Глава 9
Игорь вздрогнул от резкого звука. Сработала система предупреждения о радиолокационном облучении. Для любого военного летчика это такой же тревожный «симптом», как звук аварийной сигнализации в случае внезапной остановки двигателя. Хотя узнать, что тебя кто-то «прощупывает» своей бортовой РЛС, даже пострашней будет. Если двигатель еще можно попытаться перезапустить, а если у тебя их два, то даже попробовать дотянуть до базы на одном моторе, то когда тебя берут на мушку, выбор небольшой — бежать либо мгновенно контратаковать — резким боевым разворотом. При этом часто ты можешь только догадываться, насколько силен твой враг, ибо прицельные радиодальномеры позволяют пилотам перехватчиков наводить ракеты на расстояние многих километров от цели. Впрочем, на этот раз, кажется, волноваться было не о чем.
— Ложная тревога! — авторитетно сообщил экипажу представитель Главного разведывательного управления. — Это старый тихоходный шведский СААБ из контингента ООН. До него больше двухсот километров. По нашим данным, швед появляется здесь всегда в одно и то же время. Он совершенно безобиден. Патрулирует по ту сторону границы.
Оператор РЛС тут же подтвердил, что по показаниям радиолокатора классифицировал цель как тихоходный транспортный самолет типа Дуглас DC-3.
После этого у пилотов словно гора упала с плеч. В полумраке кабины Игорь видел бледно-зеленые лица сидящих впереди людей. Такого цвета они были не только из-за свечения приборов. Да, летчики народ особый, природа заготавливает для них лучший материал. Но даже эти сверхлюди за несколько минут критической ситуации могут пережить столь мощный стресс, что выглядят так, словно пробежали сверхмарафон или вернулись после покорения Эвереста. Ой как непросто логично мыслить, анализировать информацию, когда опасность прыгнула на тебя, словно убийца из кустов. Иногда даже у опытных летчиков из-за очень высокого нервно-психического напряжения, связанного с необходимостью быстро распознать внезапную угрозу и предпринять адекватные меры, на короткое время ухудшается общее самочувствие, путаются мысли.
Все это Игорь, как профессионал, знал по себе. Поэтому ему было особенно приятно успокоить коллег, а заодно продемонстрировать собственную осведомленность. После его слов с лиц пилотов стало сходить напряжение, их позы сделались более расслабленными.
— М-да, эти шведы явно решили сэкономить бюджетные деньги, послав сюда такой старый пылесос, — ухмыльнулся командир экипажа майор Кабаненко, читая предусмотрительно прихваченную с собой Нефедовым разведсводку.
— Точно! — заглядывая со своего кресла в документ, тоже радовался тому, что на этот раз пронесло, второй пилот. — Гляди-ка, прижимистые скандинавы действительно направили сюда всю рухлядь, что у них есть.
— Чисто символическое присутствие! — авторитетно заявил Нефедов. Ему очень льстило, что впервые за весь полет взгляды всех находящихся в кабине людей устремлены на него. А майор Кабаненко даже достал из кармана комбинезона пачку «Явы». Он явно намеревался отлучиться в туалетную кабинку. Действительно, раз все спокойно, то почему бы быстренько не перекурить, пока второй пилот дежурит у штурвала? Все равно до расчетной точки пуска ракеты еще целых 17 минут крейсерского полета на неспешной дозвуковой скорости. Это свидетельствовало о полном доверии к словам представителя ГРУ.
Игорь с вдохновением принялся рассказывать, что еще ему известно о появившемся «на горизонте» самолете.
Внезапное появление вблизи ракетоносца пары истребителей застигло его экипаж врасплох. Сработала хитроумная тактическая ловушка. Механика ее была такова: зная от своей разведки о скором визите русского бомбардировщика, американцы заранее договорились со шведами, что те регулярно будут гонять вдоль границы свой старый патрульный SAAB. В «день X», вовремя получив информацию о приближении русского «гостя», коварные янки подменили шведский «летающий сарай» собственным самолетом дальнего радиолокационного обнаружения (ДРЛО). Его экипаж засек приближающуюся со стороны океана цель на пределе дальности своего радара. А дальше произошло то, что придумавшие данное тактическое новшество пилоты «фантомов» из элитной эскадрильи ВВС США с авиабазы Неллис назвали «скрытым уничтожением».
«Замаскированный» под «шведа» самолет ДРЛО «перекачивал» истребителям в режиме реального времени всю информацию о цели по защищенным каналам передачи данных. Поэтому пилоты перехватчиков могли не включать собственные бортовые РЛС, раньше времени не обнаруживая себя. Соблюдая режим радиомолчания и таким образом сохраняя полную скрытность, истребители на форсаже понеслись навстречу русскому бомбардировщику. Чтобы не быть замеченными, «фантомы» подбирались к противнику, держась у самой земли, в зоне, плохо просматриваемой радиолокатором советского самолета. Перед самой атакой они сделали горку и сразу оказались в хвосте русского ракетоносца. Американские охотники немедленно произвели пуски ракет «sidewinder» и «sparrow».
Из-за того, что «фантомы» вынырнули в непосредственной близости от их машины, застигнутый врасплох экипаж советского ракетоносца не сумел вовремя среагировать на атаку. Врубать форсаж было поздно. Даже обладая разгонной динамикой истребителя, от ракеты на таком расстоянии не убежишь. А задействовать станцию постановки помех и начать отстрел противоракетных тепловых ловушек и дипольных отражателей летчики просто не успели. Фактически они позволили противнику спокойно подойти и в упор расстрелять себя.
Здесь, далеко за пределами цивилизованного мира, допускались действия за гранью добра и зла в европейском понимании этих понятий. Такова была безжалостная логика тайной войны, которая с конца сороковых годов шла между социалистическим лагерем и западным блоком во главе с США. «Холодная война» была в самом разгаре. Временами она становилась очень горячей. Только об этом знал лишь узкий круг посвященных с обеих сторон «Железного занавеса». После Карибского кризиса, едва не закончившегося ядерной катастрофой, сверхдержавы соблюдали негласное правило: не поднимать шумиху на весь мир по поводу своих локальных побед и поражений, если боевое столкновение произошло не на их территории или в непосредственной близости от их границ. Советской стороне предстояло молча проглотить обиду, сделав вид, что ничего не произошло…
Тревожные звуковые сигналы сообщили об одновременном пуске нескольких вражеских ракет. По мере приближения ракет к бомбардировщику писк аварийных сирен становился сильнее. Они быстро слились в один панический вой. Самолет сотряс мощный удар. Одна ракета взорвалась позади правого крыла «впритирку» к соплам двигателей, вторая вошла в фюзеляж в районе киля. Самолет качнулся на крыло. В кабине резко запахло сгоревшей изоляцией. Погасли на секунду, но тут же снова засветились все циферблаты и тумблеры на приборной доске — включилось аварийное освещение. Сознание Нефедова обожгла страшная мысль: он больше не увидит Марину и отца. Краем глаза Игорь ухватил нервно дрожащие пальцы бортинженера на приборной панели.
«Вот все и выяснилось, — сказал себе Нефедов, — наивный чудак! Теперь-то ты знаешь наверняка, что случилось с тем морским разведчиком и какую „блатную“ командировку уготовил тебе дорогой тесть!»
— Надеть гермошлемы! — крикнул командир.
Все быстро перешли на дыхание из индивидуальных кислородных приборов. И сделали это очень вовремя, ибо очередная ракета разорвалась рядом с кабиной, изрешетив ее осколками, что вызвало мгновенную разгерметизацию. Кабину наполнил свист врывающегося в пробоины воздуха. Не будь на летчиках защитного кислородного снаряжения, они бы мгновенно потеряли сознание и погибли на такой высоте.
Тем не менее на борту уже появились раненые и погибший. Осколки пробили пол прямо под ногами майора Кабаненко, и два кусочка раскаленного металла впились в его левое бедро. Управление самолетом тут же взял на себя второй пилот. Одним из осколков был убит бортинженер. Игорь не мог отвести взгляда от его остекленевших глаз на залитом кровью лице.
Рядом с машиной продолжали рваться крылатые снаряды. Многотонный самолет швыряло из стороны в сторону, словно он был сделан из фанеры. Со своего места Нефедов видел, как на приборной доске перед пилотами загорелись красные лампочки, сигнализирующие о пожаре двигателей. Летчики с трудом удерживали в руках сильно трясущиеся ручки-штурвалы, да и весь самолет трясло, словно в лихорадке. Но, несмотря на почти безнадежную ситуацию и ранение одного из них, пилоты не поддались панике. Они продолжали работать — делать все, чтобы спасти машину и экипаж. Страшно бледный от потери крови командир подсказывал второму пилоту, как лучше маневрировать.
— Влево, влево, Серега! Разворачивайся им навстречу. Надо «спрятать» сопла наших движков, тогда можно сорвать тепловое наведение ракет.
Не менее сложно приходилось штурману: все пилотажно-навигационное оборудование вышло из строя. Поэтому ему оставалось воспользоваться старым «дедовским» методом — навигацией по счислению. Но даже и этот метод оказался трудноприменимым из-за того, что осколки перебили приемник воздушного давления, так называемую «трубку Пито», и об истинной скорости самолета оставалось только гадать. Тем не менее штурман постоянно выдавал командиру курс и удаление от нейтральных вод. Оставалась маленькая надежда, что чертовы истребители не станут добивать их в международном воздушном пространстве.
Но второму пилоту все труднее становилось выдерживать курс. Машину сильно трясло. Три из четырех двигателей горели. Тяги же единственного уцелевшего мотора было недостаточно для того, чтобы выбраться из такой передряги. Высота постепенно терялась. Где-то рядом ходили перехватчики. Их пилоты еще наверняка не израсходовали все ракеты и готовились добить русский бомбардировщик.
К тому же по ходу дела постоянно обнаруживались все новые серьезные повреждения. Вывалилась одна стойка шасси, возникли проблемы с рулем направления. Мячиков грустно доложил, что огромным осколком разнесло вдребезги его аппаратуру. К счастью, сам хронический везунчик при этом не получил ни царапины. Но теперь нельзя было сообщить на базу о бедственном положении, в котором находился экипаж. Естественно, по этой причине не приходилось рассчитывать на оперативную эвакуацию в случае катапультирования. Впрочем, из-за специфики сверхсекретной операции вопрос об их спасении в случае возникновения каких-нибудь непредвиденных обстоятельств с самого начала оставался открытым.
Наконец, оценив сложившееся положение, командир принял трудное, но единственно возможное решение:
— Всем покинуть самолет!
Штурман дернул двумя руками за рычаги катапультного кресла. Однако его отстрела не произошло — катапульта не сработала. Пришлось штурману прыгать «вручную» через аварийный люк. Затем улетел оператор РЛС.
— Прыгай, — рычал Кабаненко сидящему рядом товарищу.
— Подожди, подожди, — вещал в ответ второй пилот. — Давай сначала ты, а я пока буду удерживать машину.
Так они и спорили, уговаривая один другого уйти первым, чтобы дать возможность спастись уцелевшим ребятам. Второй пилот не хотел бросать командира. А майор Кабаненко, похоже, не собирался бросать самолет. Это была борьба не столько за дорогостоящее «железо», сколько за собственную честь. Майор заранее предчувствовал ожидающие его на земле бесчисленные разборы, вызовы на ковер к начальству. В таких случаях всегда виноваты летчики, а точнее, персонально командир. Легче было погибнуть, чем жить потом с несмываемым клеймом почти преступника.
Игорь тоже решил прыгать последним. В конце концов, в том, что произошло, была его прямая вина. Ведь это он сбил с толку летчиков своими рассказами о безобидном «шведском гусе», который на поверку оказался хищным ястребом. Однако кто-то решил судьбу лейтенанта за него.
Неожиданно мощная сила ударила Нефедова снизу. Игорь вылетел из гибнущей крылатой машины, словно пробка из бутылки шампанского. Сработал автомат открытия привязных ремней. Тело отделилось от кресла, но еще некоторое время продолжало кувыркаться в чернильно-черной бездне. Затем беспорядочное вращение прекратилось, и над головой хлопнул раскрывшийся купол парашюта. Кто именно его катапультировал, Игорь так и не узнал.
Держась за стропы, он провожал взглядом пылающий самолет, огненной кометой уносящийся прочь — на запад. Вражеских перехватчиков видно не было. Других парашютистов тоже. Вскоре гигантский факел скрылся за горизонтом. Через считаные минуты ослепительный красавец должен был превратиться в груду обугленного металла.
Небо безлунно, даже звезды закрыты облаками. Вокруг чернильно-фиолетовый мрак. Непонятно, сколько еще осталось лететь до земли и что там тебя ждет. Хорошо еще, что они вроде бы еще не успели долететь до океана, так что можно было хотя бы не опасаться быть съеденным акулами.
Вдруг небо в той стороне, куда улетел подбитый ракетоносец, осветилось ярким заревом. Оттуда докатился грохот мощного взрыва. На душе стало муторно от мысли, что кто-то, возможно, так и не успел покинуть самолет.
Между тем дышалось в гермошлеме легко. Стекло его забрала не запотевало. В комплект специального снаряжения входили индивидуальный кислородный прибор и батареи электрических элементов для обогрева стекла гермошлема. Прозрачное забрало также надежно защищало лицо от холодного потока воздуха. Правда, из-за того, что парашютист не ощущал обдува, ему казалось, что он завис в воздухе. Создавалось такое зрительное впечатление, как будто бы земля не приближается, вернее, приближается, но очень медленно. Поэтому столкновение с кроной тропического леса стало полной неожиданностью для сбитого летчика.
Он больно ударился боком и плечом о жесткий древесный ствол и повис на парашютных стропах. Болтаться так между небом и землей можно было сколь угодно долго. Надо было что-то предпринимать. Между тем из-за особенностей оптического восприятия расстояния через толстое стекло гермошлема Нефедову показалось, что до земли не так уж и далеко. Примерившись к ближайшей ветке, молодой человек, недолго думая, расстегнул замки парашютной обвязки и прыгнул, попытавшись ухватиться за нее руками. Но ветка сразу предательски хрустнула под тяжестью его тела. Более ничего не сдерживало падения незадачливого акробата с высоты макушек деревьев. И снова Игоря спасло опущенное забрало гермошлема. Если бы не оно, парень лишился бы глаз, носа и губ. Пока Нефедов проваливался сквозь густую растительность с высоты многоэтажного дома, по прочному стеклу перед его глазами стегали и царапали ветки, шипы, гигантские колючки, похожие на крепкие медвежьи когти. К счастью, крепкая «шкура» кожаной куртки выдержала испытание на прочность, защитив легкой броней тело от глубоких порезов и рваных ран. Но с правой руки сорвало перчатку, и сразу что-то острое, словно бритва, вспороло кожу возле большого пальца.
Игорь с размаху плюхнулся во что-то вязкое. Он упал в болото и сразу ушел в вонючую жижу почти по самые плечи. Местечко, куда он попал, относилось к числу чрезвычайно негостеприимных для человека. Над поверхностью трясины клубились и плавали облачка зловонных испарений, похожие на обрывки тумана. Оказывается, Нефедов рано радовался, что не станет обедом для акул. Вокруг в темноте светились десятки жадных зеленых глаз. Мощный всплеск мгновенно привлек внимание дремлющих хищников. Пока болотные твари опасливо наблюдали за наделавшим столько шума неизвестным им существом, но можно было не сомневаться — они не станут долго ожидать приглашения на обед. Многочисленных плотоядных тропического леса уже поманил запах свежей крови из разодранной до кости руки человека. Отчаянная агония будущей жертвы только способствовала обильному выделению желудочного сока и слюны в клыкастых пастях.
— Помогите! — позвал парень, ощущая, как наливается свинцовой тяжестью его пропитывающееся водой снаряжение. — Ребята, сюда. Скорее. Я здесь.
Но из-за опущенного забрала гермошлема голос звучал очень глухо, словно из глубокого колодца. Его здоровая левая рука была погружена в плотную жижу. Высвободить ее Игорь пока не мог, как ни старался. Правой же — искалеченной — он не мог справиться с замком на шлеме. Свободная кисть сильно кровоточила и страшно болела. Ею все труднее становилось действовать.
Напрасно лейтенант выкрикивал имена своих небесных спутников. Никто не отзывался на его зов. Окружающие джунгли хранили бесстрастное молчание. Этот безжалостный мир, прозванный великим путешественником «зеленым адом», уже почти поглотил чужака и бесстрастно ожидал, когда он перестанет цепляться за свою жалкую жизнь, чтобы начать процесс переваривания. А пока болото — желудочный сок этого леса — обволакивало трепыхающуюся жертву тесно и душно.
«Я представитель цивилизованного мира! Это против правил. Меня не могут сожрать какие-то безмозглые твари из африканского болота!» — твердил себе, как заклинания, молодой парень, который совсем недавно, находясь внутри чудо-самолета на потрясающей воображение высоте, упивался своей почти божественной неуязвимостью. И вот прошло каких-то двадцать минут, и «царь природы» беспомощно барахтался в мерзко пахнущей грязи, а местные обитатели без всякого почтения присматривались к посланному им небом куску свежего мяса. Им, конечно, было наплевать, что он оказался здесь по какому-то невероятному стечению трагических обстоятельств. А тонущий в трясине человек не мог поверить в случившееся. Ему стало жалко свою молодую жизнь. Все существо Игоря восставало против такой несправедливости. Ведь сегодня он должен был пойти в кино со своей девушкой, а через несколько месяцев жениться на ней.
И вдруг его осенила счастливая догадка: все это ему только снится! Да, этот дурацкий кошмар, конечно же, происходит во сне. Сейчас он проснется и посмеется над своими страхами.
Игорь даже собрался ущипнуть себя, лишь бы скорее убедиться в своей догадке. И тут от внезапной боли у него потемнело в глазах. Ощущение такое, словно к коже прижали раскаленное докрасна железо — он случайно задел искалеченной рукой какую-то корягу. Нет, все происходящее было страшной реальностью.
Жуткий финал становился все ближе. Чем энергичней летчик барахтался, тем быстрее погружался в вязкую тину. Жутко было ощущать, как тебя, словно привязанный к телу камень, тянет вниз стремительно набирающий воду костюм.
На самом деле специальная водоотталкивающая пропитка комбинезонной ткани препятствовала ее промоканию. Под высокую шнуровку летных ботинок вода также не проникала. Лишь синтепоновая подкладка верхней куртки впитала в себя влагу и набухла. Впрочем, не настолько, чтобы утопить.
Гораздо большую опасность представляла собой богатая болотная растительность — жесткая длинная трава с плотно переплетенными корнями и торф. Вязкая грязь налипала на одежду, крепкие толстые корни, словно щупальца спрута, опутывали ноги и торс и увлекали трепыхающегося человека глубже и глубже.
Вдобавок ко всему бороться с засасывающей трясиной мешал высотный костюм, который сильно сковывал движения — конечности словно связаны. От страшного напряжения острой болью сводило мышцы.
Неожиданно в процессе борьбы чем-то защемило шланг индивидуального дыхательного прибора. Быть может, он просто перекрутился. В какой-то момент Игорь вдруг почувствовал, что ему стало нечем дышать: прекратилась подача кислорода в шлем. Ощущение такое, словно тебя пытаются удавить подушкой или надели на голову целлофановый пакет.
Мужчина задыхался. «Это проклятое болото меня уже не выпустит!» — возникла в голове страшная мысль, от которой по коже тысячами покалывающих иголочек побежали мурашки. С перекошенным лицом и выпученными глазами Игорь жадно хватал ртом остатки воздуха. В ушах появился шум, окружающие деревья заслонила серая пелена. Мысли в голове становились все менее отчетливыми. Он чувствовал себя обессиленным, разбитым, страшно болела рука. Но тело еще продолжало по инерции трепыхаться. И, о чудо! После очередного рывка снова вдруг пошел воздух. Игорь не мог поверить в свое спасение. Неожиданная отсрочка смертного приговора придала ему сил…
С огромным трудом молодому человеку удалось высвободить вторую руку и дотянуться до баллончика на своем левом боку. Проколов его, Игорь надул спасательный жилет. «Теперь хотя бы не утону», — с облегчением поздравил себя Нефедов. С большой неохотой, но все же, наконец, подчинился заевший замок шлемного забрала. Молодой человек жадно вдохнул полной грудью прохладный свежий воздух. Это еще больше придало ему сил для решающего рывка к берегу.
Но борьба за собственную жизнь еще была далека от завершения. Игорь чувствовал какое-то движение вокруг себя. Ему удалось вытащить нож. Орудовать им он мог только левой здоровой рукой, что было не слишком удобно. Впрочем, в любом случае крокодилам его клинок был не страшнее зубочистки. В такой ситуации лучше иметь наготове пистолет. Но из-за того, что поранившийся летчик мог пользоваться только одной рукой, пришлось сделать выбор в пользу орудия, необходимого сейчас в борьбе с опутавшими его корнями.
Инстинкт выживания подсказывал Нефедову, что необходимо немедленно выбираться из болотных объятий, где он фактически беспомощен. К счастью, приводнение, а точнее «приболочивание», произошло всего в десяти — пятнадцати метрах от берега. Задуй на высоте западный ветер, парашютист был бы обречен. Эти гнилые топи простирались к западу на десятки километров. Они буквально кишели крокодилами и разными ядовитыми гадами.
А вот майору Кабаненко и его второму пилоту так не повезло. Правда, они успели покинуть гибнущую машину за считаные секунды до ее столкновения с землей. Но если бы мужики знали, что ждет их внизу, то, возможно, предпочли бы более достойную летчика смерть.
Известно, что крокодилы надежно прячут добычу в какой-нибудь подводной яме — «камере смерти». А когда пища протухнет, сжирают ее вместе с костями и всем остальным. От попавших к ним в зубы людей даже пуговиц не остается.
На свою беду, оба отважных пилота приземлились в самом сердце трясины, сразу оказавшись в кольце огромных голодных «кроков».
В то самое время, когда Игорь, рассекая острым клинком опутавшие его корни, спешил выбраться из цепких болотных «лап», пилоты ракетоносца вели свой последний бой. Они приземлились неподалеку друг от друга и сумели занять «круговую оборону». Когда в обоймах их пистолетов осталось по одному патрону, второй пилот попросил командира, чтобы тот застрелил его и тем избавил от страшной участи быть разорванным заживо жуткими тварями…
Выполнив просьбу товарища, майор Кабаненко тоже собирался последовать его примеру. Но перед тем как поднести пистолетное дуло к виску, он обнял покачивающегося рядом в спасательном жилете мертвого товарища. И тут перед глазами майора мелькнули желтые щитки крокодильего брюха и плоская башка с громадными раскрытыми челюстями. Грозная сила мгновенно выхватила еще теплое тело товарища из рук командира. Несколько крокодилов прямо на глазах у Кабаненко начали рвать погибшего летчика на части. Затем настал черед самого майора…
Игорю же удалось достичь берега прежде, чем его настигли несущиеся следом со скоростью курьерского поезда голодные ящеры. Но даже когда молодой мужчина с облегчением почувствовал под собой твердую почву, какой-то возбужденный запахом крови хищник за спиной попытался смахнуть человека обратно в болото. Рядом с Нефедовым по траве хлестнул мощный гребнистый хвост, но человеку удалось увернуться…
Чтобы продраться сквозь густую тропическую растительность, приходилось орудовать ножом как мачете. Нефедов еще издали заметил в просветах большое белое пятно парашютного купола и возликовал. После пережитого в болоте кошмара так хотелось иметь рядом верного товарища, который обязательно выручит тебя из беды, подскажет, что делать дальше. Хуже всего остаться на вражеской территории одному. Поэтому Нефедов с удвоенной силой начал прорубаться через заросли на своем пути.
То, что лейтенант увидел, его потрясло. На ветках склонившихся над болотом небольших деревьев повис купол парашюта. Его стропы внатяг уходили в болотную жижу у самого берега. По какой-то причине утонувший летчик не успел надуть свой спасательный жилет. Но стропы удержали тело несчастного под самой поверхностью трясины, не дав ему бесследно сгинуть в ней. Одна рука летчика была видна. Покойник словно цеплялся ею за парашютную стропу. Непонятно было, почему этот человек погиб, ведь он мог легко выбраться на сушу с помощью парашютных строп.
Внимание лейтенанта привлекли часы на запястье торчащей из трясины руки мертвеца. Их стрелки светились в темноте. От своей догадки Игорь даже растерялся. Он был готов поверить в нелепую гибель штурмана или кого-то еще из членов команды ракетоносца, но только не хронического везунчика. После некоторого замешательства Игорь посветил фонариком на покойника. В ярком свете можно было прочитать надпись «Ракета» на циферблате знакомых ему часов в белом металлическом корпусе.
Игоря вдруг осенило: возможно, Мячиков еще жив и просто находится без сознания: «Захлебнуться в гермошлеме нельзя, некоторое время в нем можно продолжать дышать даже под водой, как в водолазном скафандре».
Игорь бросился вытаскивать с помощью строп тело товарища на берег. Но стоило из буро-зеленого месива показаться голове Мячикова, как Нефедов сразу все понял. На Славике не оказалось прочного гермошлема — только кожаный шлемофон. Один глаз его был сильно поврежден, возможно, даже выбит. Об остальном несложно было догадаться. Видимо, у самой земли сержант беспечно снял защитный шлем, чтобы вдохнуть свежего воздуха или вытереть с лица пот. В кромешной темноте с высоты нельзя было определить, что именно тебя ожидает внизу. Затем последовало жесткое столкновение с частоколом веток и деревьев. От сильного удара парень потерял сознание и захлебнулся в метре от берега.
Похоронив товарища, Игорь еще часов десять блуждал по лесу в бесплодных поисках других выживших членов экипажа. В какой-то момент, совершенно вымотанный, он устало опустился на землю, распечатал пачку галет из аварийного запаса и лениво стал жевать. Чувство голода до сих пор не напоминало о себе, хотя Игорь не ел уже часов девять. Ему и сейчас кусок не лез в горло, но для продолжения борьбы за выживание требовались калории. Между тем в возбужденном мозгу продолжали крутиться нелепые теперь вопросы:
«Почему Скулов так поступил со мной?»
«Придет ли помощь с большой земли, и если нет и мне суждено сгинуть в этих бескрайних лесах, то как скоро Марина забудет меня?»
Игорь и сам не понял, как в его руке оказалась пивная пробка, которую ему перед вылетом в качестве талисмана дала любимая. В груди тоскливо заныло от мысли, что этот крошечный кусочек металла, возможно, еще помнит тепло ее рук. Когда же Игорь представил, какое громадное расстояние его сейчас разделяет с невестой, ему вообще показалось, что жизнь закинула его на другую планету, чрезвычайно враждебную в отличие от той, где счастливо жили маленький принц и его нежная роза.
Некоторое время назад, еще во время своей службы в авиационном полку, Нефедов прошел краткосрочный курс обучения приемам выживания на тренировочной базе ВВС под Судаком. Тамошние инструкторы учили летчиков, как, имея комплект выживания, продержаться одному в джунглях несколько дней. Только к чему все это теперь? Ведь он все равно обречен.
В аварийном жилете Нефедова имелся оранжевый сигнальный фальшвейр, чтобы обозначить свое местоположение экипажу спасательного вертолета или самолета-разведчика. Но в портативном автоматическом радиомаяке, служившем приводной радиостанцией для эвакуационной «вертушки», оказался полностью разряжен аккумулятор. А без этого прибора спасательная операция просто невозможна.
Можно было спокойно выбросить за бесполезностью входящие в аварийный комплект сигнальный факел и специальное зеркало, с помощью которого терпящий бедствие летчик мог сигнализировать пилотам спасательного вертолета о своем точном местоположении. Все равно толку от них теперь — ноль. Ведь обнаружить затерявшегося в бескрайних джунглях человека можно, лишь предварительно запеленговав его с высоты и сузив район поиска до квадратного километра.
Вряд ли аккумулятор в радиостанции разрядился случайно. Слишком уж тщательно готовился этот вылет. Скорее всего кто-то специально позаботился о том, чтобы сбитый летчик зря не сигналил и не привлекал к себе врагов. На тайные операции обычные правила войны и уж тем более человеческой морали не распространяются. Так уж повелось издавна — взятых в плен шпионов и диверсантов расстреливают на месте. От них могут отказаться и свои…
Игорь вдруг понял, что «по умолчанию» предполагается, что в создавшемся положении он поступит так, как того требует долг советского офицера, оказавшегося в окружении. Раз спасательная операция в этом регионе невозможна, то остается лишь один выход… «Если я попаду в плен, мое имя на Родине проклянут, — ужаснулся Игорь и начал вытаскивать пистолет из кобуры. — Георгий Иванович заставит Марину отказаться от меня, как от предателя».
Как человек, давший воинскую присягу, он не имеет права подвести свою страну, стать причиной грандиозного международного скандала. Ведь попадись он живым в руки врага, не исключено, что под пытками из него выбьют нужные признания. После этого Советский Союз обвинят в проведении тайных боевых операций на территории суверенного государства. Что это будет как не измена? Так стоило ли так ожесточенно бороться за свою жизнь в засасывающей его трясине?
Впервые он ощутил, каково это — быть штрафником. «А как бы в такой ситуации поступил отец?» — неожиданно задался вопросом Нефедов-младший. Игорь вспомнил рассказ отца о том, как однажды тот оказался в горящем истребителе над территорией, занятой гитлеровцами. Подходящей цели, в которую можно было направить свой самолет, поблизости не оказалось. А просто убить себя, лишь потому, что комиссары успели прилично загадить твои мозги…
По мнению Нефедова-старшего, так уходят из жизни лишь трусы и ограниченные фанатики. Конечно, штрафник обязан был всегда помнить про печально-знаменитый приказ Сталина «Ни шагу назад», согласно которому за сдачу в плен к ответственности привлекались члены семьи «предателя».
«Если ты нормальный мужик, то, конечно, не потянешь за собой в пропасть тех, кого любишь, — говорил он сыну. — Но прежде чем прекратить свою жизнь, надо использовать все возможности для того, чтобы вернуться в строй и к своей семье. Ну а коль тебя взяли в кольцо, и другого выхода нет, постарайся утащить с собой на тот свет дюжину врагов, приберегая последний патрон для себя…»
Ухо Игоря уловило характерное хлопанье вертолетных лопастей. Внезапно усталого человека в грязном снаряжении ослепил яркий свет — зоркий глаз пилота заметил движение внизу и включил поисковый прожектор. Охота за дичью на уровне макушек деревьев — излюбленная антипартизанская тактика экипажей местных винтокрылых охотников. Игорь терялся в догадках: случилось ли чудо и за ним прилетели свои или же начали сбываться самые худшие его опасения?
Едва уловимый шелест крадущихся шагов за спиной заставил Нефедова инстинктивно обернуться и нажать на спусковой крючок. Только не плен! Но вряд ли он в кого-то попал. Левой рукой держать пистолет было непривычно. К тому же те, в кого летчик стрелял, обладали молниеносной реакцией гангстеров и профессиональных наемников. Застать их врасплох было невозможно. Ослепленный ярким светом, Игорь видел лишь смутные тени. Посылая пулю за пулей в мелькающие между деревьев человеческие силуэты, летчик не получал ответа. Стало понятно, что его собираются брать живым. «Ничего у вас не выйдет!» — в запале Игорь перевел пистолет на автоматический огонь и начал отстреливаться очередями. Без специальной кобуры-приклада да еще с левой руки получалась беспорядочная пальба. Он быстро расстрелял весь боекомплект. В особом кармашке аварийного жилета имелись запасные пистолетные магазины. Но из-за покалеченной правой кисти (она совсем опухла и почти не слушалась) ему приходилось действовать только одной рукой.
Игорю пришлось встать на колени и положить пистолет перед собой на землю, прежде чем достать здоровой рукой запасную обойму. Затем он собирался зажать перевернутый рукоятью вверх пистолет между коленями, чтобы здоровой рукой вставить в нее новую обойму. Однако процедура заняла слишком много времени. Ожидающие удобного момента для атаки спецназовцы бросились на русского из-за ближайших деревьев. Первый подбежавший к Нефедову чернокожий здоровяк ударом солдатского ботинка опрокинул летчика на землю. Игоря обдало просто убийственным запахом давно не мытого тела, смешанного с винным перегаром и еще чем-то терпким. Сотрясаемый беззвучным смехом, очень довольный собой, охотник уселся верхом на лежащего на земле русского и начал вязать ему руки. На помощь ему тут же бросились подоспевшие сослуживцы.
Командиру охотников, огромному негру, приходилось увесистыми зуботычинами и пинками постоянно охолаживать своих людей, чтобы снова вместо живого пленника не досталась в качестве трофея только его голова.
Взявший летчика солдат уже не участвовал в общей суете. Продолжая скалить крепкие белые зубы, он пританцовывал в предвкушении заслуженной награды, хлопая себе в такт розовыми ладонями. Тому, кто непосредственно возьмет летчика в плен, была обещана солидная денежная премия. Но гораздо больше, чем деньги, отличившегося воина манила перспектива получить в виде исключения заветный билетик в «Салон Мэри» — элитный бордель, предназначенный только для высших чиновников и высокооплачиваемых белых наемников.
Во время долгих блужданий по лесам в поисках партизанских баз и карательных рейдов против мятежных деревень успевающему одичать вдали от нормальной городской жизни головорезу часто снилось по ночам, как он принимает ванну с розовой пеной, потом ложится в чистую мягкую постель, где его ждет теплая ухоженная баба со светлой бархатистой кожей. Не тратя время на предварительные ласки, изголодавшийся по женщине мужлан грубо подминает наложницу под себя, гнет в коленях ее ноги, мнет грудь и врубается в женское тело, словно ножом в плоть попавшегося на пути врага.
Больше всего солдат сейчас опасался, что пообещавший поощрить пропуском в бордель самого ловкого и удачливого из их ловчей команды, большой начальник забудет о своих словах.
Пока же отличившемуся спецназовцу достался в качестве трофея диковинный нож пленника. А вот прекрасный автоматический пистолет, пакет с золотыми монетами и долларами по праву взял себе командир охотничьей группы. Набив собственные карманы ценными вещами, главарь швырнул наполовину выпотрошенный аварийный жилет русского на дележ своим людям.
28 марта 1952 года. Авиабаза «Красные пески», Таджикская ССР
Они приземлились на крупной военно-воздушной базе под Душанбе. Чтобы не быть опознанным и раньше времени не нарваться на скандал, Борис постарался одним из первых покинуть самолет. Быстрым шагом он направился в сторону диспетчерской вышки. Где-то там должен был находиться командный центр. Нефедов намеревался как можно быстрее отыскать Василия Сталина. Но увидев старого знакомого, просто так пройти мимо не смог.
В конце войны над Польшей и Германией Нефедову приходилось неоднократно встречать британские разведывательные «Москито».
Одна такая стремительная птичка попалась ему совсем недавно и в корейском небе. Борис мог бы легко настигнуть на своем реактивном перехватчике некогда самый быстрый поршневой самолет в мире. Чтобы превратить сделанную из легкой древесины с фанерно-полотняной обшивкой цель в облако опилок, достаточно было всего одного-двух снарядов. Вместо этого Нефедов позволил противнику уйти — в память о былом союзничестве.
Сейчас он заинтересованно разглядывал вблизи знаменитое «деревянное чудо». «Москито» был невероятно красив. Мощные двигатели Rolls-Royce когда-то позволяли его экипажу обходиться без оборонительного вооружения, ибо скорость служила им лучшей защитой от преследующих «Фокке-вульфов» и «Мессершмитов». Впрочем, всю войну британская цензура тщательно устраняла из газетных публикаций всякие упоминания об отсутствии оборонительного вооружения на «чудо-самолете». Напротив, для введения немецкой разведки в заблуждение во всех статьях читателя ненавязчиво убеждали в том, что любой «Москито» несет внушительную батарею из 4 пулеметов и 4 пушек.
Благодаря общему объему встроенных топливных баков емкостью почти 6000 литров и возможности подвески еще двух дополнительных по 1818 литров, машина могла покрывать гигантские расстояния.
Во время войны англичане использовали оказавшийся в их распоряжении сверхбыстрый и сверхдальний самолет для глубокой разведки над оккупированной гитлеровцами территорией Западной Европы.
Другим предназначением «Москито» являлись специальные акции, требующие «хирургически точных» бомбовых ударов. В конце сентября 1942 года звено этих машин внезапно атаковало здание гестапо в Осло, уничтожив около шестидесяти работающих здесь профессиональных палачей и ценный архив. А 21 апреля 1943 года девятка «Москито» демонстративно атаковала Берлин, «поздравив» фюрера с днем рождения.
Но самая известная операция, о которой советский ас когда-то с восхищением прочитал в «Красной звезде», была проведена королевскими ВВС в 1944 году. Французские подпольщики сумели передать английскому командованию, что гитлеровцы планируют казнить большую группу заключенных, участников движения Сопротивления. Приговоренные содержались в амьенской тюрьме.
Все попытки партизан спасти товарищей оказались неудачными. Тогда возникла идея дальнего воздушного рейда с целью поддержать с воздуха действия наземной штурмовой группы. Планировалось, что бомбардировщик сумеет точечными бомбовыми ударами разрушить часть внешней тюремной стены и уничтожить большую часть охранников, находящихся в караульном помещении.
Операции предшествовала тренировка экипажей на масштабной модели тюрьмы. Нельзя было допустить промаха даже в десять метров, ибо по соседству с казармой эсэсовцев находились тюремные корпуса.
На последнем отрезке пути ударный самолет шел на высоте всего 20 метров вдоль прямого, как стрела, заснеженного шоссе Альберт — Амьен, которое должно было вывести воздушных диверсантов точно на тюрьму. По пути пилотам то и дело попадались высокие тополя, через которые им приходилось перепрыгивать.
В результате внезапного удара трем сотням заключенных удалось бежать. Одна из бомб, проломив крышу административного здания, взорвалась в кабинете начальника тюрьмы. Взрывом его разорвало в клочья. Левую кисть штурмбаннфюрера Конрада Эйке через несколько дней обнаружили в ветвях дерева в километре от его заведения. Опознали ее принадлежность лишь по массивному серебряному кольцу с «мертвой головой» на безымянном пальце — награде рейхсфюрера СС…
Любуясь легендарной машиной и вспоминая когда-то впечатлившую его историю, Борис вдруг краем глаза заметил, что к нему направляется какой-то парень в летной форме. «Что ему от меня надо? — косясь на подходящего коллегу, настороженно размышлял Нефедов. — Наверное, бдительность проявляет: увидел незнакомого человека и спешит проверить документы».
— Товарищ подполковник! — радостно воскликнул парень, широко улыбаясь «туристу». — Вы меня не помните?
Борис наморщил лоб, разглядывая нарисовавшегося перед ним пацана. Кажется, где-то он и вправду уже видел эту ямочку на подбородке, оттопыренные уши и смелые глаза, слышал этот звонкий сильный голос.
— Да вы к нам в полк приезжали, когда я в Москве служил, — подсказал молодой летчик. — Учили нас по конусу стрелять. Вы так здорово показали, как можно бить со скольжением по воздушной мишени, что мы потом на всех учениях отличались. Я и здесь после перевода снайпером прослыл, регулярно благодарности от командования имею. И каждый раз вас вспоминаю.
Молодой летчик стал восторженно говорить, что никогда не встречал командира, который бы так заботился о подчиненных.
Такой уж был характер у Нефедова, что, не умея стать своим для начальственной камарильи, он всегда был отцом или, как его часто называли, «батей» для подчиненных. Занимая ответственную должность инспектора в штабе округа, Борис находил время для того, чтобы провести мастер-класс для молодых летчиков с разбором тактических задач.
Этой своей чертой он очень был похож на другого прославленного аса Великой Отечественной войны — Александра Покрышкина, с которым Нефедов был дружен. Вообще их характеры и судьбы были очень схожи. Покрышкина после войны обходили при повышении в званиях. Одна из причин тому: знаменитый ас отказался служить в штабе Василия Сталина. На долгие годы кавалер трех «Золотых Звезд» Героя Советского Союза застрял в полковниках. Он никогда не занимал высших постов в авиации. И все из-за своей честности и прямоты, способности сказать неприятную правду в глаза любому руководителю…
Вспомнил молодой летчик и историю, которая в очередной раз прославила Нефедова на все ВВС. Однажды при вылете на задание пилот одного из полков Московского округа потерпел аварию. Его самолет рухнул на бетонную полосу сразу после взлета, прочертил по ней метров двести, высекая фюзеляжем сноп искр, потом вспыхнул как зажженная петарда. Подоспевшие пожарные успели вытащить капитана из кабины. Но летчик сильно обгорел — ожог 70 % тела.
Борис оказался на месте аварии почти одновременно с командиром полка, в котором служил пострадавший офицер. Вместе они сопровождали тяжелораненого в военный госпиталь и ожидали вердикта врачей по итогам первого осмотра. Диагноз медиков оказался неутешителен: шансов на то, что пострадавший выживет, немного, но даже если молодой организм справится с болевым шоком, его ждет долгое и мучительное лечение и, возможно, инвалидность.
После сильных ожогов на теле обычно остаются уродливые багровые рубцы и незаживающие язвы. На фронте многие летчики больше смерти боялись сильно обгореть. Так что еще неженатому парню даже в случае выздоровления предстояло привыкать к полным ужаса взглядам девушек. Имеющиеся в наличии препараты не могли обеспечить полного восстановления поврежденных тканей.
Уже после разговора с уважаемыми профессорами товарищей находящегося в реанимации летчика догнал молодой врач, который сообщил, что есть очень эффективное средство, проверенное с древних времен, — молоко живущей в заповеднике «Аскания-Нова» Херсонской области антилопы Канна. По словам молодого эскулапа, он был родом из тех мест и много раз видел, какой чудесной целительной силой обладает особый эликсир, который местные лекари делают на основе природного кожного регенератора. Жирность молока редкой антилопы в четыре раза превышает коровье. Этим и объяснялись особенные свойства молока животного, о котором Борису до сих пор даже не приходилось слышать.
Нефедов тут же отправился к Василию Сталину. Командующего не пришлось долго уговаривать. Он быстро связался с Председателем Совета Министров УССР, тот обещал полное содействие. Нефедов с ловчьей командой вылетел на Украину на личном самолете Сталина. Они быстро поймали с помощью местных егерей нужную антилопу, подоили ее, и к вечеру молоко уже было в госпитале. Средство фактически спасло жизнь обреченному человеку и сохранило ему лицо…
Выяснив, что, оказывается, они старые знакомые с местным служакой, Борис принялся расспрашивать его о здешней авиабазе. Тот охотно отвечал. И между делом сообщил, что машина, которая так заинтересовала Нефедова, является одним из трех имеющихся на авиабазе «Москито».
Вообще-то самолеты этого типа официально не поставлялись западными союзниками Советской армии по ленд-лизу. На все запросы Главкомата обороны англичане отвечали, что им самим не хватает «Мосси».
И все же несколько таких машин оказались на территории СССР. После того как в сентябре 1941 года состоялась совместная англо-советская операция по оккупации Ирана под кодовым наименованием «Сочувствие» с целью защиты иранских нефтяных полей и месторождений от возможного захвата их войсками Германии и их союзников, командование Британским экспедиционным корпусом «пожаловало» в знак дружбы русским союзникам несколько современных танков, бронемашин и самолетов.
Во время войны данный «Москито» использовался для экстренной фельдкурьерской связи с советским представительством в Тегеране. Но когда в конце сороковых появились реактивные самолеты, английский «сувенир» посчитали старым хламом и почти не использовали. Всего на авиабазе имелось три таких машины. Но в летном состоянии находилась лишь одна из них. Два других самолета были превращены в доноров запчастей.
Борис поинтересовался назначением старого ведра, висящего на киле самолета. Молодой летчик с улыбкой пояснил, что его повесил кто-то из механиков для сбора денег, необходимых для поддержания самолета в рабочем состоянии. В последнее время командование полка, к которому был приписан «Москито», почти забыло про «старичка». В местном климате из-за летнего зноя, резкого перепада температур в межсезонье, коррозийного воздействия дождей хранящийся на открытой площадке деревянный самолет мог быстро прийти в негодность, тихо превратиться в не подлежащий ремонту хлам.
К счастью, среди технического персонала нашлись энтузиасты, которые после основной работы практически на общественных началах занимались интересной, красивой машиной, поддерживая ее в состоянии летной годности. Кто-то из них и придумал повесить на хвост самолета ведро, в которое любой мог бросить рубль или даже трешницу на покупку краски или иного необходимого материала для поддержания гадкого утенка, который когда-то был лебедем, в хорошем техническом состоянии.
Как летчик местного полка новый знакомый Бориса также подробно поведал Нефедову захватывающие подробности операции, которую приехал возглавить лично сын кремлевского вождя.
Несколько недель назад крупная банда басмачей взбунтовала несколько сопредельных с Афганистаном областей Таджикской и Узбекской ССР. Вот-вот пламя антисоветского восстания, поднятого под религиозным знаменем борьбы с неверными, могло перекинуться на соседние республики.
По слухам, одной из причин народного гнева стали завышенные обязательства местных районных и областных чиновников по поставкам сельхозпродукции. Рапортуя центральным властям о рекордных заготовках мяса, зерновых и хлопковых культур, руководители думали лишь о новеньких орденах, которые на них повесят. Наличных денег крестьяне почти не имели. Но даже за теми крохами, что нищим колхозникам удавалось выручить от продажи на базаре ремесленных изделий и урожая с личных огородов, власти вели настоящую охоту, в добровольно-принудительном порядке изымая накопления под государственные займы.
В результате доведенные до крайности голодающие дехкане охотно поддержали внезапно спустившихся с гор партизан. Первыми запылали расположившиеся посреди ужасающей нищеты кишлаков дворцы председателей колхозов и поместья республиканской номенклатуры. В дыму пожарищ кружился пепел подожженных канцелярий. Не успевшие сбежать новые красные баи гибли под кривыми саблями басмачей и крестьянскими вилами. Местная же милиция вместо того, чтобы бороться с бандитами, часто переходила на сторону повстанцев. Невинными жертвами восстания стали 149 русских, украинцев, молдаван и евреев, в основном молодых специалистов — врачей, учителей, инженеров, приехавших после окончания институтов по распределению работать в эти места. Басмачи также сумели после ожесточенного боя захватить заставу на участке своего прорыва. Практически весь ее личный состав погиб в бою. В плен не сдался никто. Но понесшие в бою с пограничниками большие потери басмачи мстили даже мертвым врагам, издеваясь над трупами, насаживая отрубленные головы на свои клинки. Несколько тяжелораненых бойцов, которые попали живыми в руки бандитов, были подвергнуты жесточайшим пыткам.
Войска Туркестанского и степного военных округов вовремя среагировать на ситуацию не сумели. В итоге не подавленный в зародыше мятеж быстро обрел характер широкомасштабной народной войны. Правда, через десять дней танковые атаки против мирных кишлаков и расстрелы заложников дали результаты — восстание пошло на убыль.
Но заваривший всю эту кашу Магадмин-бек с отрядом ближайших сторонников численностью в пятьсот сабель сумел вырваться из котла, который ему попытались устроить армейские генералы. Не сумели ликвидировать басмаческий отряд и заброшенные в район боев парашютисты дивизии особого назначения. Удачливый полевой командир, ловко избегая засад и не принимая боя с висящими у него на хвосте осназовцами, ушел за кордон. Из ЦК поступила жесткая директива: преследовать, невзирая на пограничные знаки, и уничтожить! Однако местной партийной и военной власти этот орешек оказался не по зубам.
По другую сторону пограничной реки Пяндж Гиндукуш выглядит как уходящая в облака сплошная горная стена, совершенно непроходимая. Высота заснеженных хребтов над долиной местами достигает почти 5000 метров. Даже имея в своем распоряжении знающих проводников, дьявольски выносливых вьючных животных и надежную экипировку, соваться сюда крайне опасно.
Двигаясь одному ему известными горными тропами Памира и Гиндукуша, Магадмин-бек умело запутывал следы и вскоре оторвался от посланных в погоню спецназовцев.
Тогда за дело взялся наследный принц «советского царя». В последнее время Василий не ладил с отцом и использовал любую возможность, чтобы доказать ему свою состоятельность.
Еще не прибыв на место, Сталин-младший послал главарю моджахедов ультиматум: «Даю тебе сутки на то, чтобы сложить оружие и добровольно сдаться со своими людьми для справедливого суда». В противном случае Сталин на спешно собранной у себя в штаб-квартире пресс-конференции для советских и иностранных журналистов пообещал в течение последующих 24 часов с воздуха уничтожить главного бандита и всю его свору.
Докладчик особо напирал на мощь имеющейся в его распоряжении боевой авиации, давая понять, что намерен современным мечом победить средневековое варварство. Это был чуть ли не первый случай, когда советский генерал по собственному почину созывал иностранную прессу и, минуя МИД и членов правительства, делал от своего имени громкие заявления на весь свет. Хотя не трудно было догадаться, что такая самостоятельность была санкционирована великим кремлевским кукловодом, любившим время от времени озадачить мировую общественность странной игрой в либерализм.
В политике Иосиф Виссарионович всегда мастерски играл длинные шахматные партии, часто изменяя одним подготовленным ходом баланс сил во вражеском стане. Так, перед войной с Гитлером серьезную угрозу территориальной целостности Советского Союза представляла организация украинских националистов ОУН. Эта организация имела глубоко законспирированную сеть агентов по всей Советской Украине, а также филиалы во многих европейских столицах. ОУН активно сотрудничала с германским абвером, британской МИ-6, польской дефензивой, а также разведками некоторых других враждебных Советскому Союзу стран. Оуновцы организовывали диверсии и акты саботажа как против советских дипломатических и торговых представительств за рубежом, так и непосредственно на территории СССР. Но главная опасность ОУН заключалась в возможности организации националистами в случае войны «пятой колонны» в тылу Красной армии.
Приказав агенту заграничного отдела НКВД Павлу Судоплатову ликвидировать руководителя враждебной структуры Евгения Коновальца, Иосиф Сталин одним ударом нейтрализовал ОУН. В обезглавленной организации вспыхнула ожесточенная грызня за власть между лидером ее молодого крыла Степаном Бандерой и новым главой партии Андреем Мельником. Некогда монолитная грозная сила превратилась в банку с пауками. В ходе внутренних разборок погибло 600 боевиков. В итоге ОУН в значительной степени утратила боеспособность, и спонсирующие украинских сепаратистов западные разведки начали сворачивать свою помощь им.
Вот и на этот раз Иосифа Виссарионовича интересовала не столько остаточная группка басмачей. Он задумал очередную блестящую многоходовку. В Корее у СССР дела шли неважнецки и, чтобы спасти поблекший имидж супердержавы, срочно требовалось в другом месте поиграть мускулами. Это была одна из целей пропагандистской акции.
Но главное, ради чего в Среднюю Азию оперативно перебрасывались несколько эскадрилий современных штурмовиков и о чем старый кавказец умолчал даже в разговоре с сыном, заключалось не в этом. Главным участникам корейской войны уже давно стало ясна ее бесперспективность. Мирные переговоры становились неизбежными. Чтобы выторговать на них максимально выгодные для местных коммунистов условия, требовалось вбить клин между американцами и их ближайшими союзниками — англичанами, за которыми стояли их многочисленные сателлиты по Британскому содружеству — новозеландцы, австралийцы, южноафриканцы и другие. А для этого необходимо было продемонстрировать сынам туманного Альбиона, что их традиционные сферы интересов в Индии и на Ближнем Востоке отныне находятся в радиусе действия не только стратегической, но даже обычной фронтовой реактивной авиации советских ВВС.
Еще с XIX века «русская угроза» являлась главной страшилкой для нации, чье благополучие почти целиком строилось на эксплуатации заморских территорий. Поэтому основной ставкой в начинающейся большой игре являлась отнюдь не голова командира местечковой банды, а «жемчужина короны Британской империи», ведь даже после обретения независимости в 1947 году Индия продолжала оставаться в зоне британских экономических и политических интересов.
Именно для демонстрации силы Лондону накануне мирных переговоров по Корее советский вождь направил своего энергичного сынка на границу с Афганистаном с приказом в сжатый срок нарастить там мощную авиационную группировку, чтобы через приглашенных журналистов послать знак англичанам, чья пресса уже вовсю трубила об успехах восставших…
Ответ на ультиматум Василия Сталина пришел на удивление быстро. Его передал корреспондент британской «The Observer», который с первых дней восстания находился в отряде басмачей. Каким-то образом корреспонденту удалось оперативно передать из затерянного в горах убежища Магадмин-бека послание. Предводитель басмачей в насмешливо-оскорбительной форме заявил, что даже такой рыжий лис, как сын русского царя, не сможет просунуть свою узкую морду в горлышко кувшина. Имелось в виду глубокое ущелье в недоступном высокогорном районе Гиндукуша, окруженное со всех сторон неприступными скалами, в глубине которого располагалась укрепленная резиденция главы тамошней афганской провинции Амир Шаха.
Этот этнический узбек с откровенным пренебрежением относился к центральной власти своей страны во главе с королем Мухаммедом Захир-Шахом. Он тоже был шахом и не считал нужным признавать себя чьим-то вассалом. Амир Шах не нуждался в помощи центральных властей, ибо возглавляемые им племена владели богатыми месторождениями драгоценных камней. Отправляя за границу караваны с добытыми сокровищами, Амир Шах ни афгани не платил Кабулу в качестве налогов. Получаемые от контрабандного экспорта минералов деньги позволяли губернатору проводить собственную политику.
Единственной властью, которую признавали горцы, была власть силы. Но в распоряжении афганского короля не имелось реальных рычагов, чтобы всерьез воздействовать на удельного князька. Королевские армия и полиция были чисто декоративными образованиями. А пуштуны владели искусством партизанской войны в совершенстве. Сто лет назад они разбили прекрасно экипированную армию англичан. На деньги, полученные от оптовых покупателей за свой драгоценный товар, Амир Шах отлично вооружил своих соплеменников вполне в традициях принятого на Востоке сочетания войны и торговли.
Дав приют воинам Аллаха, нанесшим оскорбление одному из самых могущественных правителей мира, пуштунский вождь упивался собственной значительностью. Прибывший с отрядом Магадмин-бека английский газетчик обещал Амир Шаху, что вскоре его имя узнает весь мир, и журналист не обманул хозяина горной цитадели.
После дерзкого ответа главаря басмачей под угрозой оказался мировой имидж супердержавы и личный авторитет Василия Сталина. Генерал-летчик во всеуслышание объявил, что в создавшейся ситуации, когда отряд басмачей ускользнул от наземного преследования и затерялся в горах, именно его соколы достанут бандита в расщелине, в которую он забился, как перепуганный таракан.
Но из-за высоких окрестных вершин, почти всегда скрывающего ущелье непроницаемого облачного покрова, коварных порывистых ветров точный заход на цель бомбардировщиков фронтовой авиации был невозможен. Да и слишком далеко от границы располагалось осиное гнездо. Дело осложнялось тем обстоятельством, что нестабильная обстановка в приграничных районах не позволяла развернуть там аэродромы подскока для фронтовой авиации, способной работать с грунтовых площадок. Ближайший же пригодный для приема реактивных бомбардировщиков Ил-28 аэродром находился так далеко от цели, что делало совершенно невозможным их использование в данном случае. Кроме того, эти новые бомбардировщики лишь недавно начали поступать в строевые части и имели множество конструктивных недостатков. На Ил-28 часто случались отказы двигателей ТРД ВК-1, далекой от совершенства оказалась топливная система. Только насущная необходимость срочно найти замену морально устаревшему поршневому фронтовому бомбардировщику Ту-2 заставила руководство страны согласиться на запуск Ил-28 в серию. Изначально сырую машину предстояло доводить до ума в процессе эксплуатации.
Но склонный к громким заявлениям эпатажный генерал сам загнал себя в угол, пообещав разобраться с бандитом, которого объявил трусливым шакалом и своим личным врагом, с помощью эскадрильи новейших ударных машин. Иностранные эксперты тут же поймали «кронпринца» на слове и развернули в прессе ехидное обсуждение предстоящей «маленькой победоносной войны», которая из-за многочисленных технических ограничений не могла завершиться победой хвастливых русских. В американских и английских газетах появилась карикатура генерала-летчика в виде голиафа, выходящего на бой с огромным мечом против худенького Давида, одетого в восточный халат, чалму и с пращой в руке. Симпатии западного мира были целиком на стороне маленького отряда среднеазиатских «сипаев», посмевших бросить вызов огромной колониальной империи. Несколько британских парламентариев даже внесли на обсуждения в палату общин предложение срочно организовать воздушный мост с индийских авиабаз, чтобы с помощью военно-транспортной авиации снабдить отряд Магадмин-бека всем необходимым для обороны, включая зенитные автоматические орудия-«эрликоны».
По заявлениям владельцев лондонских и нью-йоркских букмекерских контор, их клиенты тоже ставили в соотношении шесть к одному не в пользу большевиков. Однако насмешники недооценили молодого горячего грузина, который многому научился у своего хитрого и коварного отца.
* * *
Это был чистой воды покерный блеф на грани мошенничества. Но расположившиеся в организованном для них открытом баре с изобилием напитков и великолепных закусок иностранные корреспонденты не подозревали, что их дурят. Потягивая чай или пиво, они наблюдали, как мимо катятся, ослепительно сверкая на солнце полированным металлом, тяжелогруженые бомбовозы. Пресс-бар был устроен таким образом, чтобы рулежка и взлет уходящих на задание бомбардировщиков происходили на глазах журналистов.
Правда, около полудня случилось досадное ЧП. Ил-28 с бортовым номером 184 сразу после взлета завалился на крыло, задев при этом деревья, и рухнул невдалеке от бетонной полосы. Это случилось из-за внезапного сильного порыва бокового ветра, который опрокинул машину. В авиации это называется «сдвигом ветра», когда ветер резко меняет свое направление и скорость. Спрогнозировать это явление невозможно, и экипаж взлетающего самолета оказывается застигнутым врасплох внезапным боковым ударом стихии. Вдобавок ко всему, видимо, из-за срыва потока с крыла произошел помпаж правого двигателя, что поставило летчиков в безвыходное положение.
Если бы катастрофа произошла не на глазах журналистов, аэродромные службы сработали бы, что называется, в штатном режиме. А так местное начальство не на шутку перепугалось, что присутствующий на авиабазе Василий Сталин с них головы поснимает. Ведь все случилось прямо перед объективами репортерских фотокамер. Перетрусившим генералам уже мерещились скандальные заголовки в иностранных газетах. На аэродроме началась легкая паника. Первым делом присутствующих журналистов успокоили, что угрозы взрыва бомбового груза самолета нет, ибо взрыватели бомб не находятся во взведенном положении.
Оперативно подкативший к разбитой машине аэродромный автотягач тут же отволок ее подальше от глаз штатских наблюдателей. Санитарный же автомобиль к месту аварии вообще не подъехал, хотя при ударе самолета о землю штурман экипажа разбил голову о гироскопический прицел и сильно ушиб позвоночник, летчик тоже получил ранения. Но ни в коем случае нельзя было дать повод представителям зарубежной прессы раздуть данный эпизод. Журналистам объяснили, что ничего особенно страшного не произошло — экипаж не пострадал, а машина через несколько часов будет отремонтирована и продолжит выполнять задание. Раненых летчиков постарались незаметно запихнуть в подъехавшую «техничку». Тут же один из высокопоставленных членов приехавшей со Сталиным комиссии связался с авиабазой, откуда прибыла эскадрилья Ил-28, и приказал срочно прислать взамен разбитого бомбардировщика новый, предварительно сменив на нем номер на «184», чтобы к вечеру предъявить его журналистам как отремонтированный.
Эта авария практически не отразилась на ходе «авиашоу»: так как взлетно-посадочная полоса не пострадала, полеты не прекращались. Специальный офицер Главпура, способный дать фору любому профессиональному конферансье, пояснял господам журналистам, указывая на проезжающий мимо них к старту очередной реактивный бомбардировщик: «Данная машина пилотируется гвардейским экипажем. В бомбоотсеке самолета находятся четыре пятисоткилограммовые фугасные бомбы ФАБ-500. Машина пойдет к целы и на высоте 10 000 метров со скоростью 900 километров в час. Бомбометание будет производиться с пологого пикирования с высоты 400–500 метров, что обеспечивает стопроцентное поражение цели».
В совсем не характерной для советского политработника манере оратор предлагал иностранным репортерам не стесняться и задавать интересующие их вопросы. Особо докладчик подчеркивал уникальную «дальбойность» новой машины, многократно повторяя впечатляющую цифру километража, покрываемого ею в ходе выполнения боевого задания. Таким образом Василий Сталин внушал миру миф о новом уникальном русском среднем бомбардировщике.
А перед этим для журналистов была проведена экскурсия к стоянкам бомбардировщиков, подготавливаемых техническим персоналом авиабазы к вылету. Главпуровский гид, казалось, ничего не собирался утаивать от любопытных репортеров, охотно рассказывал им об особенностях заправки самолетов, подвески бомб, заряжания их кормовых 23-миллиметровых пушек.
Когда очередная машина возвращалась с задания и заруливала на стоянку, экипаж бомбардировщика первым делом подходил к журналистам и отвечал на их вопросы. С хмурыми лицами, пряча глаза, должным образом проинструктированные летчики рассказывали о точно нанесенных ими ударах. Дышащие им в затылок особисты и политработники готовы были мгновенно поправить пилота, если он вдруг что-то забывал или начинал нести непозволительную отсебятину.
Для того чтобы репортеры могли оперативно передавать сводки о ходе операции в свои редакции, военные связисты из Москвы развернули на авиабазе пункт международной связи…
Фокус заключался в том, что не обладающие необходимой дальностью Ил-28 физически не могли долететь до района атаки (обладающий подходящей дальностью Ил-28Д, предназначенный для нанесения ядерных ударов, пока существовал только на чертежных досках в Ильюшенском КБ). Поэтому вскоре после взлета и набора высоты бомбардировщики разворачивались в обратную от границы сторону и шли на авиационный полигон, где сбрасывали свой смертоносный груз. В землю заколачивались сотни тысяч казенных рублей, но цена шоу мало волновала организатора грандиозной показухи. Главное, чтобы в придуманную им легенду поверили журналисты.
Реально же по цели работала только дальняя авиация. Идущие из Центральной России тяжелые бомбардировщики не садились на среднеазиатских аэродромах, ибо им требовались очень длинные взлетно-посадочные полосы.
Взлетающим в средней полосе России экипажам предстояло выйти на затерянную среди ледников и горных хребтов крошечную цель, что было значительно труднее, чем искать пресловутую иголку в стоге сена.
Мощным четырехмоторным самолетам порой едва удавалось справляться с властвующими здесь воздушными течениями, которые, словно щепку, могли подхватить многотонный бомбардировщик и океанским Гольфстримом оттащить его далеко в сторону от проложенного штурманом маршрута. Именно так «сдуло» почти на 100 километров головную машину с командиром гвардейского полка.
Вдобавок из-за каких-то геомагнитных аномалий прицельно-навигационное оборудование при подходе к району атаки начинало чудить, поэтому штурманы с большой погрешностью выводили машины на точку сброса.
После всех трудностей достигнув конечной точки пути, «стратеги» фактически вслепую вываливали свой груз с горизонтального полета, находясь на высоте 9000–10 000 метров. Ниже опускаться было опасно, ибо можно было влепиться в один из местных «пятитысячников». Горы внизу были затянуты облаками. Сама же цель находилась в непосредственной близости от «отметки 6729» — у подножия высочайшего пика афганского Гиндукуша. Да и многие здешние вершины достигали высоты шесть с половиной тысяч метров.
Сфотографировать же результаты бомбардировок не представлялось возможным. Сверху ущелье было плотно «запечатано» непроницаемым облачным покровом, скрыто пеленой тумана. Как только зоркий объектив авианаблюдателя пытался заглянуть внутрь этого «ящика Пандоры», на него одновременно обрушивались коварные порывистые горные ветра и оружейный свинец.
Не имея возможности снизиться для прицельного бомбометания, «дальники» швыряли свои подарки с высотного горизонтального полета. Но ковровые бомбардировки оказались крайне неэффективными. Тяжелые фугаски, созданные в середине сороковых для борьбы с германскими дредноутами, только сотрясали землю в нескольких километрах в стороне от резиденции Амир Шаха, поднимая в воздух тонны земли и горной породы. Много шума, но мало проку было и от противотанковых, а также сверхмощных бетонобойных бомб, предназначенных для уничтожения расположенных глубоко под землей бункеров. От такой войны хозяин этих мест только богател. Он и раньше использовал для добычи лазуритов взрывной метод, зато теперь мог сэкономить большие деньги на дорогом динамите. Расходящиеся от эпицентра очередной бомбардировки ударные волны вызывали в радиусе десятков километров камнепады и сходы лавин, делая окружающие горные перевалы еще более труднодоступными для войск противника.
Когда же экипажи бомбардировщиков пытались снизиться, это проводило к трагическим последствиям. К моменту когда Борис появился на командном пункте, уже стало известно о том, что один Ту-4, прибывший из Сещи, столкнулся с горой, когда его пилоты попытались опуститься пониже для более прицельного бомбометания.
Василий Сталин лично вел переговоры по дальней радиосвязи с работающими экипажами. Судя по многочисленным упоминаемым позывным, сейчас над «точкой» было довольно тесно: «я полсотни пятый, отработал, иду на базу», «докладываю: четыреста шестой вышел на боевой курс, следом за мной на эшелоне четыреста восьмой и триста пятнадцатый…». Самолеты накатывали на цель волнами. Место отбомбившихся машин тут же занимали вновь подходящие борта.
Были задействованы такие силы, что дно злополучного ущелья давно уже должно было напоминать безжизненный лунный ландшафт. Но подтверждения этому до сих пор не было…
Штаб все время пытался организовать эффективную авиаразведку в районе операции, но что-то там у них не ладилось. Обстановка на командном пункте накалялась с каждой минутой. Пилоты ударных машин бодро рапортовали об уничтожении осиного гнезда, но победные реляции тут же опровергались наземным авианаводчиком. При этом с КП никак не удавалось наладить взаимодействие между недавно заброшенным на парашюте в район атаки наблюдателем и летчиками «бомбовозов». Со стороны разговор «неба» и «земли» напоминал разговор людей, пытающихся общаться на разных языках. Корректировщик постоянно менял координаты объекта, давал противоречивые вводные экипажам, вообще вел себя очень странно, словно нарочно запутывая тех, кто сейчас беспомощно кружил высоко над его головой за непроницаемым облачным занавесом в поисках хоть какого-нибудь ориентира.
На глазах Нефедова происходящее здесь действо достигло точки наивысшего эмоционального накала: Василий Сталин вдруг резко поворачивается на каблуках и охватывает всех быстрым, злым взглядом.
— Он что, издевается надо мной, ваш авианаводчик?!
Все вздрагивают, дергают головами и втягивают в плечи, словно боясь сейчас же их лишиться.
— Вы что? Отупели? Посылать такого дегенерата на задание?! Чем соображаете? Башкой? Жопой? Калмыцким седлом?! На весь мир меня хотите ославить, твари?!
Поджарый, нервный, стремительный, злющий, «хамло трамвайное», Сталин-младший, едва появившись на месте событий, уже успел застращать всех. Борису еще ни разу не приходилось видеть шефа в столь взвинченном состоянии — с багровым, перекошенным от ярости лицом, с выступившими на лбу и шее синими венами, с лихорадочным блеском в безумных глазах. Когда генерал орал на кого-то, с его губ прямо в лицо осыпаемого площадной бранью человека летела слюна. Несмотря на свою невзрачную внешность — маленький рост, худосочность, рыжеватость и конопатость, — молодой генерал казался своему окружению, в котором было немало храбрых, мужественных людей, грозным исполином. Сын самого «Хозяина»! Про него все знали: сын вождя — сам вождь! В его власти казнить и миловать. От этого все цепенели, провожая глазами истерика, мечущегося по залу командного центра. Они бы и рады были что-то предпринять, лишь бы умаслить бушующее чудовище, но что тут можно поделать?!
Судя по всему, авианаводчик вскоре после приземления попал в плен к моджахедам и теперь работал под их диктовку. Но никто из присутствующих на командном пункте не решался высказать Сталину-младшему единственную разумную версию происходящего.
Честно признаться свирепеющему на глазах самодуру, что единственные глаза, способные указать летчикам верное направление на цель, лгут, ни у кого просто язык не поворачивался. Где еще, как не здесь — на Востоке, вспоминалась древняя традиция повелителей казнить гонцов, приносящих дурные вести. Наладить же иной способ разведки из-за сложнейших погодных условий в районе цели никак не удавалось.
Беспомощное молчание подчиненных подстегивало гнев Сталина. Вспыльчивый тридцатилетний генерал срывал раздражение на всем, что попадалось ему под горячую руку, будь это человек или вещь. Он уже расколотил об стол один радиомикрофон, швырнул в чем-то не угодившего ему полковника тяжелой бронзовой пепельницей (к счастью, мимо) и разжаловал в рядовые майора. В беспомощной ярости Василий постоянно требовал наращивать тоннаж боевой нагрузки взлетающих машин.
Но все ФАБы и ПТАБы были теперь совершенно бесполезны. Впрочем, это не мешало некоторым изображающим кипучую деятельность начальникам выходить на связь с аэродромами, где готовились к вылету новые бомбардировщики, и громко (так, чтобы слышал Василий Сталин) приказывать подвешивать на них сверхмощные многотонные боеприпасы. Войдя в раж, Василий пригрозил, что, если и дальше так дело будет идти, он отдаст приказ сбросить на голову басмачей ядерную бомбу. Впрочем, вряд ли Василий посмел бы это сделать без санкции отца.
Борис знал взрывной характер босса и ждал неизбежного окончания приступа. Правда, с каждым разом его вспышки ярости становились все более мощными и неуправляемыми. Примеров тому была масса. Одну из своих жен всесильный покровитель советского спорта когда-то увел у хоккеиста Владимира Меньшикова. Добиваясь взаимности студентки полиграфического института, симпатичный летчик с громкой фамилией часто на бреющем полете проносился на истребителе над самой крышей ее дома, расположенного возле станции метро «Кировская»; среди ночи жильцы многоэтажки, в которой обитала девушка, часто просыпались от тарахтения гоночного мотоцикла, коляска которого была до краев завалена свежими розами, под которыми были плотно утрамбованы бутылки вина и свертки с разными деликатесами. Комната избранницы Василия всегда утопала в цветах. Какая девушка устоит пред таким ухаживанием? Когда молодые расписывались, на невесте было шикарное платье из кроваво-красного атласа — не знала, что примета не к добру.
Спустя год беременная жена оказалась в эвакуации. Муж вырвался к ней в Куйбышев с фронта на несколько дней. Но дома рядом с супругой фронтовик провел всего несколько часов, после чего ушел в загул. Поздно вечером Василий ввалился в дом с пьяными дружками и потребовал, чтобы жена их развлекала. Заспанная хозяйка стала отказываться. Тогда «герой воздуха» подошел к ней и по-боксерски ударил в лицо. Слава богу, что за спиной находящейся на сносях женщины оказался диван, и посланная в нокаут она упала на него, а не на пол. Правда, наутро полковник униженно вымаливал прощение у супруги…
Нефедову, как ближайшему другу, приходилось видеть Сталина в разных ипостасях. Находясь с утра не в духе, Василий мог учинить настоящий террор в своем штабе со срыванием погон, угрозами «закатать» виновных в вечную лагерную мерзлоту. А через несколько часов после грандиозного шухера уже стоять на коленях перед мужем-писателем одной из своих любовниц, называть себя подлецом, негодяем и в качестве компенсации обещать устроить обманутого мужа к себе в штаб референтом, чтобы тот мог, вообще не появляясь на службе, получать зарплату как спортсмен ВВС.
Борис знал и другого Василия Сталина, который не гнушался ходить в простом бешмете и штанах козловой кожи, есть с ним из одного котелка, ночевать, укрывшись с товарищем одной простой солдатской шинелькой. Мог искренне восхищаться чудными ароматами ночной степи, темно-синим, усыпанным звездами небом, которое было так близко, что казалось, прыгни повыше и достанешь его рукой. А с рассветом он уже снова был в легком казацком седле и часами скакал по бескрайним просторам, смеясь от счастья…
Прямой противоположностью этому Сталину был тот, который утверждал после войны проекты новой формы для офицеров ВВС с пышной бахромой эполет и золотым шитьем мундиров и всерьез задумывал поставить возле собственного штаба караул из гвардейцев в мундирах цвета синего неба с регулярным их разводом по типу кремлевского.
У этого человека было много лиц. Но постепенно преобладающей становилась морда подверженного вспышкам ярости и депрессиям запойного алкоголика. Уже к концу войны Василий был настолько истощен пьянством (хотя Нефедов слышал от общего знакомого, будто бы недавно генерал пристрастился к «марафету»), что практически не летал и часто не мог контролировать собственные эмоции. Его нервная система и психика нуждались в профессиональном лечении. Но какой психиатр рискнул бы сообщить ему об этом?! А ведь юношеские безобразия с детства неподсудного у школьных учителей и милиции «папенькиного» сынка давно стали небезопасными для окружающих. Воспринимая как должное свою безнаказанность, Василий мог, паля из пистолета, гнать по улице чем-то не понравившегося ему собутыльника или ударить официанта за нерасторопность.
Так что Нефедов предпочитал дождаться окончания очередного приступа ярости, прежде чем появиться перед генералом. И действительно, в какой-то момент, достигнув точки кипения, выплеснув все эмоции, Василий вдруг успокоился. Вельможное тело в изнеможении упало в кресло, предусмотрительно принесенное для него из кабинета местного комдива. На лице только что метавшего громы и молнии гениального стратега появилось выражение глубокой задумчивости. Присутствующие сразу догадались, что намечается раздача слонов и пряников, и напряженно ожидали решения своей участи. В помещении стало тихо-тихо, как перед отпеванием. Даже голоса работающих за тысячи километров отсюда экипажей вдруг странным образом одновременно смолкли в динамиках. Только тихий свист да шипение радиопомех служило фоном недоброй паузе…
Лицо генерала вдруг шевельнулось, в глазах затеплилась недобрая ирония. Подражая вкрадчивому голосу отца, он пустился в рассуждения:
— Некоторые западные гуманисты критикуют нас за излишнюю жестокость. Нам говорят: у вас «враги народа» получают по 25 лет лагерей. Но в их гуманной Америке убийц и шпионов приговаривают сразу к нескольким срокам пожизненного заключения — на 200–300, даже 500 лет. Так почему мы не можем отправить саботажника валить тайгу или копать нужный стране канал на такой срок, чтобы он наверняка исправился?
Нефедов мог себе представить, как заледенело все от предсмертного ужаса у присутствующих армейских чиновников.
Тут Василий заметил приткнувшегося к дверному косяку Нефедова. Первой реакцией «принца» был даже не гнев, а изумление: да как он посмел явиться сюда без вызова! Озадаченный взгляд командующего заскользил по лицам подчиненных. Василий нашел глазами офицера, занимавшегося организацией командировки, но тот, заикаясь от ужаса, начал клясться, что не включал посторонних в списки на вылет.
Тогда Василий медленно приподнялся в кресле и без прежнего металла в голосе, даже немного растерянно поинтересовался:
— Тебе чего?
Борис, не мешкая, изложил свой план нанесения «булавочного укола» по убежищу Магадмин-бека с использованием имеющегося на авиабазе легкого и маневренного «Москито». Борис особо напирал на то обстоятельство, что он много летал в Средней Азии, когда служил в ГВФ, и имеет опыт ориентирования над горами, в том числе «слепых» полетов.
Сталин, не дослушав, возмущенно перебил:
— Ты хочешь нам доказать, что на старой английской этажерке сделаешь то, что не могут лучшие советские самолеты? Да знаешь, как это называется? Низкопоклонничеством перед Западом, восхвалением иностранной боевой техники!
Обвинение в космополитизме, прозвучавшее из уст сына вождя, было равносильно смертному приговору. Василий хотел еще сказать что-то резкое, но, наткнувшись на прямой, спокойный взгляд человека, который совсем недавно спас ему жизнь на охоте, передумал. Но его возмущение уже резонировало в окружающих: присутствующие на КП высокие чины из ближнего окружения командующего принялись зло критиковать идею вконец обнаглевшего «Анархиста». Со всех сторон звучали предложения сурово наказать пораженца и провокатора. Все были рады сворой наброситься на чужака, чтобы отвести беду от себя лично. Но Сталин, к разочарованию многих, вместо приказа арестовать смутьяна просто сделал ему ленивый жест рукой, мол, пошел вон.
На выходе из штаба Бориса догнал полковник Годляев — один из цепных псов Василия — из Особого отдела округа. В руках он держал записную книжицу в обложке из крокодиловой кожи и маленький химический карандаш, которым можно было писать даже в сильный дождь. Попасть в эту книжицу было опасней, чем в пасть к крокодилу.
— Как вы сюда попали? — строго спросил особист. — Ведь вас не было в списках комиссии. Назовите фамилию летчика, который вас сюда доставил.
Годляев приготовился записывать.
— Архангел Гавриил… Подхватил и на крылышках перенес. Так и запиши.
По приказу аэродромного начальства охрана выдворила постороннего за КПП.
Бесцельно поплутав по улицам незнакомого азиатского города, Борис наткнулся на чайхану, располагавшуюся неподалеку от небольшого базарчика. И тут же пришла хорошая новость! Запустив руку в карман своих штанов, странник вдруг обнаружил, что у него еще осталось несколько скомканных рублевых бумажек от тех денег, что одолжил ему еще в Москве товарищ — на такси до Казанского вокзала.
Чайхана приютилась над арыком под сенью раскидистых ветвей урюковых деревьев. Внутри привычная Нефедову по его среднеазиатской работе гражданским пилотом обстановка: дощатый пол, под которым журчит вода, устланный войлоком помост для сидения. Слух зашедших перекусить рыночных торговцев услаждали своим пением перепела в клетке. Специально для русских гостей имелись столики и плетеные венские стулья. Чисто, уютно. Самое место спокойно посидеть и обдумать создавшееся положение. Борис расположился не за столиком, а на помосте, по-восточному подобрав под себя ноги. К новому посетителю тут же подошел служитель в пестром национальном халате, повязанном на поясе кушаком наподобие женского платка. Первым делом он уважительно поклонился гостю, затем предложил отведать недавно приготовленный плов и бараний шашлык. Приветливо глядя в широкое луноликое лицо с щелочками для глаз, Борис поблагодарил хозяина за гостеприимство известной ему фразой местного языка, после чего заказал пиалу горячего чая и пару лепешек с козьим сыром.
Нефедов задумчиво жевал лепешки, запивал их чаем и смотрел в сторону едва вырисовывающихся вдали очертаний гор. При одной мысли о полете над заснеженными хребтами начинало дышаться как-то особенно легко. Борис спинным мозгом чувствовал, что может справиться с делом, которое более никому не по плечу. Если же он поможет шефу сохранить лицо перед всем миром, то Василию придется отплатить ему услугой за услугу…
Рядом с Нефедовым расположилась компания местных. Спросили, кто он такой и откуда. Борис туманно ответил, что с аэродрома. Слово за слово, русского пригласили посидеть в доме у какого-то уважаемого человека. Оказывается, в городе уже знали, что на авиабазу прибыла внушительная столичная делегация во главе с сыном самого Сталина. Каким-то образом соседи Нефедова по чайхане угадали в нем одного из пассажиров приземлившегося несколько часов назад транспортного самолета из Москвы. И это несмотря на ссадины и синяки на лице Бориса и его простую рабочую кепку. Конечно, местные не догадывались о том, каким образом он пробрался на спецрейс. А Борис и не расположен был открывать все карты. Он не прочь был убить время за многолюдным столом, пока Василий решает его судьбу. Провинциалам, особенно проживающим на окраинах страны, свойственно испытывать по отношению к изредка залетающим в их места столичным птичкам жгучий интерес. Что ж, Нефедов готов был этот интерес удовлетворить взамен на общение и дармовой алкоголь, который, путешествуя на Восток, необходимо пить в больших количествах, чтобы не маяться животом.
Его привезли в дом, где собралась компания каких-то торгашей с женами. Летчик сразу это понял по заставленному автомобилями двору двухэтажного каменного коттеджа, иностранным костюмам и надменным раскормленным лицам собравшихся за богатым столом мужчин, а также изобилию дорогих ювелирных побрякушек на их дамах. В другой ситуации на такую сходку Нефедова и леший бы не затащил. За последние месяцы он успел досыта наесться такого общения. Но сейчас Борису просто некуда больше было идти в незнакомом ему городе.
Некоторое время Нефедов честно пытался исполнять «арию московского гостя», рассказывая об известных ему сторонах столичной жизни. В основном собравшихся интересовало чрево столицы — лучшие рестораны, а также где и что можно купить или достать. Благодаря недавней дружбе с Василием Сталиным, Борис был неплохо подкован по этой части. Его акции в глазах соседей взлетали на головокружительную высоту. Только сидящая напротив Бориса разряженная, сверкающая бриллиантами светловолосая дама лет тридцати пяти не задавала ему никаких вопросов. На протяжении всего разговора она нервно, без намека на обычную женскую манерность, — по-мужски курила одну папиросу за другой. Когда подали десерт, бриллиантовая блондинка вдруг подавленно изрекла:
— Мда-а, живут же люди! А мы тут с этим темным народом в черное быдло превращаемся.
Сказавшая так директорша крупной промтоварной базы никак не ожидала, что презрительное окончание ее фразы про народ вызовет столь резкую реакцию москвича.
— Цыц! — с размаху жахнул крепким кулаком по столу летчик, так что виноградное вино выплеснулось из бокала прямо в лицо кавалеру промтоварной дамы. — Молчать, глупая баба! Этот народ за тебя и твоих приятелей погибал, пока вы тут по липовой брони пережидали войну да мошну набивали. В моей штрафной авиаэскадрилье три летчика из среднеазиатских республик было, двое из них приняли геройскую смерть, а ты…
Дробный стук столовых приборов по фарфору и голоса разом смолкли. Даже внезапный визит сотрудников ОБХСС не произвел бы на деловую публику такого эффекта, как неожиданный косяк столичного жителя, которого они все уже начали уважать за умение жить со вкусом и солидность манер.
— Да он же сумасшедший! — в изумлении воскликнула еще недавно игриво строившая глазки Борису полная брюнетка с лошадиным лицом. Из-за чрезмерно развитой нижней части лица, ярко накрашенных и резко очерченных контурным карандашом больших губ она напоминала жвачное животное. В помещении было жарко, но модница жеманно куталась в соболиное манто. На лбу дамы блестела испарина. Но она все равно не снимала с себя наглядное доказательство своего высокого материального статуса. Глядя на нее, Борис даже вспомнил комичную историю про Людовика XIV. Прославившийся своей любовью к роскоши «король-солнце», чтобы лишний раз продемонстрировать подданным, а заодно и всей Европе свое богатство, преподнес как-то очередной супруге соболиное манто длиной почти в два километра. По нему она могла, словно по ковру, босиком прогуливаться прямо от брачного ложа до любимой беседки в саду и обратно.
— И вовсе он не из Москвы! — авторитетно заявил с противоположного края стола лысеющий деятель с внешностью конторского счетовода. — Вы хоть документы у него смотрели? Он же обыкновенный бродяга, может быть, вообще уголовник. А вы его в приличный дом притащили. Только посмотрите на его уркаганскую физиономию в ссадинах. Она же лучше любого паспорта говорит о его натуре. Жрать в стране нынче нечего, вот и прет к нам в товарных вагонах всякий сброд. Куда только милиция смотрит!
Его тут же поддержала дама в соболином манто:
— Верно, верно, Никанор Саидович! Приличные люди с положением так себя не ведут. Пришел в гости, кушает наши торта, пьет чужое кофе, а еще хамит! Это припахивает хулиганством. В милицию его надо сдать.
— Лучше давайте обрядим его шайтаном, — азартно предложил мужчина с круглым веселым лицом. — Разденем догола, обмажем дегтем, выпотрошим над его головой подушку и вытолкнем в таком виде за ворота.
Идея всем понравилась. Борис уже приготовился к рукопашной со столовым ножом и вилкой в руках, но тут за окнами замелькали синие фуражки с золотыми крылышками на тульях.
— Борис Николаевич, наконец-то! — радостно воскликнул, входя в комнату, полковник Годляев. Он снял с головы фуражку, с любопытством осмотрелся и обратился ко всей компании. — Мир вашему дому и приятного всем аппетита. Извините, что без приглашения, но нам придется вашего гостя временно похитить. Такова уж наша служба. — И снова Нефедову с шутливым укором: — А мы вас по всему городу разыскиваем.
Особист вел себя так, словно не расстался «на ножах» с Нефедовым в предыдущий их разговор, а, напротив, всегда наилучшим образом ладил с ним.
— Вы бы хоть сказали, куда идете. А то Хозяин велит: «срочно доставь мне „анархиста“!» А я даже не знаю, куда за вами посылать. Лично полгорода прочесал. Хорошо, что возле базара знакомого чайханщика встретил, а он видел, как вы уезжали.
«Значит, все-таки понадобился я тебе и твоему горделивому пану», — удовлетворенно и не без злорадства размышлял Нефедов, глядя в ласковые маслянистые глаза того, кто недавно готов был вместе с прочей барской челядью затравить его на аэродромном КП — за наглость иметь собственное мнение. Подниматься из-за стола по первому зову посланного за ним порученца Борис не спешил. Он не спеша наполнил стакан вином и провозгласил тост:
— За радушных хозяев!
Ошеломленные гости уже сообразили, что в очередной раз ошиблись. Все притихли и с опаской поглядывали на человека, которого еще минуту назад собирались обряжать чертом на потеху всей улице. Что еще он выкинет? Особенно теперь, когда за ним приехали люди в форме. Обычно умеющие видеть всех насквозь, коммерсанты на этот раз терялись в догадках, все-таки не понимая, кто перед ними. По виду вроде птица не такая уж важная, хотя и столичная. А вон, ты ж погляди, целый полковник перед ним лебезит, а этот через губу с ним разговаривает, словно с денщиком.
Только обладательница шикарного манто быстро разобралась в обстановке. Она снова кокетливо поглядывала на загадочного мужчину своими удлиненными благодаря косметическим стрелкам «кошачьими глазками» и вульгарно облизывала выпяченные вперед пухлые губы кровавого цвета.
Годляев заволновался, видя, что Нефедов намеревается окончательно напиться у него на глазах. Полковник ласково уговаривал Бориса ехать немедля.
— Вы же знаете, Борис Николаевич: шеф ждать не любит.
— Ничего, подождет, — небрежно отмахнулся «вольный казак». — Я за ним сюда из самой Москвы прибежал, вот пусть теперь он за мной побегает, раз я ему понадобился.
Годляеву пришлось минут двадцать униженно просить нижестоящего по званию офицера, да еще к тому же лишенного должности, не губить его.
Наконец, особисту удалось убедить Нефедова ехать. На улице возле дома их ожидал открытый «Виллис». По дороге Годляев рассказал Борису последние новости. Бомбардировки до сих пор успеха не принесли. А час назад пришло известие, что в ходе операции потерян опытный стратегический бомбардировщик Ту-85.
Туполев сам позвонил Василию Сталину и предложил использовать один из двух прототипов своей новой машины. Главный конструктор находился в сложной ситуации. Недавно главком ВВС доложил Иосифу Сталину, что по опыту боев в Корее американские «Летающие крепости» совершенно беззащитны перед реактивными перехватчиками — советские истребители МиГ-15 десятками сбивают их. А новый четырехмоторный бомбардировщик конструкции товарища Туполева, мол, обладает примерно теми же характеристиками и недостатками, что и американский В-29.
После этого доклада Туполев небезосновательно опасался, что из-за критики главного заказчика все работы по перспективному дальнему бомбардировщику передадут в конкурирующее КБ. Чтобы этого не допустить, Туполев делал все возможное. Он уже добился от министра авиационной промышленности Хруничева и министра обороны Булганина, чтобы на второй прототип его самолета были установлены более мощные двигатели М-253К.
Но перед государственными испытаниями необходимо было провести эффектную рекламную кампанию нового флагмана советской стратегической авиации, добавить ему харизмы в глазах членов правительственной комиссии и лично Иосифа Виссарионовича.
Бывший зэк особой авиационной тюрьмы-«шарашки» Туполев использовал не только легальные способы проталкивания своего проекта через высшие инстанции. Его лоббисты в высших эшелонах власти добились принятия на правительственном уровне решения об участии в предстоящем воздушном параде двух еще не принятых на вооружение опытных прототипов бомбардировщика. Но и этого было недостаточно для гарантированной победы.
Руководитель ведущего авиационного КБ понимал, что если его бомбардировщик еще хорошо себя зарекомендует в боевой операции, то всем его недоброжелателям и конкурентам придется замолчать. Но на корейскую войну еще не принятый Государственной комиссией самолет направить нельзя. Тогда Туполев предложил командующему Московским округом ВВС Сталину провести локальную «зачистку» укрывшихся в Афганистане басмачей с помощью своего дальнего бомбардировщика, который мог взять на борт гораздо более серьезную нагрузку, чем состоящий на вооружении частей стратегической авиации Ту-4.
Василий добился у отца разрешения, чтобы второй предсерийный Ту-85 временно покинул аэродром Центрального летно-исследовательского института. Машина успешно перелетела в район операции, обходя грозовые фронты. Но в районе цели экипаж, состоящий из опытных летчиков-испытателей, слишком положился на свое летное мастерство. Опасно снизившаяся махина получила многочисленные повреждения от зенитно-пулеметного огня и не сумела дотянуть до ближайшей пригодной для посадки авиабазы. Хорошо еще, что секретный самолет не сгинул бесследно в афганских горах, а совершил вынужденную посадку на территории Узбекистана. Экипаж не пострадал. Но Иосиф Виссарионович расценил это происшествие, как доказательство неспособности его сына справиться с порученным ему делом. Отец дал Василию ровно 24 часа на завершение воздушной операции над Афганистаном.
Годляев повез Нефедова не на командный пункт, а прямо к стоянке выбранного им самолета. Все лучшие технические силы авиабазы были переброшены с других работ на подготовку к вылету приютившегося с конца войны на задворках аэродрома «гадкого утенка».
Вокруг самолета нервной подскакивающей походкой расхаживал Василий Сталин. За ним на почтительном расстоянии хвостом моталась свита. Генерал нетерпеливо бросился навстречу подъезжающему «Виллису». Он первым протянул руку выпрыгнувшему из джипа летчику и начал со слов извинений:
— Меня настроили против тебя, — Василий бросил злой взгляд на приближенных. — Говорили, что ты в Корее со своими парнями вместо того, чтобы за «Сейбром» охотиться, водку жрешь да за местными женщинами ухлестываешь. Вокруг меня одни шпионы, трудно кому-то доверять…
Сталин вновь оседлал любимую тему про вездесущих агентов своего старого недоброжелателя Лаврентия Берии, которые разными способами пытаются свести его со свету. Мысли у него путались, поэтому оратор перескакивал с темы на тему. Стоило блуждающему взгляду покровителя советского спорта упасть на стоящий поблизости самолет, который обладал почти совершенной красотой гоночной машины, как он стал рассказывать про заговор в команде ВВС по бобслею.
Только недавно завершились VI Олимпийские игры в Осло, куда советских спортсменов из-за войны в Корее не пустили, хотя еще год назад Советский Союз был принят в члены Международного олимпийского комитета. Так Сталин был уверен, что финны выиграли золото в олимпийском бобслее только благодаря украденным чертежам скоростного гоночного боба его сборной летчиков. По версии Василия, рецепт особой «истребительной» аэродинамической формы снежного болида и особенно его секретного днища, позволяющего улучшаться обтекаемости конструкции по ходу гонки, передал на Запад один из техников команды, который, как потом выяснилось, в войну работал в качестве военнопленного на финском военном аэродроме.
Конечно, вся эта шпионская история со спортивными «санками» от начала и до конца являлась плодом больного воображения хронического алкоголика. Армейская команда еще ни разу не выезжала на международные турниры, а передать из-за «железного занавеса» иностранцам техническую документацию простой техник вряд ли сумел бы.
Но высокопоставленный параноик позаботился о том, чтобы разоблаченный им предполагаемый шпион до конца своих дней уже не вышел из Соловецкого лагеря особого назначения. Фанатично обожающий спорт генерал-летчик лично участвовал в разработке гоночного снаряда, договаривался с руководством ЦАГИ, чтобы его детище протестировали в аэродинамической трубе. Поэтому он не мог простить подлому шпиону и тем, кто ему заплатил, что они фактически украли у него победу на будущих Олимпийских играх, в которых сборная СССР точно примет участие.
— Проклятые финны! — мстительно негодовал Василий. — Скользкие ублюдки! Как вовремя они успели в сороковом заключить с нами мир, а то стали бы шестнадцатой республикой в составе СССР. Ведь танки нашей седьмой армии были всего в сутках езды от Хельсинки! И в 1944 году они вовремя предали своего дружка Гитлера и остались чистенькими, будто и не душили блокадой вместе с немцами наш Ленинград. Жаль отец их пощадил, а надо было перед заключением с ними сепаратного мира в наказание за линию Маннергейма и блокадный Ленинград сравнять их пропахший селедкой Хельсинки с землей, как союзники Гамбург.
От дел спортивных Василий снова перепрыгнул на, видимо, самую болезненную для себя тему:
— Берия боится, что отец оставит меня на «хозяйстве» после себя, — перешел на шепот уже познавший все прелести «белой горячки» «наследник престола». — Недавно подосланные этим очкастым упырем Лаврентием подонки, которых я считал своими старыми фронтовыми товарищами, напоили меня «ершом», смешав литр водки с литром вина, и врачи в реанимации едва сумели меня откачать. Могли, конечно, и «чистого» яду подсыпать, но пока отец жив, не посмеют. А так все ясно: запойный алкаш Вася не рассчитал дозу и «дал дуба»… Я знаю, Лаврентий и отца хочет убить, только отец ему не по зубам. Вскоре Берия окажется там же, где его предшественники — Ежов и Ягода.
На самом деле Борис не слышал ни об одном реальном факте, когда бы драгоценной жизни его бывшего шефа и приятеля действительно угрожала чья-то злая воля. Гораздо больше шансов у ведущего крайне бесшабашный образ жизни гуляки было действительно помереть от отравления алкоголем или разбиться, сев пьяным за руль своей любимой гоночной машины.
Единственный достоверный случай такого рода больше напоминал анекдот. «Героем» несостоявшегося покушения являлся старый знакомый Нефедова еще по Испании известный кинодокументалист Роман Кармен. Борис знал его как очень мужественного человека, даже под огнем противника никогда не отказывавшегося от съемок нужных ему эпизодов войны. Но даже герои в определенных обстоятельствах могут выглядеть нелепо. Мэтр имел неосторожность жениться на молодой и ветреной особе. Вскоре красивая жена Кармена пополнила собой донжуановский список Василия Сталина. В приступе ревности киношник зарядил свой маузер и объявил, что «расстреляет Васю».
Впрочем, если бы Кармен всерьез намеревался отомстить обидчику, он бы не стал широко распространяться о своем намерении. А просто пришел бы однажды в хорошо известный ему ресторан, где у самой сцены всегда сидел холеный рыжий генерал с тщательно набриолиненными и зачесанными на голливудский манер волосами, в парадном белоснежном кителе, при кортике. Он вел себя как завсегдатай: небрежно помахивал гостям за соседними столиками, называл по имени официантов, перемигивался с певицей на сцене. Дальнейшие события, если следовать разработанному киношником сценарию, могли бы развиваться следующим образом: мститель решительно направляется к сцене и останавливается прямо напротив веселого генерала. Тот мгновенно перестает улыбаться и отводит глаза.
— Больше ты не разрушить ни одной жизни!
Сказав это, посетитель засовывает руку в принесенный с собой портфель, и через секунду в ней оказывается огромный пистолет. Раздаются шесть выстрелов подряд, и лицо бонвивана в золотых погонах превращается в кровавую маску… Примерно так мог бы выглядеть акт мести, если бы он состоялся. Конечно, немного театрально, но вполне пригодный план покушения.
Но как человек, всецело принадлежащий миру искусства, Кармен направил всю свою энергию не на техническую, а на драматургическую сторону дела. Объявив всем о своем намерении уничтожить обидчика и расписав друзьям в деталях свой план, режиссер через некоторое время передумал в старомодном стиле жертвовать собой ради чести, а просто пожаловался Иосифу Виссарионовичу. Так родилась знаменитая впоследствии резолюция генералиссимуса: «Вернуть эту дуру Кармену. Полковника Сталина посадить на 15 суток»…
Нефедову искренне стало жаль этого слабого человека, которого принадлежность к семье вождя придавила непосильным грузом. Кожа на лице у генерала имела болезненный синюшно-зеленоватый оттенок, под его блуждающими глазами залегли темные тени. Несмотря на постоянно мельтешащий вокруг него хоровод псевдодрузей-прихлебателей, многочисленных жен и любовниц, которые его просто использовали, на самом деле это был очень одинокий и слабохарактерный тридцатилетний мужчина с несозревшей душой подростка.
Все его угрозы и громкие обещания были всего лишь попытками казаться сильнее, самостоятельнее, чем он был на самом деле. Отец несколько раз отстранял сына от командной работы, отбирал и возвращал законным мужьям соблазненных им чужих жен. Конечно, избалованному с детства пацану не могло нравиться, что его — генерала, успешного обольстителя, фактически ставят в угол за провинности. Ему давно надоело быть принцем при самодержавном родителе. Василий мыслил себя самостоятельной фигурой. Рисуясь перед собутыльниками, мог грозиться: «Дам интервью иностранным корреспондентам о положении дел в стране, вот отец запрыгает голыми пятками на углях».
При этом те, кто знал его так же хорошо, как знал своего шефа Нефедов, видели, какой ужас этот инфантильный нервный человек испытывает от одной только мысли, что однажды отца может не стать, и одновременно с его уходом рухнет весь привычный мир. Но пока старый Иосиф был жив, Василий хорохорился и грозил кому-то.
— Ничего! Мне бы только аэродром подскока, я им всем покажу!
Борис быстро догадался, что этим «аэродромом подскока» шеф решил назначить его. Как ни был зол царский сынок на неуправляемого подчиненного, он понимал, что без Нефедова ему прямой путь на надежно отрезанную от мира госдачу, куда его собирается упечь под наблюдение врачей отец. Ведь Берия регулярно талдычит на ухо родителю о сыновних запоях. Поэтому Василий с такой надеждой смотрел на мужественный соколиный профиль своего лучшего летчика. Борис невысок, но достаточно широк в плечах, крепок в руках, словно борец, смел до одури. Он бывает неуправляемым, как гуляющий сам по себе уличный кот, часто резок с начальством. Но он бог воздушной войны, перед ним не устоит ни один вражеский ас, не уцелеет ни один бастион…
— Ты прав, Боря, — дружески положив руку на плечо еще недавно опальному офицеру, сказал генерал. — Только такая штрафная бестия, как ты, справится с этим делом. Я уже все продумал…
Вдруг Сталин резко отстранился от Нефедова и удивленно округлил глаза:
— Да ты пьян! Как же ты полетишь?
Сам имевший привычку садиться за руль и за штурвал нетрезвым, Василий Сталин не переносил подобной расхлябанности у подчиненных. Снисходительный к собственным порокам, он искренне считал — «что позволено Юпитеру, не позволено быку».
— Дайте мне пятнадцать минут подышать в кабине через кислородную маску, и я буду свеж, как летнее утро, — заверил начальника Нефедов.
Про себя же Борис еще раз отметил: за то короткое время, что они не виделись, глаза у шефа стали совершенно безумные, неестественно бегают, а пальцы дрожат. Нефедов постарался успокоить Василия, убедить, что все будет хорошо. Он уже чувствовал привычный кураж: упругую легкость в мышцах, приятное волнение в груди. Нескольких суток тылового безделья хватило сильному, тренированному организму, чтобы отдохнуть от фронтовой работы и соскучиться по любимому делу.
— К вечеру вернусь с победой на лихом коне, — пообещал Борис генералу, игриво добавив: — А вы пока прикажите приготовить шампанское, паштет из гусиной печени и приятное общество для легкой остроумной беседы. Смокинги и вечерние платья для приглашенных на вечеринку в честь моего возвращения обязательны…
Далеко не всем людям в жизни везет с профессией. В авиацию тоже, бывает, приходят по ошибке или стечению обстоятельств. И тогда самолет может стать для вынужденного против желания летать на нем человека орудием пытки, объектом фобии, от одного вида которого появляются неприятные ощущения внизу живота — там, где живет страх. Но если ты летчик от бога, то получая в свое распоряжение, пусть даже всего на один полет, интересную машину, ты чувствуешь себя мальчишкой, дождавшимся, наконец, от родителей давно обещанного велика. Борису не терпелось поскорее занять место за штурвалом «Москито» и запустить его двигатели. Отдавая распоряжения снующей вокруг самолета команде механиков, Нефедов нет-нет да и ласкал взглядом с восторгом и нежностью стремительные обводы доставшегося ему на сегодня красавца.
Между тем воздух сгущался, как перед грозой. Синоптики советовали отложить полет, но времени ждать уже не было. Необходимо было срочно идти ва-банк.
Борис собирался лететь в одиночку, самостоятельно справляясь в пути с обязанностями штурмана и бомбардира. Поэтому он попросил техников все необходимые ему кнопки и тумблеры вывести к пилотскому сиденью.
По приказу Нефедова с самолета демонтировали все лишнее, включая защищающую пилота со спины бронеспинку. Механики как на сумасшедшего смотрели на летчика, который выбрасывал из кабины в нижний входной люк уложенный парашют (если у тебя целых два мотора, то парашют — излишняя роскошь), укладку с аварийными принадлежностями; приказывал снимать кресла штурмана и бомбардира, радиоаппаратуру. Предстояло рассчитать каждый грамм «боевого веса», чтобы взять с собой в дальний полет максимум топлива и боеприпасов.
— Ты часом не в рубашке родился, коль бронеспинка и парашют тебе не нужны? — спросил летчика механик в промасленном синем комбинезоне и защитного цвета широкополой панаме. Его бронзовое от азиатского загара лицо было изъедено оспой. Эти рубцы напоминали симптомы проказы. Глядя на него, Борис вспомнил однажды виденного им в годы работы гражданским пилотом странствующего дервиша, чей лик был страшно обезображен этой болезнью. Дело было в ауле, затерявшемся на границе великой среднеазиатской пустыни и гор.
— Что-то в этом роде, — усмехнулся в ответ Борис, понимая, что механика интересует, все ли нормально у него с головой. — Согласно семейному преданию, свой первый полет я совершил, будучи трех дней от роду, когда моя матушка, урожденная баронесса и институтка, выронила меня, лишившись чувств, при виде явившегося забирать ее из роддома мужа-кавалергарда без штабс-капитанских погон, но зато в кожанке красного военлета. И хотя на службе у Советской власти отец заслужил два ордена Красного Знамени, матушка часто говорила ему, что от порядочного человека в нем остались лишь гусарские шпоры.
Из кабины через открытый люк в полу Нефедов с удовольствием слушал перешептывание механиков:
— Оно и видно, что на голову уроненный, — говорил один из них. — Слышал, как он спокойно рассказывает о своем буржуйском происхождении?
— Да, странный тип. Нормальный хотя бы парашют надел, а этот бес метлу готов оседлать, лишь бы у нее подходящий мотор имелся. О себе не думает, только бомб ему побольше навешивай да горючего под самое горлышко закачивай.
— Да вы что, мужики! Это ж «Анархист»! — вступил в разговор новый голос.
— Как «Анархист»? Тот самый?! Тогда все понятно…
Перед самым вылетом Нефедов передал Василию Сталину через главного инженера авиабазы по вооружению просьбу дать ему еще что-нибудь дополнительно «для тонуса». Борис имел в виду реактивные снаряды или, возможно, имеющиеся на местном складе вооружения секретные ракеты — что-нибудь, что добавит ему ударной мощи. Желательно было внезапно с первого захода накрыть цель плотной волной огня и сразу сделать ноги, пока противник не опомнился.
Главный оружейник кивнул в ответ на просьбу летчика, мол, все понял. Вскоре он вернулся. Когда инженер-майор вышел из машины, в руках у него была только небольшая авоська. Борис заинтригованно гадал, что за сверхоружие там может уместиться. Но в сумке оказалось обыкновенное пиво! Оказывается, болеющий после состоявшейся накануне вечером очередной пьянки Василий по-своему истолковал просьбу Нефедова и послал ему для тонуса «батарею» из трех бутылок «Жигулевского».
Над горами самолет угодил в грозовой фронт. Вокруг кабины, словно близкие разрывы зенитных снарядов, грохотали, блистали молнии. Близость плазменных разрядов температурой в десятки тысяч градусов, способных мгновенно превратить наполненный горючим и взрывчаткой деревянный моноплан в облако раскаленных газов, чрезвычайно бодрила.
Впрочем, даже несмотря на то, что от полного опасностей забортного пространства человека в кабине отделяли всего несколько сантиметров двухслойной фанерной обшивки, он был рад, что находился сейчас именно в этом самолете, а не в каком-нибудь другом. Удивительным образом оптимизированная конструкторами для маловысотных полетов в умеренном европейском климате, машина оказалась более чем пригодна для эксплуатации в условиях афганской жары и высокогорья. Конечно, по нынешним временам это был уже далеко не самый быстрый самолет, но он идеально подходил для разработанного Нефедовым плана.
Яркая вспышка пред глазами — метрах в двадцати впереди по курсу сверкнула огромная электрическая дуга. Можно подумать, что суровое божество этих древних гор в последний раз предупреждает посмевшего сунуться сюда смельчака, чтобы он одумался и, пока не поздно, повернул назад. Пол и стены кабины начали вибрировать, дрожать, как испуганная лошадь. Но воздушному ездоку некогда предаваться тревоге — пока руки лежат на штурвале, его взгляд постоянно «рикошетит» от приборной доски к приткнутому на коленке потертому планшету с картой.
Чем ближе самолет подлетал к нужному квадрату, тем все более странно вели себя навигационные приборы. Перед самой целью стрелка гирокомпаса словно сошла с ума, постоянно перемещаясь с одного полюса шкалы на другой. Внизу, насколько хватало взгляда, сплошным ковром лежали облака. Где-то под ними находилось убежище Магадмин-бека.
Борис отдал штурвал от себя. Машина нырнула в серую мглу. Сколько точно метров до земли теперь, было трудно сказать. В любое мгновение летчик ожидал рокового удара о скалы.
Нефедов задумал «лисий ход». Но для этого обязательно нужно было оказаться перед входом в ущелье одновременно с началом очередной бестолковой бомбежки. Если все получится, грохот рвущихся в пяти-шести километрах отсюда сверхмощных фугасок поглотит шум моторов одиночного «Москито».
Летчик «падающей» в ущелье крылатой машины нарушал все возможные инструкции, но иначе боевую задачу не выполнить. К счастью, высоты хватило. Пробив облака, Нефедов оказался сжат со всех сторон горными склонами. Пришлось порыскать в поисках нужного места. Маневрировать в узкой теснине на тяжелогруженом самолете было очень тяжело. Постоянно приходилось всем телом налегать на штурвал, чтобы «облизать», не зацепив плоскостью, появившийся на твоем пути острый выступ скалы, не вспороть брюхо фюзеляжа о верхушку альпийской сосны. Инстинкт самосохранения постоянно требовал — туда, вверх, на наэлектризованную высоту! Там среди сверкающих молний было все же безопаснее, чем в горном лабиринте.
Обрывки облаков еще стекали по мокрым крыльям самолета, а сверху вдогонку хлынул ливень. Словно шрапнель по фанерной обшивке «Москито» стучали крупные градины. Стеклоочистители не успевали удалять воду с лобового остекления кабины. Перед глазами постоянно находилась мутная пелена, сквозь которую можно было разобрать лишь общие очертания наземного рельефа. Между тем с отказом навигационных приборов приходилось полагаться лишь на собственные глаза да на природное чутье охотника.
К счастью, интуиция не подвела Нефедова: вскоре он обнаружил искомые ориентиры. И хотя сильные порывы ветра швыряли самолет, грозя размазать его об окрестные скалы, Борис был готов петь от радости. Он оказался в нужном месте именно в тот момент, когда поблизости начала сотрясать землю очередная группа барражирующих высоко над облаками стратегических бомбардировщиков. В сгущающихся сумерках «на мягких лапах» коварный «лис» подкрадывался к «курятнику». Впрочем, кажется, сумерки в этом накрытом тенью скал ущелье не рассеивались даже днем.
Словно сдавшись перед решимостью отважного одиночки, суровая горная природа сменила гнев на милость. Неожиданно начавшийся дождь так же внезапно прекратился. Сбегающие по стеклу крупные капли безжалостно зачищались щетками «дворников». Борис летел так низко, что хорошо видел сквозь остекление кабины поросшие лишайником стволы деревьев справа на склоне горы, омываемые бурным потоком реки глыбы камней, задравшего голову пастуха в бурке и волчьей папахе, с удивлением провожающего его взглядом, и разбегающихся в разные стороны овец. Поперек курса крылатой машины проскакивали птицы — враги низколетящих самолетов. Их стоило опасаться больше, чем зенитного огня. Вот под крылом пронеслись каменные надгробья старинного кладбища. Борис успел заметить высокие пики над некоторыми могилами с повязанными на них разноцветными платками, — знаки того, что смерть данного воина еще не отомщена.
Впереди показался горный аул, а справа от него прилепившаяся одним боком к высокой бежево-розовой скале серая крепость — резиденция местного правителя и укрытие басмачей. Она быстро увеличивалась в размерах…
Когда до цели оставалось рукой подать, Борис довернул машину в сторону крепости и лег на боевой курс, открыв створки бомболюка. По самолету по-прежнему никто не стрелял. Позднее выяснилось, что пуштуны ожидали тайно обещанный им англичанами транспортный самолет с грузом снабжения.
Непреступное горное гнездо воинственных горцев лежало перед Нефедовым как на ладони. Бомбовый прицел здесь не требовался. Можно было все делать на глазок. Борис выбрал в качестве ориентира высокую прямоугольную башню, сложенную из огромных валунов. В первом же заходе он нажал кнопку полного сброса. Бомбы полетели с дистанции, на которой невозможно промахнуться. Полегчавшую почти на полторы тонны машину подбросило. Приятно было ощутить, как избавившийся от дополнительного груза самолет обрел маневренность истребителя. Появился большой соблазн задержаться еще немного над целью, гарцуя на крылатом «лихом коне» под огнем опомнившихся горцев. Очень хотелось оценить результаты своей работы. Но Борис тут же прогнал крамольную мысль. Поддавшись чувству эйфории при виде пораженного врага, очень легко разделить его участь. Самое разумное сейчас — как можно скорее сделать ноги, пока в ущелье не стало слишком жарко. Бросив сожалеющий взгляд через плечо на затянутую дымом и поднятой взрывами пылью крепость, Нефедов крутой горкой вошел в облака…
Обратный путь оказался еще более труден. Навигационные приборы продолжали чудить. А по карте ночью, когда земли почти не видно, ориентироваться невозможно. Впереди вспышка молнии прорезала тьму, и Борис вдруг различил прямо по курсу гигантскую горную гряду. Судя по карте, ему предстояло перевалить через перевал высотой более шести километров. Борис надел кислородную маску и стал энергично набирать высоту. Иногда летчик поднимал глаза к небу, но не для того, чтобы попросить поддержки у Всевышнего (сейчас он сам держал свою судьбу в крепко сжимающих штурвал руках), а чтобы свериться через стеклянный колпак астрокупола с самой надежной «картой» звездного неба над головой. Так, исчисляясь по звездам, он нашел верный путь домой.
При подходе к аэродрому Нефедов уменьшил свет лампочек на приборной доске до минимума, потому что фосфоресцирующие шкалы приборов слепили его. Вокруг ничего не видно, хоть глаз выколи. Собственные самолетные посадочные фары почти бесполезны в такой ситуации. Прожектора на летном поле зажглись с опозданием. А горючего уходить на второй круг, чтобы прицелиться к бетонной посадочной полосе, уже не оставалось. Поэтому Борис принял решение садиться с фактического курса, поперек летного поля, прямо на грунт. Он успел бросить короткий взгляд на приборы. Земля надвигалась с безумной скоростью. Набор отработанных до автоматизма движений. Последнее выравнивание машины с поправкой на боковой ветер и касание. Посадка получилась жестковатой. Нефедова мощно тряхнуло в кабине. Самолет затрясло, он сделал «козла», несколько раз подпрыгнув колесами шасси по земле. Стоит колесу попасть в какую-нибудь рытвину, и машина перевернется. Но Фортуна в этот день благоволила отважному одиночке, обеспечив надежный грунт на финальной пробежке.
После посадки возник вопрос: насколько эффективным оказался рейд? Борис вместе с Василием Сталиным и еще несколькими вельможами его штаба ожидали известий в кабинете командира авиабазы. Один из самых могущественных людей страны явился сюда в полной генеральской форме и… теннисных туфлях. Но никто, за исключением местного командира, не замечал этой странности. Близко знающие сына вождя люди давно привыкли к его причудливому характеру, эксцентричным выходкам. Он мог сутками напролет тренировать свою хоккейную команду перед ответственным турниром или несколько бессонных ночей подряд вместе с падающими от усталости дизайнерами бесконечно перебирать варианты новой кокарды для фуражки офицерского состава ВВС, пытаясь изобрести совершенную форму. Ему ничего не стоило оплатить из средств округа строительство баснословно дорогой санно-бобслейной трассы — первой в стране. Но когда проблемы загоняли Василия в угол и требовалось принять бой, он сбегал в запой или просто садился в самолет и исчезал в неизвестном направлении.
Василий постоянно курил и не мог долго усидеть на одном месте. Быстрым нервным шагом он расхаживал по комнате, то и дело бросался звонить в Москву в МИД, где могли первыми узнать свежие новости, или в приемную отцу. С навязчивостью одержимого параноика Василий повторял, что не примет иного известия, кроме как о гибели посмевшего оскорбить его главаря басмачей. На меньшее он, мол, не согласен.
Больше всего Василий боялся даже не отцовского гнева. Будучи болезненно самолюбивым, он опасался быть выставленным в глупом свете на посмешище всему миру. Первый раз в жизни «принц» попытался по-настоящему закрутить роман с мировой прессой. И до сих пор ему блестяще удавалось манипулировать приглашенными репортерами, которые через свои радиостанции и газеты раздували образ достойного сына — преемника великого отца. Василий жаждал имиджа суперзвезды, чтобы массы аплодировали ему не из страха, как отцу, а из искреннего восхищения перед его смелостью, волей, талантом организатора. Журналисты могли создать такой образ.
Именно поэтому Сталин постарался провести свою первую пиар-акцию с невиданным размахом. Прилетевших в страну корреспондентов встречали собранные по всей Москве шикарные лимузины, на место событий они следовали в личном салон-вагоне и в самолете командующего ВВС Московского округа.
Но пресса капризна и изменчива, как ветреная девка. Те же самые репортеры, что начали создавать ему имидж одного из самых блестящих молодых советских военачальников и перспективного политика, имеющего полное моральное право претендовать на роль наследника своего отца, под конец этой истории могли прикончить его репутацию, создав не менее достоверный образ самого безответственного болтуна на свете. Привыкший общаться с «карманными» советскими корреспондентами, Василий слишком поздно это понял, успев предварительно загнать себя в угол щедро данными обещаниями за короткий срок покончить с предводителем басмачей. В итоге едва начавшийся роман с «четвертой властью» из-за обыкновенного невезения мог закончиться так же, как большинство Васиных романов с первыми красавицами СССР. Его власть, фамилия, деньги притягивали женщин толпами, но вскоре те разочаровывались в блестящем генерале-летчике, лишь только обнаруживали, что он груб, бездушен, часто бывает пьян и потакает только собственным желаниям.
С некоторой задержкой мировые телеграфные агентства передали, что, несмотря на сильные разрушения горной крепости, Амир Шах и его гость Магадмин-бек не пострадали в результате очередной бомбардировки русских. В сообщении также мельком сообщалось, что одна из бомб разрушила стену дворцового гарема.
Получив это известие, Василий потемнел лицом и направился к выходу. На прощание он бросил Нефедову:
— Я бы на твоем месте застрелился…
Борис вышел из здания штаба и застал притаившуюся у дверей банду репортеров с блокнотами и радиомикрофонами на изготовку. Они ждали Василия Сталина, готовые вспышками фотокамер и убийственными вопросами доконать его — срок, в течение которого генерал обещал разобраться с Магадмин-беком, истек. Но у Василия просто не хватило духу выйти к прессе, чтобы попытаться как-то спасти лицо.
К тому же Сталину сообщили, что швейцарские кинохроникеры специально во время интервью посадили его под свои осветительные приборы. В результате все время, что продолжалась съемка, у Василия пот градом бежал по лицу, и он вынужден был постоянно останавливать оператора, чтобы утереться платком. Но выяснилось, что оператор выключал лишь основную камеру, но тайно продолжал снимать запасной. Это была новейшая портативная кинокамера фирмы «Белл энд Хауэлл». Ее легко было скрыть от взгляда снимаемой персоны. И главное — она не издавала такого шумного стрекота, как обычная камера. Поэтому ни сам Василий, ни люди из его окружения не заподозрили подвоха. Теперь швейцарцы обладали информационной бомбой против Сталина-младшего. Ведь достаточно было снабдить интервью с ним соответствующими закадровыми пояснениями, и можно было продать сенсационный ролик за хорошие деньги европейским кинопрокатчикам, а также на самое массовое в мире американское телевидение. В итоге зрители по всему миру должны были увидеть, как потеющий от волнения русский генерал, сын самого Иосифа Сталина, пытается оправдать своих беспомощных летчиков. По данным информатора, ушлые швейцарцы рассчитывали добавить к почти готовому фильму финальное интервью с опозорившимся на весь мир сыном советского лидера.
Помощники предлагали Василию поступить в этой ситуации предельно жестко: реквизировать у киношников кассеты с отснятой пленкой, запихнуть всю журналистскую братию в специальный самолет и выдворить из страны.
Но Василий предпочел просто сбежать от проблем. Чтобы не встречаться с поджидающими его журналистами, он выпрыгнул через окно первого этажа с противоположной стороны штабного здания. Вскоре Нефедов проводил глазами спешно взлетевший личный самолет командующего….
Уставшие ждать главную «звезду» журналюги атаковали вопросами любого, кто выходил из здания.
— Вы не знаете, когда генерал-лейтенант намерен устроить пресс-конференцию? Как фамилия летчика, который разбомбил резиденцию Амир Шаха? Правда ли, что успешный налет совершил не реактивный самолет?
Борису очень хотелось откровенно заявить на весь мир, что его бывший шеф — редкая скотина, который легко предает тех, кто, рискуя жизнью, пытается решить его проблемы. Но Борис промолчал.
* * *
Местные ребята-летчики собрали «Анархисту» деньги на билет обратно в Москву. Через несколько дней после своего возвращения отставник в последний раз, как он думал, посетил место своей бывшей службы, чтобы сдать дела и получить последнюю заработную плату. Правда, Нефедов был готов к тому, что его вообще, как персону нон грата, не пустят в здание. Но начальник охраны в фойе Штаба ВВС МВО, взяв в руки просроченное удостоверение посетителя, тут же вернул его Борису и даже козырнул:
— Товарищ подполковник, вас просили сразу зайти к генерал-майору Бабаевскому.
Это был один из заместителей командующего. Направляясь в указанный ему кабинет, Нефедов готовился к любой пакости. Но заместитель командующего встретил Нефедова с радушным благодушием:
— А-а! Вот он — наш борец за свободу восточных женщин! Заходи, заходи, «разрушитель гаремов». Только что о тебе с шефом говорили. Сам он тебя сейчас принять не может, занят. Но велел передать, что раз так все благополучно обернулось, то можешь отправляться выписывать себе командировочное предписание. Шеф дает тебе и твоим парням в Корее еще неделю сроку на завершение операции.
Борис недоуменно глядел на посмеивающегося румяного толстяка в мундире цвета морской волны, пытаясь понять, где в его словах заканчивается шутка, а где начинается быль. С какой это стати Василий вдруг так круто переменился к нему: то стреляться советовал, а теперь чуть ли не шубой с царского плеча жалует. Своим настороженным видом Нефедов очень забавлял скучавшего в ожидании обеда высокопоставленного военного чиновника. Расстегнув жесткий воротничок форменной тужурки и дав волю своему второму подбородку, генерал велел адъютанту накрыть столик в гостевой комнатке. За рюмкой коньяка хозяин кабинета поведал Борису вновь всплывшие подробности совершенной им «Атаки века». И снова нельзя было понять, что в данном повествовании реальный факт, а что часть уже гуляющей по местным коридорам байки про очередной подвиг советского военно-воздушного Геракла.
Из рассказа генерал-майора следовало, что после того, как одна из сброшенных с «Москито» бомб проломила стену гарема в крепости афганского удельного князька и зашибла сторожа-евнуха, многие его жены и наложницы разбежались. Лишившись главной услады, расстроенный наместник провинции через своего шаха запросил у русских мира, обещая им сдать главаря бандитов и его людей.
Видимо, чрезвычайно успешный рейд одиночного бомбардировщика наглядно продемонстрировал вождю пуштунов уязвимость его родового селения перед воздушной атакой, и он решил, что ему выгоднее сдать гостя, чем сориться с соседом, показавшим свою силу…
За эту операцию шесть командиров экипажей стратегической авиации и четверо летчиков Ил-28 были награждены орденами Боевого Красного Знамени. Борис же получил гораздо более важную награду — семь дней отсрочки, которые давали ему время на то, чтобы все-таки загнать на наш прифронтовой аэродром вражеский «Сейбр» и выручить многих своих сослуживцев по штрафной эскадрилье из беды.
Но перед вылетом в Корею Нефедову пришлось еще на несколько дней задержаться в Москве. Подошел черед проходить очередную врачебно-летную экспертную комиссию (ВЛЭК). Без заключения врачей ему бы просто не подписали командировочное предписание. А просить о вмешательстве лично командующего Борис не хотел. Этот человек становился ему все более неприятен.
