Сухая гроза
…Нацистский ученый Генрих фон Айзенбах творил. Кисть парила над холстом, причудливо смешанные в палитре краски превращались в затейливые узоры. Весело щебечущие вокруг птицы, летний ветерок, солнечные лучи, пробивающиеся сквозь тучи, все это настраивало старого фашиста на поэтический лад. Даже полуголодные, изможденные славянские рабы, одетые в рванье не отвлекали взор великого человека. Стоявшие неподалеку дюжие эсэсовцы-автоматчики с почтением следили за творчеством «знакомого самого Фюрера». При появлении штандартенфюрера Штуце они резко взмахнули руками в приветствии и попытались было проорать дежурную фразу, но штандартенфюрер помахал пальцем у рта, призывая дисциплинированных солдат к молчанию. Впрочем, фон Айзенбах, обернувшись, сам заметил приближающегося к нему штандартенфюрера и приветливо, как старому знакомцу, махнул тому рукой.
– …Поистине славный денек, не правда ли, Руди? – с простительной фамильярностью обратился ученый к эсэсовцу. – В этом диком краю климат редко бывает столь благосклонным к путникам вроде нас с вами, вот я и решил уделить толику своего драгоценного времени прекрасному. Как вам эта березка?
Штандартенфюрер кивнул и, прищурившись, посмотрел на стоявшую неподалеку раскидистую молодую березку. Действительно, прелестное деревце поражало своей простой, классической красотой, одиноко раскинув ветви посреди вырубленного уже пространства…
– …Пока что запретил рабам пилить ее, – увлеченно продолжил фон Айзенбах. – Знаете, Руди, я решил, что память об этой березке должна войти в историю. После того как наша операция успешно завершится, я подарю свою картину фюреру. Давным-давно, еще до пивного путча, фюрер изволил почтить своим благосклонным взором некоторые из моих работ и нашел их прелестными. Знаете, он так и сказал: «Генрих, они прелестны!» – и одарил меня своей неповторимой улыбкой. Это был один из самых счастливых моментов моей жизни…
Штандартенфюрер вгляделся в картину. Действительно, березка была как живая, несмотря на незаконченность картины; казалось, еще мгновение, и она взмахнет ветвями прямо на холсте. Сюрреализма картине «Die Trauerbirke» (плакучая березка. – Прим. автора ) добавляли изображенные советские военнопленные. Скованные цепью, они пилили березу все вместе, длинной, ржавой пилой…
– …Действительно, впечатляет, герр фон Айзенбах, – с улыбкой произнес штандартенфюрер. – Однако же объясните, почему славяне плачут, хм… хотя этот подтекст мне ясен… но для чего вы оставили столько пустого места справа от березки?
– Здесь будет стоять наш великий фюрер, – самодовольно пояснил ученый. – Кстати, Руди, вы можете звать меня запросто – Генрих. К чему эти условности между двумя коллегами. Не прикажете ли подать пива?
– Охотно… Генрих! – Штуце взмахом руки подозвал дежурившего неподалеку фельдфебеля, тот подбежал рысцой; почтительно склонив голову на бок, выслушал указания штандартенфюрера и, также рысцой, умчался к урчащей генератором объемной палатке.
…Не прошло и двух минут, как штандартенфюрер Штуце сидел на удобном раскладном стуле за накрытым белоснежной скатертью столиком, сервированным кружками с ледяным пивом и тарелками с нарезанными колбасами разных видов. Взяв кружку, он с удовольствием пригубил светлое пиво, облизал пену с верхней губы, потянулся за колбасой…
– …Руди, ваш фельдфебель просто молодчина, – фон Айзенбах наконец отвернулся от картины, встал, с удовольствием потянулся и с улыбкой махнул стоявшему рядом унтер-офицеру. Тот подскочил, осторожно, словно хрустальную вазу, взял на вытянутые руки сырой еще холст и понес его в палатку. Следом за ним рядовой-эсэсовец нес остальные художественные принадлежности. Третий эсэсовец почтительно подвинул плетеное кресло ученого к столу. Фон Айзенбах сел, сделал несколько жадных глотков и на некоторое время замолчал, порадовав Штуце неожиданно свалившейся тишиной, которая после долгих монологов ученого казалась манной небесной.
…Объект поражал своими размерами. В силу служебных обязанностей штандартенфюрер войск специального назначения СС Рудольф Штуце не раз присутствовал на стройках специальных объектов. Все те особые зоны, как правило, заводы военного назначения, старались размещать под землей – и для конспирации, и в целях безопасности. Этот же объект, или «зону», как окрестил ее сам штандартенфюрер, по каким-то техническим причинам под землю прятать было нельзя. Как с ехидной улыбочкой пояснил ему фон Айзенбах, «весьма скоро герр штандартенфюрер и сам поймет, в чем причина такой открытости».
…До заката оставалось еще добрых часа полтора, но пленных рабов уже сгоняли в загон, обильно оплетенный колючей проволокой. Еще на инструктаже Штуце объявил охране, что за каждый побег он лично будет расстреливать по одному караульному, и охранники были весьма бдительны. К удивлению рабов, кормили их весьма сносно. Объяснялось это вовсе не гуманизмом эсэсовцев, а практичностью. Привозить в этот столь труднодоступный северный район новую партию рабочей силы было весьма затратно и проблематично. Кроме того, сразу возникали проблемы с сохранением секретности. Поэтому было решено беречь этих рабов. Кроме того, фон Айзенбах заявил штандартенфюреру со странной улыбкой, что некоторые рабы понадобятся ему «для развития научного потенциала Третьего рейха»…
…Когда бледного от ужаса и покрытого каплями холодного пота военнопленного привязали к вбитому в землю столбу, вершина которого была увенчана длинным металлическим штырем, все, даже караульные эсэсовцы, приблизились, с интересом глядя на происходящее. Грубо отесанный столб был врыт между тремя металлическими ажурными конструкциями, отдаленно напоминающими мачты высоковольтных проводов. Значительная площадь вокруг была огорожена натянутой на колышки веревкой.
Профессор фон Айзенбах скрылся в бетонном бункере, законченном неделю назад, но уже напичканном разнообразной аппаратурой, привезенной с соблюдением строжайшей секретности. Не выдержав всеобщего ажиотажа, штандартенфюрер Штуце подался вперед вместе со стулом. Караульные эсэсовцы окружили загон с пленниками, на котором уже появились два недостроенных барака, рассчитанных на долгосрочное пребывание. Внезапно, среди окружающей тишины послышался шум мотора, Штуце различил знакомый звук бронетранспортера. Обернувшись, он взмахнул рукой и поспешил к воротам лагеря. Там, среди поднятой боевой машиной пыли уже показалась знакомая фигура штурмгауптфюрера Грубера. Тот, не дойдя нескольких метров, перешел на строевой шаг, остановился, четко вскинул руку. Штандартенфюрер также четко ответил – он поощрял дисциплинированность и очень ценил это в подчиненных. Выслушал краткий доклад, пошел к бронетранспортеру, из которого эсэсовцы уже выгрузили трофеи: тела убитых ими партизан…
– …Мне нужно подтверждение, Иоахим! – резко сказал штандартенфюрер. – То, что вы принесли сейчас, не годится даже на корм свиньям! Мне нужна группа советских парашютистов, вы же это знаете!
– Если герр штандартенфюрер изволит взглянуть в кузов, он непременно обнаружит там что-то новое, – устало произнес Грубер. Он был небрит, потерял нескольких бойцов и не был настроен подобострастничать. Впрочем, штандартенфюрер и сам неохотно принимал подобострастие своих подчиненных, он куда больше ценил преданность, а уж этого в Грубере было с избытком…
…Штандартенфюрер с интересом разглядывал останки снайпера-азиата, который так успешно сражался против ребят штурмгауптфюрера в одиночку. Откинул балахон с брезентовой куртки, внимательно изучил ткань…
– … Это точно они! – уверенно произнес он. – Поздравляю, штурмгауптфюрер, наконец-то есть след. Очевидно, охотник с севера. В свое время я работал с Красной Армией, участвовал в совместных учениях, там частенько попадаются именно такие снайперы, северяне. Они там ценятся на вес золота. Хотя я просил вас о живом информаторе. Что мне делать с этим куском мяса?
– Герр штандартенфюрер! – Грубер заговорил уверенным тоном. – След есть. Мы гнались за двумя, двумя, высокими парнями, ярко выраженными славянами северного типа – один со светлыми волосами, а перед вами лежит азиат, ну хорошо, северянин-эскимос…
– Чукча! – самодовольно произнес штандартенфюрер. – Поверьте мне, Иоахим! Уж я-то знаю толк в этих советских…
– Как будет угодно герру штандартенфюреру, – Грубер почтительно склонил голову. – Как бы то ни было, собаки егерей взяли след и уверенно держат его. В этот самый момент слежка продолжается…
– Очень хорошо, Грубер! Надеюсь в этот раз все пройдет как надо! Мне нужно доложить в Берлин об успешном завершении охоты не позднее пятницы, а это уже послезавтра! – Штандартенфюрер недовольно поморщился. – Впрочем, неважно. Вы вовремя приехали, мой дорогой. Наш подопечный, профессор фон Айзенбах собирается учинить какой-то замечательный эксперимент. Чудесное развлечение в такой глуши, пойдемте же!..
…Недовольство пленных подавили запросто – двумя автоматными очередями над головами. Штуце нарочно не стал загонять рабов за стены недостроенных бараков, он хотел, чтобы эксперимент имел педагогическое воздействие на рабочую силу. Будучи практичным человеком, штандартенфюрер никогда не упускал любую возможность увеличить коэффициэнт полезного действия. Сейчас, глядя на корчащегося у столба пленника и на недостроенный объект, он почему-то совсем не к месту вспомнил, как еще мальчишкой ездил с отцом в Нидерланды. Глядя на ветряные мельницы, он спросил тогда отца, почему же глупые голландцы не догадаются вырабатывать электричество из трения жерновов. Штуце и теперь помнил ласковое тепло отцовской руки, когда тот гордо расхохотался и, потрепав сына по волосам, объявил, что у того великое будущее…
Грубер сосредоточенно смотрел на привязанного к столбу усатого пленного. Изможденное лицо славянина, заросшего бородой и волосами, не выражало уже никаких эмоций. Даже страх, казалось, покинул его. Пленники, стоявшие за изгородью из нескольких рядов колючей проволоки, молчали, но их понурый вид говорил сам за себя.
«Все-таки в этом мире право сильного решает все, – устало подумал Иоахим. – Как же мне надоели все эти зверства. Как я ни пытаюсь, все же не могу думать о людях как о материале. Какое же у него лицо. Бездна в глазах. Интересно, что бы чувствовал я на его месте…»
По ступенькам, ведущим вверх из подземного бетонированного бункера, бодро взбежал герр фон Айзенбах. С сосредоточенным лицом и сияющими глазами он отошел к специальной зарешеченной будке, поднятой метров на пять над землей и опирающейся на единственный деревянный столб. Взобрался по откидной лестнице наверх и, улыбнувшись, поманил пальцем штандартенфюрера…
– … Руди! Прошу ко мне! – Штуце недовольно скривил тонкие губы – он терпеть не мог фамильярности, особенно прилюдной, однако от профессора ее приходилось сносить.
…Не без труда разместившись в тесной зарешеченной кабинке, профессор потянул наверх закрепленную на крючьях металлическую лестницу, Штуце услужливо помог ему. Закрепили лестницу над землей, прицепив крючьями к зарешеченным стенкам будки.
– … Если вы знакомы с электротехникой, Руди, вы конечно же поймете, почему у нашего скромного убежища всего один столб и зачем я убрал лестницу от земли, – профессор самодовольно пригладил свою бородку и принялся щелкать многочисленными рубильниками, в которых штандартенфюрер, как профессиональный военный, ни черта не смыслил. – Кстати, перед официальными испытаниями кабину придется значительно расширить, нам еще предстоит огромный труд, прежде чем мы будем готовы…
…Гул установки непрерывно нарастал. Послышалось шипение, легкое потрескивание, однако пока ничего необычного не происходило. Борода и волосы на голове профессора начали приподниматься вверх. С изумлением штандартенфюрер почувствовал, что и его тщательно прилизанные волосы встают дыбом. Увенчанные шарами металлические конструкции заметно завибрировали, по территории объекта пошли мощные порывы ветра, поднялась пыль. Все, даже караульные эсэсовцы на вышках по периметру зоны, увлеченно наблюдали за происходящим в центре объекта.
– … Ну а сейчас, Руди, вы увидите то, что не видели еще никогда! – перекрикивая шум вокруг, провозгласил фон Айзенбах. Его глаза горели бешеным огнем, рот был судорожно искривлен. Он положил ладонь на рукоять большого рычага, напомнившего штандартенфюреру школьный реостат, и начал плавно тянуть его вверх. – Сейчас, Руди, вы поймете, почему нашу операцию назвали «Сухая Гроза»!..
Гул подземной установки превратился в нечеловеческий рев, земля под ногами ощутимо затряслась. Внезапно шары на вершинах металлических конструкций объяло светом, вокруг них закружились миниатюрные молнии. Сквозь шум послышался голос ученого:
– …Начинаю!
…И началось! Молнии электрических разрядов вокруг шаров соединились! Сплетясь в единую, могучую молнию, разряд ударил вверх, в небо! Штуце круглыми глазами следил за происходящим вокруг, стараясь не упустить ни одной детали. Фон Айзенбах чертыхнулся и, прибавив мощности, левой рукой начал крутить какую-то круглую ручку, сделанную из эбонита. Молния резко переместилась вниз и неожиданно ударила в тентованный грузовик, стоящий поодаль! Издалека, как будто из другого мира, сквозь неистовый вой разыгравшейся бури, донеслись крики солдат. Штуце послышалось даже, как, всегда приличный, профессор прокричал крепкое солдатское ругательство «Scheisse» и напряженными пальцами повернул круглую рукоять…
…Молния с визгом прошлась по решетке их убежища и наконец-то, рассыпая облака искр, ударила в увенчанную длинным металлическим штырем верхушку столба! Привязанный подопытный пленник издал дикий, нечеловеческий крик, который еще долго звенел в ушах наблюдавших за испытаниями…
…Неимоверным усилием воли сдержав дрожь в коленках, прямой, как доска, штандартенфюрер подошел к развороченному грузовику. Шины превратились в оплавленные, еще дымящиеся резиновые лужи. В небо поднимался густой черный дым, хотя огня не было. Удар был такой силы, что грузовик приплюснуло к земле. Двое солдат как раз вытаскивали из развороченной кабины водителя, больше напоминавшего обуглившуюся статую из дерева. Рядом раздавались вопли двух обожженных солдат, которые сидели в кузове…
– …Герр штандартенфюрер! – Подбежавший штурмгауптфюрер Грубер был возбужден как мальчишка. Съехавшее на бок кепи выдавало стоящие дыбом, коротко стриженные светлые волосы, он размахивал своими огромными мускулистыми руками. – Что это за чертовщина?! Наше новое оружие?!
– Приведите себя в порядок, Грубер! – одернул подчиненного Штуце. – Вы же офицер! И доложите, наконец, о потерях!
– Прошу прощения, герр штандартенфюрер! – Иоахим справился с собой, все гуманистические мысли вылетели из его головы при виде нового чудо-оружия. Он был в восторге от испытаний. – Погиб водитель грузовика, двое крепко обгорели, врач говорит, что их необходимо эвакуировать в госпиталь. Да, грузовик, он не подлежит восстановлению.
– Испытуемый? – Штандартенфюрер смотрел в сторону столба, где сейчас, не обращая ни малейшего внимания на уничтоженный грузовик, чуть ли не с лупой у глаз суетился ученый Генрих фон Айзенбах. Опекавшие его фельдфебель и двое рядовых изо всех сил старались оберегать бесценного профессора, чуть ли не придерживая его под локти. Профессор отмахивался от них и на бегу диктовал что-то своему молчаливому флегматичному помощнику, который с блокнотом в руках бежал рядом…
– Русского разорвало на куски!
– Эвакуируйте солдат на моем личном Хорьхе. Водителя похоронить, ну а грузовик… грузовик спишите и оттащите на стрельбище. – Сдержанный штандартенфюрер все же не удержался от восторга: – Приготовьте наш доклад в Центр! Да, с таким оружием мы будем непобедимы! Враги будут трепетать перед нами…
Обернувшись на крики, офицеры увидели, что взгляды солдат устремлены вверх, в небо. Там, на недосягаемой высоте, при садящемся солнце переливалось и блестело всполохами… северное сияние!
