Максим Кустов
ШТРАФБАТЫ БЕЗ ЛЕГЕНД И МИФОВ
До сих пор, несмотря на множество публикаций о штрафниках Великой Отечественной и явный интерес к этой теме, у нас в обществе господствует совершенно ложное представление о штрафных батальонах, в которых якобы воевали, прежде всего, заключённые — политические и уголовники.
Сформировался этот стереотип ещё в брежневскую эпоху. Не последнюю роль в этом сыграла знаменитая песня «Штрафные батальоны»:
«И ежели останешься живой, гуляй, рванина, от рубля и выше»,
— пел Владимир Семёнович Высоцкий. Увы, поэт, что называется, добросовестно заблуждался, озвучивая широко распространившуюся легенду.
Между тем на самом деле места «рванине», паханам и т. д. в штрафбатах попросту не было. Штрафные батальоны были подразделением сугубо офицерским, принципиально отличавшимся от отдельных штрафных рот.
Это были совершенно разные формирования, отличавшиеся, прежде всего, по своему составу: штрафбаты состояли из разжалованных офицеров, штрафные же роты — из наказанных рядовых и сержантов, а часто и из заключённых из лагерей.
Существует легенда. Будто бы некий военный лётчик, неожиданно приехав с фронта домой, застал жену с любовником, убил их обоих и, будучи приговорён к расстрелу, в письме Сталину попросил разрешить ему умереть в бою. Сталин, сказав: «А вдруг он хотя бы одного немца убить сможет?», — якобы принял решение создать штрафбаты.
Но помимо легенд существуют и документы. В знаменитом приказе наркома обороны № 227 от 28 июля 1942 года предельно чётко сказано:
«Верховное Главнокомандование Красной Армии приказывает:
1. Военным советам фронтов и, прежде всего командующим фронтов:
а) безусловно ликвидировать отступательные настроения в войсках и железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны якобы отступать и дальше на восток, что от такого отступления не будет якобы вреда;
б) безусловно снимать с поста и направлять в Ставку для применения военному суду командующих армиями, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций, без приказа командования фронта;
в) сформировать в пределах фронта от одного до трёх (смотря по обстановке) штрафных батальона (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления против Родины.
2. Военным советам армий и, прежде всего командующим армиями:
а) безусловно снимать с постов командиров и комиссаров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования армии, и направлять их в военный совет фронта дм предания военному суду;
б) сформировать в пределах армии 3–5 хорошо вооружённых заградительных отряда (до 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникёров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной;
в) сформировать в пределах армии от пяти до десяти (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на трудные участки армии, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной…».
26 сентября 1942 года заместитель наркома обороны генерал армии Георгий Жуков подписал «Положение о штрафных батальонах действующей армии. В 3-м разделе этого положения «О штрафниках» было сказано:
«…Лица среднего и старшего командного, политического и начальствующего состава, направляемые в штрафной батальон, тем же приказом по дивизии или бригаде (корпусу, армии или войскам фронта соответственно) (ст. 9) подлежат разжалованию в рядовые.
Перед направлением в штрафной батальон штрафник ставится перед строем своей части (подразделения), зачитывается приказ по дивизии или бригаде (корпусу, армии или войскам фронта соответственно) и разъясняется сущность совершённого преступления.
Ордена и медали у штрафника отбираются и на время его нахождения в штрафном батальоне передаются на хранение в отдел кадров фронта. Штрафникам выдаётся красноармейская книжка специального образца.
За неисполнение приказа, членовредительство, побег с поля боя или попытку перехода к врагу командный и политический состав штрафного батальона обязан применить все меры воздействия вплоть до расстрела на месте.
Штрафники могут быть приказом по штрафному батальону назначены на должности младшего командного состава с присвоением званий ефрейтора, младшего сержанта и сержанта. Штрафникам, назначенным на должности младшего командного состава, выплачивается содержание по занимаемым должностям, остальным штрафникам — в размере 8 руб. 50 коп. в месяц. Полевые деньги штрафникам не выплачиваются.
Выплата денег семье по денежному аттестату прекращается, и она переводится на пособие, установленное для семей красноармейцев и младших командиров Указами Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1941 г. и от 19 июля 1942 г.
За боевое отличие штрафник может быть освобождён досрочно по представлению командования штрафного батальона, утверждённому военным советом фронта.
За особо выдающееся боевое отличие штрафник, кроме того, представляется к правительственной награде.
Перед оставлением штрафного батальона досрочно освобождённый ставится перед строем батальона, зачитывается приказ о досрочном освобождении и разъясняется сущность совершённого подвига.
По отбытии назначенного срока штрафники представляются командованием батальона военному совету фронта на предмет освобождения и, по утверждении представления, освобождаются из штрафного батальона.
Все освобождённые из штрафного батальона восстанавливаются в звании и во всех правах.
Штрафники, получившие ранение в бою, считаются отбывшими наказание, восстанавливаются в звании и во всех правах и по выздоровлении направляются для дальнейшего прохождения службы, а инвалидам назначается пенсия из оклада содержания по последней должности перед зачислением в штрафной батальон».
Но может быть, на практике формирование штрафных батальонов проходило вовсе не согласно приказам Сталина и Жукова, а как придётся, из кого угодно? Потому, дескать, и попадали туда вместе с бывшими офицерами уголовники. В развернувшейся в последние годы дискуссии относительно штрафных батальонов этот довод звучит довольно часто. Однако сторонники этой точки зрения почему-то «забывают», что и Сталин, и Жуков чрезвычайно остро реагировали на невыполнение своих приказов и имели привычку жестоко за это наказывать.
Помимо официальных документов, важнейшим источником информации о войне являются воспоминания её участников. По понятным причинам, воспоминания ветеранов штрафных батальонов — явление достаточно уникальное. Тем не менее, такие мемуары в России изданы.
Александр Васильевич Пыльный, командир взвода, затем роты 8-го отдельного штрафбата 1-го Белорусского фронта написал чрезвычайно интересную книгу воспоминаний «Штрафной удар, или Как офицерский штрафбат дошёл до Берлина».
Вот как он сам попал в это специфическое подразделение. После окончания 2-го Владивостокского военно-пехотного училища в июле 1942 года лейтенант Пыльцын начал службу на Дальнем Востоке. Затем он был направлен для участия в формировании югославской бригады. Когда формирование этой части было отложено, служил в запасном полку на Урале. После многочисленных рапортов об отправке на фронт наконец-то попал в 27-й ОПРОС (Отдельный полк резерва офицерского состава) Белорусского фронта. (Впоследствии 1-го Белорусского фронта).
Школа баянистов первой Белорусской филармонии
Здесь Л. В. Пыльцын и дождался назначения в боевую часть:
«И вот однажды, в начале декабря 1943 года меня вызвали в штаб полка на очередную беседу. Беседовавший со мной майор был в полушубке и, несмотря на жарко натопленную комнату, затянут ремнями, будто каждую секунду был готов к любым действиям. Лицо его с заметно повреждённой сверху раковиной правого уха было почти до черноты обветренным. Просмотрев моё ещё тощее личное дело и задав несколько вопросов о семье, об училище и о здоровье, он вдруг сказал: “Мне всё ясно. Пойдёшь, лейтенант, к нам в штрафбат!” Кажется, заикаясь от неожиданности, я спросил: “З-з-за что?” И в ответ услышал: “Неправильно задаёшь вопрос, лейтенант. Не за что, а зачем. Будешь командовать штрафниками, помогать им искупать их вину перед Родиной. И твои знания, и хорошая закалка для этого пригодятся. На сборы тебе полчаса”.
Как оказалось, это был начальник штаба 8-го Отдельного штрафного батальона майор Лозовой Василий Афанасьевич. С ним мне довелось и начать свою фронтовую жизнь в 1943 году, и встретиться через четверть века после войны на оперативно-командных сборах руководящего состава Киевского военного округа. Тогда я был уже в чине полковника и его, тоже полковника, узнал по приметному правому уху.
А тогда, в декабре 1943 года, после тяжких боёв, в которых штрафбат понёс большие потери, в том числе и в постоянном офицерском составе, он отобрал нас, восемнадцать офицеров от лейтенанта до майора, в основном уже бывалых фронтовиков, возвращавшихся из госпиталей на передовую. Я оказался среди них один “необстрелянный”, что вызывало во мне тогда не столько недоумение, сколько гордость за то, что меня приравняли к боевым офицерам».
Штрафной батальон состоял из постоянного и переменного личного состава. К переменному составу относились те, которые прибывали в батальон для «отбытия наказания за совершённые проступки» (то есть штрафники). К числу постоянного состава относились офицеры штаба, командиры рот, взводов, их заместители по политчасти, старшины подразделений, начальники артиллерийского, вещевого, продовольственного снабжения, финансового довольствия и другие. Батальон состоял из штаба, трёх стрелковых рот, роты автоматчиков, пулемётной, миномётной и роты противотанковых ружей, взводов комендантского, хозяйственного, связи. Был в нём и представитель Особого отдела «СМЕРШ» («Смерть шпионам»), и медико-санитарный взвод с батальонным медпунктом, и т. д.
В первые месяцы существования штрафных батальонов в каждой роте и каждом взводе кроме командиров предусматривались и офицерские должности их заместителей построевой и по политической части (политруки). Затем эти должности были упразднены.
В штрафных батальонах должность командира взвода приравнивалась к должности командира роты в обычной части, даже штатная категория была «капитан». Кроме того, денежный месячный оклад у офицеров «постоянного состава» был на 100 рублей выше, чем в обычных частях. Всему постоянному составу штрафных батальонов сроки выслуги в званиях, по сравнению с командным, политическим и начальствующим составом строевых частей действующей армии, сокращался наполовину. И если в обычных и даже гвардейских частях пребывание один день на фронте засчитывал ось за три, то в штрафбатах — за шесть дней!
Поэтому офицеры постоянного состава, шутя, называли свой штрафбат «почти гвардейским». Доморощенные юмористы аббревиатуру «8 ОШБ 1 БФ» расшифровывали не как «Восьмой Отдельный штрафной батальон Первого Белорусского фронта», а как «Восьмая Образцовая Школа Баянистов Первой Белорусской Филармонии».
В период затишья шло укомплектование штрафного подразделения и «переменным составом»: «Пополнение батальона шло очень интенсивно. И не только за счёт проштрафившихся боевых офицеров. Поступая и значительный контингент бывших офицеров, оказавшихся в окружении в первые годы войны, находившихся на оккупированной территории и не участвовавших в партизанском движении (мы так и называли их общим словом “окруженцы”). Было небольшое количество и освобождённых нашими войсками из немецких концлагерей или бежавших из них бывших военнопленных офицеров, прошедших соответствующую проверку в органах СМЕРШ (“Смерть шпионам”)».
А. В. Пыльцын с возмущением пишет об авторах современных публикаций, не находящих «различий между фронтовыми офицерскими штрафными батальонами и армейскими штрафными ротами». При этом в воспоминаниях настоящего, а не литературно-кинематографического ветерана о комплектовании батальона постоянно подчёркивается, что «переменный состав» его состоит исключительно из разных категорий наказанных офицеров.
За что же офицеры попадали в штрафбат?
Например, командир 342-го гвардейского стрелкового полка 121-й гвардейской стрелковой дивизии гвардии подполковник Федор Ячменев был «для искупления своей вины перед Родиной» направлен в штрафной батальон сроком на два месяца.
В приказе, подписанном первым заместителем народного комиссара обороны Жуковым 29 апреля 1944 года, сказано, что 12 апреля 1944 года «без приказа военного совета армии» подполковник оставил противнику занимаемый рубеж — высоту 267,0. Несмотря на приказ свыше вернуть высоту, полк не смог этого сделать.
«За невыполнение приказа военного совета армии, за оставление противнику выгодных позиций и непринятие мер к восстановлению положения, за прояыенную трусость, ложные доклады и отказ от выполнения поставленной боевой задачи» Ячменев и получил свои 2 месяца штрафбата.
Попасть в штрафники можно было не только из фронтовой части, но из эшелона с пополнением. В датированном июнем 1944 года приказе народного комиссара обороны СССР сказано следующее:
«18 мая с.г. на станции Красноармейская, в эшелоне с маршевым пополнением, следовавшим из 6-й запасной стрелковой дивизии, в результате нераспорядительности офицерского состава красноармейцы, подобрав неразорвавшуюся мину, начали ею разбивать доски для разведения костра и от разрыва этой мины было убито 4 человека и ранено 9 человек. Преступные элементы, находившиеся в составе эшелона, воспользовавшись этим происшествием, вовлекли неустойчивых красноармейцев к нарушению воинской дисциплины, разоружению и избиению офицерского состава».
В результате Сталин приказал снять с должности командующего войсками Харьковского военного округа генерал-лейтенант Калинина. Командиру 6-й запасной стрелковой дивизии генерал-майору Коваленко за «безответственное и халатное отношение к формированию маршевого пополнения» — объявить выговор с предупреждением о неполном служебном соответствии. Взыскание на генерал-майора Коваленко было относительно мягким, с учётом того, что он недавно вступил в командование дивизии и при отправлении эшелона из-за болезни не мог принять участия в его формировании. Проверявших состав эшелона начальника штаба дивизии полполковника Тарасова и командира 166-го запасного стрелкового полка подполковника Григорьева было приказано за формальное и безответственное отношение к формированию эшелона снять с занимаемых должностей и назначить на должность с понижением. А офицерский состав эшелона, «проявивший во время происшествия бездействие» приказано было «лишить военных званий и отправить в штрафную часть».
Младший лейтенант 1082-го стрелкового полка Карамалькин попал в штрафбат за … письмо в редакцию газеты «Красная Звезда». В письме он настоятельно просил вызвать его в Москву для сообщения «серьёзных фактов, разоблачающих больших людей».
Будучи вызван в Москву, Карамалькин представил записку, в которой, как сказано в приказе № 47 30 января 1943 года заместителя народною комиссара обороны СССР генерал-полковника Е. Щаденко: «…подверг критике действия всех своих начальников, начиная с командира роты и кончая командованием армии и фронта. При этом Карамалькин голословно заявил, что многие командиры пробрались на командные должности только для того, чтобы пользоваться высоким авторитетом и спасать свою шкуру… Не будучи непосредственным участником боёв, Карамалькин, пользуясь всякого рода слухами и сплетнями, пытается возвести на свое командование ложные обвинения. Вместе с тем Карамалькин вёл разговоры со своими подчинёнными о том, что вышестоящие командиры посылали людей в атаку, не ставя им определённой задачи, что командиры пьянствуют и т. п.».
Младшего лейтенанта Карамалькина было приказано за «критиканство, попытку оклеветать своих начальников и разложение дисциплины в своём подразделении — отправить в штрафной батальон сроком на 3 месяца, с разжалованием в рядовые».
Угодить в штрафбат можно было по самым разным причинам. У капитана-лётчика разбились два молодых пилота из пополнения — в штрафбат. У интенданта недостача — туда же. Через штрафбат проходили многие освобождённые из плена офицеры. Пьяная драка или неоправданное применение оружия заканчивались тем же. Как-то в штрафбат угодил командир штрафной роты. После боя и тяжёлых потерь в роте получили продукты и водку на уже «мёртвые души». Была организована пьянка, на которой присутствовали и чины военной прокуратуры. Что не помешало им же затем отправить ротного за хищение в штрафной батальон.
Однажды попал в штрафбат инженер-майор, осуждённый за сексуальный шантаж. Домогался девушек-военнослужащих, пугая их отправкой в штрафную роту. На самом деле женщин в штрафные подразделения отбывать наказание не посылали. В итоге пришлось стать штрафником самому майору. Очень он был непопулярен среди товарищей и из-за совершённого, и из-за трусости. Его периодически надо было спасать от самосуда.
Но трусость в штрафбате была явлением редким. Подавляющее большинство «переменного состава» рассчитывало честно заработать возвращение утраченных званий и орденов. Основанием для этого было ранение или особые отличия в бою. Можно даже было получить новую награду — чаще всего медаль «За отвагу». А вот орден «Славы», которым также иногда награждали штрафников, мог быть впоследствии и источником неприятностей. Да-да, тот самый солдатский орден «Славы», три степени которого в шестидесятые годы справедливо приравняли к Золотой Звезде Героя. Этот орден предназначался для солдат, а не для офицеров (за исключением младших лейтенантов авиации). И если на груди восстановленного в прежнем звании офицера был орден «Славы», то легко было догадаться — он побывал в штрафбате.
Как видно из документов, утверждение Александра Пыльцына о том, что в штрафбат посылали отбывать наказание исключительно бывших офицеров полностью подтверждается.
Вот как он описывает свою первую боевую операцию:
«Задача состояла в следующем: в ночь на 19 февраля незаметно для противника перейти линию фронта и, избегая боевого соприкосновения с ним, смелым броском выйти ему в тыл и дойти до западной окраины Рогачёва. Л там, во взаимодействии с лыжным батальоном захватить город и удерживать его до подхода основных сил армии. На всё это нам отводилось трое суток, из расчёта чего и были выданы боеприпасы и сухой, далеко не богатый паёк (консервы, сухари и сахар). Моему разведвзводу была поставлена задача выполнять роль авангарда» .
Показательно, что по воспоминаниям А.В.Пыльцына в состав батальона входили огнемётчики:
«Взвод огнемётчиков выпустил несколько мощных огненных струй по скоплениям немцев и по выходам из блиндажей…».
Такое описание сильно расходится с традиционным представлением об «одной винтовке на троих». В батальоне были свои пулемётчики, и подразделения противотанковых ружей (ПТР), и огнемётчики, вооруженные «РОКСами» — ранцевыми огнемётами с жидкостью «КС».
«Вскоре поступила команда “действовать”, как и было предусмотрено заранее — громить тылы, чем мы активно и занялись. Панику в стане врага нам удалось посеять большую. Батальон действовал и группами, и собираясь в один, довольно мощный кулак. Мелкие наши группы уничтожали технику противника. Затем эти орудия и миномёты взрывали или приводили в негодность другим способом…» .
А. В. Пыльцын пишет: «Хочу обратить внимание читателя на то, что наш батальон постоянно пополнялся новым оружием в достаточном количестве. У нас уже были ещё не широко применяемые в войсках новые автоматы ППШ вместо ППД. Получили мы и новые противотанковые ружья ПТР-С (т. е. Симоновские) с пятизарядным магазином. И вообще недостатка в оружии мы никогда не испытывали. Об этом я говорю потому, что нередко в послевоенных публикациях утверждалось, будто штрафников гнали в бой без оружия или давали одну винтовку на 5–6 человек и каждый, кто хотел вооружиться, желал скорейшей гибели того, кому оружие досталось.
В армейских штрафных ротах, когда их численность превышала иногда тысячу человек, как мне рассказывал уже через много лет после войны офицер Михайлов Владимир Григорьевич (к сожалению, теперь уже покойный}, командовавший тогда такой ротой в 64-й армии, бывали случаи, когда просто не успевали подвезти нужное количество оружия и тогда, если перед выполнением срочно поставленной боевой задачи не оставалось времени на довооружение, одним давали винтовки, а другим — штыки от них. Свидетельствую: это никак не относилось к офицерским штрафбатам. Оружия, в том числе и самого современного, там всегда хватало».
Устало рота штрафная идёт
В каждой общевойсковой армии было три штрафных роты. Воздушные и танковые армии своих штрафных подразделений не имели и направляли своих штрафников в общевойсковые. На передовой находилось одномоментно две штрафных роты. В них из соседних полков ежедневно прибывало пополнение — один или два человека. Любой командир полка имел право отправить своим приказом в штрафную роту солдата или сержанта.
Пожалуй, наиболее подробно о том, что представляли из себя отдельные штрафные роты, и чем они отличались от штрафных батальонов, рассказан Ефим Абелевич Гольбрайх, который был заместителем командира отдельной армейской штрафной роты 51-й армии в 1944–1945 годах.
По его словам, причиной отправки в штрафную роту из фронтовых частей могло быть «невыполнение приказа, проявление трусости в бою, оскорбление старшего начальника, драка, воровство, мародёрство, самоволка, а может, просто ППЖ комполка не поправшей, и прочее и прочее».
В штат роты входили: восемь офицеров, и четыре сержанта «постоянного состава». После того, как из тыла прибывал эшелон с заключёнными, человек четыреста, рота по численности личного состава превышала обычный стрелковый батальон. Сопровождали заключённых конвойные войска, которые сдавали их по акту офицерам «постоянного состава» штрафной роты.
Конечно, «переменный состав» отдельной штрафной роты сильно отличался от «переменного состава» штрафных батальонов, состоявших из проштрафившихся офицеров. В отдельных ротах моральный климат был значительно хуже, чем в батальонах:
«Что за народ. Тут и бандиты, и уголовники-рецидивисты, и укрывающиеся от призыва, и дезертиры, и просто воры. Случалось, что из тыла прибывали и несправедливо пострадавшие. Опоздание на работу свыше двадцати минут считалось прогулом, за прогул судили, и срок могли заменить штрафной ротой. С одним из эшелонов прибыл подросток, почти мальчик, таким, по крайней мере, казался. В пути уголовники отбирали у него пайку, он настолько ослабел, что не мог самостоятельно выйти из вагона. Отправили его на кухню» .
Попасть в штрафную роту можно было по любому поводу. Например, ваг что вспоминает Аркадий Васильевич Марьевский, воевавший впоследствии в танковых войсках. Будучи призванным в армию и ожидая формирования пехотной части, он стоял в карауле около склада. К нему подошёл начальник караула — старший сержант Наумкин. За ним — сани с двумя лошадьми в упряжке. Поговорив немного с караульным, Наумкин взял у него винтовку, отомкнул штык, подошёл к дверям склада и сорвал замок. Затем погрузил на подводу продукты и полушубки, предназначенные для солдат, и уехал.
Конечно, Марьевский должен был этому помешать, но ему было всего семнадцать лет, а проделывал всё это начальник караула. Так что солдат просто остался на своём посту и молчал. Промолчал он и на следующий день, когда Наумкин, который был помощником командира взвода, угощал его сухарями и салом. Молодому красноармейцу просто не пришло в голову, что он стал соучастником в воровстве.
Но кража быстро обнаружилась — кладовщики подняли шум, и Наумкина, а вместе с ним и незадачливого караульного арестовали. Без всякого трибунала особый отдел их приговорил к расстрелу, тем более что Марьевский и не отпирался.
Быть бы им на том свете, если бы не командир полка, подполковника Бубнов. Дело было за несколько дней до отправки части на фронт и, судя по всему, он договорился с работниками НКВД заменить расстрел направлением в штрафную роту. Вот так Марьевский и попал в штрафники. Он поехал на фронт вместе со всеми, только штрафники, которых набралось порядочно, ехали в отдельном вагоне.
Вот как Аркадий Васильевич вспоминал свой первый и последний бой в штрафной роте:
«Я не знаю, как получилось… Я только помню, что перед первой атакой нам выдали по десять патронов на винтовку. А потом я стою, затвором щёлкаю, стреляю, а у меня уже нет патронов. Вдруг какой-то хлопает меня по плечу солдат: “Хватит, немец уже убежал”. Вокруг трупы наших штрафников, а я живой. Думаю: “Как же так?” Ничего не понимаю, как будто помешался. После боя Hanucatiu представление, сняли с меня судимость и даже медалью “За отвагу» наградит, отправив к своим в часть» .
Поразительно, насколько несопоставимы были преступления и проступки, за которые можно было попасть в штрафники. Есть свидетельства фронтовиков о том, что даже за убийство офицера могли не расстрелять, а отправить в штрафную роту.
Вот что вспоминает, к примеру, бывший артиллерист Всеволод Иванович Олимпиев. В 1944 году он ехал на фронт с группой солдат, выздоровевших после ранений:
«Запомнился молодой парень интеллигентного вида с гитарой, который приятным голосом исполнял песню штрафников.
“…Но пыльной дороге устало рота штрафная идёт…
Лица нахмурены, брови суровые,
только вперёд и вперёд,
искупленье нас ждёт…
Кто там, кто там захныкал,
вспомнил жену или мать —
ты не один, а нас целая рота,
и каждый готов умирать…”
Разговорились. Я спросил, за что он попал в штрафную роту. Оказывается, будучи радистом на одном из кораблей Черноморского флота, он находился в увольнении в Новороссийске и к несчастью попался на глаза коменданту города. Что между ними произошло, я не очень понял, но встреча закончилась тем, что молодой краснофлотец застрелил из пистолета офицера» .
Лётчик Георгий Васильевич Олейник, будучи курсантом, стал свидетелем такого случая:
«Гонял нас там пехотный капитан. Один осетин его застрелил. Были учебные стрельбы из пистолета, учили нас стрелять…
Приходит очередь этого осетина: “Курсант Мезлихов получил один боевой патрон…” Команда “Огонь/’— и он в этого капитана стреляет… Под трибунал — и в штрафную роту на фронт под Моздок. Через две недели после трибунала является с медалью “За отвагу”, и опять к нам!».
Если встреченный в эшелоне Олимпиевым собеседник мог и приврать, то сослуживец курсанта Олейника Мезлихов вернулся в своё училище.
Принципиальную разницу в моральной стойкости и боеспособности «офицерских» штрафных батальонов и полууголовных штрафных рот предельно чётко сформулировал Ефим Гольбрайх:
«Не следует думать, что все штрафники рвались в бой. Вот вам пример. Атака захлёбывается. Оставшиеся в живых залегают среди убитых и раненых. Но нас было намного больше! Где остальные? Вдвоём с командиром роты, капитаном Шучкииым, под немецким огнём, возвращаемся к исходному рубежу. Так и есть! В траншее притаилась, в надежде пересидеть бой группа штрафников. И это когда каждый солдат на счету! С противоположных концов траншеи, держа в каждой руке по пистолету, в левой — привычный ТТ, в правой — трофейный парабеллум, он тяжелее, чуть не разрываясь над траншеей — одна нога на одном бруствере, другая — на противоположном, двигаемся навстречу друг другу и сопровождая свои действия соответствующим текстом, стреляем над головами этих паразитов не целясь, и не заботясь о целости их черепов. Проворно вылезают и бегут в цепь…
В штрафных батальонах — подобного не может быть. Здесь все поставлено на карту. Эти офицеры не лишены званий и в большинстве случаев не имеют судимости. Поранению или отбытию срока они имеют право на прежние должности» .
Действительно, Александру Пыльцыну свой «переменный» офицерский контингент выстрелами в атаку гнать не приходилось. Штрафник штрафнику рознь.
Гольбрайх объясняет эту разницу в поведении так же, как и его «коллега» Пыльцын — в штрафбатах отбывают наказание проштрафившиеся офицеры, надеющиеся в бою заслужить возвращение на свои прежние должности.
Итак, с принципиальной разницей между штрафных ротами и штрафными батальонами тоже всё понятно.
А где бестолковое стадо потенциального «пушечного мяса», легко уничтожаемого немцами? Пыльцын вспоминает о блестящих действиях подлинных профессионалов войны, способных, например, быстро открыть огонь из захваченных орудий. Офицерская часть, что же в этом удивительного. И артиллеристов в ней тоже хватает.
Кстати, штрафбатовцы с успехом осваивали и трофейные боеприпасы. «Всего-то» и надо, что скорректировать таблицы дальности стрельбы и открыть огонь. Для хорошо подготовленного взвода миномётчиков в этом нет ничего невозможного.
Находились специалисты и для трофейной бронетехники. Вот эпизод из боя на Наревском плацдарме: «Вокруг “фердинанда” суетились несколько наших бойцов. И вдруг чудовище это вздрогнуло, взревев двигателями, стало разворачиваться и сделало несколько выстрелов из пушки в сторону немцев. Оказалось, бывшие танкисты всё-таки справились с этой трофейной махиной» .
Офицерская часть, где найдутся специалисты — практики едва ли не всех родов войск — грозная сила. Интересно было бы посчитать — сколько обычных стрелковых батальонов соответствовали штрафбату по боеспособности?
Атака на минное поле
Но и случаи, когда эту грозную силу, что называется, «подставляло» командование, в истории 8-го отдельного штрафбата тоже имели место.
В воспоминаниях Александра Пыльцына есть описание боя, в котором роту из штрафбата послали в атаку по, как выяснилось, не обезвреженному минному полю. Произошло это осенью 1944 года в период, когда батальон был переподчинён — теперь его судьба зависела не от командующего 3-й армии Александра Васильевича Горбатова, а от командующего 65-й армии Павла Ивановича Батова. Кроме того, в батальоне появился новый командир. Именно командарма и нового комбата посчитал Александр Пыльцын виновниками того, что произошло:
«Пришла группа сапёров, чтобы сделать проходы в минном поле перед нашей ротой. Меньше чем через час они вернулись, и их командир сообщил, что перед нами мин вообще нет, они не обнаружили никакого минного поля.
Эта весть в мгновение облетела всех и заметно подбодрила бойцов» .
То, что сапёры солгали, выяснилось уже во время атаки:
«Но когда я бросился к цепи атакующих, то, пробежав метров 50 и почти догнав их, вдруг увидел, что у самых ног бойцов взметаются фонтаны из клочьев земли и люди падают. На моих глазах взрыв произошел под пулемётчиком Пушкиным. Я видел взлетевшее в воздух колесо его станкового пулемёта и не мог понять, что происходит. Ведь минного поля нет, но всё похоже на то, будто люди подрываются на минах…
Несмотря на напряжённую, опасную обстановку, складывающуюся у нас теперь, мысли лихорадочно искали причины колоссальных потерь там. перед первой немецкой траншеей. И всё более в них проскальзывало предположение, что ужасная картина эта уж очень похожа на обыкновенные подрывы на минном поле. Свежо ещё было впечатление от собственного печального опыта. Гнал эти мысли, как самые невероятные: ведь сапёры сказали, что мин вообще не было…
И вот полгода спустя комбат (уже к тому времени полковник) Батурин на батальонном празднике под Берлином 9 мая 1945 года в честь долгожданной Победы открыл мне эту тайну. Он сказал мне “по секрету”, что тогда по приказу генералы Батова (а я не без оснований подумал, что уж точно и с его, Батурина, согласия) нашу роту сознательно, преднамеренно пустили па минное поле. “Оправданием” этого комбат считал то, что оно немцами было “засеяно’ минами с “неизвлекаемыми” взрывателями. Не очень в это верилось. Признавал же генерал Батов в своих воспоминаниях, что его войска несли там большие потери. Вот, наверное, чтобы их меньше увеличивать, принял Павел Иванович такое решение.
А Батурину нашему, видимо, хотелось получить хотя бы первый орден за войну, пусть и таким простейшим путём» .
Увы, подобные трагические случаи происходили не только в штрафных, но и в обычных стрелковых частях.
Американские консервы и украинское сало
По свидетельству Александра Пыльцына, их очень неплохо кормили:
«Выдали нам и наборы сухих продовольственных пайков… туда входили небольшие консервные баночки с американским непривычно остро пахнущим сыром (все американское и английское по-прежнему называли у нас “вторым фронтом”) да солёное немного пожелтевшее, но не потерявшее от этого своей прелести украинское сало. Все это было выдано нам из расчёта 3–5 суток активных боевых действий. Правда, предусматривалось хотя бы раз в сутки горячее питание из наших походных кухонь, к регулярности и полновесности порций которых мы так привыкли за время нахождения в обороне. Тыловые службы хорошо позаботились даже о ремонте и замене износившейся обуви».
Как это не похоже на традиционное представление о голодном и оборванном «пушечном мясе»!
Готовили штрафбатовцев к бою, используя индивидуальные графики занятий. Миномётчики почти каждый день тренировались в стрельбе с закрытых позиций, расчёты противотанковых ружей палили по подбитому немецкому танку. Мало того, даже из трофейных немецких фаустпатронов штрафники могли пострелять во время обучения.
Из массы бывших офицеров выделялись пехотинцы, назначавшиеся заместителями командиров взводов (напомним, что командир взвода и выше — из постоянного состава штрафбата). Затем подготовленные и основательно вооружённые штрафбаты выполняли роль ударных частей, решавших особые задачи. Похоже, что при их создании вспомнили о белогвардейских офицерских батальонах гражданской войны, что не афишировалось по понятным идеологическим причинам.
У штрафников назад пути не будет
А вот задачи перед штрафбатами ставились действительно сложнейшие. Офицерские батальоны были надёжным боевым инструментом, который не подведёт ни при каких обстоятельствах. «Наши подразделения были срочно переброшены на самое опасное направление, усилив собой боевые порядки полка. Перемешавшись с его солдатами, мы заметили, что в их рядах возникло какое-то оживление. Ведь понимали они, что рядом с ними в роли рядовых бойцов находились недавние офицеры в самых разных званиях и в атаку они пойдут вместе. И в них будто влилась какая-то свежая необоримая сила», — вспоминал Александр Пыльцын об одном из боёв.
В последние месяцы войны в 8-м отдельном штрафном батальоне среди пополнения «переменного состава» стали прибывать и бывшие заключённые, что приходилось учитывать при организации боевой подготовки:
«Как мне кажется, впервые за все время существования нашего штрафбата стала появляться у нас, хоть и редко, но новая категория штрафников: бывших офицеров, осуждённых ещё в первые годы войны и даже до её начала и отбывших уже некоторую часть своего длительного наказания либо в тюрьмах, либо в лагерях. Как стало нам понятно, их на фронт не этапировали, как уголовников в штрафные армейские роты, а направляли исключительно на добровольных началах, хотя, наверное, и в сопровождении какой-то охраны».
«Формирование и обучение шло установленным порядком, боевая учеба была весьма напряжённой. Как всегда, особое внимание обращаюсь на штрафников — бывших офицеров тыловых служб, а также лётчиков, танкистов и вообще на всех, у кого были слабые навыки владения оружием и недостаточная маршевая подготовка. А тем более, на бывших заключённых, которые быт и физически слабее других, и оружие давно в руках не держали.
Во взводах было пока максимум по 7 — 10 человек, и это давало возможность взводным командирам даже составлять при необходимости индивидуальные графики занятий и тренировок, подбирая себе помощников из числа имеющих боевой пехотный опыт штрафников».
Итак, заключенные в штрафбат попадали, но только бывшие офицеры. И как же образцово организована была боевая подготовка «до седьмого пота»! Индивидуальные графики занятий, миномётный полигон, где миномётчики стреляют почти каждый день — далеко не все «нештрафные» стрелковые части могли похвастать чем-то подобным.
Допустим в качестве гипотезы, что, как это иногда бывает с ветеранами, Александр Васильевич после стольких лет несколько преувеличивает боеспособность и профессионализм своего штрафного батальона. Но ведь так лестно о штрафбатах отзывается не он один.
Потерь в батальоне было немного
Писатель-фронтовик Вячеслав Кондратьев по праву считается одним из самых реалистичных и правдивых авторов, писавших о Великой Отечественной войне. Но и у него, автора, которого никто и никогда не посмел обвинять в украшательстве и лакировке войны, самый победоносный, красивый бой с немцами проводит именно штрафбат. Как и было положено, офицерский.
В повести Кондратьева «Встречи на Сретенке» один из героев попадает в штрафной батальон.
Штрафникам было приказано взять деревню, которую обычные части безуспешно штурмовали два месяца, устилая землю трупами. И тогда бывший капитан Ширшов предложил командиру штрафного батальона принципиально изменить схему атаки, сославшись на уже имеющийся у него опыт решения похожей задачи:
«Мы… решились на такую операцию: к концу ночи вывести батальон на исходные позиции и, пока темно, проползти, сколько удастся, а потом в атаку, причем молча, без всяких “ура” и без перебежек. С ходу пробежать остаток поля, несмотря ни на какой огонь…
— Получилось? — перебил комбат.
— Получилось. И потерь было мало. Немцы очнулись, когда мы были уже на полпути. Бежали быстро, они не успевали менять миномётные прицелы. Все поле только бегом! Полагаю, раз такое могли обыкновенные солдаты, то мы — офицерский батальон — тем более».
Идея полностью себя оправдала, офицерская атака оказалась чрезвычайно удачной:
«Немцы выбегали полураздетые, отстреливались, но штрафников уже не остановить — минут через двадцать деревня, за которую положили столько жизней, быт взята! Несколько десятков человек в запале боя бросились преследовать немцев уже за деревней, но их остановили. Подоспевший к тому времени станковый пулемёт расстреливал бегущих в спину, пока не добежали они до небольшого леска и не скрылись в нём… Всё было кончено. Была победа… Потерь в батальоне было немного…».
Меня самого уже тошнит от этого города
В приказе № 227 Сталин ссылался на имеющиеся у немцев штрафные подразделения. Таковые действительно существовали. Пожалуй, больше всего прославился немецкий штрафбат боями в окруженном советскими войсками украинском городе Тарнополе, где он стал костяком гарнизона, составленного из разнородных частей.
По свидетельству Константина Симонова, побывавшего там в качестве военного корреспондента, «уличные бои в нём носили особенно упорный характер, своей крайней ожесточённостью напоминая Сталинград. С Тарнополем старались покончить как можно скорее» . Но скорой победы не получилось.
Вот сводки Совинформбюро весны 1944 года:
9 марта — «Наши войска ворвались в город Тарнополь, где завязали уличные бои».
10 марта — «Наши войска, преодолевая сопротивление и контратаки противника, продолжали вести уличные бои в городе Тарнополе».
11 марта — «Наши войска, преодолевая сопротивление и контратаки противника, продолжает вести уличные бои в городе Тарнополе».
26 марта — «Наши войска окружили гарнизон противника в городе Тарнополе».
4 апреля — «Наши войска, блокирующие город Тарнополь, вели успешные бои по уничтожению окружённого гарнизона противника и овладели большей частью города».
И лишь 15 апреля наконец-то прозвучало: «Войска 1-го Украинского фронта после упорных уличных боёв полностью овладели областным центром Украины — городом Тарнополем».
В той же книге Симонов описал, как командарм Иван Черняховский распекал командира дивизии Николая Кучеренко за медленное продвижение. Кучеренко сказал: «Конечно, ругается. А меня самого уже тошнит от этого города. Восьмой день чикаемся и не можем забрать последние три квартала. Сегодня опять взяли только два дома, точнее — полтора. Про один сообщили, что взят, а потом оказалось, что немцы продолжают вести из него огонь». А когда Симонов спросил, как дерутся немцы, комдив посмотрел на него «как на человека, задавшего дурацкий вопрос, и ответил со злобным одобрением: “Здорово сопротивляются, сволочи!”».
В подземелье Доминиканского монастыря немцы находили надёжное укрытие от огня советской артиллерии и неделю за неделей встречали огнём наступающих красноармейцев. Полковник Кучеренко совершенно справедливо сказал, что они здорово сопротивляются. Так же отчаянно сражались немецкие офицеры-штрафники и на других участках фронта, кровью зарабатывая прощение.
Немецкий штрафбат в речной войне
Самой, пожалуй, необычной операцией, в которой пришлось участвовать немецкому штрафному батальону, был прорыв группы немецких кораблей под командованием инженер-контр-адмирала Циба вверх по Дунаю в конце августа 1944 года.
Поскольку Румыния вышла из войны против СССР и начала боевые действия против Германии, было решено эвакуировать находившиеся в этой стране немецкие корабли, нагруженные военными материалами, вооружением, немецкими военнослужащими и гражданскими беженцами.
Первой потерей флотилии стал прорыватель минных заграждений № 194, повреждённый советской артиллерией, севший на мель и захваченный в плен вместе с сорока пятью находившимися на его борту немцами. Надо сказать, что в войне на Дунае практически не было серьёзных боёв кораблей воюющих сторон друг с другом. Корабли обеих сторон несли потери от огня с берега, мин и ударов авиации противника.
Следует отметить, что трофеем советских моряков стал не только этот корабль. Так, например, в районе Турну-Мэгуреле разведчики Дунайской флотилии обнаружили большое скопление брошенных немецких судов. Четыре больших морских танкера оказались с авиационным бензином для немецких самолетов. На остальных были ящики с боеприпасами, на баржах — большие запасы продовольствия.
26 августа на корабли флотилии был погружен и немецкий штрафной батальон. При отходе вверх по Дунаю импровизированный караван пополнялся всё новыми и новыми немецкими кораблями. По пути флотилия постоянно вступала в столкновения с румынской береговой артиллерией.
Вскоре караван из более чем ста кораблей, большая часть из которых была кораблями гражданскими, растянулся на двадцать — двадцать пять километров. Особенно ожесточённый бой с румынами произошёл у города Черновод. Немцы потеряли одиннадцать кораблей и четыреста восемьдесят человек. В свою очередь от немецкого артиллерийского огня (на кораблях флотилии находилось около ста немецких орудий) в городе погибло до шести тысяч солдат и гражданских лиц. Румынские боевые корабли-мониторы предпочитали не вступать в бой и не оказывать помощи своим береговым батареям, а двигаться вслед за немецкими кораблями, «захватывая» повреждённые артиллерийским огнём и брошенные экипажами суда.
Положение флотилии осложнялось с каждым часом. До 8 тысяч человек, находившихся на бортах кораблей, скоро стали испытывать недостаток продовольствия. В какой-то степени ситуацию спасли запасы изюма, обнаруженные на одном из судов. Но, к большому огорчению для командования флотилии, найдены были и большие запасы спиртных напитков, что привело к резкому ослаблению дисциплины. Появилась «инициативная группа» из 60 человек, считавшая необходимым бросить корабли и прорываться посуше. Но командованию удалось взять ситуацию под контроль. Убитых и раненых членов экипажей заменили штрафниками.
У города Туртукай корабли попали под огонь румынской тяжёлой батареи, установленной в бетонной башне, пробить которую судовые пушки просто не могли. 75-миллиметровые орудия были самыми тяжелыми из находящихся на немецких кораблях. От огня пришлось укрыться в болгарских водах (Болгария тогда ещё оставалась союзником Германии). Однако пройти по болгарскому фарватеру большая часть кораблей просто не могла. Прорываться немцы решили утром 28 августа. Перед этим румынам была послана радиограмма с обещанием воздушного удара силами двухсот пикирующих бомбардировщиков. Это было блефом чистейшей воды, поскольку в обстановке крушения фронта и стремительного наступления Красной Армии никаких немецких пикирующих бомбардировщиков поблизости просто не было. Но… немецкий ультиматум подействовал — мимо тяжёлой батареи немецкие корабли прошли без единого выстрела.
29 августа караван добрался до болгарского порта Свиштов, где выгрузил 700 тяжелораненых, а также гражданских беженцев (Болгария всё ещё оставалась союзницей Германии). Вместе с ними попытались ускользнуть с кораблей и несколько штрафников. Болгары обнаружили их и заявили протест. Видимо для того, чтобы не накалять обстановку, командование предпочло забыть о клуге, т. е. о военном трибунале и использовало пряник — штрафникам было обещано, что в случае их хорошего поведения документы о привлечении их к ответственности будут уничтожены.
30 августа произошла новая артиллерийская перестрелка с румынскими береговыми батареями, которые были уничтожены немецким огнём. 1 сентября стало известно, что район Железных Ворот, находившийся выше по течению, уже занят войсками 2-го Украинского фронта.
Хотя красноармейцы в отличие от румын и не имели заранее оборудованных береговых батарей, все попытки флотилии пробиться, поддержанные атаками немецких сухопутных частей извне, окончились безрезультатно. Когда стало ясно, что эвакуироваться вверх по течению невозможно, было принято решение топить корабли и отходить по югославской территории.
Но первый же немецкий эшелон взорвался на мине, подложенной югославскими партизанами. Оставшихся в живых доставили в город, который в ту же ночь был взять всё теми же партизанами. Пять недель остатки группы Циба, под непрерывными ударами югославов, отходили к Белграду. Лишь своевременное прибытие на помощь остаткам флотилии полка «Бранденбург» позволило уцелевшим, в число которых входило и несколько выживших штрафников, выйти на соединение со своими войсками.
«Защита Володарского»
Пожалуй, наиболее подробно расхожее представление о штрафных батальонах как подразделениях, где отбывали наказание кто угодно, включая православного священника, сформулировано в телевизионном фильме «Штрафбат», впервые показанном по телевидению в 2004 году.
После того, как телештрафбат подвергся резкой разгромной критике, прежде всего со стороны тех, кто сам воевал в штрафных подразделениях, автор сценария фильма Эдуард Володарский «ответил» своим оппонентам, дав газете «Московский комсомолец» интервью под названием «Прорыв “Штрафбата”. Солдаты называли Жукова “мясником”».
Это интервью было опубликовано 26 ноября 2004 года.
Володарский не стал ссылаться на мнение тех, кто знал о штрафбатах не понаслышке. Он не назвал ни одного имени людей, воевавших в штрафных батальонах, готовых подтвердить его точку зрения, готовых засвидетельствовать, что вместе с ними «искупали вину» лица, не имевшие офицерского звания.
Казалось бы, это само собой разумеется, — пишешь сценарий о штрафных батальонах — так расспроси тех, кто там побывал, прочти их воспоминания. Но сценарист предпочёл вообще не упоминать имена бывших штрафников. Вместо этого он «ссылается» на Путина и Эйзенхауэра, Толстого и Жукова. И делает это просто неподражаемо.
В интервью, например, сказано:
«На протяжении многих лет наша пропаганда утверждала: потери СССР в Великой Отечественной войне — 20 миллионов человек. Но вот данные о потерях, которые огласил президент Путин: 56 миллионов.Так что данные так называемых оппонентов — ещё одна пропагандистская ложь».
Попробуйте разузнать, где и когда Путин «огласил» эту фантастическую цифру? В каком году, в каком месяце и какого числа? 9 мая 2005 года, например, президент сказал: «мы также знаем, что Советский Союз потерял за годы войны десятки миллионов своих граждан».
Только не надо спрашивать самого Эдуарда Володарского, откуда он берёт свои «ссылки». В ответ в полном соответствии с культурой дискуссии, принятой в последние десятилетия, он вновь, как и в интервью, скажет, что это «придирки идиотов».
Как сказано корреспондентом «МК» во вступлении к интервью:
«Реакция на “Штрафбат” неоднозначна: от восторгов до откровенно хамской ругани. Ею всегда отличались и отличаются всевозможные маргиналы. Несмотря на некоторые внешние различия, нынче эти товарищи объединились в своей ненависти к фильму»…
И надо быть «идиотом» и «всевозможным маргиналом», «пропагандистским лжецом» и «гак называемым оппонентом», чтобы спрашивать, откуда Эдуард Володарский взял следующий пассаж:
«Генерал Эйзенхауэр в своих воспоминаниях пишет, как он увидел под Потсдамом огромное поле, устланное трупами русских солдат. Выполняя приказ Жукова, они штурмовали город в лоб — под кинжальным огнем немцев. Вид этого поля поразил Эйзенхауэра. Ему стало не по себе, и он спросил Жукова (не дословно, но за смысл я ручаюсь):
“На черта вам сдался этот Потсдам? Зачем вы за него столько людей положили?” В ответ Жуков улыбнулся и сказал (эти слова, воспроизведённые Эйзенхауэром, я запомнил точно):
“Ничего, русские бабы ещё нарожают”.
Маршал Жуков обладал той жестокостью, которая издавна была характерной чертой русского генералитета. Лишь единицы берегли солдат. Суворов, Брусилов, Корнилов… Вот, пожалуйt и всё. Прочие солдат не жалели. И советские генералы были ничуть не лучше».
К счастью, утверждение Эдуарда Володарского чрезвычайно легко проверить. Мемуары Эйзенхауэра «Крестовый поход в Европу» в наше время доступны любому интересующемуся военной историей.
Попробуйте найти там хоть строчку про увиденное «огромное поле, устланное трупами русских солдат» под Потсдамом или где-либо в другом месте. Нет там ни слова и про «кинжальный огонь немцев», под которым якобы полегли эти солдаты. Но уж очень красивое выражение — кинжальный огонь.
Все эти якобы эйзенхауэронекие потсдамские воспоминания в книге Дуайта Эйзенхауэра напрочь отсутствуют. Спрашивается, где их «нашёл» Эдуард Володарский, причем «ручаясь за смысл»? По какой причине приписал американскому полководцу?
И потрясающего своей глубиной вопроса: «На черта вам сдался этот Потсдам?» Эйзенхауэр Жукову тоже не задавал. Самое пикантное заключается в том, что «понадобился» Потсдам вовсе не Георгию Жукову, а Ивану Коневу:
«Около 3 час. ночи 18 апреля нами было получено боевое распоряжение командующего 1-м Украинском фронтом, в котором говорилось, что во исполнение приказа Верховного Главнокомандования 4-й гвардейской танковой армии к исходу 20 апреля овладеть районом Беелитц, Трёйенбритцен, Луккенвальде, а в ночь на 21 овладеть Потсдамом и юго-западной частью Берлина», — писал в своих мемуарах дважды Герой Советского Союза, генерал армии Дмитрий Данилович Лелюшенко, в апреле 1945 года командовавший упомянутой выше 4-Й гвардейской танковой армией. Эта армия входила в состав 1-го Украинского фронта и, естественно, выполняла приказы его командующего — Ивана Конева.
Выполнить приказ в установленные сроки танкисты не смогли. «26 апреля 6-й гвардейский механизированный корпус 4-й гвардейской танковой армии овладевает центром Потсдама и на его северо-восточной окраине вновь соединяется с частями 9-го гвардейского танкового корпуса генерала Н. Д. Веденеева 2-й гвардейской танковой армии 1-го Белорусского фронта» , — вспоминал Лелюшенко.
Не удовлетворившись взятыми неведомо откуда ссылками на Путина и Эйзенхауэра, сценарист «ссылается» и на самого Жукова:
«Жуков, вспоминая об операции “Багратион”, пишет: чтобы не снижать темп наступления, потребовались свежие силы. Из резерва была выделена 10-я армия. Но её всё нет и нет. Стали выяснять, в чём дело. Оказывается, от голода армия легла — солдаты не могли идти. Они четверо суток не получали паёк.
Уж если такое происходило с резервной (по определению — сытой, готовой к бою) армией, можете догадаться, как кормили штрафников.
Я понимаю: нехватка продовольствия, воровство интендантов… А у генштабовских генералов на ремнях дырок не хватало — животы были такие, что ремень нельзя застегнуть».
С Жуковым, на воспоминания которого ссылается сценарист, та же история, что и с Эйзенхауэром. Берём «Воспоминания и размышления», открываем главу девятнадцатую под названием «Освобождение Белоруссии и Украины», в которой маршал излагает ход операции «Багратион» и… вновь не найдем здесь ничего похожего. Нет в жуковском описании операции «Багратион» вообще ни слова о 10-й армии, которая якобы оголодала, четверо суток не получая паёк.
А вот что там на самом деле сказано об организации снабжения в операции «Багратион»: «Титаническую работу вёл тыл фронта, обеспечивая быструю и скрытную перевозку и подачу войскам боевой техники, боеприпасов, горючего и продовольствия. Несмотря на большие трудности и сложнейшие условия местности, всё было сделано в срок. Войска обоих фронтов были своевременно обеспечены всем необходимым для ведения боевых действий» .
Так откуда же взял Володарский «ссылку» на воспоминания Жукова? Очевидно гам же, где и «ссылку» на Эйзенхауэра.
Но автор сценария «Штрафбата» не только президентов и полководцев «цитирует». Он и изящной словесности не чужд.
Если Эдуард Володарский заявляет в интервью, что «на фронте бытовала пословица: “Города сдают солдаты, а берут их генералы”», то на самом деле это означает цитату из поэмы Александра Твардовского «Василий Тёркин»:
«Разделён издревле труд:
Города сдают солдаты,
Генералы их берут».
Если Эйзенхауэру и Жукову Володарский приписал то, чего они не говорили и не писали, то с Твардовским поступил наоборот — его слегка изменённые строки назвал фронтовой пословицей. Какая, в сущности, разница между поэмой и фронтовой пословицей?
Не обошёл проказник-сценарист своим вниманием и Льва Толстого:
«Всё это мне напоминает историю “Войны и мира”. Когда роман вышел, ещё были живы участники Бородинского сражения. Кое-кто из них (а к ним присоединились и некоторые критики) обвинял Толстого в неправде. Дескать, как это так: Пьер Безухое в цилиндре и белом сюртуке ходит посреди сражения, а вокруг него бомбы рвутся. Не могло такого быть! И батарея Тушина не могла продержаться столько времени, и вообще — не было в том месте, которое описывает Толстой, никакой батареи…».
Вот так. Не только Володарского, но и Толстою злобные критики и ветераны обвиняли. Лев Толстой и Маша Канарейкина умели беречь минутку…
Итак, Пьер Безухов в цилиндре и белом сюртуке. По уже отработанной на мемуарах Эйзенхауэра и Жукова схеме заглянем в «Войну и мир», проверим, что же там на сей счет на самом деле сказано у Льва Николаевича:
«Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зелёный фрак Пьера».
С легкостью необычайной толстовская белая шляпа и зелёный фрак превратились в цилиндр и белый сюртук.
А как насчёт батареи Тушина? С чего бы участникам Бородинского сражения её действиями интересоваться? Ведь у Льва Толстого в описании Бородинской битвы о батарее Тушина просто нет ни единого слова. Батарея Раевского, она же Курганная, есть, а батареи Тушина вообще нет.
Высказываться по поводу её действий следовало бы не участникам Бородинского сражения, а ветеранам кампании 1805 года. Именно тогда у Льва Толстого в Австрии сражается батарея литературного персонажа — капитана Тушина.
В качестве рабочей гипотезы можно предположить, что Эдуард Володарский перепутал роман «Война и мир» с одноимённым фильмом. В фильме Пьер действительно носит цилиндр. Правда, предъявлять претензии за это ветераны Бородинской битвы должны были бы создателям фильма, если бы сумели дожить до его появления…
Из интервью вообще можно узнать массу интересного. Например: «К октябрю 41-го кадровая Красная армия на европейской части СССР практически прекратила своё существование? Она была или уничтожена, или в плену, откуда пыталась прорваться, теряя 3/4, а то и 4/5 состава».
Кто сможет сказать, о чём идёт речь — о прорывах частей из окружения или о побегах из плена?
«Формы не хватало, и уж тем более дм штрафников. Одежду они добывали себе сами: что добудешь, в том и ходи. Оружие, кстати, тоже». Интересно, а в атаку, добывать оружие, с чем шли? Почему бы не сослаться на источник информации? Откуда Володарский это взял, из каких документов, из чьих воспоминаний? О том, как на самом деле снабжали и вооружали штрафные батальоны я уже писал выше.
Опять-таки не ссылаясь ни на документы, ни на воспоминания участников событий — штрафников, сценарист рассуждает о процедуре их освобождения.
«Как, по-вашему, могли штрафник рассчитывать на прощение, на то, что его направят из штрафбата или штрафной роты в обычную часть? Ведь формулировка соответствующая была: “до первого ранения”.
— У нас много чего было написано. На деле — всё по-другому. Ранило штрафника. Командир батальона или роты (если их самих не убило) пишет на него представление: Mai, такой-то ранен в бою. искупил кровью. И направляется это представление в Особый отдел. Думаете, телеграфом? Да нет: оно идёт туда неделями, а той месяцами. Если вообще доходит.
Но, допустим, дошло. Так там, в Особом отделе, тоже не торопятся. Чего им торопиться? Тем более, если речь идёт о “враге народа”. Пусть лучше ещё повоюет, ещё докажет. Кровью».
Попробуйте узнать, где же находится этот самый Особый отдел, куда не телеграфом, а каким-то иным загадочным способом представление на освобождение раненых штрафников идёт месяцами? При штабе фронта или в Москве?
И опять набивший оскомину вопрос — ну откуда такие сведения? Эйзенхауэр «вспомнил» или Жуков «написал»?
А вот что на самом деле происходило в штрафбате после боёв:
«Сразу же после тяжёлых боёв под Жлобином, когда батальон понёс большие потери и в переменном и в командном составе, в окопах батальона побывал сам Рокоссовский, командующий фронтом. Сколько было впечатлении у тех, кому посчаспыивилось поговорить с ним! Буквально все восторгались его манерой разговаривать спокойно и доброжелательно и со штрафниками, и с их командирами. Мне оставалось только сожалеть, что я не был свидетелем этого.
Закончился этот действительно беспримерный рейд батальона штрафников в тыл противника. И никаких заградотрядов, о чем многие хулители нашей военной истории говорят и пишут, не было, а была вера в то, что эти бывшие офицеры, хотя и провинившиеся в чем-то перед Родиной, остались честными советскими людьми и готовы своей отвагой и героизмом искупить свою вину, которую, надо сказать, в основе своей они сознавали полностью.
Нас сразу же отвели недалеко в тыл и разместили в хатах нескольких близлежащих деревень. Измученные, смертельно уставшие, многие, не дождавшись подхода походных кухонь с горячей пищей, засыпали на ходу прямо перед хатами.
К великому огорчению, нас уже здесь настигла потеря нескольких человек. На печи в одной хате разместились 3 штрафника, заснули, не успев снять с себя все боевое вооружение. У одного из них, видимо, на ремне была зацеплена граната Ф-1 — “лимонка” и, потому, наверное, что он, повернувшись во сне, сорвал с ремня гранату, она взорвалась. Только одного из этих троих удалось отправить в медпункт, а двое погибли. Вынести такую нагрузку, такие испытания и погибнуть уже после боя, накануне полного своего освобождения…
За успешное выполнение боевой задачи, как и обещал Командующий Армией, весь переменный состав (штрафники) был, как сказали бы теперь, реабилитирован, многим были вручены боевые награды: ордена Славы III степени, медали “За отвагу” и “За боевые заслуги”. Это были герои, из подвигов которых вычитали числящуюся за ними вину, но и после этого хватало ещё и на награды. Надо сказать, что штрафники не радовались ордену Ошвы. Дело в том, что это был по статусу солдатский орден, и офицеры им вообще не награждались. И, конечно, многим хотелось скрыть своё пребывание в ШБ в качестве рядовых, а этот орден был свидетельством этого…
На всех штрафников мы, командиры взводов, срочно писали характеристики-реляции, на основании которых шло и освобождение штрафников, и их награждение. А комбат наш Осипов представлял к наградам офицеров батальона.
В деле награждения многое, если не всё, зависело от командования. Вот генерал Горбатов освободил всех штрафников, побывавших в тылу у немцев, независимо от того, искупили кровью они свою вину, или не были ранены, а просто честно и смело воевали.
Я об этом говорю здесь потому, что были другие командующие армиями, в составе которых батальону приходилось выполнять разные по сложности и опасности боевые задачи. Однако реакция многих из них на награждение весьма отличалась от горбатовской. Так, командующий 65-й армией генерал Батов Павел Иванович при любом успешном действии батальона принимая решение об оправдании только тех штрафников, которые погибам или по ранению выходили из строя» .
Итак, вопрос об освобождении переменного состава зависел не от загадочного Особого отдела неизвестно какой части или соединения, неизвестно где находящегося, а от командующего армией, в распоряжении которого находился штрафной батальон.
Горбатов освободил всех штрафников после успешных боёв, Батов — лишь погибших и раненых. Но и Батов, которому автор воспоминаний откровенно не симпатизирует, не нарушает принцип — ранен штрафник, искупил вину кровью — значит, полностью восстанавливается в правах.
Ну, а что по этому поводу принципиальной разницы между офицерскими штрафными батальонами и штрафными ротами говорят те, кто воевал в штрафных ротах?
Вот что в октябре 2004 года в интервью газете «Труд» заявил Герой Советского Союза Владимир Васильевич Карпов:
«Создатели фильма, к сожалению, не познакомились с документами, определявшими организацию штрафных подразделений в годы войны. И, похоже, не проконсультировались у специалистов. То, что они показывают в этом сериале, в основе своей, к сожалению, не соответствует фронтовой действительности. В приказе о создании подобных подразделений сказано, что штрафные батальоны комплектуются только из осуждённых и разжалованных офицеров. Командиры назначаются из кадровых офицеров. В фильме же показан штрафной батальон, в котором собраны уголовники, политические, проштрафившиеся рядовые. Такого не было и быть не могло.
— Но вы ведь, Владимир Васильевич, сами попали в штрафники из лагеря, будучи политическим заключённым.
— Это другое дело. Проштрафившиеся рядовые, а также уголовники, политзаключённые, изъявившие желание воевать, направлялись в отдельные штрафные роты. Такие роты в штрафбат не входили, а придавались стрелковым полкам. Я, например, воевал в 45-й отдельной штрафной роте на Калининском фронте. Она была сформирована в ноябре 1942 года в Тавдинлаге из заключённых, которых освободили по добровольному желанию идти на фронт. В лагере я отбывал срок по печально знаменитой 58-й статье — за антисоветскую пропаганду.
— Но вернёмся к фильму. Значит, по вашему мнению, главная ошибка авторов в том, что, озаглавив его “Штрафбат”, они на самом деле показали отдельную штрафную роту?
— Если бы этим всё ограничилось. Во главе этого придуманного штрафбата, а также командирами рот поставлены уголовники. Опять же такого просто быть не могло. В соответствии с организационными документами командирами штрафных подразделений назначались только строевые офицеры, причём наиболее опытные и перспективные. Нарушивший этот приказ тут же сам оказался бы в штрафбате. Более того, назначение на штрафную роту или штрафной батальон для офицера считалось удачным, потому что там воинское звание присваивалось на одну ступень выше.
Так что показанный в фильме абсолютно безграмотный в военном отношении генерал-майор непонятно почему сетует на то, что у него не хватает кадров для командных должностей в штрафбате. К тому же штрафбат данному генералу не мог подчиняться, ибо это — формирование фронта. Показанному же генерал-майору, если даже он был командиром дивизии или корпуса (из фильма не понять), штрафной батальон мог быть лишь придан».
И Владимир Карпов прежде всего подчёркивает — в штрафбате отбывали наказание только бывшие офицеры. Показательно, что в той же газете «Труд» был опубликован материал, в котором режиссёр фильма Николай Досталь утверждал, что автор сценария Эдуард Володарский «встречался и беседовал кое с кем из оставшихся в живых штрафников. Но готовый фильм мы всё же не успели им показать: они, к сожалению, до этого дня не дожили и не увидели, что у нас получаюсь». Беседа с анонимными «кое кем», которые не дожили — аргумент потрясающей силы в устах взрослого человека. Жуков с Эйзенхауэром тоже не дожили. Что бы они сказали, прочитав, какие «воспоминания» вместо них сочинил Володарский?
Вот свидетельство ещё одного непосредственною участника боёв в качестве штрафника, тоже находившегося в штрафной роге — известного адвоката Семёна Львовича Арии. 27 июля 2002 года, задолго до выхода сериала «Штрафбат» на экраны, у него брал интервью для радиостанции «Эхо Москвы» Матвей Ганапольский, который очень хотел услышать кошмарные подробности жизни штрафников на войне. Причём его интересовало не столько описание боевых действий, сколько ужасы, исходившие от советского руководства. Но получилось не совсем то, чего, судя по вопросам, ожидал Ганапольский.
«Ганапольский: Завтра 60 лет приказу “Ни шагу назад”
Сегодня мы будем говорить о приказе Министра обороны СССР 227, о знаменитом приказе, подписанном народным комиссаром обороны, И. В. Сталиным, приказ, который в народе назвали “Ни шагу назад”. Я в первую очередь приветствую замечательных гостей — адвокат, Семён Львович Ария — он воевал в штрафбате, поэтому приказ его конкретно касается, и вся наша передача будет посвящена тому, что такое штрафбат…».
И вот что ответил ветеран:
«Я попал не в штрафбат, а в штрафную роту. Отличались они тем, что в штрафных ротах должны были воевать провинившиеся лица солдатского и сержантского состава, а в штрафные батальоны провинившиеся офицеры. Вернее, не провинившиеся, а осуждённые военными трибуналами. Вот таким образом я туда и попал. Я был осуждён военным трибуналом. За что? — я до этого был танкистом, механиком-водителем танка Т-34, и на марше, во время боевых действий, мы в течение дня допустили целый ряд аварий с танком. В результате к концу дня танк вышел из строя. Конечно, в основном сказывался недостаток технического опыта, потому что веемы были подготовлены скоропалительно, но факт остаётся фактом — танк вышел из строя, и в результате, по приказу командира бригады, я как водитель, и командир танка, отвечающий за всё, офицер, — были отданы под суд военного трибунала. Нас осудили обоих к 7 годам исправительно-трудовых лагерей. Но в соответствии с существовавшим тогда законом, — было такое примечание к статье 28 УК, исполнение подобных приговоров отсрочивалось до окончания военных действий, с направлением осуждённых в действующую армию. Фактически это было условное осуждение, оно влекло за собой направление осуждённых в штрафные части.
М. Ганапольский: А что такое были эти штрафные части?
С. Ария: Это были части, созданные на основании того самого приказа, который вы сейчас огласили, спецподразделения на передовой, которые отличались более жёстким режимом. Там были штатные офицеры, которые наблюдши за поведением солдат, и они использовались в наиболее рискованных и острых операциях, наиболее тяжёлых участках фронта. Вот, что такое это было. И освобождала от дальнейшего пребывания в штрафроте либо кровь, то есть ранение, либо старательное выполнение боевых приказов, и если командование это замечало, то на подобных солдат направляли представление о снятии судимости. Вот вы начали своё сообщение с того, что, дескать, я воевал в штрафной части, — но я пробыл там достаточно недолго, я пробы! там всего-навсего 3 недели, потом с меня была снята судимость.
Я не был ранен, но сочли, что я воевал хорошо, и поэтому меня представили к досрочному снятию судимости, после чего я уже воевал точно так же, как и до этого, в обычных строевых частях».
Итак, вновь ветеран подчёркивает, что штрафбаты — для офицеров, штрафные роты для солдат и сержантов.
Словно сговорились бывшие штрафники. Рассказывают то, с чем сталкивались на реальной войне, а не то, что в сценарии написал Эдуард Володарский. Ну, что бы ему интервью С. Л. Арии на «Эхо Москвы» послушать — глядишь, даже и утруждаться бы не пришлось — искать другие воспоминания. Даже на основе одного этого интервью он мог внести исправления в сценарий своего фильма. Ведь сами участники Великой Отечественной войны, соприкоснувшиеся со штрафными подразделениями, упорно твердят одно и тоже — штрафбат для офицеров. К тому же нет ни слова о морении голодом, отсутствии оружия или обмундирования, или других каких-то особо страшных условиях существования по сравнению с обычными частями (штрафникам хватало и того, что им, безусловно, доставались самые тяжёлые и опасные боевые задания). Нет — всё было примерно так же, вплоть до обязательного в любом подразделении политработника.
Возникает вопрос — а стоит ли обращать внимание на бесконечное нагромождение нелепостей в фильме? Ведь это художественное произведение, где всегда есть место творческим допущениям. Но беда в том, что подаётся сериал как некая «историческая правда», миллионы зрителей, посмотревших фильм, воспринимают его как серьёзное произведение на основе исторических событий. Никакие подлинные воспоминания не могут конкурировать с телеэкраном. Миллионы людей посмотрят и запомнят псевдоисторическую ахинею про «взаправдашнюю войну» в роскошной упаковке (а актёрский коллектив в сериале играл прекрасно), считанные единицы прочту! воспоминания настоящих ветеранов штрафных подразделений.
И представление о войне, о штрафных подразделениях у целых поколений будет формироваться на основе киноподелки. Что с того, что тех, кто на самом деле побывал в шкуре штрафника или ими командовал, возмущает этот фильм. Большинство зрителей никогда этого не узнает Полбеды, когда по нашим экранам гуляет западный фильм, в котором знаменитый сталинградский снайпер гордо объявляет: «Я звезда!». Интересно, сколько красноармейцев 1942 года смогли бы понять смысл его высказывания?
Но с французского режиссера взять нечего, а вот наши, демонстративно отвергающие военных консультантов и ветеранов при съемках фильма «о настоящей войне», могут такое наснимать! Например, о том, как имея воздушно-десантные дивизии, ОМСБОН (отдельную мотострелковую бригаду особого назначения — кузнипу советских диверсантов), тысячи опытных партизан, — советское командование для выполнения «сверхважной» задачи в тылу противника примется обучать команду трудных подростков. Посылать в тыл противника кого-нибудь типа Николая Кузнецова, Ильи Старинова, героя битвы за Кавказ альпиниста Александра Гусева, сценаристу с режиссером было неинтересно. Разумеется, все ЭТО первоначально рекламировалось как фильм, «основанный на исторических фактах».
Надо ждать, что вскорости появится фильм, в котором будет показана «подлинная история» штурма Берлина. И речь в нём будет идти о том, как в октябре 1946 года конные бронепоезда маршала Чойбалсана были безжалостно брошены под кинжальный огонь злыми особистами.
Сомневающихся в достоверности фильма сценарист обзовёт люмпенам и, совками и маргиналами и сошлётся на воспоминания Чан Кай Ши, Михаила Кутузова и матери Терезы. За точность он ручаться не будет, но смысл передаст верно…
В интервью Эдуард Володарский вспоминает о том, как в минувшую эпоху ему не дали снять фильм о штрафных батальонах: «Принёс заявку в Госкино СССР, им тогда Ермаш командовал. Известный деятель… Так он меня послал по матери. Забери, говорит, свою заявку и больше ничего такого не приноси».
Возникает закономерный вопрос — а вдруг Ермаш был знаком с кем-нибудь из уцелевших ветеранов настоящих, а не кинематографических штрафных батальонов, знал, кто там на самом деле отбывал наказание, не путал пехотинцев 1-го Белорусского фронта с танкистами 1 — го Украинского, роман Толстого с фильмом Бондарчука, и не одобрял тех, кто с лёгкостью необычайной сочиняет «воспоминания» вместо Эйзенхауэра и Жукова похлеще Хлестакова и барона Мюнхгаузена?
Штрафные армии троцкистов и медвежатников
Надо отметить, что у мифа о штрафниках есть ещё один вариант, согласно которому из них якобы создавали гигантские формирования численностью в десятки и даже сотни тысяч человек, при этом вооружая всеми видами стрелкового оружия, артиллерией и даже танками.
Самый, пожалуй, вдохновенный сказочник о Великой Отечественной войне — Виктор Резун (без ложной скромности именующий себя Суворовым.) «создал» целые корпуса и даже армии из заключённых ещё до начала войны:
«Главное в том, что Сталин предоставил зэкам “возможность искупить свою вину” и “стать отважными бойцами” ДО НАПАДЕНИЯ ГИТЛЕРА. Армии, специально приспособленные принять в свой состав зэков в качестве пушечного мяса, начали формироваться ещё до того, как возник план “Барбаросса”!».
План «Барбаросса» — план нападения и ведения войны против Советского Союза — был утверждён Гитлером 18 декабря 1940 года. Получается, что специальные «зековские» армии в СССР начали создавать ещё до декабря 1940 года!
Система доказательств у Резуна просто потрясающая. Например: «В 69-м стрелковом корпусе многие солдаты были летом одеты в чёрную форму. Этих солдат было достаточно много, чтобы германская войсковая разведка обратила внимание и неофициально назвала 69-й корпус “чёрным”».
Вот эти самые «чёрные» соединения и были якобы укомплектованы заключёнными. Зачем их создавать понадобилось? И на это у Резуна есть ответ:
«Мужики там (т. е. в лагерях — авт.) к порядку приучены, в быту неприхотливы и забрать их из лагерей легче, чем из деревень: все уже вместе собраны, в бригады организованы».
«Ссылается» автор «Ледокола» и на фотографии из немецких архивов:
«Каждый желающий в этих архивах может найти сотни и тысячи фотографий, запечатлевших моменты пленения советских солдат Второго стратегического эшелона. И тут, среди лиц молодых парней, нет-нет да и мелькнёт лицо мужика, тёртого жизнью, мужика в полувоенной форме без знаков различия. И не поймёшь в чёрном он бушлате или в зелёном. Но даже и зелёный бушлат не делает его похожим на солдата. А ещё у каждого из них — мощные мозолистые руки, бритый лоб и худоба на лице. Откуда бы это, они же ещё не прошли через германские концлагеря!».
Попытаемся только представить себе следующую сцену — к Иосифу Сталину приходит Некто и предлагает: «Товарищ Сталин, а давайте из десятков тысяч заключённых корпуса создадим. Дадим им стрелковое оружие, артиллерию, танки. А можно и целую армию ими укомплектовать. И посмотрим, что из этого получится. Представляете, товарищ Сталин, гаубичный полк “врагов народа”, кавалерийская бригада квартирных воров, танковая дивизия медвежатников, стрелковый корпус троцкистов, кулацкие батальоны связи и противотанковые батареи спекулянтов… Я, правда, пока не продумал, кто будет усмирять штрафную танковую дивизию, ежели она решит взбунтоваться. А чтобы такой вариант проверить, мы этих вооружённых зэков поближе к германской фанице тайно подтянем». Попытаемся представить себе реакцию И. В. Сталина и Л. П. Берия, услышавших такое интересное предложение о вооружение сотен тысяч заключённых, сведённых в корпуса и армии ещё до создания плана «Барбаросса».
Интересно также, кто в этих фантастических корпусах и армиях должен был исполнять роль постоянного, а кто — переменного состава? Попробуем представить себе структуру штрафной армии имени Виктора Рсзуна — кто же там начальник штаба? Заключённый или нет? А кто командует ротами — уголовники или политические? Есть ли у штрафного комбрига зарплата, или ему только лагерную пайку выдают? И кто выдает — штрафная финчасть из заключённых, или из постоянного состава? Сколько должен служить в мирное время красноармеец — заключённый-штрафник? «Армии, специально приспособленные принять в свой состав зэков в качестве пушечного мяса» чем-то должны отличаться от обычных армий, раз их специально для этого приспособили. Чем же именно?
Документы, на основании которых с лета 1942 года создавались реальные штрафные батальоны и штрафные роты известны. А куда подевались документы, на основании которых якобы формировались ещё до войны штрафные армии и корпуса? Сотни тысяч людей перенести с положения заключённых на положение вооружённых — кого? На основании чьих-то приказов, исчезнувших неведомо куда?
Чрезвычайно любопытно представить себе движение сотен тысяч вооружённых заключённых-красноармейцев на Запад. Кто их при этом охраняет? При перевозке заключённых из лагерей для действительно созданных после приказа № 227 штрафных подразделений их везли под охраной. И, разумеется не соединениями в несколько сотен тысяч человек. А оружие выдавали уже в прифронтовой полосе.
Как вообще можно охранять штрафную армию, имеющую не только стрелковое оружие, но и артиллерию и бронетехнику? Кто это должен был делать — другая, уже не штрафная армия? И неужели никто из этих сотен тысяч вооружённых заключённых не пытался бежать или взбунтоваться? Впрочем, согласно Резуну, их в лагерях «к дисциплине приучили».
Массовое движение «амнистированных» из Сибири и с Дальнего Востока на Запад в 1953 году навеки осталось в народной памяти как великое бедствие. Попробуем только представить себе «холодное лето» 1941 года в до зубов вооружённом варианте.
Дальше ещё интереснее — мифические штрафные армии и корпуса заключённых попадают летом 1941 года под сокрушительные удары вермахта. И… немцы как-то в упор не замечают, кто перед ними. Замечают чёрную форму, именуют, если верить Резуну, некоторые советские соединения «чёрными» и при этом совершенно не понимают, что это соединения штрафников-заключённых. Пленных берут множество, фотографируют, но упорно продолжают считать их самыми обычными командирами и красноармейцами. А допросить пленных — такая очевидная мысль в голову немцам не приходит? Какой был бы пропагандистский эффект — Советы бросают на фронт целые корпуса и армии из заключенных. Кстати, многие из таких пленных-заключённых были чрезвычайно озлоблены на Советскую власть. И никто из них не поторопился в плену сказать немцам — «да мы тут все из штрафной армии»?
И, конечно же, после окончания войны совершенно не нашлось «ветеранов», готовых подтвердить, что они служили в штрафных корпусах и армиях. Куда же они подевались? Где начальник штаба штрафного полка? Где комиссар штрафной дивизии? Куда подевались зам потех с начфином? Погибли все до единого? А ведь через штрафные корпуса и армии должны были бы пройти сотни тысяч людей. И некому было о них рассказать? Все до единого убиты? Никто не был, скажем, комиссован по инвалидности, никто не выжил в плену?
Система доказательств у Резу на потрясающая — раз форма чёрная, стало быть, это штрафной корпус. Если среди пленных «мелькнёт лицо мужика, тёртого жизнью», у которого «мощные мозолистые руки, бритый лоб и худоба на лице» то он сразу заподозрит неладное: «Откуда бы это, они же ещё не прошли через германские концлагеря!».
Возникает ощущение, что за годы жизни на Западе Резун сильно подзабыл родные реалии и рассуждает в стиле какого-нибудь голландского политолога или датского знатока загадочной славянской души.
Да чтоб у русского мужика были мозолистые руки, да ещё худоба на тёртом жизнью лице — да где же это видано? В родном-то колхозе да на щедрые сталинские трудодни похудеть было решительно невозможно. Это очень тонко Резуном подмечено. Помимо лагерей мозоли на руках в СССР нажить было решительно негде.
А мысль о том, что перед тем как попасть в плен, красноармеец мог изрядно похудеть в окружении, и вовсе для Виктора Резуна кажется невероятной.
Если армия формировалась в Забайкалье, где много заключённых, значит она непременно штрафная. А ежели Константин Рокоссовский до войны сидел, значит и армия у него была из заключённых. Логика несокрушимая. Кролики любят морковь. Леопольд тоже любит морковь. Следовательно, Леопольд кролик.
Надо сказать, что легенда о Рокоссовском, якобы командовавшем армией штрафников, возникла задолго до Резуна. Вот только почему-то не нашлось ветеранов, в ней служивших.
Очевидно, Константин Рокоссовский не забыл своего пребывания в роли «врага народа» и к «переменному составу» из находившихся в его подчинении штрафных батальонов и рот относился по-человечески. Рокоссовский способен был войти в положение подчинённых, посочувствовать им.
Вот эпизод, касающийся опять же штрафных батальонов — на этот раз присутствия в них женщин — и тут командующий оказался способен на широкий жест:
«Был строжайший приказ — женщин в штрафные батальоны не брать. И вдруг приехал Рокоссовский. Вышел из машины, рослый, статный: “Это ещё что такое? Откуда здесь женщина? Жена комроты? Ну и что? Немедленно вывести из батальона!” А в машине оставалась женщина — лицо её, красивое, бледное, без улыбки, было хорошо известно по экрану, где она всегда улыбалась. (Как оказалось, это была киноактриса Валентина Серова.)
И Рита решилась, она решилась бы на всё, чтобы быть с ним в это трудное время: “Кроме меня здесь ещё одна женщина, товарищ маршал”. И умоляюще, не по уставу, прижала руки к груди. И Рокоссовский, быстрым взглядом окинувший её начинающую полнеть фигуру, вдруг махнул рукой: “Ладно, сержант” .
Этот эпизод был в своё время приведён в очерке «Военно-полевой роман» журналиста газеты «Комсомольская правда» Инны Руденко.
Видимо, такие случаи и привели к рождению легенды.
