Во время «странной войны» Хан сбил французский истребитель «Моран-Солнье MS-406» и британский авиаразведчик. Потом в ходе молниеносной компании во Франции Макс успел записать на свой счет еще семь самолетов. Его жертвами стали три английских «гладиатора», по одному бомбардировщику «блейнхейм» и «фейри “батл”», еще один MS-406 и истребитель «Хаук 75».

Уже имея в активе 11 побед, одержанных в Испании и Польше, Макс наконец получил вожделенный статус эксперта. Это случилось в день капитуляции Парижа. Хан вернулся из очередного удачного вылета и садился под звук военного оркестра. На аэродроме его встречали с цветами, повесили на шею гирлянду. Командир истребительной эскадры JG-51 прославленный ас Первой мировой войны и кавалер ордена «За храбрость» Тео Остеркамп поздравил удачливого подчиненного:

— Фюрер наградил вас рыцарским крестом!

Став экспертом, гауптман Макс фон Хан мог больше не рисковать чрезмерно собственной «шкурой». Теперь он был избавлен от смертельно-опасной необходимости летать на сопровождение собственных бомбардировщиков, прорываться сквозь сильное истребительное сопровождение к неприятельским «бомберам», ввязываться в «хундершлагере» — «собачьи свалки» ближних маневренных боев на горизонтали. Эта кровавая работа предназначалась для рядовых пилотов Люфтваффе, многие из которых гибли, не сделав и десяти вылетов. Экспертам же предоставлялось привилегированное право заниматься свободной охотой.

На фюзеляже «Мессершмитта-109Е» Хана появился двойной шеврон — знак командира группы. Теперь на него работало целое звено из четырех самолетов. В Люфтваффе не существовало понятия коллективная победа, как в королевских ВВС Великобритании или воздушном флоте Красной армии. Все сбитые эскадрильей вражеские машины автоматически заносились на счет ведущего группы. Ведомые Хана совершали десятки боевых вылетов, работая на командира и не имея в своем личном активе ни одной официально зарегистрированной победы. Зато снайперский список Хана рос, как на дрожжах.

Впрочем, Макс был заботливым командиром и старался не забывать о своих «оруженосцах», иногда предоставляя им возможность отличиться. Обычно кто-нибудь из молодых летчиков, ежесекундно рискуя своей жизнью, ввязывался в бой на виражах и служил приманкой для британских асов. А Хан с бандой натаскиваемых «молодых волков» ожидал в сторонке удобного случая напасть. И если вдруг такая возможность предоставлялась, матерый «эксперт» мог великодушно уступить право победного удара парню из своей своры. Когда же подопечному летчику удавалось убить англичанина, сердце Хана начинало биться быстрее от радости. Нет, он не был мясником, кровожадным маньяком. Просто у каждого удачливого профессионального солдата неизбежно меняется жизненная философия: если раньше Макс, как и многие, считал право на жизнь незыблемым законом божьего мира, то со временем он пересмотрел прежние обывательские догмы о метафизической неприкосновенности чужой жизни. Те, кто подпадал под категорию врагов, переставали быть для него людьми, становясь целями для охоты…

15 сентября 1940 года Хан вылетел со своей «бандой» на перехват крупной формации британских бомбардировщиков, идущих через пролив Ла-Манша бомбить новые базы немецких подлодок на французском побережье. Командир истребительной эскадры поставил Хану четкую задачу: любой ценой прорваться через истребители конвоя к «Веллингтонам», несущим бомбовой груз. Но Макс наплевал на приказ. Точнее, он исполнил его по-своему. В типичной для себя манере Хан решил «прошвырнуться» к английскому побережью, и если представится такая возможность, то и поохотиться. А затем нанести визит вежливости на аэродром к соседям из JG-27. Несколько дней назад Макс совершил у них вынужденную посадку после внезапной поломки двигателя. В отсеке фюзеляжа его «Bf-109Е» находились ящик с шампанским и корзина с омарами.

Итак, вместо того чтобы встретить врага на пути к цели и дать бой, свободный охотник не спеша обошел неприятельскую колонну с тыла. Для этого пришлось далеко уйти от береговой линии в сторону моря.

Бескрайняя водная поверхность под крылом была удивительно спокойной, и с высоты нескольких сотен метров можно было увидеть дно. Неожиданно Хан заметил под собой корабль. Тот шел под водой. Макс по рации сообщил об удивительном зрелище товарищам, и они опустились еще ниже, чтобы получше рассмотреть серое стальное чудовище. Похоже, экипаж субмарины не подозревал, что обнаружен. Хан не разбирался в морском деле и не мог определить принадлежность подлодки. Да и что он мог предпринять против нее, не имея специальных бомб! Поэтому дело ограничилось передачей на аэродром координат обнаруженной субмарины…

А вскоре ведущий второй пары передал:

— Командир, впереди на пять часов между облаками мелькнули два «индейца». Похоже, «мебельные фургоны» тоже с ними.

— Молодец, Курт! — похвалил Хан. Молодой пилот обладал особо острым зрением и сумел заметить вражеские истребители на таком расстоянии, когда никто в охотничьей стае не мог их еще увидеть.

Обнаружив противника, Хан не спешил на него бросаться сломя голову. Вначале надо было понять, в каком построении движутся англичане. Насколько они сильны и стоит ли вообще нападать… Особое внимание — истребителям сопровождения. Нет ли специальной группы боевого охранения, дежурящей на высоте?

Больше всего Хана интересовало наличие в неприятельской эскадре неопытных пилотов, а также отбившихся от колонны самолетов. Это были самые желанные цели, ибо их можно было уничтожить, ничем не рискуя. Необстрелянного новичка видно сразу — по неуверенной манере вести крылатую машину, стремлению как можно ближе прижиматься к соседним самолетам. Необходимо только некоторое время понаблюдать за противником из засады. Поэтому охотники долго держались позади англичан, на максимально возможном удалении от них.

Определив направление движения противника, Хан со своей «бандой» начал набор высоты, занимая позицию со стороны солнца. Рваные облака служили им дополнительным фактором маскировки. В конце концов свой выбор Макс остановил на крайнем истребителе британской группы. Летчики, занимающие столь уязвимую позицию в конвое, недаром считались смертниками. Хан называл их «деревянный глаз», имея в виду то, что поставленные на ответственный пост в хвосте колонны пилоты никогда не успевали вовремя заметить появление за своей спиной хищников. Их роль сводилась к функции пассивных пугал. Именно так некоторые виды бабочек в процессе эволюции «обзавелись» рисунками страшных глаз на крыльях — для отпугивания птиц.

Издав боевой клич пилотов люфтваффе «Horrido!», Хан на огромной скорости спикировал на выбранный «Харрикейн», расстреляв его в упор из пушек. Установленная на самолете Хана новейшая 20-мм пушка MG-FF была способна одним точным выстрелом разнести на куски любой британский самолет. Очередной британский летчик погиб, скорее всего так и не поняв, откуда пришла к нему смерть. Макс всегда предпочитал стрелять с максимально близкого расстояния, но при этом не приближался к жертве вплотную, чтобы не быть пораженным разлетающимися обломками. Именно так классный киллер стреляет заказанному человеку в затылок, выполняя контракт наверняка, но стараясь не запачкать свой костюм кровью и мозговой жидкостью…

Сбив «Харрикейн», Хан тут же бросился наутек. Хотя его никто не преследовал — британские истребители не смели оставить без прикрытия свои бомбардировщики.

Вдруг в наушниках шлемофона раздался взволнованный голос одного из ведомых:

— Командир, у меня горит двигатель! Скорость падает! «Спитфайеры» зажимают в клещи!!!

Но Хан и не думал разворачиваться, чтобы прикрыть неудачливого телохранителя, рискуя собственной жизнью. Конечно, ему было жаль мальчишку, но на войне, как на войне… Командир обязан посылать солдат на смерть, сберегая свою, гораздо более ценную жизнь…

Без проблем покинув поле боя, Хан снова начал готовить западню. Бомбардировщики его не интересовали, ведь их слишком хорошо охраняют. А то, что скоро их смертоносный груз обрушится на головы немецких моряков, так что из того? Для борьбы с бомбардировщиками существуют зенитные дивизионы и истребители противовоздушной обороны. Его же Удел — высокое искусство охоты…

Как Максу казалось, вторую атаку он подготовил столь же безупречно, как и первую. Был выбран новый тактический прием. Если первой жертве Хан в классической самурайской традиции «снес голову», то второй собирался «всадить меч в живот». Противник наверняка не ожидал, что холодная сталь «вонзится в его подбрюшье».

Совершив скоростной бросок с высоты и сзади противника, «мессершмитт» поднырнул под выбранную жертву, атакуя ее из слепой зоны. Хан приближался к «животу» «спитфайера» чуть справа, учитывая, что вражеский пилот держит левую руку на рычаге управления двигателем, а правую — на ручке штурвала. Следовательно, даже если британец почувствует опасность, то наверняка рефлекторно оглянется через левое плечо, — так проще, — и не заметит настигающий его «мессер». Все так и произошло.

Во время пикирования Хан сохранял бдительность, умудряясь цепко держать в поле зрения жертву и одновременно контролировать обстановку сбоку и сзади своего «мессершмитта». Он нажал на кнопку стрельбы, когда английский самолет заслонил собой все ветровое стекло. И все-таки в этот раз, увлекшись охотой, Хан подошел слишком близко к своей жертве.

Вместо того чтобы загореться и провалиться вниз, расстрелянный «спитфайер» неожиданно взорвался. Перед самым носом «мессершмитта» вырос огромный черный гриб, из которого брызнули обломки. Любой из этих кусков искореженного металла мог пробить фонарь, попасть в мотор, сломать винт «Мессершмитта». Хан мгновенно отжал ручку от себя, надавил педаль, уходя вниз глубоким скольжением. Сноп обломков пронесся немного выше кабины. Но радоваться и расслабляться было рано. Видимо, летящий следом за Ханом его ведомый шарахнулся в сторону от взрыва и сразу отстал от «мастера». Конечно, через какие-нибудь 10–15 секунд он вновь займет свое место верного телохранителя за спиной командира, но в воздушном бою и этих секунд вполне достаточно, чтобы открывшемуся со спины рыцарю снесли голову.

Краем глаза Макс увидел серо-зеленую морду «спитфайера», появившуюся в зеркале заднего вида. Откуда он здесь взялся? Подловили!!! Спина мгновенно стала мокрой от пота. Нижнее белье и рубашка прилипли к коже, словно холодное мокрое полотенце. Хан заложил самый крутой вираж, на какой только был способен. Он ушел именно в правый вираж, учитывая, что не слишком опытные летчики хуже виражат в эту сторону. Но англичанин не отставал и даже потихоньку приближался на дистанцию эффективной стрельбы. Они находились на высоте 3700 метров. Здесь «спитфайр» имел преимущество в маневренности над «мессершмиттом», который становился «королем воздуха» только на 6000 метрах и выше…

В начавшейся бешеной карусели призом являлась сама жизнь. И неважно, что от перегрузки темнело в глазах, а во рту появился горький привкус желчи. Макс с радостью крутился бы еще жестче, — так чтобы из фюзеляжа его Bf-109 повылетали заклепки, а собственные внутренности оказались в горле и ребра затрещали, — лишь бы заставить британца выскочить из виража. Но англичанин не уступал Хану в выносливости и мастерстве. А главное — его самолет был способен на более крутой вираж. Так они и гудели на вираже минуты три, испытывая друг друга на прочность. Хорошо еще, что благодаря особому расположению кресла в кабине «мессершмитта» Хан не сидел, а полулежал в нем. Перегрузки так переносились значительно легче. Макс надеялся и ждал, когда у англичанина наступит неизбежная физиологическая усталость. Не из железа же он сделан! Но тот неумолимо продолжал подбираться все ближе и ближе!

И тут сквозь красную пелену максимальной перегрузки Хан увидел прямо перед собой темный на фоне солнца силуэт встречного самолета. Тот выскочил, как чертик из коробочки. В первое мгновение Макс решил, что это кто-то из его «мальчиков» подоспел на выручку командиру, чтобы снять с его хвоста британскую легавую. Но если бы это действительно было так, тогда у встречного самолета должен был быть желтый нос. Все истребители люфтваффе имели такую окраску Для мгновенного опознавания в бою «свой — чужой». Надежда сменилась разочарованием и страхом. Череда неприятных сюрпризов продолжалась! «Мессершмитт» задрожал и затрещал под ударами попавших в него снарядов. Словно отбойным молотком прошлись по капоту. На лобовом бронестекле прямо перед лицом летчика появилась вмятина с расходящейся паутиной трещин. Слава богу, стекло выдержало попадание пули или осколка!

До этого Хан никогда не слышал, чтобы кому-то удавалось на практике применить столь технически сложный прием охоты на противоходе, когда «гончий» истребитель гонит «зайца» на движущегося в его сторону против часовой стрелки охотника. Впрочем, возможно, роковая для Макса встреча действительно произошла случайно…

В таких случаях Хан всегда руководствовался принципом: «Смахивай фигуры с доски и сигай в окно!» В качестве радикального средства самоспасения Макс обрушил свой самолет в отвесное падение. Висящий на хвосте англичанин еще пытался за ним угнаться, но через несколько секунд отстал.

Над самой морской поверхностью Хан вывел самолет из крутого пикирования. Кабина наполнилась едким дымом, нестерпимо воняло сгоревшей изоляцией. Похоже, в поврежденном снарядом двигателе начался пожар. Первым порывом летчика было немедленно покинуть машину, чтобы не уйти вместе с ней в ледяную пучину. Он бросил ручку управления и рванул рычаг аварийного сброса фонаря. Быстрее выпрыгивать! Привязные ремни! Макс ударил по замку ремней и начал было подтягиваться вперед, собираясь перевалиться через борт. Но тут дым ушел из кабины, снесенный мощным воздушным потоком. Мотор, хоть и с перебоями, но продолжал работать. Никакого огня заметно не было. А главное, впереди уже появилась тонкая полоска береговой линии.

«Не паниковать. Все не так уж плохо. А в ледяной воде долго не протянешь. Пока спасатели подоспеют, им достанется окоченевший труп в надувном жилете. Не-ет, надо тянуть к берегу до последнего…»

Макс переложил самолет с крыла на крыло, скользя взглядом по зеркалам заднего вида. Массивный бронезаголовок над головой ограничивал летчику «мессершмитта» задний обзор, так что приходилось изворачиваться, чтобы убедиться, чтo за спиной никого нет. К счастью, можно было, наконец, перевести дух. Похоже, джентльмены в «спитфайерах» посчитали его сбитым. Что ж, это отличная новость! А где же свои? Чудом спасшийся эксперт не мог знать, что и собственные подчиненные считали исчезнувшего командира погибшим.

Самолетом становилось трудно управлять. «Мессершмитт» постоянно норовил завалиться на правое крыло. По ногам пилота струился бензин из продырявленного бензопровода, превращая человека в потенциальный живой факел…

Когда до берега уже было рукой подать, Макс попытался выпустить шасси. Но гидравлика не сработала. Пришлось на ходу переориентироваться на жесткую посадку «на брюхо». «Немедленно выключить двигатель и отключить подачу топлива! — приказал себе Хан. — Так, теперь застегнуть привязные ремни и покрепче притянуть себя к креслу. Отрегулировать спинку кресла таким образом, чтобы сидеть поглубже в кабине. В отсутствие над головой мощного колпака фонаря это далеко не лишняя предосторожность. Тогда, даже если самолет и перевернется, то мне не расплющит голову. Все. Вроде ничего не забыл… Господи, спаси!»

Как только исчез гул авиационного двигателя, остался лишь свист ветра и шум идущих к берегу волн, — пока длился бой, на море поднялся легкий шторм. Создавалось такое ощущение, будто ты на стремительном паруснике приближаешься к берегу и вот-вот корабельный киль заскребется о прибрежный песок.

Самолет планировал к полосе пляжа, едва не задевая крыльями пенистые гребни волн. У самой линии прибоя «мессершмитт» все же коснулся воды, и сидящего в его кабине летчика окатило холодными брызгами. Хан задержал дыхание и напрягся, готовясь к самому худшему варианту развития событий. Машина с грохотом врезалась в землю. Гладкая песчаная поверхность пляжа оказалась жестче бетона. Макс услышал Ужасный скрежет рвущегося железа. Лопасти винтов разлетелись в разные стороны, оторвало правое крыло. При ударе пилота с невероятно силой швырнуло вперед. Привязные ремни на плечах и пояснице лопнули. К счастью, Макс врезался лицом не в прицельное приспособление, иначе ему бы просто разнесло череп и вышибло глаза. Но все равно от сильного удара о приборную доску он отключился…

Макс очнулся от нарастающего шума. Вдоль линии прибоя прямо на него мчался самолет. Это был «спитфайр». Британскому летчику предоставлялась отличная возможность добить на земле своего воздушного противника. Хан вытер рукавом заливающую глаза кровь, чтобы видеть приближающуюся смерть. Бежать было уже поздно. Оставалось хотя бы умереть достойно. Нет, «Хайль Гитлер!» барон кричать не собирался. В эту религию он не слишком верил. Важно было даже наедине с самим собой ничем не выказать душевную слабость, встретить разящий свинец с гордо поднятой головой, как и подобает представителю славного дворянского рода. Поэтому Макс сидел и спокойно ждал смерти.

Но англичанин, не стреляя, с ревом прошел над самой его головой и повернул к родному берегу. На прощание, поднимаясь все выше, он покачал немцу крыльями.

Если бы не загадочный визит вражеского «спитфайера» Макс сгорел бы в собственном самолете. Когда он с трудом выбрался из своего «эмиля», самолет охватило пламя. А через несколько минут взорвались баки и боеприпасы. В душе Хана шевельнулось чувство жалости к погибшему боевому другу, на борту которого красовался его фамильный герб в виде треугольного щита с черным рыцарем, скачущим по золотому полю и девизом «Vae victis» — «Горе побежденным». Это был первый истребитель, который он потерял. Хотя Хан взял себе в качестве бортового номера вызывающую суеверный страх у большинства немцев цифру «13», верный «эмиль» ни разу его не подвел. Вот и сегодня с серьезными повреждениями дотянул до берега. «Крылатый рыцарский конь» заслужил великолепный погребальный костер. Словно прощальный салют, в небо взлетали красные, зеленые, желтые ракеты. Так взрывались различные боеприпасы. Фейерверк получился удивительно красивый…

Жители небольшого рыбачьего поселка смотрели на явившегося со стороны моря одинокого немца в спасательном жилете и парашютной сумкой в руках по-разному: многие с нескрываемым недоброжелательством, а кто-то и с любопытством. Впрочем, нелюбовь французов к оккупантам не помешала первому же аборигену, к которому Хан обратился с вопросом: «Где тут можно найти телефон?», проводить немца до конторы местного полицейского.

Сообщив о себе в часть, Макс почувствовал, что едва стоит на ногах от усталости и очень хочет есть. От пережитого напряжения у него дрожали конечности. Местный полицейский оказался добрым малым: вначале он перевязал незваному гостю разбитую голову, а затем любезно предложил ему кусок домашнего сыра, деревенский хлеб и стакан молока. Хотя, скорее всего, этот жандарм тоже в душе не любил «бошей».

За несколько месяцев службы во Франции Хан имел возможность неоднократно убедиться, что местные чиновники легко переступают через свои патриотические чувства, когда Дело касается их служебного положения. Впрочем, дело действительно могло быть в обыкновенной человеческой доброте француза. Ведь перед ним был окровавленный, смертельно уставший человек, явно побывавший в жестокой переделке где-то там — далеко в море. За это-то добродушие, незлопамятный нрав Хан и любил французов и все французское. После победы он планировал обосноваться где-нибудь в этих местах…

Приехавший за Ханом на «Опеле» офицер имел строгий приказ командования как можно быстрее доставить совершившего аварийную посадку летчика в госпиталь люфтваффе.

— Нет, дружище, — весело ответил обер-лейтенанту Макс, — у меня на ближайший вечер другие планы.

В итоге они отправились в портовый Сент-Незер — в госпиталь Кригсмарине. Некоторое время назад Хан с делегацией люфтваффе побывал в гостях у подводников. Там он приметил очень миловидную маринехельферин. Она совсем не была похожа на растиражированный геббельсовской пропагандой плакатный образ образцовой арийской женщины со скандинавскими чертами лица, большой грудью и широким тазом, «оптимально приспособленным для деторождения».

Заинтересовавшая его медсестра была изящной шатенкой — девушкой-подростком. Такой тип женщин очень нравился Хану.

Как и подобает истинному истребителю, Макс немедленно начал действовать: для начала навел справки о симпатичной девушке. Выяснилось, что она сестра милосердия и направлена на службу во Францию по линии Германского Красного Креста. Обычно молоденькие медсестры прибывали из Фатерлянда с направлениями Союза германских девушек. Вне службы за ними строго следили специальные воспитательницы. А значит, начинать роман с классических букетов и приглашений на увеселительные прогулки было нельзя. Атаковать такую «цель» по шаблону — означало почти наверняка нарваться на холодный отказ.

Заметив, что заинтересовавшая его девушка напряженно следит за поединками боксеров, сошедшихся в матчевой встрече сборных команд Люфтваффе и Кригсмарине, Макс понял, что ему предоставляется удобный случай обратить на себя внимание. Один из боксеров команды летчиков как раз заболел, и на удачу он должен был выступать именно в той весовой категории, к которой принадлежал Хан. Макс уговорил тренера сборной доверить ему место в основном составе.

Молодой мужчина одним прыжком перескочил через канаты на ринг и заплясал в своем углу, исподволь наблюдая за той, ради которой решился рискнуть собственной челюстью. Его противником оказался здоровенный маат довольно угрюмого вида. Хан неплохо знал такую породу парней с минимумом интеллекта в глазах и телосложением молотобойцев. Словно танк с мощной лобовой броней и сильной пушкой, они подавляли противников своей первобытной могучей энергетикой. Но ведь у любого танка немало уязвимых мест…

Перед началом боя тренер шепнул Максу, что есть информация, будто у моряка травмировано правое плечо, и что, мол, не по-спортивному будет умышленно задевать его. Но Макс наплевал на совет. С какой стати он должен был щадить этого мужика с пудовыми кулачищами?! В течение первого раунда Хан несколько раз наносил короткие и незаметные для рефери и боковых судей удары в уязвимую часть тела противника. Это происходило, когда боксеры сходились в ближнем бою. После каждого такого «тайного» тычка моряк кривился, иногда сдавленно охал. Макс видел, как расширяются его зрачки от сильной боли. К концу боя правая рука противника, вместо того чтобы прикрывать челюсть, безвольно висела У пояса. И все-таки до перерыва Хану так и не представилась возможность реализовать свое преимущество.

Вообще-то Макс надеялся, что секунданты соперника не выпустят «калеку» на второй раунд, выбросив в знак признания своего поражение полотенце на настил ринга. Но он ошибся. Сразу после гонга моряк поднялся с табурета и шагнул в его сторону. Бой продолжился. Несколько раз Хан пропускал довольно сильные удары. Моряк всерьез рассердился на летчика и, похоже, собирался наказать его за подлые штучки. У Макса заплыл правый глаз, ему стало не хватать воздуха. Вместо эффектной победы впереди замаячил позорный нокаут. В какой-то момент ухо противника оказалось в нескольких сантиметрах от губ летчика. Макс тихо осведомился:

— Как плечо, солдат? Может, еще его «помассировать»?

После этих слов взбешенный противник совершенно забыл про защиту и стал действовать как в уличной драке — размашисто и неосторожно. Вскоре Хан этим воспользовался: пропустил атакующего противника мимо себя в «сайстепе» и рубанул его, что есть силы справа — в открытую челюсть. Моряк оказался на настиле ринга в тяжелейшем нокауте…

Теперь, направляясь в морской госпиталь, Хан был уверен, что дама сердца, которой он заочно посвятил этот подвиг, вспомнит его как только увидит снова.

По дороге однополчанин беззаботно рассказывал Хану:

— Наш Тео успел доложить о вашей гибели «Жиру номер один». Говорят, рейхсмаршал так огорчился, что даже пропустил третий ужин.

Оказалось, что юную медсестру зовут Алиса и она действительно не забыла ловкого боксера. Максу повезло: именно девушка его мечты ассистировала дежурному хирургу. Пока врач зашивал Хану рваную рану на лбу, девушка нет-нет, да и бросала заинтересованные взгляды на крепкого блондина с рыцарским крестом в воротнике рубашки. В летном обмундировании, окровавленный — он выглядел настоящим рыцарем в доспехах сразу после жестокого побоища.

Закончив обработку ран летчика, доктор оставил пациента на попечении своей помощницы. Когда медсестра уже заканчивала перевязку, Макс вдруг быстро привстал и поцеловал ее в щечку. Девушка окаменела от изумления. Лишь после продолжительного замешательства она изумленно пролепетала:

— Как вы посмели?

Молодой мужчина изобразил на лице крайнее изумление и разочарование:

— Простите меня, фройляйн. Но мне показалось, что вы собирались сделать это еще тогда — на боксерском матче, просто не сумели пробиться ко мне сквозь толпу восторженных болванов.

Медсестра, продолжая пребывать в состоянии легкого замешательства, ничего не ответила ему. Тогда Хан грустно произнес, ни к кому не обращаясь: «А еще говорят, что сестры милосердия умеют целить не только физические раны, но и душевные».

— А разве у вас болит душа? — опасливо поинтересовалась заинтригованная медсестра, не зная, чего еще ожидать от дерзкого пациента, и одновременно сладко предвкушая объяснение в любви.

Хан принялся жарко рассказывать юной романтичной особе, как потерял сон и аппетит после того, как увидел ее, и что даже в бою мысли о прекрасной незнакомке не дают ему сосредоточиться на борьбе с врагом.

— Вы не должны так изводить себя! — взволнованно воскликнула девушка. Она была удивительно хороша в своих белоснежных одеждах: блузке, фартуке и накрахмаленной шапочке с вышитым красным крестиком на лбу.

— Ну что я могу поделать! — сокрушенно вздохнул опытный обольститель. — Ведь вы наверняка не согласитесь провести со мной даже один вечер. А значит, мне остается только мечтать о вас.

Макс был уверен в своей победе, ведь в глазах этой девочки он был чертовски привлекателен: молод, но уже не мальчик, а опытный мужчина, окружен ореолом героя. Ведь женщины почти всегда любят не реального человека, а нарисованный в собственном воображении образ. А с этим-то в данном случае все как раз было в полном порядке. К тому же только недавно его собеседница перевязывала его раны и видела, как молодой воин морщится от боли, прикусывает губу, сдерживая стоны. А жалость к мужчине только усиливает любовь к нему женщины.

На следующий день Хан заехал за Алисой. Вместе с подругами она занимала несколько комнат в двухэтажном доме над частной пекарней. Специально для этой вылазки Макс раздобыл американский «каддилак» 1931 года с открытым кузовом «фаэтон». Здесь, во Франции, можно было получить все что угодно, достаточно было иметь свободные деньги и знать особых людей, у которых махинации — в крови. Двое таких типов обеспечивали Хану вольготное существование в свободное от боевых вылетов время.

Одного звали Поль. Он имел выправку офицера и всегда был одет с иголочки. Непременно носил трость с серебряным набалдашником и монокль. Кажется, раньше он служил в иностранном легионе. Второй сильно смахивал на бульдога: коренастый, ниже среднего роста, с полным лицом, обвисшими щеками и двойным подбородком. На его визитной карточке значилось: «Жорж Мартен, агент по поставкам». Красные глазки его всегда немного слезились. Да и хватка у него была действительно бульдожьей. До войны Поль и Жорж прозябали в мелких коммерсантах. И лишь с приходом немцев их бизнес по-настоящему развернулся — благодаря тесному сотрудничеству с оккупационными властями и особенно с гестапо.

Впрочем, многие французские коммерсанты и промышленники быстро преодолели собственное отвращение, диктуемое шатким патриотизмом, и неплохо нажились на поставках немецкой армии. Но лишь самые ловкие и беспринципные стали в эти «жирные годы» миллионерами. Именно к таким бизнесменам без моральных предрассудков принадлежали Поль и Мартен. У них на содержании состояла банда головорезов из местных уголовников и коллаборационистов. И парочка главарей карманной армии чувствовала себя в полной безопасности от криминальной полиции, ведь у них имелись специальные пропуска, разрешения на ношение оружие, выданные новыми хозяевами Франции.

Когда гестапо требовалось кого-то убрать чужими руками, Поль и Мартен занимались политическими убийствами, похищениями и прочими грязными делами. Впрочем, гораздо чаше они работали на себя. За их услуги немецкая тайная полиция сквозь пальцы смотрела на шалости своих внештатных сотрудников, которые брали в заложники детей состоятельных буржуа, вымогая у папаш крупные суммы, совершали прочие гангстерские проделки.

Однажды Мартен с гордостью признался Хану, что именно он изобрел пытку в ванной, чтобы заставить очередного «мешка с деньгами» подписать ему банковский чек или выдать тайник с ценностями.

Но Хана больше интересовало то, что его французские приятели являлись некоронованными королями черного рынка. За их услуги гестапо отдало им в управление бюро по поставкам всего необходимого интендантству Вермахта. Но это была только удобная ширма, которая позволяла спекулянтам получать баснословные прибыли, проворачивая многомиллионные сделки по покупке-продаже всего — от строевого леса, стали, меди, вольфрама и колючей проволоки до крупных партий коньяка, лекарств, американских грампластинок, женских чулок и презервативов.

От родителей Макс Хан регулярно получал крупные суммы и благодаря этому никогда не был стеснен в средствах. Через своих снабженцев он в любой момент мог за наличные достать для понравившейся девочки флакон дорогих духов «Шанель», а для себя — тонкое французское вино, шампанское, элитный сыр.

Стоило Максу накануне свидания с Алисой позвонить одному из французских приятелей, как через час его человек подогнал к проходной аэродрома великолепный автомобиль, на заднем сиденье которого находилась корзина с изысканной снедью. Осмотрев машину и «посылку», Хан остался доволен. В очередной раз он поблагодарил Бога за то, что Всевышний так мудро придумал людей, что и в большевистской России, и в оккупированной Франции всегда находятся типы, умеющие делать жизнь своих клиентов удобной.

Перед тем как увидеть Алису, Хану пришлось познакомиться с ее воспитательницей в чине штабсфюрерин. Это была женщина-солдафон. Ее звание Макс определил по четырем шевронам на рукаве. Вообще-то она больше напоминала надсмотрщицу: в полувоенном приталенном кителе, юбке серого цвета, пилотке с нацистским орлом, в вырезе мундира — белая рубашка и галстук с эмалированной брошью, на которой черный орел сжимает в копях красный крест. На бледном невыразительном лице сгустками энергии выделялись бесцветные глаза, прожигающие собеседника цепким недоверчивым взглядом.

Начальница Алисы уже была осведомлена о визите летчика и учинила ему форменный допрос. Ее интересовало все: куда гауптман собирается везти ее подчиненную и когда привезет девушку обратно, женат ли он, и т. д. Примерно чего-то такого Макс ожидал и готовился, но как это нередко бывает, жизнь превзошла самые смелые его прогнозы.

— Торжественно клянусь, фрау, — Макс любезно улыбнулся «классной даме» и поднял руку как при судебной присяге, — я никогда не носил синей бороды, и с вашей воспитанницей не случится ничего плохого.

Но допрос с пристрастием продолжился и после того, как к машине подошла Алиса — грациозная, хрупкая и настороженная. Максу еще предстояло завоевать ее доверие. А пока они, словно пара школьников, были вынуждены отвечать на вопросы строгой «учительницы». Молодые люди провели десять весьма неприятных минут. Когда надсмотрщица наконец отошла от машины, Алиса виновато шепнула Хану:

— Не обращайте внимания. Наша «аббатиса» считает мужчин исчадием ада. И постоянно твердит нам, чтобы мы не доверяли военным, так как им «только одно от нас нужно». Она занимает большой пост в национал-социалистическом женском союзе, а к нам прикомандирована временно — для получения армейского стажа.

— К черту вашу бонну! — саркастически усмехнулся Макс, галантно открывая автомобильную дверцу перед своей прекрасной спутницей. — Ее забота о вашей нравственности — отражение собственных подавленных инстинктов. Ей не мешает взять дюжину сеансов у старины Фрейда.

— Прошу вас, не говорите так громко! — взмолилась Алиса, испуганно оглядываясь на начальницу, которая отошла совсем недалеко. И действительно, та вдруг остановилась, резко развернулась на каблуках и стремительной походкой направилась обратно к летчику. Ее и без того не слишком красивое лицо перекосило от злобы, тонкие сжатые губы побелели от напряжения, а глаза излучали ненависть:

— Не знала, что в наших доблестных люфтваффе служат люди, смеющие благодушно отзываться об этом развратном еврее Фрейде. Я обязательно доведу до сведения вашего руководства о столь возмутительном поведении их офицера.

Немного смущенный Хан хмыкнул в ответ что-то невразумительное, щелкнул каблуками и сел в автомобиль. Он немного досадовал на себя за то, что, в самом деле, поступил столь неосторожно. После скандала с «аббатисой» он наверняка не сможет свободно встречаться с так понравившейся ему девушкой. Теперь каждый раз придется уговаривать Алису согласиться на какую-нибудь придуманную им хитрость…

Впрочем, зачем портить себе настроение мыслями о будущем, если настоящее столь прекрасно? Он любовался Алисой. Ей очень шла синяя форма в сочетании с белой блузой и мягкой фетровой шляпкой. А впереди их ожидает прекрасный вечер в ресторане, хозяин которого лично обещал господину офицеру первоклассный ужин. Эта девушка не принадлежала к высшему берлинскому обществу, так что она не требовала особого обхождения и обязательных занудных церемоний. Хотя, конечно, еще немного поиграть в джентльмена и героя Максу придется, чтобы завоевать полное доверие прелестного создания.

— А что за дети играют во дворе вашего дома? — поинтересовался он у своей спутницы, чтобы скорее выкинуть чопорную «бонну» из головы.

Алиса рассказала, что в своем доме булочник приютил многодетную семью местного аристократа. Хозяина замка за что-то арестовало гестапо, а его жену и пятерых детей солдаты выкинули из родового поместья. После ареста супруга у его жены не оказалось средств, чтобы снять приличное жилье. Но, к счастью, нашлись милосердные люди, которые приютили бездомных. Но так как в верхних комнатах проживал хозяин дома с домочадцами, а также направленные немецкой комендатурой сотрудницы военного госпиталя, то маркизе с детьми пришлось занять подвальное помещение, временно переоборудованное из кладовой в жилую каморку.

— Но наша аббатиса говорит, что семья партизана не может проживать под одной крышей с немецким персоналом, — грустно пояснила Алиса. — Куда только денутся бедняжки, когда их вновь выставят за дверь?

Внезапно в голову Хана пришла великолепная идея. Вечер прошел просто превосходно. А на следующий день Макс сидел в приемной фельдмаршала Хуго Шперле — командующего 3-м воздушным флотом люфтваффе. Наконец из-за двери кабинета вышел худощавый офицер с аксельбантом личного адъютанта командующего:

— Фельдмаршал готов вас принять, господин гауптман, — сообщил он Хану.

Фельдмаршал Шперле был человеком огромного роста, крепкого телосложения, со свирепым выражением лица. Однажды Гитлер отозвался о нем и о генерале вермахта Вальтере фон Рейхенау как о двух своих «самых звероподобных генералах».

Тяжелая нижняя челюсть и застывшая на массивном лице фельдмаршала презрительная гримаса в сочетании с гренадерским ростом придавали ему весьма зловещий вид.

— Я не совсем понял, гауптман, зачем вашей эскадре понадобился этот особняк? По-моему, борделей в этой стране и так чрезмерное количество, — язвительно поинтересовался фельдмаршал. — Неужели вы собрались организовать еще один?

На самом деле в ходатайстве командира части, которым предварительно заручился Хан, подробно разъяснялось, что данная усадьба с парком и всеми сооружениями нужна для организации дома отдыха летчиков, где они могли бы восстанавливать силы после тяжелых боев. По приказу Геринга все авиационные части уже обзавелись во Франции подобными санаториями. И только JG-51 пока не имел достойного «курорта». Макс четко повторил все, о чем говорилось в заявке его командира, добавив от себя лишь то, что данное место как нельзя лучше подходит для означенной цели, ибо находится недалеко от аэродрома.

— Хорошо, я распоряжусь, — мрачно буркнул фельдмаршал и перешел к гораздо более волнующей его теме:

— Скажите мне как практик: каково на сегодняшний день состояние английской истребительной авиации?

— Позволите отвечать откровенно? — поинтересовался Макс.

— Я не Геринг, мне успокоительные отчеты не нужны, — жестко заявил Шперле.

Хан ответил, что по его впечатлениям с начала операции «Адлерангриффе» англичане только прибавляют в мастерстве, у них появилось больше хороших самолетов, совершенствуется система ПВО.

Слушая летчика, фельдмаршал мрачнел. Геринг уже отверг его предложение продолжать делать основной упор на уничтожение истребительной авиации англичан. Шперли один из немногих, кто уже знал, что очень скоро все усилия люфтваффе будут перенесены на бомбардировки английских городов. И это, несомненно, позволит британскому командованию быстро восстановить силы своей авиации. А значит, все усилия были потрачены зря.

— Ваша откровенность весьма похвальна, — сказал на прощание Хану фельдмаршал. — В наше время это редкое качество становится гораздо более ценным, чем когда-либо еще. Я обязательно запомню вас, гауптман.

Вскоре после этого разговора Хана нашел Жорж Мартен. Француз выглядел расстроенным. Макс безмятежно потягивал поданный официантом уличного кафе аперитив и разглядывал местных женщин, многие из которых были одеты в яркие национальные костюмы бретонок — блузы с вышивкой, белоснежные чепчики, широкие пышные юбки, доходящие им до пят. А в это время Мартен жалобно рассказывал летчику о том, что его кураторы из гестапо очень недовольны тем, что люфтваффе перехватило у них объект, предназначенный для размещения особой зондеркоманды.

— Они знают, что я с вами в дружбе, — с виноватым видом пояснил Хану Мартен, — и просили передать вам просьбу: откажитесь от этого замка. Они обещают предложить вашим летчикам равнозначную замену.

Хан прекрасно понимал, на какой идет риск, отклоняя посредническое предложение французского агента влиятельной спецслужбы. Возможно, грозящая ему отныне опасность будет даже серьезней, чем та, которую он пережил несколько дней назад в небе над Ла-Маншем. Каждую неделю боевики французского Сопротивления похищали и убивали немецких военнослужащих. Поэтому Полю и Мартену ничего не стоит по приказу своих гестаповских покровителей подослать к строптивому асу своего головореза, чтобы тот встретил Макса где-нибудь на уединенной аллее… Потом убийство известного летчика можно будет легко приписать маки.

Вообще-то так рисковать было не в стиле Хана. Но стоило ему представить благодарные и восторженные глаза Алисы, как он сразу забыл о здоровом прагматизме и осторожности. А уж она обязательно оценит его благородный поступок. Получив отказ, бульдог-Мартен ушел побитой собакой.

А вскоре реквизированный гестапо замок перешел в ведение люфтваффе. Хан добился, чтобы бывшая хозяйка поместья вернулась со своими детьми домой в качестве наемной управляющей летного санатория. Когда об этом узнала Алиса, то с очаровательной непосредственностью призналась Максу, что раньше немного опасалась его — такого огромного, увешанного орденами, — но теперь совсем не боится, так как он очень добрый.

Через две недели Хана неожиданно вызвали в Берлин. Алисе тоже как раз предоставили двухнедельный отпуск с правом поездки домой. В Германию они вылетели на одном военно-транспортном «юнкерсе».

На Лейпцигерштрассе, 7, в имперском министерстве авиации Хан застал нескольких своих знакомых по фронту. Вскоре выяснилось, что их тоже внезапно отозвали из боевых частей для преподавания на особых курсах. Экспертам предстояло в течение трех месяцев передавать свой опыт лучшим выпускникам летных школ, которым предстояло пополнить поредевшие с начала войны истребительные эскадры. Инициатором педагогического эксперимента являлся сам Геринг.

На счастье Макса, Алиса оказалась коренной берлинкой. Так что они могли встречаться каждый вечер, а по выходным и вовсе не расставаться. Для своих родителей Алиса, по совету любовника, сочинила легенду про напряженные занятия на курсах повышения квалификации медсестер.

После целого дня скучной возни с курсантами в учебном центре люфтваффе Макс буквально летел на встречу с ней. Эта девушка все более увлекала его. Правда, порой ей не хватало свойственной юности легкой беззаботности, но со столь незначительным недостатком можно было мириться. Не интересуясь политикой, Макс пропускал мимо ушей откровенные признания Алисы в том, что она жалеет своих соседей — пожилую чету врачей-евреев, которых штурмовики жестоко избили во дворе собственного дома в «хрустальную ночь». Хан тоже находил антисемитскую идеологию властей нелепой. Тем не менее, его многое устраивало в новой жизни: система скоростных автобанов, построенных Гитлером, славные победы германского оружия. Да и многие простые немцы готовы были не замечать «расовых перегибов», радуясь после долгих лет депрессии отсутствию безработицы, изобилию продуктов и промышленных товаров на прилавках магазинов. Какое им было дело до того, что в парках и бассейнах висят оскорбительные объявления: «Евреям вход запрещен!», и что пациентов психиатрических больниц решено уничтожить, словно грызунов и бродячих собак. Главное, что говядину в магазинах продают всего за четыре рейхсмарки за килограмм, а батон белого хлеба — за марку.

Впрочем, мысли о политике неизбежно наводили на Хана тоску. Он видел особый шик, чтобы отпущенное ему время мира развлекаться на полную катушку — «жечь свечу сразу с двух сторон». Опьянев от выпитого мозельского вина и пива, Макс танцевал со своей подружкой ночи напролет. До самого утра они переходили из одного дансинга в другой. Молодой летчик спешил насладиться жизнью перед возвращением на фронт. Он был счастлив и жил одним днем. Испытывал бескорыстную радость, видя благодарные лучистые глаза возлюбленной, когда сообщил Алисе, что добился перевода ее брата Гельмута, только окончившего летное училище, в свой учебный центр:

— Можешь за него больше не волноваться, — пообещал девушке Макс, — я беру парня под свое крыло и лично прослежу, чтобы его никто не обижал — ни в воздухе, ни на земле.

Так получилось, что в эту же ночь они впервые стали близки с Алисой как мужчина и женщина. Макс никогда не требовал, чтобы она говорила, что любит его. Чего стоят слова в современном ускользающем, эфемерном существовании между войной и миром. Но когда эти слова все же сорвались с ее губ во мраке гостиничного номера, он почувствовал себя совершенно счастливым. И еще ему теперь отчего-то страшно было думать о возвращении на фронт, где любая нелепая случайность могла оборвать такую прекрасную жизнь…

Впрочем, смерть напомнила о себе гораздо раньше, чем он вновь оказался в районе боевых действий. Однажды после учебного боя с курсантом у идущего на посадку самолета Хана не вышло колесо шасси. Пришлось садиться на одну «ногу». При осмотре машины выяснилось, что кто-то вставил в замок шасси сверло. Разбирающая летное происшествие комиссия во всем обвинила механиков, но Макс почувствовал в случившемся мстительную руку гестапо.