Глава 2
У трапа самолета Карпухина встретил помощник Смирнова полковник Рубцов, и пока ехали по-весеннему осклизлой ухабистой дороге до Москвы, Рубцов просветил его относительно последних оперативных данных по Вербовщику.
Высокопоставленный офицер американской разведки, один из ведущих специалистов по «русскому вопросу», доклад которого по диверсионно-разведывательной работе на территории западных областей СССР уже подготовлен для того, чтобы положить его на стол президента. Совершенно свободно владеет не только русским, но и украинским языком. В силу своих личных убеждений и, видимо, воспитания ненавидит СССР и всё, что связано с коммунизмом и социализмом. Возраст – около сорока лет. Весьма осторожен и доверяет только проверенным людям, на руках которых кровь советских людей. Свою сверхзадачу он уже выполнил, заручившись расписками ярых националистов и откровенных предателей, готовых вести после окончания войны диверсионно-разведывательную деятельность на территории СССР, и уже с этим багажом готовится к прыжку через линию фронта, где его ждет не дождется самолет на Вашингтон.
Вслушиваясь в неторопливый рассказ полковника, генерал-майор Карпухин догадывался, что за миссия обрушится на его плечи, однако только на Лубянке, в кабинете комиссара Государственной Безопасности Смирнова полностью осознал всю ту ответственность, которая возлагалась на него по задержанию Вербовщика и его группы сопровождения.
Кроме хозяина довольно просторного кабинета, половину которого занимал стол для заседаний, похожий на взлетную полосу прифронтового аэродрома, находилось еще пять человек, двое из которых были в штатском. Из этой пятерки Карпухин знал только заместителя начальника Главного управления контрразведки «Смерш» генерал-майора Вересаева, с которым неоднократно встречался в кабинете Абакумова. Остальных ему представил сам хозяин кабинета, после чего тут же перешел к делу:
– Степан Васильевич, товарищи уже знают о гибели связника, на работу с которым возлагались большие надежды, и я хотел бы услышать, как всё это произошло. Нам с вами надо точно знать, повлияет ли это ЧП на дальнейший ход оперативных мероприятий по Вербовщику и мукачевскому резиденту, который должен был организовать и проконтролировать его переход через линию фронта.
Смирнов замолчал было, пристукнув тупым концом карандаша по столу, но тут же вскинул на Карпухина глаза и уже более жестко закончил:
– А если говорить более прямо, нам нужно совершенно точно знать, заподозрил ли что-нибудь неладное мукачевский резидент и не решится ли он на возможно дополнительный вариант, чтобы полностью обезопасить и себя, и возложенную на него нашими друзьями-американцами миссию. Согласитесь, эта гибель под колесами военной полуторки столь же подозрительна, сколь и кощунственно глупа.
Карпухин не мог не догадываться, что ему в лоб зададут этот вопрос, и еще до отлета в Москву подкорректировал рапорт Тукалина, чтобы только спасти Новикова от трибунала. Он был убежден, что «Михай» воспримет гибель связника под колесами полуторки как нечто трагическое, но вполне жизненное явление. Мол, такой ход судьбы был предписан ему свыше, и способствовала этому излишняя нервозная суетливость связника, о чем не мог не знать мукачевский резидент. Поэтому и пересказал вкратце суть гибели связника, опустив при этом всего лишь одну деталь из рапорта Тукалина. Когда закончил свой короткий, но довольно емкий рассказ, тяжело вздохнул и развел руками: мол, все мы смертны и под Богом ходим.
Карпухин обратил внимание, что собравшиеся в этом кабинете офицеры, пожалуй, более всего озабочены именно этим вопросом, и не ошибся. Когда он замолчал, двое из них облегченно вздохнули и как бы повеселели даже. Да и сам хозяин кабинета уже не столь пристально вглядывался в лицо Карпухина.
– Та-ак, – произнес он негромко, пристукнув при этом тем же карандашом по столу, – это несколько облегчает наше положение. – И тут же: – Радист знает о гибели связника?
Карпухин отрицательно качнул головой.
– Нет.
– Вы уверены в этом?
– Стопроцентно.
– С чего бы вдруг подобная уверенность?
– За домом радиста установлено круглосуточное наблюдение, и за все это время у него не было ни одного гостя. Да и сам он со двора не отлучался.
Смирнов покосился на Вересаева, отдавшего контрразведке более тридцати лет своей жизни из неполных пятидесяти.
– Что думаете по этому поводу?
Неторопливый Вересаев пожал плечами.
– Сразу, конечно, полную раскладку не сделаешь, но в одном убежден точно. В силу каких-то обстоятельств связь резидента с радистом была односторонней, и резидент не может выйти на него, чтобы сообщить о новом канале связи.
– Ну а вы, генерал? – произнес Юхимович, обращаясь к Карпухину.
– Полностью поддерживаю эту версию. И именно на этом факте хотел бы предложить оперативную разработку, финалом которой будет задержание Вербовщика и того груза, который он намерен перебросить своим хозяевам.
Видимо, слышавший в своем кабинете и более амбициозные заявки, Смирнов прищурился на генерала и тут же перевел взгляд на подначальных ему офицеров госбезопасности.
– Ваши предложения?
Какое-то время в кабинете держалась напряженная тишина, пока ее не нарушил немолодой уже полковник госбезопасности:
– Товарищ комиссар, я уже докладывал вам о своем мнении по этому вопросу и готов настаивать на нем.
– Да, я уже слышал, но хотелось бы, чтобы это ваше мнение услышали и другие.
– Пожалуйста. Я считаю, что надо в срочном порядке провести необходимую работу с радистом и заставить его работать по нашему плану.
Он хотел, видимо, добавить еще что-то, но Смирнов жестом приказал ему сесть и, уже обращаясь ко всем сразу, произнес:
– Какие мнения по этому предложению?
– Что ж, вполне обоснованно и логично, – поддержал своего коллегу также молчавший до этого его сосед справа. – У нас совершенно нет времени на оперативные разработки, тем более что в данной ситуации мы пытаемся схватить за хвост черную кошку в черной комнате, которая может выскользнуть из нее в любую секунду. Кроме ужгородского радиста мы не знаем более никого, и поэтому именно вариант перевербовки радиста наиболее приемлем для дальнейшей разработки и выхода на Вербовщика. Так что лично я полностью поддерживаю этот план.
Слушая контрразведчиков, Карпухин невольно поморщился, словно у него разболелся коренной зуб, и этого не мог не заметить хозяин кабинета.
– Что, генерал, вы с подобным предложением не согласны?
Под Карпухиным скрипнул стул, и он поднялся со своего места.
– Так точно, товарищ комиссар, не согласен. И не просто не согласен с этим предложением, – повысил он голос, – но и категорически возражаю против него.
Карпухин заметил брошенные в его сторону откровенно недоуменные взгляды, и над столом застыла гнетущая могильная тишина, которую нарушил Смирнов:
– «Категорически возражаю…» Это более чем серьезно. Объяснитесь!
Карпухин почувствовал на себе неприязненные взгляды сидевших по другую сторону стола людей, но его уже было не остановить.
– Объяснение здесь простое, товарищ комиссар государственной безопасности, – личность радиста.
– Вы что же, товарищ генерал, считаете, что мы не в состоянии его перевербовать и заставить вести радиоигру уже на наших условиях? – с сарказмом в голосе произнес полковник. – Так должен вас заверить, что мы ломали и заставляли работать на себя орлов и не такого полета, как ваш радист.
– Даже не сомневаюсь в этом, – отозвался Карпухин. – Ломали, перевербовывали и вели с абвером игру уже по нашим правилам. Ho данный радист – это, заверяю вас, не тот случай. И перевербовать его вряд ли удастся.
– Да куда он, на хер, денется!
– Денется! – заверил полковника Карпухин. – Застрелится при задержании или примет яд.
– Что, настолько серьезная личность? – удивился Смирнов.
– Весьма и весьма серьезная, – заверил его Карпухин. – Еще в тридцать девятом году были расстреляны его отец и мать с тремя старшими братьями, и насколько мне известно, он еще тогда поклялся мстить Советской власти до гробовой доски. В армию его не взяли из-за врожденной хромоты, однако он каким-то образом умудрился попасть в разведшколу абвера, довольно успешно закончил ее и был оставлен на территории Западной Украины. Судя по тому, что мы имеем на сегодняшний день, был завербован американской разведкой, когда абвер сдал ей несколько своих разведшкол, и теперь мы имеем не просто врага из стана кулацких подпевал или труса, готового ради жизни работать на кого угодно, а идейного противника, затаившего злобу на тех, кто расстрелял в тридцать девятом его братьев и отца с матерью, и готов мстить им, уже не думая о своей собственной жизни.
Смирнов молчал, видимо анализируя услышанное, однако полковник НКВД, судя по язвительно-насмешливому выражению лица, даже не думал уступать своих позиций. Он уже открыл было рот, чтобы возразить генералу, но Карпухин остановил его движением руки.
– И я не сомневаюсь, что многоопытный и весьма осторожный, как здесь было сказано, Вербовщик не предусмотрел вариант провала своего радиста и они не договорились о каком-нибудь условном знаке при выходе в эфир, если вдруг наша контрразведка попытается затеять с ним радиоигру.
Глаза Карпухина потемнели, и он остановился тяжелым взглядом на лице полковника НКВД. Произнес свистящим шепотом:
– И что тогда прикажете делать? Я имею в виду тот вполне прогнозируемый вариант, что Вербовщик правильно поймет условный знак радиста и перейдет на запасной вариант ухода, поставив при этом в известность свое непосредственное начальство, что, естественно, скажется на наших информаторах по линии внешней разведки, и обрубая для верности все концы. Что прикажете делать? Самому себе пулю в лоб пустить или все-таки дожидаться решения Особого совещания при НКВД СССР?
Потемневший лицом полковник хмуро молчал, зыркая глазами на Смирнова, и неизвестно сколько продлилось бы это молчание, если бы не подал голос один из «штатских»:
– Я считаю позицию генерал-майора Карпухина вполне обоснованной, и надо искать совершенно иной подход к нашему клиенту. Более тонкий и психологически выверенный. Вербовщик это не та птица, которую можно было бы взять на примитивной радиоигре.
– Отчего же это примитивной? – обиделся было карпухинский оппонент, однако его тут же осадил хозяин кабинета:
– Всё, хватит разноголосицы! Будем искать приемлемый вариант, тем более что в случае возможного провала операции решение Особого совещания ждет не только непосредственных исполнителей оперативной разработки, но и ее руководителей. Должен вам всем доложить, что товарищ Сталин уже поставлен в известность по факту работы американской разведки в освобожденных областях Украины и операция «Вербовщик» поставлена под особый контроль. Задержание Вербовщика с его грузом носит уже чисто политический характер, не говоря уже о тех непоправимых последствиях, случись вдруг – и об этом даже страшно подумать, что Вербовщику все-таки удастся уйти с грузом к своим в Европу.
Смирнов замолчал и окинул взглядом собравшихся.
– Надеюсь, вся важность операции по Вербовщику всем понятна? Может, желаете что-нибудь добавить? – обратился он к Вересаеву.
– Да в общем-то всё самое главное сказано, – отозвался Вересаев, – пора бы и к более конкретным предложениям перейти.
Он повернулся лицом к Карпухину:
– Степан Васильевич, вы, кажется, хотели предложить оперативную разработку, финалом которой, по вашему убеждению, будет задержание Вербовщика с его грузом? Слушаем вас!
– Так точно, товарищ комиссар! Имея столь серьезного противника, как Вербовщик, я не вижу иного выхода, как вынудить Вербовщика и его группу сопровождения с головой зарыться в подготовленную нами западню, чтобы взять его без лишнего шума и всплесков. Естественно, вместе с грузом. Вербовщик также догадывается о политическом резонансе, возможны даже ноты протеста Советского правительства в случае его провала, и я не сомневаюсь, что он тут же уничтожит свой груз, чтобы он не попал в руки контрразведки. И уже исходя из этой предпосылки…
Карпухин неожиданно замолчал и перевел взгляд на сидевших по другую сторону стола офицеров в штатском.
– Насколько я догадываюсь, Вербовщика ждут на территории Венгрии?
Один из «штатских», судя по всему старший по званию, утвердительно кивнул головой.
– Совершенно точно. По крайней мере, есть все предпосылки предполагать именно этот маршрут как наиболее безопасный для Вербовщика и группы сопровождения.
Карпухин покосился на Вересаева, и на его лице отразилось нечто похожее на улыбку.
– Выходит, мы были правы, когда зацепились за бандгруппу, неизвестно откуда свалившуюся в наши леса и осевшую в бывших партизанских схронах.
– А если всё это изложить чуть понятнее? – то ли попросил, то ли потребовал Смирнов.
– Да, конечно, товарищ комиссар! – спохватился Карпухин. – Извините. И если позволите, я пройду к карте.
Получив молчаливое согласие хозяина кабинета, он прошел к висевшей на стене крупномасштабной карте, взял с подставки указку. Повернулся вполоборота к карте, лицом к Смирнову.
– Уже зная о той задаче, что была поставлена Вербовщиком своему резиденту в Мукачево, я имею в виду подготовку группы сопровождения, мы проанализировали все оперативные наработки по большим и малым бандгруппам, составленные на основе вполне надежных источников информации, и уже в процессе дальнейшего анализа вышли на довольно нетипичную группу лесовиков, скрывающихся вот в этих местах.
И Карпухин указкой показал на карте сначала Мукачево, а затем обвел небольшой кружок в зеленом массиве, от которого до советско-венгерской границы было рукой подать.
– И чем же вас заинтриговала эта банда? – раздался все тот же голос неугомонного полковника НКВД.
– Спрашиваете чем? – усмехнулся Карпухин. – Да хотя бы тем, что, наработав колоссальный опыт по ликвидации бандформирований и малых бандгрупп, оперативники «Смерша» обратили внимание на ее непохожесть на все те банды из откровенных уголовников и националистов, а также большие и малые группировки дезертиров, которых пришлось выкорчевывать из лесов и схронов. Те хоть как-то проявляли себя, добывая хлеб насущный, а эти же словно выжидают что-то, закопавшись в схроны.
– Ну, это еще, положим, не показатель, – подлил масла в огонь Смирнов.
– Совершенно верно, не показатель, – согласился с ним Вересаев. – Но нашими оперативниками было выявлено два случая обмена американской тушенки и американских сигарет на самогон, что уже говорит о многом.
– Та-ак, это уже более интересно, – сделал охотничью стойку Смирнов. – Слушаю вас, генерал.
– Уже проверенный источник информации, – откашлялся Карпухин, – а это бывший при немцах староста небольшого сельца, который в то же время помогал мукачевским партизанам, рассказал, что буквально несколько дней назад к нему в дом завалились поздней ночью двое лесовиков, в одном из которых он узнал своего бывшего соседа Гергё Таллероши, который, судя по его раскованности и поведению, знал, что он работал на немцев.
– Судя по имени, этот самый Таллероши имеет венгерские корни? – уточнил Смирнов.
– Так точно, венгр. К тому же владелец в прошлом зажиточного хозяйства. Однако еще в сороковом году был арестован за пособничество националистам его отец и осужден на десять лет лагерей. Сам Гергё сумел уйти от прибывшего по его душу наряда и пристал к националистической банде Зебулона, у членов которой руки были по локоть в крови ни в чем не повинных селян, вся «вина» которых заключалась только в том, что они приняли Советскую власть. Эту банду тогда удалось выкосить почти под самый корень, однако смогли скрыться в лесах несколько человек, среди которых был и Таллероши. После чего он словно испарился на многие годы, в селе поговаривали даже, будто он закончил диверсионно-разведывательную школу и все эти годы активно работал на немцев. И вдруг это его появление в родных местах, где о его прошлом до сих пор ходят рассказы, которыми пугают непослушных детей.
Карпухин положил указку на подставку и повернулся лицом к хозяину кабинета.
– И согласитесь, товарищ комиссар, что всё это в данной ситуации наводит на определенные размышления.
Видимо, анализируя услышанное, Смирнов молчал, и Карпухин вернулся на свое место за столом. Все ждали, что за приговор вынесет хозяин кабинета.
– Хорошо, я принимаю вашу версию, что именно группа Таллероши задействована для дальнейшей проводки Вербовщика. Но нам-то от этого не легче. Что именно предлагаете конкретно вы, генерал-майор Карпухин?
– Позвольте, я сам постараюсь изложить план генерала Карпухина, – подал голос Вересаев, – хотя вся разработка и выкладки принадлежат Степану Васильевичу.
– Да, пожалуйста.
– В таком случае буду краток. Генерал Карпухин был совершенно прав, когда сказал, что непредвиденную гибель связника под колесами машины можно обратить в свою пользу. Следующий выход нашего радиста в эфир назначен на десятое апреля, и это дает нам время на оперативную проработку и подготовку операции, которая могла бы дать нам все козыри для дальнейшей игры с Вербовщиком и его резидентом в Мукачево.
– Но ведь резидент-то нам пока что не известен!
– Вот именно, что «пока что». Но он будет нам известен, как только примет условия нашей игры. А он вынужден будет ее принять.
– А если более конкретно? – попросил Смирнов.
– Да, конечно! – согласился с ним Вересаев. – Но то, что я только что сказал, это, должен заметить, не лирическое отступление по ходу пьесы – это все ложится в схему. Так вот. В этот временной люфт до очередного сеанса связи Вербовщика с радистом мы сможем провести якобы плановую войсковую операцию по зачистке лесного массива от тех дезертиров и бандитов, которые не дают спокойно жить и работать ни селянам, ни горожанам, и уничтожить по ходу этой операции группу Таллероши.
– Так, хорошо. И что дальше?
– Что дальше? А дальше еще проще. Так как свято место пусто не бывает и в зачищенные якобы леса тут же возвращаются недобитые банды, а освободившиеся схроны заполняются очередным контингентом тех же дезертиров, уголовников и прочей националистической нечисти, мы запускаем в мукачевский лесной массив уже свою группу «дезертиров», наделив их соответствующими легендами, и уже они, не без помощи, естественно, оперуполномоченных генерала Карпухина, выйдут на «Михая», то есть на мукачевского резидента, заставив его принять условия нашей игры. И когда эти условия будут приняты, Вербовщик с его грузом и сопровождением сам за собой захлопнет подготовленную для него клетку. Без выстрелов и неоправданного риска, который мог бы навредить делу.
– Что ж, над этим действительно стоит подумать, – как бы сам про себя произнес шатен в штатском. – Но как вы мыслите выйти на резидента, если о нем совершенно ничего не известно? Да и Мукачево – это не село, где всё на виду и все о всех всё знают.
– Вот именно, что нынешнее Мукачево – это тоже самое село, правда, очень большое, – улыбнулся Карпухин. – А что касаемо резидента, то выйти на него нам поможет тот же связник, и оперативники уже начали проводить необходимую работу.
– Связник?.. Но ведь он же…
– Да, покойник. Но осталась одна весьма ценная зацепка, которая должна вывести на «Михая». Место рабочего-подсобника в привокзальной чайной довольно теплое и хлебное, получить которое можно только по большому блату или весьма серьезной просьбе рекомендующего. Наш связник приступил к работе в чайной в тот же день, как оттуда ни за что ни про что был уволен бывший подсобник, проработавший там довольно длительное время, и уже одно это говорит о том, что здесь не обошлось без руки нашего резидента, который, судя по всему, не самый последний человек в городе. Ну а дальше… Всё остальное – дело техники.
– Хорошо, принимается, – согласился с Карпухиным Смирнов. – Но нам еще потребуется время, чтобы подобрать из чекистов соответствующие кандидатуры, которые могли бы вжиться в отведенные для них роли.
– Вы имеете в виду «дезертиров»? – переглянувшись с Вересаевым, уточнил Карпухин.
– Естественно!
– В таком случае вы нас не совсем поняли, товарищ комиссар, – слегка охрипшим голосом произнес Вересаев. – Излагая свой план, генерал Карпухин имел в виду бывших уголовников из штрафной роты, которые смогут более реально вжиться в роль дезертиров.
Вересаев замолчал, и над столом почти сгустилась гнетуще-взрывчатая тишина, которую разорвал свистящий вскрик карпухинского оппонента:
– Что? Уголовники?! Уголовники вместо чекистов, когда эта операция стоит на особом контроле у товарища Сталина? Да вы… – почти захлебывался он словами, – вы хоть понимаете всю ответственность сказанного вами?
– Я-то понимаю, всё понимаю! – рыкнул на него Вересаев. – А вот вы, видимо, ни хрена не понимаете, хоть и носите погоны полковника государственной безопасности.
– Я бы попросил… – взвился со своего места полковник, как бы прося тем самым помощи у хозяина кабинета, однако Смирнов даже глазом в его сторону не повел. Только произнес негромко, обращаясь к Вересаеву:
– Продолжайте, Владимир Ипполитович.
Побагровевший до кончиков ушей Вересаев согласно кивнул головой.
– Так вот возвращаясь к нашим баранам, точнее говоря к Вербовщику, которого ждут не дождутся на той стороне со столь ценным грузом, как списки советских людей, вставших на путь предательства. Уже из того, что нам известно о Вербовщике, но главное о том, какую работу он сумел провести на территории уже освобожденных областей Украины, можно с полной уверенность сказать, что это очень и очень умный профессионал высочайшего класса…
– Не слишком ли высоко его возносим, товарищ генерал? – подал голос кто-то из сидевших за столом.
– Смею заверить вас – нет! И даже мало того, что это профессионал высочайшего класса, так он вдобавок ко всему еще весьма и весьма опытен, и опыта этого он набрался не у себя в Америке, а именно в Советском Союзе.
– И что с того? – с обидой в голосе пробурчал карпухинский оппонент. – Наша контрразведка тоже не лыком шита. Брали и не таких изюбрей, как этот Вербовщик.
– Даже не сомневаюсь в этом, – подсластил пилюлю Вересаев. – Однако в данном случае наши славные контрразведчики не смогли расшифровать Вербовщика, который, видимо, не один месяц ползал по Украине, и я даже не сомневаюсь в том, что он сам, его доверенные лица или тот же мукачевский резидент расшифруют работающих под дезертиров чекистов. И вот тогда-то…
Он не закончил, но и без того было ясно, что хотел сказать заместитель начальника Главного управления контрразведки «Смерш» Абакумова.
– И все-таки… все-таки это уголовники, – ни к кому конкретно не обращаясь, произнес Смирнов.
– Согласен, уголовники, – устало произнес Вересаев. – Но вы, товарищ комиссар, не хуже меня знаете, что уголовник уголовнику рознь, и чудеса самоотверженности и беспредельной храбрости, за которые многие из них удостоены орденов и медалей, говорят о многом. И в данном случае лично я не вижу подставы лучше, чем бывшие уголовники из разведгрупп, которые по полной программе вкусили все прелести войны.
Вновь затянувшееся молчание, и наконец вопрос хозяина кабинета:
– И вы утверждаете, что именно группа из бывших уголовников сможет вытянуть на себя Вербовщика?
– Совершенно точно! Но сначала они вытянут на себя мукачевского резидента и заставят поверить его в происходящее.
– И что, у вас есть на примете такие люди?
– Генерал Карпухин уже работает над этим вопросом.
Долгое, очень долгое молчал и наконец сказал:
– Хорошо, я принимаю ваш план. По крайней мере, хоть отвечать перед Верховным придется не одному мне, а вкупе с вами и с Абакумовым.
* * *
Этим же вечером, проработав в кабинете Абакумова план войсковой операции по уничтожению группы Таллероши и более конкретизированный план запуска в мукачевский лесной массив «банды из дезертиров» и даже не успев заглянуть к себе домой, Карпухин вылетел в Ужгород.
Предстоящая многоходовая операция шла под грифом «Совершенно секретно! Разглашению не подлежит!» и была названа «Закарпатским гамбитом».
...
ЗАПИСКА ПО «ВЧ»
«Срочно!
Абакумову, Смирнову.
Завершена первая часть операции «Закарпатский гамбит». В результате крупномасштабной войсковой операции по зачистке лесных массивов в приграничных районах Закарпатья уничтожено две сравнительно небольшие банды, ядром которых были непримиримые враги Советской власти. Также полностью уничтожена группа Гергё Таллероши, состоявшая из десяти боевиков неизвестной национальности (никак их документов при них не было). Что касается самого Таллероши, то его труп был опознан местными селянами, знавшими его еще до войны.
Судя по экипировке группы и запасам тех продуктов, которые были обнаружены в схронах, но главное – по парашютам американского производства, которые были закопаны неподалеку от места базирования группы, готовилась она американскими специалистами, что дает возможность идентифицировать уничтоженную группу Таллероши с группой «Венгра», о которой шла речь в шифрограмме.
Приступаем ко второй части операции «Закарпатский гамбит». Необходимо ваше подтверждение.
Карпухин».
...
ЗАПИСКА ПО «ВЧ»
«Срочно!
Карпухину.
В ответ на Ваш запрос о подтверждении от 8. 04. 45 г.
Для начала второго этапа операции «Закарпатский гамбит» и его окончательного утверждения необходимо хотя бы поверхностное ознакомление с составом предложенной Вами группы.
Жду списка!
Смирнов».
* * *
– Перестраховщики, мать бы вашу в печенки! – выругался Карпухин, привыкший за годы войны всю ответственность брать на себя. Порой даже мало-мальское промедление грозило непоправимыми бедами и последствиями.
Он прошел к сейфу, достал из его нутра небольшую папочку с простенькими тесемочками и, уже вернувшись к своему столу, положил перед собой окончательный список штрафников, которые должны были взвалить на свои плечи выполнение оперативной разработки сверхсекретной операции, которая стояла на личном контроле Сталина. И уж в который раз вчитался в коротенький список, состоящий из кличек и фамилий бывших уголовников. Старшего группы, Андрея Бокшу, рекомендовал старший лейтенант Тукалин, знавший его не понаслышке. Остальные «дезертиры» были подобраны уже самим Бокшей, и лично он нес за каждого из них персональную ответственность.
Ставший верующим за годы войны Карпухин перекрестился, прихлопнул ладонью список бывших зэков из спецподразделения штрафников-разведчиков и негромко, словно самому себе внушал веру в успешное проведение операции, произнес:
– Господи, помоги и благослови!
...
ЗАПИСКА ПО «ВЧ»
«Срочно!
Москва, Смирнову.
На Ваш запрос от 8. 04. 45 г.
Андрей Бокша, кличка Боцман. 1913 г.р., Одесса. Мать – Ляшко Анна Семеновна, отец – Бокша Казимир. Расстреляны румынами в 1943 году в Одессе по подозрению за связь с подпольщиками. До 1938 года плавал сначала рулевым матросом, затем боцманом на судах Одесского порта приписки. Осужден в 1938 году за драку с французскими матросами, в ходе которой был убит ударом пивной кружки по голове один из французов. Отбывал наказание в «Сиблаге», где, по оперативным данным, имел значительный авторитет среди уголовного спецконтингента. В штрафной роте с 1943 года. За успешное проведение спецоперации в 1944 году был представлен к правительственной награде, однако не успел получить ее из-за невыполнения совершенно дикого и безмозглого приказа ротного командира, в результате чего спас от неминуемой и в то же время неоправданной смерти вверенную ему группу штрафников-разведчиков, но был осужден военным трибуналом и направлен рядовым бойцом в штрафную стрелковую роту. Во время боев за освобождение западных областей Украины ему был доверен спецразведвзвод из бывших уголовников. В настоящее время выписан из госпиталя, в котором находился по ранению.
Иван Минин, кличка Крест. 1909 г.р., Москва. Отец погиб в Гражданскую войну, мать умерла от тифа, в 1921 году был определен в детдом, однако практически тут же бежал из него и прибился к воровской группировке Сеньки Останкинского. Воровская специализация – медвежатник. Первый срок – по малолетке, и вновь бежал. В общей сложности провел в тюрьмах, на пересылках и в лагерях одиннадцать лет. В среде уголовников имеет довольно значительное влияние, признан авторитетом. На фронте с 1943 года. Имеет на личном счету не менее десятка «языков», взятых за линией фронта.
Виталий Мосейчук, кличка Мося. 1920 г.р., Одесса. Карточный шулер. Отец – Мосейчук Михаил Соломонович был расстрелян по приговору в 1937 году, мать – Софья Яновна Мосейчук погибла при бомбежке в 1941 году. Первый срок Виталий Мосейчук получил в восемнадцать лет, бежал с группой уголовников, был пойман, и ему было добавлено пять лет лагерей. На фронте с 1944 года. За аналитический ум, способность не тушеваться и принимать единственно правильное решение в самых критических ситуациях был рекомендован в спецразведгруппу Бокши.
Сергей Торопчин, лагерная кличка Писка [1] . 1923 г.р., Воронеж. Мать – Торопчина Елена Тимофеевна. Наводчица в банде Васи Курчавого, которая была захвачена в 1923 году, кличка Куколка. Умерла на пересылке, а Сергей Торопчин был определен в спецприемник для малолетних. Имеет несколько побегов из спецприемника, прибился к воровской шайке, промышлявшей как в самом Саратове, так и в ближайших городах, и, имея, видимо, определенные способности, получил квалификацию вора-карманника. Дважды был осужден саратовским судом – первый раз по малолетке, второй раз – за кражу портмоне из кармана загулявшего в ресторане офицера. Отличается исключительным самообладанием и решительностью. На фронте с 1944 года. Проявил себя на спецоперациях, которые проводила группа Бокши.
Рафик Халмуратов, татарин. Лагерная кличка Шайтан. 1917 г.р., Казань. Отец погиб в 1918 году, мать умерла от голода в 1929-м. Воспитывался в детском доме, однако, имея достаточно независимый характер, несколько раз бежал, был замечен казанским преступным миром и взят под опеку авторитетным на ту пору гоп-стопником Измаилом Казанским. Из-за небывалой ловкости поимел воровскую квалификацию вор-форточник. В январе 1940 года был осужден на пять лет лагерей. На фронте с 1943 года. Особо проявил себя в одной из спецопераций Андрея Бокши, когда проник в немецкий штабной блиндаж и вынес оттуда все карты и документацию. Немецкое командование до сих пор уверено, что это дело рук кого-то из высокопоставленных предателей, и расследование не закончено до сих пор. Награжден орденом Славы, однако даже после этого остался в разведгруппе Бокши.
Антон Жильцов, 1917 г.р., кличка Волк, Петроград. Родители, судя по всему, погибли в годы революции, и он воспитывался в детском доме. Несколько раз бежал из детского дома, воровал на рынках, пока не был приобщен к «делу» воровской шайкой братьев Воробьевых. «Многостаночник». Может с одинаковой легкостью срезать часы, подчистить карманы, украсть чемодан из-под носа зазевавшегося пассажира и проникнуть в квартиру. Первый срок – по малолетке, второй – за ограбление продуктового магазина. Лагерную кличку Волк получил из-за наколки на правом предплечье – ВОЛК, что на блатном жаргоне означает буквально следующее: «Вору отдышка – лягавым крышка». Пользуется весьма весомым авторитетом среди уголовников. На фронте с 1943 года. Представлен к правительственной награде за взятие «языка» в особо тяжелых условиях. Был ранен, но упросил командира части, чтобы его оставили в разведгруппе Бокши.
Владимир Юраков, Пикадор, 1921 г.р., город Киев. Мать – украинка, отец – поляк (инженер). Имея в детстве несколько приводов в милицию и будучи уличенным в ограблении хлебной лавки в компании таких же как он сам малолеток, был определен в спецприемник, а затем осужден по статье Уголовного кодекса Украины. Отбывая срок в лагере, попал под влияние более опытных уголовников, бежал, однако вскоре был задержан за ограбление продуктового склада в Харькове и осужден по совокупности на семь лет лагерей. На фронт просился с самого начала войны, как только узнал о том, что в оккупированном Киеве расстреляны фашистами его мать и отец. Будучи рядовым бойцом в штрафной роте, отличился в боях за освобождение Украины беззаветной храбростью и способностью идти на оправданный риск. Зачислен в разведгруппу Бокши в феврале 1945 года.
Более подробная характеристика на каждую кандидатуру «дезертиров» может быть представлена по первому Вашему требованию, однако могу Вас заверить, что все вышеперечисленные лица прошли самую тщательную проверку «Смершем».
Карпухин».
* * *
Дважды перечитав список уголовников, решивших искупить свою вину перед Родиной на фронте, начальник Отдела контрразведки «Смерш» НКВД СССР Смирнов обреченно вздохнул, будто ему уже зачитали не подлежащий обжалованию приговор, и тяжело поднялся из-за стола. Какое-то время стоял у окна, за которым уже в полную силу звенела апрельская капель. Оно бы, конечно, неплохо было бы еще разок перепроверить этих людей по своим собственным каналам, однако на это требовалось время, а именно его, времени, у них сейчас и не было. Надо было на что-то решаться, принимая большую половину ответственности на себя, и он принял это решение…