23 июня 1944 года началась операция «Багратион» по освобождению Белоруссии. Нефедовцы приняли самое активное участие в наступательных боях. Очень большую угрозу для атакующих советских танков, особенно Т-34-ок, представляла новая модификация немецкого пикирующего бомбардировщика Ю-87 — противотанкового Ю-87 G «Густав». Эта машина была вооружена мощными 37-миллиметровыми скорострельными пушками, установленными в специальных гондолах под крыльями.

Эскадрильи «густавов» атаковали советские механизированные порядки с тыла, стреляя в пикировании по тонкой кормовой броне танков. Во время пикирования летчики «юнкерсов» включали специальную сирену для дополнительного психологического давления на противника.

Пока «густавы» охотились за танками, лучшие советские охотники выслеживали их. В этих боях небольшая штрафная авиачасть добилась своей четырехсотой победы. Обычно такие показатели были характерны для целой воздушной армии. А так как штрафникам слава не полагалась, то часть их побед начислялась тем, кто, по мнению командования, был «более достоин». Так за счет липовых приписок искусственно раздувались идеологически безупречные герои…

Рядом со штрафниками располагался аэродром, на котором «сидел» гвардейский истребительный авиаполк. Его командир майор Степан Сватов вот-вот должен был получить вторую звезду Героя. Соседство с результативной командой «лишенцев» было ему на руку. Сватов и так воевал по принципу Стаханова, то есть садился в самолет только для того, чтобы ставить рекорды — сбивать. Став Героем и командиром полка, решил: «Все. Я свой пуд соли съел. Пусть теперь черной фронтовой работой занимаются другие. Не панское это дело — с немцем врукопашную рубиться».

Когда Сватов изредка вылетал на охоту, весь полк работал на него одного. На своей «аэрокобре» комполка забирался на 6000 метров, хотя бои в основном велись на полутора-трех тысячах. Зато на высоте у майора был хороший обзор. Выбрав цель, он объявлял по радиосвязи двум десяткам телохранителей: «Я атакую, все меня прикрывайте!»

«Аэрокобра» — устойчивая, как утюг, скорость огромная, вооружение мощнейшее, кабина с прекрасным обзором. Сватов несется на цель, а двадцать или даже более истребителей его личного конвоя следят за тем, чтобы никто не мешал «царской охоте».

На огромной скорости гвардии майор подлетал к жертве, с одного залпа сбивал ее и вж-жик! — обратно на высоту. Такое действо за вылет могло повторяться не один раз.

При этом майор ни на кого из подчиненных не смотрел, их судьба его волновала мало. Летчики полка, за исключением нескольких приближенных друзей и собутыльников, должны были его охранять. А то, что кого-то из молодых могли сбить, не велика беда. Война без смертей — не война…

«Стаханову ведь тоже выполнить «в одиночку» за одну смену сразу четырнадцать норм помогала бригада рабочих-крепильщиков. Если судить по-справедливости. то стахановскую норму следовало бы разделить на всех. Но тогда бы не было громкого рекорда!» — примерно так рассуждал Сватов, записывая себе даже групповые победы как личные. Уж больно ему хотелось поскорее получить вторую звезду Героя и стать командиром дивизии.

Борис знал, что, благодаря высоким покровителям в штабе Воздушной армии, Сватов часть одержанных штрафниками побед переписывает на себя лично и свой полк. Командиры многих других истребительных авиаполков фронта с возмущением отказывались набавлять себе «липовые очки», а Сватов из кожи лез вон, лишь бы канцелярские учетчики приписали ему новый десяток сбитых немецких самолетов. Борису этот человек был заочно неприятен.

Лицом к лицу Нефедов столкнулся с соседом на общеармейской конференции летного состава истребительных авиачастей. Когда в боях наступило временное затишье, в Москву были откомандированы лучшие фронтовые летчики — для обмена опытом. Приехали такие прославленные в боях герои воздуха, как Александр Покрышкин, Григорий Речкалов, Иван Кожедуб, Дмитрий Глинка и многие другие. Хотя формально капитан Нефедов не входил в число первых асов Военно-воздушных сил, его все равно пригласили.

Целый день признанные мастера воздушного боя выступали перед коллегами с докладами, а по вечерам летчики продолжали общаться в неформальной обстановке дружеской компании. Обычно собирались в чьем-нибудь гостиничном номере. На столе появлялись спирт, американская тушенка, хлеб. И начинались долгие разговоры по душам. На второй день Борис оказался за столом рядом с миловидной девушкой — тоже капитаном из 586-го женского истребительного авиаполка. Несмотря на свой хрупкий застенчивый вид, она имела на счету несколько сбитых самолетов противника.

С другой стороны от девушки расположился Сватов — вальяжный, самоуверенный. Его сильно раздражало, что симпатичная соседка, вместо того чтобы уделять внимание ему — Герою, командиру гвардейского полка, все время общается с Нефедовым. От этого своего раздражения гвардеец много пил и с растущим раздражением поглядывал на оживленно что-то обсуждающих соседей по столу.

— Что вы слушаете этого Анархиста, Леночка, — гораздо громче, чем следовало, шепнул соседке захмелевший Сватов. — Если хотите знать, мне, вместо того чтобы сбивать «мессеры» и «юнкерсы», приходится работать заградотрядом, чтобы его горячие штрафники не драпанули от фрицев.

Девушка перевела удивленный взгляд на Нефедова. Сватов тоже взглянул на капитана и понял по его лицу, что сболтнул лишнего.

— Он шутит? — удивленно спросила девушка у Бориса.

— Отчего же, нет, — ответил тот. — Этот пастух скоро вторую звезду Героя получит, приглядывая, чтобы мы исправно немцев сшибали… за него…

Лицо майора стало белее мела. Он слышал о крутом бескомпромиссном нраве главного хулигана ВВС. Наступила долгая пауза.

— Я… я… да, но я… не это хотел сказать, — наконец выдавил из себя Сватов. — В самом деле, это была просто шутка…

Но Нефедов не собирался оставлять слова гвардейца без последствий. Он считал своим долгом командира защитить честь подчиненных. Застолье продолжалось, но теперь Борис ждал только одного: когда «любитель пошутить» останется один, чтобы предложить ему выяснить отношения.

Но и Сватов понимал, в какую переделку влип, и словно приклеился задницей к стулу. Даже захотев в туалет, он сделал так, что вместе с ним за компанию в уборную отправились еше четверо соседей по столу.

И все-таки наступил момент, когда наговорившиеся летчики начали расходиться спать. Борис не упускал майора из виду. Нефедов видел, как Сватов вслед за соседом по номеру проскользнул в свои апартаменты. Перед тем как закрыть за собой дверь, майор опасливо оглянулся на Нефедова.

Выкурив папиросу, Борис подошел к нужной двери и постучал. Ему открыл сосед Сватова.

— Извините, товарищ полковник, мне срочно нужен майор. Позовите его, пожалуйста.

— А его нет, — с озадаченным видом ответил полковник, будто сам чему-то удивляясь. — Понимаете, какая штука, он только что отбыл обратно в свой полк.

— Как отбыл? Я же только что видел, как он вместе с вами входил сюда.

— Так в том-то и дело! — прыснул от смеха полковник. — Веришь, браток, впервые вижу, чтобы здание покидали таким странным образом — через окно и по пожарной лестнице. Наверное, серьезную контузию мужик пережил, если даже гостиницу покидает «катапультированием»…

Свою намечающуюся сороковую победу Сватов решил обставить, как событие общеармейского масштаба. Бои шли уже над Польшей. Майор получил информацию, что на наблюдательном пункте передового танкового батальона должен появиться маршал Рокоссовский, и решил воспользоваться таким случаем, чтобы блеснуть мастерством на глазах знаменитого военачальника.

Сватов позаботился о том, чтобы на аэродроме его встречали, как Стаханова из забоя после рекордной смены — со столичной прессой, лавровым венком, оркестром.

Ситуация для «показного воздушного боя» складывалась благоприятная: видимость в районе боя великолепная, вот-вот должна была появиться большая группа немецких пикирующих бомбардировщиков.

И вот «шоу» началось. Пока одни летчики истребительного полка дрались с немецкими истребителями и старались не допустить «юнкерсы» к танкам, другие, как обычно, охраняли командира.

Нефедов с группой своих летчиков тоже срочно был вызван в район начавшегося боя. Борис видел, как «аэрокобра», на борту которой уже почти не осталось свободного места для новых звездочек, означающих сбитые самолеты, снова и снова сваливалась на отколовшиеся от группы «лаптежники». Сбив очередной самолет, Сватов сразу свечой взмывал к солнцу. Если же немецкие истребители пытались его преследовать, на их пути мгновенно вырастала группа прикрытия.

Не ввязываясь в бой с противником, хорошо охраняемый, Сватов был практически неуязвим для врага. Впрочем, даже глав великих держав, несмотря на то, что их покой берегут могущественные спецслужбы, время от времени все же убивают. Точно так же и в судьбе осторожного майора в этот день звезды выстроились чрезвычайно драматичным для него образом.

Находясь в кольце телохранителей на почти максимальной для поршневых истребителей высоте, майор не подозревал об угрозе, в прямом смысле нависшей над его головой.

Несущийся сверху на неимоверной, неестественной скорости крылатый снаряд странной формы никто в группе «аэрокобр», включая самого «рекордсмена», не видел. Майору оставалось жить менее пяти секунд, а он безмятежно предавался приятным размышлениям о том, что скажет в интервью московским корреспондентам, да о предстоящем банкете.

Каким-то образом Андрей Лямин заметил сливающееся с небом голубое брюхо стальной кометы. Новейший сверхсекретный реактивный «Мессершмитт-262» скользил в пологом пикировании с фантастической высоты 12 километров на скорости около 1000 км в час! Самый быстрый из советских истребителей «Як-3» развивал в «соколином броске» максимальную скорость на двести километров меньше. И все-таки именно «Як-3» — самый легкий из советских истребителей мог за оставшиеся мгновения успеть к месту событий…

Лямин резким маневром взметнулся на своем «Яке» ввысь и успел закрыть собою «аэрокобру». Произведенный фашистом залп практически в упор из четырех пушек не оставил Андрею ни единого шанса.

Мимо Нефедова к земле пронеслись горящие обломки «Яка». А убивший Лямина немецкий истребитель, на борту которого красовались геральдический щит с фигуркой черного рыцаря и большая цифра «13», на огромной скорости продолжил свое скольжение, постепенно выравнивая разогнавшуюся до чудовищной скорости машину и уходя в глубь немецкой территории. Подобным способом фашистские «реактивщики» сбили за последние две недели пять Героев Советского Союза. Так что Сватов вполне мог считать себя заново родившимся.

Вечером, преодолев гордость, он приехал на аэродром к Нефедову, чтобы извиниться и помянуть летчика, которому обязан жизнью. Борис не стал держать зла и пригласил соседа к себе в блиндаж. Как положено, выпили за погибшего товарища, по-мужски помолчали. Потом Сватов и говорит Нефедову:

— Слушай, бросай ты к черту свое болото, ведь какой год в капитанах ходишь; награды мимо тебя проходят. Не солидно! Иди ко мне ведомым. Даю слово: все что собьешь — твое. Мне чужой славы не надо, своей хватает. А хочешь, сразу эскадрилью дам. Обещаю: через месяц-полтора получишь майора; на Героя документы пошлем. У тебя ведь уже заваленных фрицев на три звезды накопилось.

— Пошел бы, да под седлом ходить не умею.

— Э-эх! — досадливо махнул рукой Сватов. — Анархист ты и есть Анархист! Отпусти тогда хоть ребят своих. Мне крепкие летчики позарез нужны. Я договорюсь, чтобы их ко мне перевели… У тебя-то хоть что-то за Испанию есть, а они войну закончат без единого орденочка, в лучшем случае «лейтехами». Не порти ты им жизнь! А у меня все-таки гвардия.

Немного подумав, Борис согласился. На следующий день он приказал начальнику штаба подготовить документы на перевод в соседний полк семерых летчиков. Вскоре все формальности были улажены. От Сватова за пополнением пришла машина. Борис обнял каждого из парней. За время совместной службы они стали ему практически родными. Уезжающие летчики, чтобы потом не стыдиться своих эмоций, отворачивались или старательно шутили.

Наконец, Борис отдал теперь уже бывшим подчиненным честь и произнес:

— Желаю успешной службы! Покажите гвардии, что и штрафники чего-то стоят. По машинам!

Проводив взглядом грузовик с теперь уже бывшими однополчанами, Борис понуро поплелся к штабу…

Надо было просмотреть кипу накопившихся за последнее время отчетов для различных канцелярий. За работой прошел, наверное, час. Случайно бросив взгляд в окно, Борис присвистнул от удивления: через летное поле со стороны КПП, постоянно останавливаясь и оживленно о чем-то споря, возвращались его орлы с чемоданчиками в руках. Правда, теперь их было уже не семеро, а только шесть. «Ну сейчас я вам покажу, вольные казачки!» — едва сдерживая радостную улыбку, напустил на себя суровый вид Нефедов. На ходу схватив фуражку со стола, он поспешил к выходу из штабного блиндажа.

— Здравия желаю, орлы! — поприветствовал Борис «возвращенцев» так, словно давно их не видел. — Как воевалось? Ай-яй-яй, что-то, гляжу, звездочки на погонах у вас так и не завелись, да и орденами Сватов-враль обделил. А ведь обещал в люди вас вывести… А может, вы воевать с нашей последней встречи разучились, или все-таки начальство третирует? Так как, хлопцы? Что скажите?

— Да ладно тебе, Батя! — ответил за всех Константин Рублев. — Решили мы, что нельзя нам уходить.

— Ах, вы решили! — снисходительно передразнил парня Нефедов. — А приказ вы решили выполнить— «вольные стрелки»?!

— Нет такого приказа раздергивать по другим полкам часть, бьющую фашистов в хвост и гриву! — убежденно ответил Рублев и ехидно прищурился: — А если чего и нарушили, так ведь дальше штрафбата не сошлют.

— Правильно! — подхватил второй летчик. — Что мы, карьеристы какие! Воевали ведь как надо, били стервятников, Геринга десятками. Закончим войну под твоим началом, командир.

— Ты, командир, прежде чем сватать нас этому Свату, — пожурил Нефедова третий, — нас бы сначала спросил. Мы же все одна команда!

— Верно! — задорно крикнул четвертый пилот. — А тот, кому ордена и звания дороже боевого братства, пусть катится в придворные к этому Свату.