взвинчивала настроение всеобщего восторга до истерики. И вот рядом уже обнажённая девица танцует на столе в объятиях торопливо сбрасывающего с себя одежду двухметрового титана с буграми мышц. А за барной стойкой один из посетителей под общий хохот товарищей на спор пытается влить в глотку толстого парня бутылку виски или «вискарика», как здесь было принято любовно называть данный напиток. Борис впервые наблюдал подобную вакханалию. Сам собой напрашивался вопрос: как после такой оргии можно управлять самолётом?

Впрочем, осмотревшись как следует, Нефёдов обнаружил, что далеко не все присутствующие гуляют на полную катушку, совершенно забыв о предстоящей на следующий день работе. Кое-кто неспешно потягивал пенное пиво или даже кофе, снисходительно наблюдая, как отрываются их приятели.

Те проститутки, которые ещё не нашли себе кавалеров на вечер (а таких было очень немного), расхаживали между столиками, предлагая себя, словно товар. Или сидели у барной стойки, принимая соблазнительные позы и оценивающе стреляя глазками по сторонам. Лестница, ведущая в номера второго этажа, практически не пустовала. По ней постоянно поднимались и спускались обратно в зал парочки — секс-конвейер работал безостановочно.

По заказу «пана поручика» бармен принёс им два коктейля. Себе поляк, как знаток, заказал «дабл джинван тоник» — две порции джина и одна колы. Перед Нефёдовым официантка поставила бокал знаменитой «Маргариты» — смесь 40-градусной текилы с соком лимона и апельсиновым ликёром. Питьё оказалось весьма забористым. Борис не без интереса умножал собственные познания по части употребления крепких напитков.

Вскоре к ним за столик «приземлился» третий — чернявый мужик лет сорока. Он был похож на цыгана. Такой не мог не нравиться женщинам — с выступающими высокими скулами, большими влажными тёмными глазами, красиво изогнутыми бровями столь же смолисто-чёрными, как и его блестящие вьющиеся волосы. Кличка у него была Кураж.

Кураж придерживался особого ритуала употребления мексиканской водки из агавы. Вначале он сыпал себе на язык «пороховую смесь» соли с перцем, затем опрокидывал в себя стопку текилы. И тут же жадно впивался крепкими белыми зубами в дольку лимона, сладострастно морщась и шумно всасывая в себя его сок.

На правах искушённого знатока Кураж принялся расписывать Нефёдову прелести местных дам. По его словам, девочки здесь были, в общем, ничего, но их вечно не хватало на всех желающих, особенно когда обстановка на фронтах становилась чуть менее напряжённой и все свободные от полётов экипажи одновременно отправлялись на поиски удовольствий в город.

Между тем официантка принесла им еду и ещё несколько бутылок спиртного. На сцене пятёрка полуголых папуасок исполняла ритуальный танец одного из местных племён. Пышные прелести танцовщиц энергично тряслись в убыстряющемся ритме барабанов. Бородач и Кураж угощали новичка, взяв с него слово, что он проставится в ответ с первой же своей получки. Борис уже попробовал рагу из мяса аллигатора и шашлык из какой-то местной дикой свиньи. Но местное спиртное в итоге забраковал.

Тогда Кураж откупорил бутылку водки и, не переставая весело болтать, стал разливать её содержимое по стаканам. В этот момент один из приятелей, расположившихся за соседним столом, неожиданно позвал его. Кураж порывисто поднялся из-за стола. От резкого движения свитер на его животе задрался, и Борис увидел рукоять большого необычного ножа. Кураж мгновенно перехватил заинтересованный взгляд Нефёдова. Он даже вынул нож, чтобы новый знакомый мог его лучше рассмотреть. Мужику льстило, что он обладает такой шикарной вещью. Кураж стал хвалиться, что выиграл нож в карты у одного местного спецназовца, который в свою очередь снял его с пленного русского лётчика. Более подробной информации Борису из него вытащить не удалось. Увы, игрок и кутила даже не запомнил, как звали того солдата и в каком конкретно подразделении он служит.

Впрочем, Нефёдов и так был счастлив, ибо получил подтверждение того, что кому-то из членов экипажа сбитого самолёта-разведчика удалось спастись катапультированием. Этот пленный вполне мог быть его Игорем.

Между тем, пьянея, Кураж становился всё более болтлив. Он рассказывал о себе с удовольствием, как заправский актёр выдерживал многозначительные паузы, изображал персонажей своей личной истории в лицах. Вскоре Борис уже знал, что в недавнем прошлом, ещё до поступления в наёмники, главной специализацией его собутыльника было находить богатых любовниц и жить за их счёт. По признанию 42-летнего жигало последней его покровительнице было далеко за семьдесят.

Но однажды великолепному самцу наскучило быть «красивой болонкой» на привязи у состоятельных старух, и он завербовался в торговый флот. Но на острове Бали сбежал с корабля и почти год всё своё время посвящал сёрфингу. Этому увлечению он был обязан своим вторым прозвищем — Сёрфер.

— Самые лучшие волны в Индонезии. Там же мне случайно подвернулась возможность заняться более экстремальным спортом, чем сёрфинг, — откровенничал Кураж. — Как-то мы с моим приятелем наведались на богатую яхту в поисках наличности — очень нужны были «бабки». Правда, после первого же дела местные «фараоны» нас быстро «замели». Но в тюрьме я сошёлся с серьёзным человеком, который замолвил за меня словечко, кому нужно. Благодаря ему я теперь в полном порядке. Лет через пять вернусь в Европу и окончательно осяду в каком-нибудь курортном городишке, открою ночной клуб или автосалон. Женюсь. Заделаюсь солидным бизнесменом. По воскресеньям буду в шортах играть на сочной зелёной травке в гольф с адвокатами и политиками… М-да, в шортах…

Кураж машинально повторил за собой и о чём-то задумался. И вдруг почти без паузы взглянул на Нефёдова совершенно безумными глазами и спросил:

— Скажите, сэр, вам когда-нибудь приходилось слышать вой человека, которому взрывом зенитного снаряда оторвало ноги, а он не может даже потерять сознание, ибо сперва должен посадить свой самолёт?

Борис мрачно кивнул. Его молчание было истолковано собеседником как готовность слушать дальше.

По словам рассказчика, он родился в Венгрии. В 1940 году его страна примкнула к Антикоминтерновскому и Берлинскому пакту. Как только диктаторский режим адмирала Хорти взял курс на активное сближение с гитлеровской Германией, резко усилились гонения на коммунистов. Тогда же в сороковом расстреляли его отца-коммуниста. А в 1941 году Венгрия вступила в войну в качестве союзника Гитлера. Можно сказать, что пареньку повезло. Подростка не отправили в концлагерь, а забрали «добровольцем» в армию — «на перевоспитание». Под Сталинградом он дезертировал. Когда гитлеровцы и их союзники оказались в Сталинградской ловушке, юного перебежчика использовали в качестве пропагандиста. Он вылетал к линии фронта на советском «кукурузнике» в район, где оборону держали части Второй венгерской армии и 1-й бронированной дивизии. Над вражескими окопами У-2 словно зависал в воздухе, и пропагандист через специальную звукоусиливающую аппаратуру начинал убеждать земляков сдаваться в плен. Эта была очень опасная работа, ибо с земли по самолёту вёлся ураганный зенитный огонь. Несколько раз аэроплан пытались сбить «Мессершмитты». К счастью, фанерную этажерку пилотировал первоклассный лётчик. При появлении «худых» он стремительно нырял вниз и драпал от немецких перехватчиков, едва не задевая колёсами землю.

За эту работу после завершения операции «Уран» венгерский паренёк был награждён орденом Боевого Красного Знамени. Его направили на учёбу в Бугурусланское училище лётчиков. В СССР юноша вступил в комсомол, потом подал заявление в партию. Неудивительно, что, несмотря на свою молодость, после войны лётчик-коммунист сразу получил полк в возрождённых венгерских ВВС.

Однако, когда в его стране вспыхнуло антикоммунистическое восстание, к тому времени уже командир дивизии (самый молодой в стране) поддержал повстанцев. 31 октября в 1956 года на своём Ил-28 советского производства полковник во главе крупной авиагруппы нанёс бомбовый удар по понтонному мосту через реку Тисса, по которому переправлялись советские танки. В ответ через сорок минут уже советские Ил-28 разбомбили венгерский аэродром, с которого взлетели поддержавшие восставших лётчики. И всё-таки до конца дня полковник и его люди продолжали отчаянно сражаться. В тот день вылетов против советских войск, идущих на Будапешт, было так много, что некогда было поесть. Приходилось, не вылезая из кабины, читать очередное полётное задание, написанное мелом на доске в руках члена аэродромной команды. Последний вылет полковник совершил уже глубокой ночью, когда уже всем стало понятно, что восстание обречено. На этот раз в бомболюке потрёпанного в боях Ил-28 вместо бомб находились его родственники, которых лётчик сумел вывезти в Австрию.

Потом он возил почту из Чили в Аргентину и обратно через пограничные горные перевалы на старых изношенных машинах. Моторы у них были такие, что через пять минут после запуска выбрасываемое ими масло забрызгивало самолёт от кока винта до хвоста. Несколько товарищей венгра пропали над Андами.

Но если пилоту везло и он возвращался из рейса «на честном слове и одном крыле», производимый ремонт лишь оттягивал неизбежную развязку на несколько недель или даже дней. Техобслуживание самолётов производилось низкоквалифицированными механиками чрезвычайно небрежно. Они даже не утруждали себя выправить как следует согнутые в вынужденных посадках винты! В итоге при первом удобном случае венгр взял расчёт и вернулся в Европу. Однако, помыв полгода грязную посуду в третьесортном ресторанчике и поработав чернорабочим на стройке, был вынужден вернуться за штурвал.

Бывший полковник стал работать инструктором в частном аэроклубе в небольшом германском городке Визлох — учил богатеньких клиентов управлять самолётом. Параллельно занялся авиационным спортом, благо сотрудники клуба могли летать на льготных условиях. Оказалось, у парня есть способности к воздушной акробатике. Венгр даже выиграл чемпионат по высшему пилотажу западногерманской земли Баден-Вюртемберг, после которого последовало приглашение на работу от владельца спортивной фирмы, занимавшейся организацией воздушных шоу. Не имея адвоката, с которым можно было посоветоваться, иностранец сдуру подмахнул контракт сразу на три года и угодил в ещё более страшную кабалу, чем та работа, которую он был вынужден делать в Южной Америке.

Спортивный босс заставлял своих лётчиков участвовать в показательных шоу на самолётах, выработавших свой ресурс. Крутить пилотаж приходилось с очень высокими разнознаковыми перегрузками от — 6g до + 9g. При такой работе предельно допустимый ресурс планера составлял всего 50 часов. Да и человеческий организм тоже имеет свой биологический предел возможностей! Лётчики гибли из-за разрушения лонжерона крыла при исполнении сложного пилотажа, или в результате потери сознания на выходе из пикирования, или во время выполнения каскада сложных вращений. Однако теперь венгр не мог уйти — контракт крепко держал его в кресле пилота. Да и какая жалкая жизнь его ждала за пределами кабины! А за смертельный риск хозяин компании всё-таки платил. Тем более что талантливый крылатый акробат приносил ему отличную прибыль. Фирмач даже пошёл на дополнительные расходы, установив на его самолёт новый очень мощный двигатель.

И венгерский наёмник долго оправдывал ожидания своего босса. Он даже изобрёл новую фигуру пилотажа, когда как бы падающий после набора высоты самолёт многократно переворачивался «хвост-нос», отклоняясь в стороны, но оставаясь при этом под контролем своего пилота. Не знакомому с авиационными тонкостями человеку такое кувыркание могло показаться хаотичным падением. На профессиональном же языке происходящее именовалось «быстрой обратной бочкой», из которой самолёт выходит в полный кувырок вперёд на авторотации. Впрочем, с земли такое падение действительно очень напоминало штопор или… Один из известных немецких лётчиков дал этой фигуре название, которое на южногерманском диалекте означало состояние после обильного употребления спиртного.

При этом перегрузка на некоторых этапах рискованного трюка зашкаливала за 20 единиц, действующих от «груди к спине и обратно». Человек способен выносить такую перегрузку лишь около секунды. Венгр держался значительно дольше, чтобы впечатлить зрителей и принести своему работодателю новые выгодные заказы на рекламные полёты.

Эта спортивная работа закончилась, когда от перегрузок у пилота произошло отслоение сетчатки. Хозяину пришлось списать своего лучшего лётчика, ибо у него могли возникнуть проблемы с лицензией.

Впрочем, проблема с глазами не помешала венгру, когда представилась такая возможность, заделаться «солдатом удачи». Его первой работой в качестве лётчика-наёмника стала служба в израильских ВВС. На их стороне венгр дрался с арабами на… «Мессершмитте-109», купленном евреями где-то в послевоенной Европе. Потом совершил 67 боевых вылетов в составе нигерийских ВВС против мятежной провинции Биафу. Был сбит, но избежал расстрела и как ценный специалист стал воевать уже на стороне повстанцев против нигерийцев (обычное для наёмника дело)…

Такая кручёная биография здесь была практически у каждого второго лётчика!

Сёрферу было приятно видеть, какое сильное впечатление произвёл его рассказ на собеседника, и он решил сделать ему подарок, пригласив за стол сразу двух местных проституток — миниатюрную блондинку и чернокожую пухлую мулатку:

— Выбирайте, какую хотите: беленькую или чёрненькую! — Понизив голос, как ему казалось, до секретного шёпота, Сёрфер посоветовал: — Берите чёрненькую Лили. Она хоть и жирная, зато в сексе настоящий дьявол.

Борис же сразу «положил глаз» на симпатичную блондинку и прочитал в её глазах явную симпатию. Пылкая негритянка восприняла решение не выбравшего её мужчины, как личное оскорбление. Она стала осыпать Бориса проклятиями, большую часть которых он, к счастью, не понимал, так как в приступе гнева женщина перешла на более привычный ей, но совершенно незнакомый Борису местный язык.

Когда Нефёдов со своей избранницей поднимался по лестнице на второй этаж, где располагались номера, в спину ему всё ещё неслись проклятия оскорбленной дамы.

Как только пара оказалась одна в комнате, большую часть которой занимала огромная кровать, блондинка привычно скинула с себя платье. Перед Борисом стояла обнажённая стройная молодая женщина и покорно ожидала, когда мужчина начнёт использовать её по своему усмотрению.

Борис подошёл к ней, ласково обнял за плечи и стал говорить, что она может отдохнуть несколько часов — он не станет её трогать.

— Почему вы не хотите со мной спать? Разве я вам не нравлюсь?

Прочитав в её глазах удивление и обиду, Нефёдов стал утешать её словно маленькую девочку:

— Нет, ты мне очень даже нравишься! Тут другое… Понимаешь, бывают обстоятельства, когда человеку важнее всего не опуститься морально — не оскотиниться. Сохранить уважение к самому себе. Ты очень сексуальная девушка и привлекаешь меня. Но разве это нормально, что тебя дарят словно вещь?

— Но ведь я продажная женщина! Так какая разница, продаст ли меня посетителю хозяин или один клиент подарит другому?

— Ты не похожа на проститутку. Я как только увидел твоё лицо, сразу понял, что с тобою приключилась большая беда.

Стоило Нефёдову произнести эту фразу, как молодая женщина трогательно прижалась к пятидесятилетнему мужчине, словно к отцу, и зарыдала. Она плакала, словно маленькая девочка, потерявшая своих родителей, когда с ней заговаривает сердобольный прохожий. Борис долго не мог успокоить бедняжку. Когда же ему наконец удалось это сделать, он выслушал её драматическую историю.

Здесь, в борделе, её звали Милой. Но на самом деле она была Алиет Симонс, гражданка Бельгии. Круизное судно, на котором она совершала кругосветное морское путешествие, было перехвачено пиратами у побережья Сомали.

Алиет рассказала, что рабыни в бордель поступают разными путями. Её продали пираты. Некоторых её подруг по несчастью торговцы «живым товаром» когда-то обманом заманили с их родины на Филиппы или Таиланд, обещая хорошо оплачиваемую работу горничной в богатом доме или официантки в ресторане. Оттуда уже рабынь развозили по всему миру. Работали здесь и профессиональные проститутки. Но и они мечтали поскорее вырваться из африканского ада.

— Тут настоящий концлагерь, — металлическим бесцветным голосом продолжала своё повествование Алиет. — Сбежать отсюда нельзя: вокруг непроходимые джунгли, малярийные болота и кровожадные племена. Иногда в сутки приходится обслуживать по тридцать клиентов, если только какой-нибудь кавалер не захочет выкупить тебя на весь день, как этот мачо Сёрфер. Но все деньги за нас получает Мэри и отдаёт хозяину. Каждой новой «девочке» хозяин обещает, что как только она заработает для него своим телом определённую сумму, он посадит её в самолёт и отправит через границу. Мне он назначил отработку в сто тысяч долларов. Но я точно знаю, что даже когда заработаю эти деньги, меня не отпустят. Просто хозяин продаст моё сильно потрёпанное тело в другой притон. И так будет продолжаться до тех пор, пока я буду сохранять хоть какие-то остатки женской привлекательности. Если только я доживу до этого времени… Некоторые местные клиенты перед тем, как взять «девочку», доводят себя до состояния «белой горячки» — накачиваются смесью из водки с героином. Эта адская смесь порождает в голове мужчины жуткие видения. Например, партнёрша может показаться ему вампиром или партизаном, и он убивает её. Практически каждый месяц кто-то из девочек переезжает из этих апартаментов на местное кладбище.

— А как же Мэри? — спросил Борис про управляющую борделем. — Мне показалось, что её не слишком тяготит роль проститутки.

— Она у нас на особом положении, — кисло улыбнулась Алиет, — потому что дружна с южноафриканцем Хенком Ван Дер Вольфом. У него много прозвищ, как и улыбок — на все случаи жизни. Многие зовут его Бомбардировщиком за то, что он без жалости приказывает своим лётчикам бросать бомбы и лить напалм на мирные деревни. Но у нас его все зовут Глотом. Мама Мэри вообще умеет налаживать отношения с нужными мужчинами — она сразу рожает им детей.

Борис стал расспрашивать бельгийку о южноафриканце.

— Глот раз в неделю приходит лично осматривать «девочек», — рассказывала Алиет. — Он говорит, что когда-то учился на гинеколога. Но это ложь. Просто старому извращенцу нравится играть в доктора. К тому же это ему выгодно. Хенк знает, что «девочки» пытаются скопить немного денег с чаевых, что иногда дают им клиенты. Так эта тварь втридорога продаёт нам лекарства от венерических болезней, от которых здесь уберечься очень сложно, так же как и от малярии. А за таблетку от малярии — доксициклин, которая, как говорят, стоит по ту сторону границы всего три цента, он просит доллар!

Хенк только выглядит респектабельным джентльменом. Но мы его знаем лучше, чем кто-либо ещё. Он требует, чтобы «девочки» ложились под него бесплатно. От долгого пребывания в местном климате и пьянства он давно потерял свою мужскую силу, поэтому постоянно придумывает самые омерзительные извращения. А когда ему не нравится, как его обслуживают, обещает заразить провинившуюся вирусом Эбола или другой страшной местной болезнью. Он редкая скотина, этот Хенк! Хотя и любит при любом удобном случае рассказывать о своём славном военном прошлом. Ещё он любит хвалиться, что когда-то закончил медицинский факультет Сорбонны, а ныне ведёт важные исследования опасных тропических вирусов по заказу парижского Института Пастера. Скорей всего это тоже ложь. И у нас его все ненавидят.

Борис вспомнил респектабельного южноафриканца, его благородную проседь на висках, приветливый, чуть ироничный взгляд серых глаз. Трудно было поверить, что за такой благообразной витриной скрывается описываемое чудовище.

— Послушайте, — вдруг встрепенулась женщина и с мольбой посмотрела на Нефёдова, — у вас благородное лицо. Вы не такой, как все они. Я это чувствую. Вы обязательно должны сделать доброе дело — убить этого подонка!

Борис даже опешил от неожиданности.

— Но я слышал, что у него где-то есть семья, — миролюбиво улыбнулся он Алиет. — Неужели тебе совсем не жалко его жену и детей?

— Эта несчастная женщина только скажет вам спасибо, если вы избавите её от этого чудовища, — убеждённо заявила проститутка. — У него и здесь есть постоянные наложницы. Когда Хенк не находится в президентском дворце, не качается мертвецки пьяным в своём гамаке или не находится в опиумном дурмане, то любит поразвлечься избиением одной из своих «обезьянок» — так эта скотина именует своих местных жён. Перед «процедурой» он специально нанизывает на пальцы массивные перстни, чтобы выбить побольше зубов у своих «мартышек»…

Этот разговор продолжался ещё долго. Алиет принялась рассказывать случайному знакомому, в котором, видимо, почувствовала сочувствующую душу, о своём доме, о семье, работе в звукозаписывающей компании. Казалось, вспоминая о прошлой жизни, она на время забыла про кишащий вшами притон, мучителя-сутенёра, грубых мужиков, которые завтра снова будут покупать её как приложение к выпивке. Голос молодой женщины наполнился тёплыми ностальгическими нотками. Борис чувствовал её желание выговориться и старался быть внимательным слушателем, время от времени задавая вопросы или просто поддакивая. Но в какой-то момент он потерял нить разговора — убаюканный переливистым звучанием мелодичного голоса, он заснул.

Проснулся Борис от сладких ощущений внизу живота. Его подруга с большой нежностью ласкала самые интимные мужские места. Когда Нефёдов попытался подняться, Алиет лёгким прикосновением к его груди попросила не делать этого. Оторвавшись от его мужского достоинства, она пояснила:

— Я смертельно устала чувствовать себя «мясом». Пускай ты будешь последним, с кем я была по любви. Знаю, что тебя наверняка ждёт дома жена. Но пускай она не ревнует тебя ко мне. Да и ты не суди себя строго. Со мною можно. Только дай мне слово, что ты убьёшь Хенка. — Женщина сжала его руку и снова с мольбой заглянула ему в глаза, в её голосе слышалась дрожь: — Умоляю, сделай это! И я до конца жизни буду молиться за тебя!

Рано утром Хан постучал в дверь номера, где ночевал Борис. Немец был совершенно трезв и с неохотой вспоминал про недавний спор. Но уговор есть уговор. На улице дуэлянтов ждали два мощных мотоцикла, чьи топливные баки были «под крышечку» заправлены бензином. Как и полагается, наблюдать за тем, чтобы поединок состоялся на честных условиях, должны были несколько секундантов. Они собирались следовать за мотоциклистами на небольшом грузовичке. Кто на каком мотоцикле поедет, решил жребий. Случайно заглянув в кузов грузовичка, Нефёдов обнаружил в нём армейскую медицинскую укладку, а также несколько лопат. Похоже, в случае аварии, если оказывать первую помощь разбившемуся мотоциклисту будет поздно, его решено просто зарыть в ближайшем лесочке.

— Если ты извинишься, то я с радостью выпью с тобой «мировую», — предложил Борису Хан.

Анархист только криво усмехнулся на это и сел в седло своего «мустанга»; завёл двигатель и начал крутить ручку газа, давая понять, что предпочитает завершить этот спор под рёв моторов. Нефёдову предстояло «поставить» себя в новой среде, показать всем, что его не запугать. Один из секундантов протянул Нефёдову мотоциклетный шлем, но Борис отказался. Хан, плотно сжав тонкие губы, тоже отклонил протянутую ему руку со шлемом.

Как только стартёр взмахом руки подал сигнал к старту, оба гонщика на полном газу рванули вперёд. От переизбытка адреналина Борис не удержался, чтобы сразу не полихачить. Он поднял свой байк на дыбы, как в юности любил поднимать горячих скакунов. Летящий справа на расстоянии вытянутой руки Хан немедленно повторил этот трюк. На первом же вираже перед выездом на «алмазную милю» командир наёмников грубо продемонстрировал несговорчивому знакомому, что намерен предельно жёстко отстаивать свой авторитет. Вначале он исчез из поля зрения Нефёдова. Борис «стрелял» глазами по зеркалам заднего вида, но не смог обнаружить коварного немца. И на земле Хан действовал абсолютно в своём репертуаре, как и во время воздушных поединков, когда они только познакомились. Отсидевшись в «мёртвой зоне», немец неожиданно выскочил справа от Нефёдова, дополнительно давя на психику противника громким звуковым сигналом. На скорости двести десять километров в час Макс попытался прижать русского к железному ограждению. Однако Нефёдову удалось выжать из мотора своего японского «стального коня» дополнительные двадцать километров скорости и вырваться ненадолго вперёд.

В следующий раз Хан действовал ещё грубее — попытался подрезать соперника и выбросить его с дороги в кювет. На Бориса словно налетел смерч, изрыгающий немецкие проклятия вперемешку с русским матом. Нефёдову даже пришлось оторвать левую руку от руля, чтобы прикрыть голову, на случай если немец решит пустить в ход кулаки. Во всяком случае, секунданты ничего не говорили перед поединком о каких-либо ограничениях. А то, что не запрещено, то фактически разрешается. На такой скорости даже секундная потеря контроля над двухколёсной машиной — фатальна. Если немцу удастся сбросить его с дороги, то подоспевшим на грузовичке секундантам придётся по частям собирать то, что останется от Нефёдова.

Можно было увернуться от противника, немного сбросив скорость. В воздушном бою Борис использовал подобный оборонительный манёвр неоднократно: ты немного поджимаешь газ, сидящий на хвосте противник проскакивает вперёд и оказывается у тебя на мушке. Но в данном случае нельзя было из тактических соображений даже на считаные секунды уступать противнику скоростное преимущество. Борис специально убрал пальцы с рычага тормоза, чтобы не подвергать себя соблазну. Он сгруппировался, ожидая удара, но в последний момент Хан отказался от намерения бортовать его, видимо опасаясь повредить собственный мотоцикл. А может, он только пробовал Нефёдова на характер.

Больше Хан не пытался угрожающе маневрировать, что на такой скорости было действительно смертельно опасно. Борис почувствовал, что психологически уже выиграл эту дуэль. Однако ещё предстояло сделать это технически, не сломав себе шею.

Теперь они летели «ноздря в ноздрю», заставляя в панике прижиматься к обочинам изредка попадающиеся на пути автомобили. Два мощных мотоциклетных мотора производили рёв, вполне сравнимый с грохотом идущего на посадку реактивного самолёта.

Всего через три минуты после старта перед мотоциклистами замаячила полоска леса — на скорости более двухсот пятидесяти километров в час они стремительно приближались к границе «алмазной мили». Борис сжал зубы и припал к мотоциклетному рулю. Стена деревьев приближалась с неимоверной скоростью. На такой скорости влететь в неё было всё равно что впечататься в бетонный отбойник.

Когда до «линии смерти» оставалось метров триста, будто пристёгнутый к Нефёдову короткой цепью неприятельский мотоцикл вдруг исчез. Борис оглянулся — Хан тормозил! Это была победа! Нефёдов тоже начал сбавлять скорость, но сразу понял: он в любом случае вылетит с шоссе прежде, чем остановит свою машину. Ситуация вынуждала как можно аккуратнее положить мотоцикл на бок. Борис едва успел убрать ногу с той стороны, на которую падал, и вскоре отделился от своей машины. Метров пятьдесят он скользил за своим байком, прикрыв голову руками. За свой успех он заплатил в нескольких местах счёсанной до крови кожей и многочисленными ушибами — на удивление низкая цена за победу в столь опасном поединке. Подъехавший Хан поздравил Нефёдова. Но вид у него был чрезвычайно подавленный. Голубые глаза немца словно подёрнулись ледяной коркой. Минут через пятнадцать подкатил грузовичок с секундантами. Авторитетный наёмник с понурым видом уже открыл рот, чтобы сообщить о своём проигрыше, но Борис опередил его, заявив, что они оба практически одновременно остановились у критической черты, а потому он согласен на примирение на паритетных условиях. Противники пожали руки.

Когда секунданты уехали, Хан благодарно взглянул на Бориса и сообщил:

— Хочу вернуть тебе свой подарок.

Он достал из кармана и протянул Борису хорошо знакомый тому серебряный портсигар с золотой монограммой в виде переплетённых между собой латинских букв «B» и «N». Правда, изящная вещица явно побывала в серьёзной переделке: в нескольких местах на её корпусе имелись вмятины. Крышка оплавилась, но украшающий её миниатюрный герб в виде конной фигурки чёрного рыцаря на золотом поле треугольного щита почти не пострадал. В начале тридцатых годов в Липецке немецкий инструктор подарил этот портсигар в знак вечной дружбы и братства своему лучшему курсанту.

Немец с ироничным укором пояснил:

— Ты забыл это в 1943 году на ничейной земле в обгоревшем самолёте. А меня за него чуть свои же не отправили в гестапо.

Борис взял портсигар, что означало: взаимные обиды и претензии похоронены и они снова в одной связке, как когда-то в Липецкой авиашколе.

После этого Хан повёл своего нового лётчика к знакомому мастеру татуировок, чтобы тот согласно существующей здесь традиции сделал новому пилоту его подразделения наколку на правом плече в виде изготовившегося к прыжку тигра. Однако старого мастера на месте не оказалось, а его ученик похвастался посетителям, что великолепно умеет рисовать голых женщин. Он принялся показывать визитёрам фотографии своих работ, убеждая украсить себя обнажённой красоткой.

— К чёрту твоих баб! — прорычал Хан. — Давай рисуй, что тебе говорят…

Потом Хан отвёз Нефёдова в гостиницу для пилотов. По дороге он купил ящик кока-колы, несколько блоков сигарет, консервы, крупы, полкило сливочного масла, пять килограммов говядины, свежие яйца, овощи и фрукты. Всё это предназначалось Нефёдову, чтобы он смог забить холодильник в своём номере и дотянуть до первой зарплаты, не отправляясь в город на поиски съестного.

— Обедать будешь в столовой на аэродроме, — немец протянул Нефёдову пачку талонов, — а завтрак и ужин мы готовим себе сами. Один в городе лучше не ешь — могут отравить или швырнуть тебе под стул гранату.

Лётчики жили в отеле, построенном из коралловой извести. Великолепный особняк относился к «изящной эпохе», когда колониальные власти поддерживали в стране порядок и сюда даже приезжали туристы из Старого Света, которые останавливались в этом «Хилтоне». С тех пор гостиница лишилась своего имперского шика. Теперь она скорее выглядела карикатурой на былое великолепие. Тем не менее каждому постояльцу полагался отдельный снабжённый кондиционером номер с телевизором, санузлом.

То, что наёмники жили здесь как в осаждённом лагере, бросалось в глаза почти на каждом шагу. Вход в отель охраняли трое автоматчиков. Однако, по словам Макса, местные вояки были крайне ненадежны. Поэтому наёмники были готовы в случае чего самостоятельно позаботиться о себе. На такой случай в коридоре второго и третьего этажей гостиницы вдоль стен громоздились зелёные ящики с боеприпасами, а на лестничных площадках рядом с фикусами в кадках ожидали своего часа тяжёлые пулемёты на треногах. Для обороны же со стороны улицы имелись безоткатные орудия. Так что гостиница в любой момент могла стать крепостью. Правда, местные террористы совершали свои налёты столь дерзко и стремительно, что нередко в считаные минуты вырезали застигнутые врасплох гарнизоны до последнего человека и мгновенно растворялись в пространстве.

На случай, если нападающим удастся прорваться в здание, тоже были приняты определённые меры.

Прежде чем проводить Нефёдова в его номер, Хан вначале открыл свой. Две его комнаты были прекрасно, даже с шиком обставлены качественной мебелью и одновременно напоминали небольшой арсенал. Вначале хозяин с гордостью показал гостю свою коллекцию старинного оружия. За несколько столетий постоянных войн и восстаний на руках у местного населения собралось много разнообразного оружия. При случае Хан за гроши приобретал на местных рынках кремневые мушкетоны и старинные револьверы. Всю эту красоту хозяин развешивал по стенам на персидских коврах.

С коллекционным оружием «для души» соседствовало «боевое железо» сугубо утилитарного назначения. Рядом с кроватью хозяина на небольшом журнальном столике стоял готовый к бою ручной пулемёт с заправленной патронной лентой. Тут же на прикроватном столике рядом с томиком Гёте, ночником и будильником, в аккуратном порядке были разложены два пистолета, компактный автомат израильского производства и две ручные гранаты. Но это было ещё не всё. Подобные «опорные пункты обороны» имелись по всему гостиничному номеру. Даже под кроватью был устроен тайник с гранатой и револьвером. К визиту непрошеных гостей здесь и в самом деле всё было подготовлено.

— На! — наёмник с напускной сердитостью сунул в руки Борису автомат «Стэн» и подсумок с несколькими запасными магазинами к нему. — Учти, от сердца отрываю. Не хочу, чтобы тебя до окончания контракта тёпленьким шлёпнули в постели.

Затем, уже в номере Нефёдова Хан провёл короткий инструктаж на случай внезапного нападения партизан. В каждой комнате и даже в туалете он устроил «схроны» с гранатами. Макс даже провёл небольшие учения: показал, как партизаны внезапно вышибут дверь среди ночи и ворвутся в номер. И как Борису, у которого будет всего несколько секунд, чтобы дотянуться до автомата или ближайшей гранаты, действовать.

— Стрелять не обязательно прицельно, — деловито поучал Макс, — перегородки между комнатами здесь тонкие, из гипсокартона.

Инструктор показал, как следует упереть автомат прикладом себе в живот и всадить первую очередь в стену с рассеиванием пуль на уровне пояса, вторую — на уровне колен. А потом рвать кольцо гранаты и выкатывать её в коридор. Вторую следовало оставить для себя…