В пределы Германии

Непосредственно у Варшавы активные боевые действия прекратились. Лишь на модлинском направлении шли у нас нелегкие и безуспешные бои. Противник удерживал на восточном берегу Вислы и Нарева небольшой плацдарм в виде треугольника, вершина которого находилась у слияния рек. На этот участок, расположенный в низине, наступать можно было только в лоб. Окаймляющие его противоположные берега Вислы и Нарева сильно возвышались над местностью, которую нашим войскам приходилось штурмовать. Все подступы немцы простреливали перекрестным артиллерийским огнем с позиций, расположенных за обеими реками, а также артиллерией крепости Модлин, находившейся в вершине треугольника.

Войска 70-й и 47-й армий безрезультатно атаковали плацдарм, несли потери, расходовали большое количество боеприпасов, а выбить противника никак не могли. Между тем от нас требовали не оставлять в руках врага плацдарм на восточном берегу. Я решил лично изучить обстановку непосредственно на местности. Ознакомившись с вечера с организацией наступления, которое должно было начаться на рассвете, я с двумя офицерами штаба прибыл в батальон 47-й армии, который действовал в первом эшелоне. Мы расположились в окопе. Со мной был телефон и ракетница. Договорились: красные ракеты – бросок в атаку, зеленые – атака отменяется.

В назначенное время наши орудия, минометы и «катюши» открыли огонь. Били здорово. Но ответный огонь противника был куда сильнее. Тысячи снарядов и мин обрушились на наши войска из-за Нарева, из-за Вислы, из фортов крепости. Огонь вели орудия разных калибров, вплоть до тяжелых крепостных, минометы обыкновенные и шестиствольные. Противник не жалел снарядов, словно хотел показать, на что он еще способен. Какая тут атака! Пока эта артиллерийская система не будет подавлена, по может быть и речи о ликвидации вражеского плацдарма. А у нас пока и достаточных средств не было под рукой, да и цель не заслуживала такого расхода сил.

Я приказал подать сигнал об отмене атаки, а по телефону приказал генералам Гусеву и Попову прекратить наступление.

Вернувшись на фронтовой КП, связался с Москвой. Доложил о моем решении прекратить наступление. Сталин ответил не сразу, попросил немного подождать. Вскоре он снова вызвал меня к ВЧ. Сказал, что с предложением согласен. Приказал наступление прекратить, а войскам фронта перейти к прочной обороне и приступить к подготовке новой наступательной операции.

Противник еще пытался время от времени тревожить войска, оборонявшие магнушевский плацдарм, но прекратил всякую активность на Нареве. Это несколько настораживало. Воздушная разведка стала замечать, что немецкие истребители почему-то уж очень плотно прикрывают все коммуникации, ведущие из районов западнее Варшавы на север. Радиоразведка засекла движение в том же направлении уже знакомых нам танковых соединений противника. Штаб фронта предупредил генералов Батова и Романенко о подозрительном поведении врага. Но, успокоенные тишиной перед своим передним краем, штабы армий не встревожились. Более того, Батов решился даже отвести некоторые части с передовых линий во второй эшелон для отработки в поле задач на наступление.

Поэтому для 65-й армии гроза разразилась внезапно. Противнику удалось сосредоточить в глубине крупные танковые силы и 4 октября нанести ошеломляющий удар. Мощная артиллерийская подготовка длилась около часа, и сразу – атака танков, которые шли в несколько эшелонов. Противник, введя в бой одновременно большие силы, рассчитывал быстро разделаться с нашими войсками, оборонявшими плацдарм.

Действовал он решительно, местами в первый же день оттеснил наши части к берегу, и те удержались там лишь потому, что их поддерживала артиллерия с восточного берега, ведя огонь прямой наводкой.

Угроза нависла над плацдармом очень большая. Это вынудило меня выехать к Батову, взяв с собой Телегина, Казакова, Орла и нашего фронтового инженера Прошлякова. Сразу же были двинуты в 65-ю армию фронтовые средства усиления, в первую очередь истребительно-противотанковые части и танковые бригады. Плохая погода ограничивала действия авиации.

Прибыв на армейский КП, мы вместе с генералом Батовым установили, куда именно и какую направить помощь. А как ее использовать – это уже было делом самого командарма.

Во второй половине дня фронтовые части усиления вступили в бой. Постепенно положение на плацдарме стало улучшаться. Натиск противника слабел. Когда на плацдарм переправились наши танковые соединения, гитлеровцы были остановлены, а затем отброшены. На третий день боев смогли подняться в воздух наши самолеты. Диктовать уже начали мы. Войска 65-й армии перешли в контрнаступление и еще более расширили плацдарм. Мы смогли ввести на него дополнительно 70-ю армию. Теперь уже можно было думать не об обороне (хотя урок, конечно, был учтен!), а о подготовке этого плацдарма как трамплина для броска войск в пределы Германии.

Получив ориентировочные предположения Ставки о направлении действий войск 1-го Белорусского фронта, мы своим коллективом начали отрабатывать элементы плана новой фронтовой наступательной операции. Основные идеи: нанесение главного удара с пултуского плацдарма на Нареве в обход Варшавы с севера, а с магнушевского и пулавского плацдармов – глубокого удара южнее Варшавы в направлении на Познань. Соответственно этому намечалась группировка сил. Эти соображения начальник штаба фронта М.С. Малинин доложил Генеральному штабу, они были утверждены Ставкой. С этого момента для отработки операции были привлечены командармы и их штабы.

Место фронта было понятно, и все мы горели желанием как можно лучше подготовить себя и войска к этой интереснейшей наступательной операции. Но не суждено было мне в ней руководить войсками 1-го Белорусского фронта…

Вернулся я к себе на КП после поездки на пулавский плацдарм за Вислой, занимаемый войсками генерала Колпакчи. С ним мы были знакомы по Белорусскому военному округу еще в 1930—1931 годах. Тогда я командовал 7-й Самарской кавдивизией имени Английского пролетариата, а Колпакчи был начальником штаба стрелкового корпуса. Вот с этим высокообразованным, инициативным генералом мы и отрабатывали весь день варианты действий 69-й армии с пулавского плацдарма.

Уже был вечер. Только мы собрались в столовой поужинать, дежурный офицер доложил, что Ставка вызывает меня к ВЧ. У аппарата был Верховный Главнокомандующий. Он сказал, что я назначаюсь командующим войсками 2-го Белорусского фронта. Это было столь неожиданно, что я сгоряча тут же спросил:

– За что такая немилость, что меня с главного направления переводят на второстепенный участок?

Сталин ответил, что я ошибаюсь: тот участок, на который меня переводят, входят в общее западное направление, на котором будут действовать войска трех фронтов – 2-го Белорусского, 1-го Белорусского и 1-го Украинского; успех этой решающей операции будет зависеть от тесного взаимодействия этих фронтов, поэтому на подбор командующих Ставка обратила особое внимание.

Касаясь моего перевода, Сталин сказал, что на 1-й Белорусский назначен Г.К. Жуков.

– Как вы смотрите на эту кандидатуру?

Я ответил, что кандидатура вполне достойная, что, по-моему, Верховный Главнокомандующий выбирает себе заместителя из числа наиболее способных и достойных генералов, каким и является Жуков. Сталин сказал, что доволен таким ответом, и затем в теплом тоне сообщил, что на 2-й Белорусский фронт возлагается очень ответственная задача, фронт будет усилен дополнительными соединениями и средствами.

– Если не продвинетесь вы и Конев, то никуда не продвинется и Жуков, – заключил Верховный Главнокомандующий.

Заканчивая разговор, Сталин заявил, что не будет возражать, если я возьму с собой на новое место тех работников штаба и управления, с которыми сработался за долгое время войны. Поблагодарив за заботу, я сказал, что надеюсь и на новом месте встретить способных сотрудников и хороших товарищей. Сталин ответил коротко:

– Вот за это благодарю!

Этот разговор по ВЧ происходил примерно 12 ноября, а на другой день я выехал к месту нового назначения. Маршал Жуков тогда еще не прибыл. Спустя некоторое время я решил встретиться с ним и попрощаться с товарищами.

Был как раз праздник артиллерии, и мы провели вечер в тесной командирской семье. Высказано было много пожеланий. Тепло распрощавшись с Георгием Константиновичем и со своими сослуживцами, в бодром настроении я вернулся во 2-й Белорусский фронт, будучи доволен, что не поддался соблазну и никого из своих сотрудников не потянул за собой. Я встретил достойных офицеров как в штабе 2-го Белорусского фронта, так и в управлении. Мы быстро сработались.

Командный пункт 2-го Белорусского фронта располагался в небольшой деревушке на открытой местности и уже несколько раз подвергался бомбежке одиночными немецкими самолетами. Противник, по-видимому, догадывался о расположении здесь какого-то штаба. А нам предстояла большая работа по подготовке операции, что неизбежно должно было привести к увеличению движения в районе КП, и противник, конечно, заметил бы это. Мы решили перенести командный пункт в лесной массив в район Длугоседло, поближе к фронту. Саперы там уже приступили к работе. Но пока мы продолжали оставаться на старом месте.

Принимаю должность от генерала армии Г.Ф. Захарова. Сознаюсь, мне было очень неловко перед ним. Ведь он хорошо командовал. И вдруг я пришел на его место. Мне-то еще полбеды – заступаю на равнозначащую должность, а Захаров назначается, формально говоря, с понижением – заместителем командующего фронтом. Он уходит в 1-й Белорусский фронт к Г.К. Жукову, а ко мне заместителем оттуда переводится генерал-полковник К.П. Трубников. Все это произошло без моего ведома, но я не в обиде: Кузьма Петрович Трубников хороший, опытный командир и замечательный человек.

Со сдачей и приемом командования уложились в один день. Захаров ознакомил с состоянием войск, представил мне работников штаба и управления. На следующее утро он уехал к новому месту службы, а я тоже стал собираться в путь: вызвали в Ставку.

Задачу ставил лично Верховный Главнокомандующий. Нам предстояло наступать на северо-запад, Сталин предупредил, чтобы мы не обращали внимания на восточно-прусскую группировку противника: ее разгром возлагается всецело на 3-й Белорусский фронт. Даже не упоминалось о взаимодействии между нами и нашим правым соседом (впоследствии, как известно, жизнь внесла поправку, и нам пришлось большую часть войск повернуть на север).

Особо предупреждалось о самом тесном взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом. Мне запомнилась даже такая деталь: когда Сталин рассматривал нашу карту, он собственноручно красным карандашом вывел стрелу, направленную во фланг противнику. И тут же пояснил:

– Так вы поможете Жукову, если замедлится наступление войск 1-го Белорусского фронта.

В последующей беседе со мной Сталин еще раз подчеркнул, что назначаюсь я не на второстепенное, а на важнейшее направление, и высказал предположение, что именно трем фронтам – 1-му и 2-му Белорусским и 1-му Украинскому предстоит закончить войну на Западе.

Там же, в Ставке, мне сообщили, что граница нашего фронта передвигается к югу до впадения Нарева в Вислу с переходом к нам войск, занимающих этот участок. Значит, 65-я армия генерала Батова будет с нами. Это меня очень обрадовало. С 65-й армией я не разлучался со Сталинграда и имел возможность много раз убедиться в превосходных боевых качествах ее солдат, командиров, и, конечно, прежде всего самого Павла Ивановича Батова, смелого и талантливого военачальника. Отошла к нам и 70-я армия генерала В.С. Попова, с которой мы прошагали от Курской дуги до Нарева. Она сейчас оказалась крайней на левом крыле фронта на западном берегу Нарева, упираясь своим левым флангом в Вислу. Командарм ее – старый боевой генерал, в прошлом кавалерист, армией командовал уверенно. Правда, порой он казался, слишком флегматичным для кавалериста, которые всегда отличались напористостью, удалью, готовностью на самые рискованные действия. Василий Степанович был тяжеловат на подъем. Но зато, вдумчивый и упорный, начатое дело он всегда доводил до конца, хотя и приходилось его иногда поторапливать.

Из резерва Ставки в состав фронта вошли армии: 2-я Ударная генерала И.И. Федюнинского,. 49-я генерала И.Т. Гришина (с ним я встретился впервые), 5-я гвардейская танковая генерала В.Т. Вольского, с которым мы были давно знакомы, еще с 1930 года, когда он командовал кавалерийским полком в 7-й Самарской кавдивизии. Позже мы вместе служили в Забайкальской группе войск, где он возглавлял танковую бригаду. Это был прекрасный командарм, всесторонне развитый, высококультурный, тактичный и храбрый, что давало мне право за армию не беспокоиться: она была в надежных руках.

Вместе с 3,48 и 50-й армиями, которые и раньше входили во 2-й Белорусский фронт, к началу операции в нашем распоряжении было семь общевойсковых армий, одна танковая, одна воздушная (ею командовал генерал К.А. Вершинин, уже тогда проявивший себя как крупный авиационный начальник, отличавшийся не только высокими организаторскими способностями, но и богатой творческой инициативой) и, кроме того, кавалерийский, танковый, механизированный корпуса и артиллерия прорыва. Силы были внушительные и соответствовали поставленной перед нами задаче.

Ширина полосы фронта, в пределах которой нам предстояло действовать, достигала 250 километров. Наши войска на всем этом пространстве делали вид, что заняты укреплением своих позиций в расчете на длительную оборону, а фактически полным ходом готовились к наступлению.

Местность, на которой нам предстояло действовать, была весьма своеобразна. Правая ее половина – от Августова до Ломжи – лесисто-озерный край, очень сложный для передвижения войск. Более проходимой по рельефу была левая половина участка фронта. Но и здесь на легкое продвижение рассчитывать не приходилось. Нам предстояло преодолеть многополосную оборону противника, укреплявшуюся на протяжении многих лет.

Восточная Пруссия всегда была для Германии трамплином, с которого она нападала на своих восточных соседей. А всякий разбойник, прежде чем отправиться в набег, старается обнести свое убежище прочным забором, чтобы в случае неудачи спрятаться здесь и спасти свою шкуру. На востоке Пруссии издревле совершенствовалась система крепостей – и как исходный рубеж для нападения и как спасительная стена, если придется обороняться. Теперь нам предстояло пробивать эту стену, возводившуюся веками. При подготовке к наступлению приходилось учитывать, и крайне невыгодную для нас конфигурацию линии фронта: противник нависал над нашим правым флангом. Поскольку главный удар мы наносили на своем левом крыле, войска правого фланга должны были прикрывать главные силы от вероятного удара противника с севера и по мере их продвижения тоже перемещаться на запад. У нас уже сейчас правый фланг был сильно растянут, а что произойдет, если наступление соседа замедлится? Тогда и вовсе наши войска здесь растянутся в нитку. Разграничительная линия с 3-м Белорусским фронтом у нас проходила с востока на запад – Августов, Хайльсберг. Ставка, по-видимому, рассчитывала на то, что войска соседа будут продвигаться равномерно с нашими. Но нас даже не оповестили, где командующий 3-м Белорусским фронтом И.Д. Черняховский будет наносить свой главный удар. Повторяю, о нашем взаимодействии с правым соседом Ставка не обмолвилась ни словом, по-видимому считая, что севернее нас никаких осложнений быть не может.

Выполняя директиву Ставки, мы сосредоточивали основные силы на направлении главного удара – на левом крыле. Приходилось учитывать, что после прорыва вражеской обороны на реке Нарев нам еще придется форсировать Вислу, круто поворачивающую с юга на север и пересекавшую всю полосу наступления главной группировки войск фронта. По имевшимся у нас данным, на берегах Вислы противник тоже создал сильные укрепления. Прорвав наревские позиции, мы должны были двигаться как можно быстрее, чтобы не дать немцам отойти и занять этот рубеж. Притом нас обязывали все время сохранять достаточно сильной свою ударную группировку на левом крыле, с тем чтобы в случае необходимости оказать помощь войскам 1-го Белорусского фронта. Если о взаимодействии с соседом справа директива Ставки даже не упоминала, то на взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом настаивала категорически, и это для нас было понятно. Само начертание разграничительной линии между нами и левым соседом, проходившей с востока на запад вдоль реки Вислы до Бромберга (Быдгощ), крепко привязывало наши фронты: мы обязаны были обеспечивать соседа от вражеских ударов с севера и содействовать его продвижению на запад.

Готовя войска к наступлению, мы учитывали все особенности предстоящей операции. Времени нам отводилось достаточно. В тщательной разработке плана участвовал коллектив штаба и управления фронта, а затем и командующие армиями, начальники их штабов, руководители политорганов, командующие родами войск, начальники тылов и служб. При этом были учтены все интересные мнения и предложения. Особое внимание уделялось вопросам взаимодействия на стыках армий и обеспечению ввода в бой фронтовых подвижных соединений и вторых эшелонов. Предусмотрен был маневр вдоль фронта войсками и артиллерией. Детально обдумали, как лучше использовать авиацию.

В ходе боев нам предстояло форсировать Вислу, весьма широкую водную преграду. Были приняты меры, чтобы сразу же после прорыва вражеской обороны на Нареве снять оттуда все подвижные переправочные средства и двинуть их с наступавшими войсками к Висле. На Нареве намечалось оставить только деревянные постоянные мосты, построенные нашими саперами у плацдармов. Предусматривалось оснастить войска, как и при наступлений в Белоруссия, всеми средствами, которые могут облегчить передвижение по лесисто-болотистой местности. К счастью, почти все соединения фронта прошли через бои в Полесье и у них имелся достаточный опыт действий в подобных условиях.

Бойцы, командиры и политработники были полны энтузиазма, горели желанием как можно лучше выполнить задачу. К этому времени мы уже имели хорошо подготовленные офицерские кадры, обладавшие богатейшим боевым опытом. Общевойсковые командиры научились в совершенстве руководить подразделениями, частями и соединениями в различных видах боя. На высоте положения были и командиры специальных родов войск – артиллеристы, танкисты, летчики, инженеры, связисты. А советский народ в достатке обеспечил войска лучшей по тому времени боевой техникой. Преобладающее большинство сержантов и солдат уже побывало в боях. Это были люди обстрелянные, привыкшие к трудным походам. Сейчас у них было одно стремление – скорее покончить с врагом.

Ни трудности, ни опасности не смущали их. Но мы-то обязаны были думать, как уберечь этих замечательных людей. Обидно и горько терять солдат в начале войны. Но трижды обидней и горше терять их на пороге победы, терять героев, которые прошли через страшные испытания, тысячи километров прошагали под огнем, три с половиной года рисковали жизнью, чтобы своими руками завоевать родной стране мир… Командиры и политработники получили категорический наказ: добиваться выполнения задачи с минимальными потерями, беречь каждого человека!

Военные советы фронта и армий, политорганы, партийные и комсомольские организации делали все, чтобы еще выше поднять боевое настроение людей, воодушевить их на подвиги. Придавая большое значение инициативе в бою, мы стремились сделать достоянием каждого солдата примеры находчивости и смекалки героев минувших битв. Фронтовая газета, листовки, беседы агитаторов – все было использовано для самой широкой пропаганды боевого опыта. И надо прямо сказать, в последних, завершающих боях наши люди проявили подлинно массовый героизм. Подвиг стал нормой их поведения. И это сыграло огромную роль в достижении победы, прославившей на века советского воина, воина-патриота, безгранично любящего свой народ и свою Советскую Родину.

Людей в частях и соединениях у нас не хватало по-прежнему. Более или менее укомплектованными были лишь те соединения, которые прибывали из резерва Ставки – 2-я Ударная, 49-я и 5-я танковая армии. Остальные армии и отдельные соединения пополнялись в основном солдатами и офицерами, вернувшимися после излечения из фронтовых, армейских госпиталей и из медсанбатов. Поистине наши медики были тружениками-героями. Они делали все, чтобы скорее поставить раненых на ноги, дать им возможность снова вернуться в строй. Нижайший поклон им за их заботу и доброту!

Мы знали, что перед нами сильный противник, упорство которого будет возрастать по мере нашего продвижения по его территории. Важно было сделать так, чтобы наше наступление не вылилось в затяжные бои, а было стремительным, неудержимым, чтобы враг не мог планомерно отходить, цепляясь за выгодные рубежи. Вот почему было уделено большое внимание тщательной разведке как переднего края вражеской обороны, так и всех рубежей в ее глубине, которыми гитлеровцы могли воспользоваться при отходе. Вся эта территория была тщательно и многократно сфотографирована нашей авиацией. Командиры получили аэрофотоснимки местности, где предстояло действовать их частям и соединениям. Были заранее намечены районы в глубине обороны противника и в его тылу, которые следовало захватить еще до подхода к ним наших главных сил. На специально выделенные подвижные отряды возлагалась задача прорываться вперед, обходя вражеские узлы сопротивления, захватывать на пути движения противника дефиле, переправы, мосты и удерживать их до подхода своих войск. Фронтовой авиации было приказано поддерживать эти отряды ударами по противнику с воздуха.

В дивизиях создавались сильные передовые отряды для действий ночью. Задача их – не давать противнику отрываться от наших войск, если он попытается отходить в темное время суток. Эти отряды должны были всю ночь держать врага в напряжении, ни на шаг не отпуская от себя.

Большую работу провели наши артиллеристы, возглавляемые командующим артиллерией фронта генералом А.К. Сокольским. Они разведали и пристреляли все важные цели в полосе наступления наших войск, всесторонне подготовили мощный огневой удар по врагу.

Как я уже говорил, по директиве фронта главный удар фронт наносил на своем левом крыле. Для этого привлекались четыре общевойсковые и одна танковая армии. Наступали они на участке шириной 80 километров двумя эшелонами: в первом – 48-я, 2-я Ударная, 65-я и 70-я, во втором – 5-я гвардейская танковая. Танковые корпуса придавались 48-й и 2-й Ударной армиям для развития успеха на главном, мариенбургском, направлении, а кавалерийский корпус оставался в резерве фронта.

Для обеспечения операции от возможных контрударов противника с севера были развернуты две армии: 50-я на широком фронте по Августовскому каналу от Августова до Ломжи и 3-я – в более плотных боевых порядках – севернее Рожан. Задача их – активными действиями сковать противостоящие силы неприятеля, не допуская переброски этих частей на направление нашего главного удара. Во втором эшелоне здесь находилась 49-я армия, которая имела задачу развить успех, когда наши войска на этом участке продвинутся вперед.

Наступление готовилось коллективными усилиями. Каждый трудился в пределах своих функций и помогал товарищам. Здесь, на 2-м Белорусском фронте, я применил оправдавшую себя систему работы на командном пункте. Создали, как мы ее называли, штаб-квартиру, где сообща обдумывали планы, принимали решения, заслушивали информации офицеров-направленцев, обсуждали всевозможные предложения, обменивались мнениями об использовании различных родов войск, об организации взаимодействия между ними. Тут же отдавались необходимые распоряжения. В результате руководящий состав фронта постоянно был в курсе происходящих событий и быстро на них реагировал. Мы избавлялись от необходимости тратить время на вызов всех руководителей управлений, родов войск и служб и на заслушивание длинных и утомительных докладов. То, что было приемлемо в мирное время, не оправдало себя в условиях войны. Начальник штаба фронта генерал А.Н. Боголюбов, очень педантичный, как и свойственно хорошему штабисту, сначала морщился: не по правилам! – но потом признал, что установленный мною порядок действительно лучше отвечает боевой обстановке.

Как я и предполагал, новый для меня руководящий состав фронта оказался на высоте положения. Начальник штаба Боголюбов отлично знал штабную службу и работал безупречно, хотя и был подчас резок и суховат с подчиненными. Члены Военного совета генералы Н.Е. Субботин, А.Г. Русских умело направляли работу всего политического аппарата войск фронта. Начальник политического управления генерал А.Д. Окороков был крупным политработником. Высокообразованный человек, хороший организатор, он пользовался заслуженным авторитетом в войсках. Командующий артиллерией генерал А.К. Сокольский – боевой командир, превосходно знающий свое дело специалист. С первых же дней знакомства, и особенно во время подготовки этой операции, я увидел в нем вдумчивого, энергичного и предприимчивого руководителя. Всеобщим уважением пользовался начальник инженерных войск генерал Б.В. Благославов. На своем месте был и начальник связи фронта генерал Н.А. Борзов. С таким коллективом работать было легко, я верил, что каждый из товарищей успешно выполнит возложенные на него задачи. И эта уверенность полностью оправдалась.

Каждый вечер мы собирались в нашей штаб-квартире, делились своими мыслями о проделанной работе, ломали головы над нерешенными вопросами и намечали, как быстрее устранить недостатки, изменить то, что не соответствовало условиям или обстановке. В процессе этих встреч и бесед мы еще лучше узнавали друг друга.

Срок начала операции приближался, а работы оставалось еще непочатый край. К нам должно было прибыть пополнение. Оно задерживалось где-то в пути из-за перегрузки железнодорожного транспорта. И тут неожиданно поступило распоряжение Ставки о переносе начала наступления на шесть дней раньше. Делалось это по просьбе союзников, попавших в тяжелое положение в Арденнах.

Выполняя союзнический долг, Советское правительство приказало своей армии перейти в наступление, чтобы вызволить из беды американские и английские войска. А как нужны были нам эти шесть дней для завершения подготовки! Но делать нечего. Будем наступать. Трудности для нас усугублялись тем, что установилась отвратительная погода. Густым туманом заволокло окрестность, что затрудняло действия авиации. Пришлось быстро вносить кардинальные поправки в план наступления. Теперь вся надежда была на артиллерию. Мы уже привыкли, что артиллеристы выручают нас в трудные моменты.

Время начала наступления было твердо определено Ставкой: для 2-го и 1-го Белорусских фронтов – утро 14 января, для 1-го Украинского – на два дня раньше, 12 января.

Усилиями всего командного состава было сделано многое для того, чтобы, несмотря на сокращенные сроки, лучше подготовить войска к операции; не успевало только прибыть пополнение.

Наступление планировалось начать полуторачасовой артиллерийской подготовкой с плотностью 200—240 орудий и минометов на километр фронта на участке, где наносился главный удар. Атака пехоты должна сопровождаться огневым валом. Вместе с пехотой пойдут танки непосредственной поддержки.

Раньше не раз случалось, что противник еще до нашей артподготовки отводил свои войска в глубину, чтобы мы израсходовали боеприпасы по пустому месту. Сейчас он вряд ли пойдет на это. У него сильные позиции, изобилующие опорными пунктами и долговременными укреплениями с фортами, правда, старого типа, но хорошо приспособленными к обороне. Добровольный отход противника с этих позиций только облегчил бы нам задачу. И он, конечно, не решится их покинуть. Что ж, будем выковыривать гитлеровцев из их бетонных нор. Сил у нас хватит. Артиллерийских боеприпасов к тому времени у нас было достаточно: героический советский народ обеспечивал свои Вооруженные Силы всем, что требовалось для победы. Наши тыловики проделали огромную работу, доставив на артиллерийские позиции более двух фронтовых боекомплектов снарядов и мин.

14 января за несколько часов до начала артиллерийской подготовки я, члены Военного совета, командующие артиллерией, бронетанковыми войсками, воздушной армией, начальник инженерных войск фронта прибыли на наблюдательный пункт. Уже рассвело, а ничего не видно: все скрыто пеленой тумана и мокрого снега. Погода отвратительная, и никакого улучшения синоптики не обещали. А приближалось уже время вылета бомбардировщиков для нанесения удара по обороне противника. Посоветовавшись с К.А. Вершининым, отдаю распоряжение – отменить всякие действия авиации. Подвела погода! Хорошо, что мы не особенно на нее рассчитывали, хотя до последнего часа лелеяли надежду использовать авиацию.

Все, кому следовало знать о происшедшем изменении, были немедленно об этом оповещены и подготовились действовать по варианту, исключающему поддержку с воздуха.

Туман и снег по-прежнему заволакивали все вокруг. Но это не могло повлиять на общее настроение наступать, не ожидая прояснения.

В назначенное время приказываю подать сигнал. Несколько тысяч орудий и минометов, сотни реактивных установок открыли огонь.

Процесс артиллерийской подготовки строился в армиях по-разному, в зависимости от местных условий на направлениях их действий. Основное заключалось в том, чтобы силой огня в начальный период наступления подавить противника, разрушить систему его обороны и деморализовать оборонявшихся. Ударом наступавших за огневым валом пехоты и танков вражеская оборона должна быть прорвана на тактическую глубину, а окончательный прорыв будет осуществлен с вводом армейских вторых эшелонов и подвижных соединений.

Туман еще больше сгустился, усилился снегопад. С поля боя доносился непрерывный грохот. Наш командный пункт был обеспечен связью со всеми армиями первого и второго эшелонов, а также с соединениями фронтового подчинения. Мы в любое время могли получить необходимую информацию о развитии событий. Но, зная по опыту, как важно в первые часы боя не отрывать командиров от руководства войсками, я запретил вызывать их к телефону или к телеграфному аппарату. К тому же можно было не сомневаться, что если потребуется помощь или обнаружится крупный успех, то командарм и сам ко мне обратится.

А вообще-то в неведении мы не оставались. Данные поступали из разных источников. Пожалуй, самые красноречивые сведения поставляли артиллеристы: ведь они стреляли по заявкам пехоты. Картина боя вырисовывалась довольно четко. Наши войска, несмотря на отчаянное упорство противника, везде вклинились в его оборону. Труднее всего было выбивать гитлеровцев из укрепленных районов и узлов сопротивления. Все командармы приняли разумное решение такие районы обходить, оставляя часть сил для блокирования окруженных гарнизонов.

Наконец стали поступать донесения от армий, действовавших в первом эшелоне. Успех обозначился во всей полосе, где наносился главный удар. Уже в течение пятнадцати минут после начала артподготовки пехота везде овладела почти без боя первой траншеей врага. За вторую траншею пришлось драться, но наши бойцы захватили и ее. По мере продвижения в глубину обороны сопротивление врага усиливалось.

Густой туман мешал использовать артиллерию на всю ее мощь. Пехота атаковала, взаимодействуя, по существу, только с танками и орудиями непосредственного сопровождения. Со второй половины дня противник стал переходить в контратаки, применяя и танки, но наши войска везде продвигались вперед. В ходе тяжелого боя на направлении главного удара действовавшие здесь армии первого эшелона – 48-я, 2-я Ударная, 65-я и 70-я – не смогли полностью выполнить задачу дня. Они лишь вклинились в оборону противника от 5 до 8 километров. Несколько большего успеха добились войска Батова, где корпуса Д.Ф. Алексеева и К. М, Эрастова завершили прорыв первой полосы вражеской обороны, овладев пасельским опорным пунктом, и обошли сильный пултусский укрепленный район. Наступление продолжалось и ночью. Конечно, очень сказывались на развитии успеха невозможность использования нашей авиации, трудность управления артиллерией и ограниченная возможность применения в сплошном тумане танков. Фактически с окончанием артиллерийской подготовки основная тяжесть боя легла на пехоту, которая, взаимодействуя с танками сопровождения и идущими с ней орудиями, продолжала прорывать оборону. Крепко помогали ей самоходные установки СУ-76.

На правом крыле фронта, на участке 50-й армии, как доложил командарм И.В. Болдин, противник в прежней группировке прочно удерживал рубеж по Августовскому каналу, отражая все наши попытки потеснить его на отдельных направлениях.

На участке 3-й армии после артиллерийской подготовки войскам удалось с незначительными потерями овладеть двумя траншеями и, продолжая бой с противником, все усиливавшим сопротивление, продвинуться к концу дня от 3 до 7 километров.

Учитывая все недочеты, выявившиеся в ходе боев первого дня, командармы и командование фронта вносили поправки в план дальнейших действий. Должен сказать, что основные наши силы, предназначенные для развития успеха, в дело пока не вводились: для этого еще не настало время. Впереди такая трудная задача, как преодоление Вислы в нижнем течении, где на ее берегах были расположены сильные опорные пункты Тори (Торунь), Бромберг (Быдгощ), Грауденц (Грудзендз), Мариенбург (Мальборк), Эльбинг (Элблонг).

С утра враг начал ожесточенные контратаки. Болдин по-прежнему докладывал, что противник прочно удерживает рубеж по Августовскому каналу (от 50-й армии мы и не требовали прорыва вражеской обороны: она сковывала противостоящие силы неприятеля, действуя на широком фронте). Против 3-й армии гитлеровцы, стянув за ночь большие силы, перешли в наступление, введя в бой части моторизованной дивизии «Великая Германия» и новые пехотные части, поддержанные мощным артиллерийским и минометным огнем. А.В. Горбатову выпала тяжелая доля отразить удары имеющимися у него силами. А направление это было очень важно и для нас и для противника. Если бы враг прорвался здесь, он вышел бы во фланг и тыл всей ударной группировке войск фронта. Вот почему немцы так яростно и обрушились на войска 3-й армии. Нужно воздать должное ее бойцам и командирам: они сражались доблестно и отражали все попытки врага прорваться через их боевые порядки. В этих боях Александр Васильевич Горбатов во всем блеске проявил свое умение руководить войсками, а его подчиненные – высокое боевое мастерство и упорство.

На направлениях действий 48-й, 2-й Ударной, 65-й и 70-й армий противник ввел в бой все силы, какие только у него здесь имелись, стремясь ликвидировать трещины, образовавшиеся в обороне. Гитлеровцы предпринимали контратаку за контратакой – одна яростнее другой, – но вынуждены были оставлять свои опорные пункты и оборонительные районы.

Погода по-прежнему не улучшалась и не позволяла использовать в помощь пехоте и танкам нашу авиацию, даже одиночные самолеты.

Обрадовало сообщение, полученное от соседа слева. Начальник штаба 1-го Белорусского фронта М.С. Малинин свою информацию закончил словами:

– Что вы там топчетесь, наши танки уже подходят к Берлину!

Конечно, насчет Берлина была шутка, но вообще-то у левого соседа к исходу второго дня наступления танковые армии вырвались далеко вперед.

Если о действиях войск соседа слева мы имели полную информацию, то от соседа справа никаких вестей не получали. Только Болдин сообщал, что соседняя с ним левофланговая армия 3-го Белорусского фронта занимает оборону на прежнем рубеже – у Августово и севернее.

Не хотелось, а все же пришлось для ускорения прорыва вражеской обороны ввести в бой танковые корпуса на участках 48-й, 2-й Ударной и 65-й армий. Это сразу изменило ход событий. Противник, истощивший свои силы в контратаках, не выдержал удара. Фронт его обороны на главном направлении был прорван, и наши войска устремились вперед – к Бромбергу, Грауденцу и Мариенбургу.

Настал третий день операции. 3-я армия продолжала отражать удары гитлеровцев, стремившихся во что бы то ни стало добиться своей цели на этом направлении. Улучшившаяся со второй половины дня 16 января погода позволила подняться нашей авиации, которая своими ударами с воздуха крепко помогла армии в отражении вражеских атак. Ввод части сил 49-й армии между 50-й и 3-й армиями вообще улучшил положение на этом участке фронта, создав условия для продолжения наступления войск А.В. Горбатова, которые к вечеру продвинулись до 5 километров, блестяще выполнив свою задачу.

За три дня напряженных боев войска 2-го Белорусского фронта прорвали оборону противника на всем протяжении от Ломжи до устья реки Нарев, исключая участок 50-й армии, где враг продолжал отбиваться. Как и планировалось, с утра 17 января в образовавшийся прорыв в полосе действий 48-й армии была введена подвижная группа фронта – 5-я гвардейская танковая армия. При поддержке специально выделенных соединений бомбардировочной и истребительной авиации танки устремились вперед, на Мариенбург, сметая со своего пути и уничтожая пытавшиеся оказать сопротивление части противника. Одновременно в направлении на Алленштайн (Ольштын) вошел в прорыв 3-й гвардейский кавалерийский корпус, которым командовал боевой, энергичный генерал Н.С. Осликовский.

Вслед за танковой армией продолжали наступать 48-я и 2-я Ударная армии, намереваясь с ходу форсировать Вислу и не дать закрепиться на ней отступавшему противнику.

Все события развивались в соответствии с директивой Ставки.

Противник на всем фронте перешел к обороне. Зато нам не разрешал перейти к обороне на участке севернее Варшавы на модлинском направлении находившийся в это время у нас представитель Ставки ВГК маршал Жуков.

Я уже упоминал о том, что на этом направлении противник удерживал на восточных берегах рек Висла и Нарев небольшой участок местности, упиравшийся своей вершиной в слияние этих рек и обтекаемый с одной стороны Вислой, а с другой – рекой Нарев. Эта местность образовывала треугольник, расположенный в низине, наступать на который можно было только с широкой ее части, то есть в лоб. Окаймляющие этот злополучный участок берега упомянутых рек сильно возвышались над той местностью, которую нашим войскам приходилось штурмовать, и с этих высоких берегов противник прекрасно просматривал все, что творилось на подступах к позициям, обороняемым его войсками. Самой сильной стороной его обороны было то, что все подступы простреливались перекрестным артиллерийским огнем с позиций, расположенных за реками Нарев и Висла, а кроме того, артиллерией, располагавшейся в крепости Модлин у слияния названных рек.

Войска несли большие потери, расходовалось большое количество боеприпасов, а противника выбить из этого треугольника мы никак не могли.

Мои неоднократные доклады Жукову о нецелесообразности этого наступления и доводы, что если противник и уйдет из этого треугольника, то мы все равно его занимать не будем, так как он нас будет расстреливать своим огнем с весьма выгодных позиций, не возымели действия. От него я получал один ответ, что он не может уехать в Москву с сознанием того, что противник удерживает плацдарм на восточных берегах Вислы и Нарева.

Для того чтобы решиться на прекращение этого бессмысленного наступления вопреки желанию представителя Ставки, я решил лично изучить непосредственно на местности обстановку. Ознакомившись вечером с условиями и организацией наступления, которое должно было начаться с рассветом следующего дня, я с двумя офицерами штаба прибыл в батальон 47-й армии, который действовал в первом эшелоне.

До рассвета мы залегли на исходном положении для атаки. Артиллерийская подготовка назначена 15-минутная, и с переносом огня на вторую траншею противника батальон должен был броситься в атаку. Со мной был телефон и установлены сигналы: бросок в атаку – красные ракеты, атака отменяется – зеленые.

Ночыо противник вел себя спокойно. Ни с его стороны, ни с нашей стрельба не открывалась. Чувствовалось даже в какой-то степени проявляемое противником некоторое пренебрежение по отношению к нам, так как наши войска вели себя не особенно тихо. Заметно было на многих участках движение, слышался шум машин и повозок, искрили трубы передвижных кухонь, подвозивших на позиции пищу. Наконец в назначенное время наша артиллерия, минометы и «катюши» открыли огонь. Я не буду описывать произведенного на меня эффекта огня наших средств, но то, что мне пришлось видеть и испытать в ответ на наш огонь со стороны противника, забыть нельзя. Не прошло и 10 минут от начала нашей артподготовки, как ее открыл и противник. Его огонь велся по нам с трех направлений: справа из-за Нарева – косоприцельный, слева из-за Вислы – тоже косоприцельный и в лоб – из крепости и фортов. Это был настоящий ураган, огонь вели орудия разных калибров, вплоть до тяжелых: крепостные, минометы обыкновенные и шестиствольные. Противник почему-то не пожалел снарядов и ответил нам таким огнем, как будто хотел показать, на что он еще способен. Какая тут атака! Тело нельзя было оторвать от земли, оно будто прилипло, и, конечно, мне лично пришлось убедиться в том, что до тех пор, пока эта артиллерийская система противника не будет подавлена, не может быть и речи о ликвидации занимаемого противником плацдарма. А для подавления этой артиллерии у нас средств сейчас не было.

Учтя все это, не ожидая конца нашей артподготовки я приказал подать сигнал об отмене атаки, а по телефону передал командармам 47-й и 70-й о прекращении наступления. Вернувшись на наблюдательный пункт командарма 47 генерала Н.И. Гусева, приказал воздержаться от всяких наступательных действий до моего особого распоряжения, такое же распоряжение получил и командарм 70 B.C. Попов.

На свой фронтовой КП я возвратился в состоянии сильного возбуждения и не мог понять упрямства Жукова. Что собственно он хотел этой своей нецелесообразной настойчивостью доказать? Ведь не будь его здесь у нас, я бы давно от этого наступления отказался, чем сохранил бы много людей от гибели и ранений и сэкономил бы средства для предстоящих решающих боев. Вот тут-то я еще раз окончательно убедился в ненужности этой инстанции – представителей Ставки – в таком виде, как они использовались. Это мнение сохранилось и сейчас, когда пишу воспоминания.

Мое возбужденное состояние бросилось, по-видимому в глаза члену Военного совета фронта генералу Н.А. Булганину, который поинтересовался, что такое произошло, и, узнав о моем решении прекратить наступление, посоветовал мне доложить об этом Верховному Главнокомандующему, что я и сделал тут же.

Сталин меня выслушал. Заметно было, что он обратил внимание на мое взволнованное состояние и попытался успокоить меня. Он попросил немного подождать, а потом сказал, что с предложением согласен, и приказал наступление прекратить, войскам фронта перейти к обороне и приступить к подготовке новой наступательной операции.

Свои соображения об использовании войск фронта он предложил представить ему в Ставку. После этого разговора словно гора свалилась с плеч. Мы все воспряли духом и приступили к подготовке директивы войскам.

Наше внимание уделялось скорейшему продвижению на запад, чтобы надежно обеспечить от возможных ударов с севера войска 1-го Белорусского фронта, особенно его танковые армии. О событиях на участке 3-го Белорусского фронта официальных сообщений у нас не было, но доходили слухи, что там наступление развивается медленно. И если проводимые Ставкой до этого крупные наступательные операции, в которых участвовало одновременно несколько фронтов, можно было считать образцом мастерства, то организация и руководство Восточно-Прусской операцией вызывают много сомнений. Эти сомнения возникли, когда 2-му Белорусскому фронту Ставкой было приказано 20 января повернуть 3-ю, 48-ю, 5-ю гв. танковую и 2-ю Ударную армии на север и северо-восток для действий против восточнопрусской группировки противника вместо продолжения наступления на запад. Ведь тогда их войска уже прорвали оборону противника и подходили к Висле в готовности форсировать ее с ходу.

Полученная директива фактически в корне меняла первоначальную задачу фронту, поставленную Сталиным в бытность мою в Ставке. Тогда ни одним словом не упоминалось о привлечении войск 2-го Белорусского фронта для участия совместно с 3-м Белорусским фронтом в восточнопрусской группировки войск противника. И поскольку основной задачей фронта было наступление на запад в тесном взаимодействии с войсками 1-го Белорусского фронта, то и основная группировка войск фронта была создана на левом крыле фронта (48-я, 2-я Ударная, 65, 70, 49-я и 5-я гв. танковая армии). По полученной же директиве основной задачей ставилось окружение восточнопрусской группировки противника ударом главных сил фронта на север и северо-восток с выходом к заливу Фриш-Гаф. Вместе с тем от прежней задачи – взаимодействия с 1-м Белорусским фронтом на фланге – мы не освобождались и вынуждены были продолжать наступление на запад, имея на левом крыле всего две армии. С этого момента началась растяжка фронта, так как большая часть наших сил наступала на север и северо-восток, а меньшая на запад.

Это впоследствии привело к тому, что из-за быстрого продвижения к Одеру 1-му Белорусскому фронту пришлось растягивать свои войска для обеспечения с севера своего обнажавшегося фланга, поскольку левое крыло нашего фронта отставало в продвижении на запад. А это произошло потому, что нашему фронту пришлось выполнять в этот период две различные задачи. И прав был командующий 1-м Белорусским фронтом Жуков, упрекая меня за отставание войск и невыполнение задачи по обеспечению фланга его фронта.

Я уверен, что он в то время понимал необоснованность своей претензии к нам и предъявлял ее лишь для того, чтобы подзадорить меня. Возникали такие вопросы: почему Ставка не использовала весьма выгодное положение войск 2-го Белорусского фронта и не совместила удар войск 3-го Белорусского фронта с ударом нашего фронта, нанося его примерно с ломжинского направления, с юга на север, в направлении на залив Фриш-Гаф. В данном случае сразу же следовало бы этому фронту включить в свой состав войска 50-й и 3-й армий с их участками. Генеральный штаб не мог не знать о том, что наиболее сильные укрепления в Восточной Пруссии были созданы в восточной и юго-восточной ее части. Кроме того, сама по себе конфигурация фронта подсказывала нанесение удара именно с юга на север, чтобы отсечь Восточную Пруссию от Германии. К тому же удар с этого направления было легко совместить с ударом, наносимым войсками нашего фронта. Такое решение облегчило бы прорыва фронта противника в самом, начале операции…

Непонятным для меня было и затягивание усиления 2-го Белорусского фронта войсками из резерва Ставки за счет 3-го Белорусского фронта после того, как решением той же Ставки четыре армии (три общевойсковые и одна танковая) были повернуты на другое направление и втянулись в бой с восточнопрусской группировкой.

Неужели даже в той обстановке Ставка не видела, что оставшимися силами фронт выполнить прежнюю задачи сможет? А ведь я лично дважды беседовал по этому вопрос по ВЧ с Антоновым. И совсем уже непонятным было решение Ставки о передаче вообще всех четырех армий – 50, 3, 48-й и 5-й гв. танковой – 3-му Белорусскому фронту в самый решительный момент, когда войскам 2-го Белорусского фронта предстояло, не задерживаясь, преодолеть такой сильный рубеж, каким являлась Висла в ее нижнем течении. После того как войска нашего фронта вышли к морю у Элблонга (Эльбинга) и к заливу Фриш-Гаф, отрезав восточнопрусскую группировку противника, отразили все попытки этой группировки прорваться на запад, достаточно было прикрыть это направление 50-й и 3-й армиями, передав их 3-му Белорусскому фронту, 5-ю же гв. танковую и 48-ю армии нужно было немедленно освободить, оставив их в составе нашего фронта для продолжения действий на западном направлении.

Такую задачу Ставка нам опять-таки поставила, а войска не возвратила, зная заранее, что теми силами, которые остались в составе нашего фронта, эта задача выполнена быть не может…