Когда наступает штиль
Профессор фон Айзенбах увлеченно налаживал свою автоматику. Стоящий рядом Штуце заскучал. Он как будто с интересом вслушивался в объяснения ученого, но на самом деле штандартенфюрер думал совсем о другом. Штуце волновался перед приездом начальства, в руках которого была его жизнь.
«Интересно, как причудливо переплетаются события. Сама судьба свела меня с этим забавным стариком», – подумал штандартенфюрер и вздрогнул. Глазки профессора, словно горящие уголья, уставились на него. Впрочем, фон Айзенбах тут же улыбнулся, и гнетущее ощущение прошло.
– Мне нужно будет еще несколько раз проверить работоспособность установки, – услышал наконец Штуце. – Я хочу быть уверен, что комиссия останется довольна.
– Безусловно! – Штандартенфюрер улыбнулся и кивнул. – Все необходимые условия для работы будут вам обеспечены!
– Отлично, тогда, наверное, мы начнем прямо сейчас, – профессор озабоченно кивнул в ответ. – Кстати, Рудольф, должен вас поблагодарить, вы отлично справляетесь со своими обязанностями. Я непременно сообщу о вашем рвении.
Штуце поблагодарил профессора, однако в душе у него осталось ощущение, словно над ним тонко издеваются. Или дают понять, что он здесь не главная персона. Философски вздохнув, Штуце выбрался вслед за профессором из подземной части установки наверх.
Первые лучи солнца осветили дальний край неба, но до рассвета было еще минут пятнадцать. Несмотря на ранний час, штандартенфюрер с удовлетворением отметил, что трудяга Куртц уже вовсю сортирует заключенных. Зрелище было интересное: штурмбанфюрер со своими подчиненными, среди которых была и красавица Фрида Костер, гоняли заключенных по кругу с вытянутыми над головой руками, причем в руках у них были тяжелые камни. Эсэсовцы с гоготом били их хлыстами по ногам, упавших пинками гнали в угол, где их уже ждали те, кто не выдержал испытания. Куртц был на вершине блаженства: не выдержав, он пристрелил одного из узников прямо на месте «испытаний»…
– Герр штурмбанфюрер! – К Куртцу подбежал слегка запыхавшийся эсэсовец, он знал, что офицер любил внешние признаки усердия. – У нас уже набралась достаточная группа для ямы!
– Так! Сейчас! – Куртц повернулся к Фриде Костер. – Пойдемте с нами, госпожа лейтенант. Сейчас начнется кульминация.
Прежде чем расстрелять первую партию, Куртц распорядился углубить овраг. Он с интересом разглядывал лица обреченных на смерть людей. Рядом тем же занималась Фрида, в возбуждении покусывая губки и то и дело со свистом обрушивая хлыст на спины людей. Несчастные копали себе могилу, тоскливо глядя на стоящих вокруг, хорошо вооруженных палачей.
Мимо, равнодушно поглядывая на происходящее, прошли два немецких егеря: офицер и фельдфебель. Проходя через открытую калитку, офицер хлопнул по плечу эсэсовца-часового и что-то сказал ему. Судя по смеху, егерь остроумно пошутил…
– Все, хватит! – Куртц измерил взглядом яму. – Стройте этих недочеловеков! Будем избавляться от мусора!
Заключенных построили на краю оврага. Фрида, с возбуждением глядя на происходящее, схватилась за пистолет и подбежала к штурмбанфюреру. Тот, отечески улыбаясь, согласно кивнул, и эсэсовка, подойдя вплотную к пожилому, уже изможденному пленнику, подняла пистолет и выстрелила ему в голову. Тут же раздались другие выстрелы: эсэсовцы начали бойню…
Подполковник Ерошкин прокусил губу от бессильной злости. Он смотрел на расстрел с расстояния в полсотни метров и ничего не мог сделать: до условленного времени оставалось еще двенадцать минут. Тем более Георгий Михайлович и сопровождавший его Удальцов удачно вошли внутрь. Но было безумно больно видеть, как фрицы убивают твоих товарищей, соотечественников, братьев. Люди гибли от беспощадных выстрелов, обреченно глядя в землю, кто-то попытался броситься на строй автоматчиков, но был сражен сразу несколькими очередями. Выгибаясь от боли, со скрюченными пальцами упал на землю и мгновенно умер. Ерошкин побледнел – довольные эсэсовцы с шуточками сбрасывали тела в яму. Ну ничего, время идет быстро!
Когда Куртц, довольный собой, строил перед ямой вторую партию предназначенных на расстрел людей, к нему подбежал унтер-офицер. На этот раз он задыхался неподдельно.
– Герр штандартенфюрер приказал пока не расстреливать! – выдохнул посыльный, переводя дыхание.
– В чем дело?! – недовольно повернулся Куртц.
– Господин профессор сейчас будет проводить испытания своей машины! – Эсэсовец преданно уставился на офицера. – Он просил переждать со стрельбой.
Куртц недовольно поморщился, но стерпел. Рядом встала Фрида.
– Что там происходит? – спросила она, постукивая хлыстом по своему начищенному сапогу.
– Придется подождать! – Куртц убрал пистолет в кобуру. – Сейчас профессор включит свою адскую машину. Знаете, Фрида, если честно, я побаиваюсь каждый раз, когда он запускает свои молнии…
…Практически одновременно со словами штурмбанфюрера над лагерем послышался дикий треск и гул – фон Айзенбах запустил установку. Снова голубоватое сияние, снова молнии, бьющие в небо! Поднявшийся заглушил все звуки вокруг, Куртц не слышал, что крикнула ему Фрида, он, как и остальные, зачарованно следил за творящейся в небе фантасмагорией.
Внезапно кто-то дернул его за рукав. Обернувшись, штурмбанфюрер увидел стоящую рядом Фриду. Лицо ее было искажено, изо рта толчками вырывалась кровь, а из груди торчало коричневое древко оперенной стрелы. Последним, кого увидел эсэсовец в своей жизни, был странный зеленый человек с луком в руках. Мгновение – и следующая стрела вонзилась Куртцу в глаз.
В Отряд имени Сталина набирали спортсменов самых разных направлений. Стрелков из лука, которых поначалу хотели забраковать, Ерошкин обрадованно забрал себе. Сейчас он хвалил себя за предусмотрительность.
Подполковник, страстный стрелок из лука, с удовольствием отметил, что и доставшиеся ему двое стрелков, были настоящими профессионалами. В то время как сам он с удовольствием снял эту садистку с хлыстом и жирного эсэсовца, который сейчас бился в конвульсиях, лежа на пыльной земле, лучники спокойно и быстро втыкали свои стрелы в шеи и спины остальных, не обойдя вниманием и часовых у калитки. Остальные в мгновенной атаке ринулись на расстрельную команду. Весь налет занял несколько секунд, вскоре все было кончено.
В Отряде каждый солдат знал свой маневр. Вот и теперь группа работала слаженно и быстро. Спасенных от расстрела узников быстро загнали подальше в лес. Некоторые из освобожденных сразу вооружились автоматами и карабинами эсэсовцев.
Двое бойцов оттащили тела убитых эсэсовцев подальше от калитки. Еще несколько человек с кусачками подбежали к ограждению и принялись перекусывать металлическую проволоку. Тут Ерошкину улыбнулась фортуна – подполковник не знал, что изгородь под напряжением. Не знал он и того, что во время испытаний напряжение отключалось.
Махнув рукой, Ерошкин подозвал к себе группу. Собрались, быстро проверили оружие… и ринулись в лагерь.
– Опять эта стрельба! – перекрикивая шум установки, рявкнул фон Айзенбах. Он начал понижать напряжение, а затем и вовсе выключил его. – Герр Штуце, будьте добры, уймите своих подчиненных, я не могу работать в условиях, когда элементарные просьбы не исполняются!
Красный от злобы, Штуце кивнул и выскочил из решетчатой кабинки. «Придушу собственными руками!» – подумал он о толстяке Куртце. Стрельба становилась сильней, и велась она почему-то внутри лагеря. Шагая в сторону выстрелов, штандартенфюрер завертел головой, вокруг растерянно метались эсэсовцы…
Пробежав за угол домика офицеров, Штуце нос к носу столкнулся с незнакомцем. Тот, одетый в грязно-зеленый балахон, неожиданно вырос перед эсэсовцем. Штуце судорожно схватился за пистолет, но незнакомец широко, как фехтовальщик, шагнул вперед и выбросил в выпаде руку. Оцепенев от внезапно нахлынувшей слабости, штандартенфюрер опустил глаза и увидел воткнутый в свой живот кинжал. Ноги подогнулись, Штуце рухнул на землю. Он еще чувствовал, как беспощадные руки выдернули из живота нож, как оттуда хлынула кровь. Зрение наконец померкло…
«Очкарик» был просто мастером. Николай спокойно шел сзади, изредка касаясь забинтованной головы – для маскировки, осторожный Георгий Михайлович решил перестраховаться и выдать напарника за контуженого. Сам он, переодетый в офицера-егеря, спокойно шел по вражескому лагерю, здороваясь со встречными, перебросившись парочкой шуток и даже дружески махнув кому-то рукой.
Удальцов поражался и его артистизму, и безупречному знанию немецкого языка. «Разведка», – восхищенно думал он, сжимая рукой приклад автомата и стараясь вести себя столь же непринужденно. Молнии и шум установки поразили Николая, но он продолжал спокойно идти за Георгием Михайловичем. Тот казался совершенно невозмутимым, словно не замечал происходящего вокруг. Они встали в стороне, словно зрители наблюдая за происходящим. Вот послышалась стрельба, вот стих гул установки. Из стоящей посреди странных металлических шестов зарешеченной кабинки выскочил офицер-эсэсовец и, быстро спустившись по приставной лестнице, куда-то побежал. Вокруг поднялась суета…
– Пора! – тихо сказал Георгий Михайлович. Он весь подобрался и побежал к кабинке, знаком велев Николаю ждать внизу. Взлетел по лесенке в кабину. Внутри послышалась слабая возня, удар, и все стихло.
Николай с тревогой оглядывался, прислушиваясь к спорадической стрельбе, стоя на левом колене и держа автомат на изготовку. Над головой послышался слабый свист. Удальцов взглянул вверх. Там маячил знакомый силуэт, что-то показывая ему пальцами. Затем из проема свесились ноги в штатских туфлях и брюках. Закинув автомат на плечо, Николай поднял руки, аккуратно принимая пленника…
Грубер выскочил из своей комнатки в расстегнутом кителе, сжимая в руке автомат. Огляделся, стрельба была как будто всюду. Взгляд наткнулся на трупы эсэсовцев, и Иоахим с удивлением отметил, что шестеро отборных солдат были скошены одной очередью. Крики справа, взрыв! Тут вдалеке, за бараками заключенных, Грубер увидел двух егерей, которые тащили за собой человека в брюках и с мешком на голове.
Моментально сделав выводы, штурмгауптфюрер бросился вдогонку. Он сразу сообразил, что происходит, стрельба, взрывы – налет! Скрипнув зубами, Грубер понял, что целью нападавших был именно профессор. Офицер бросился вдогонку, но замедлил шаг, увидев ноги в блестящих сапогах, торчавшие из-за угла постройки. Подбежав, он присел на корточки, рассматривая своего начальника. Штуце был мертв. С выкаченными глазами и предсмертным оскалом он уже не напоминал лощеного представителя высшей расы. Просто еще один труп…
Стальные руки сжали его горло, но Иоахим моментально извернулся своим сильным телом и ухитрился перебросить противника через себя. Тот крутанулся и мигом вскочил на ноги. Автомат был на земле, и Груберу пришлось вступить врукопашную с ловким, как кот, бородатым русским. Тот вытащил нож и, весело скаля зубы, поглядел на противника. Иоахим схватился за свой клинок, висевший на поясе, но внезапно, от беспощадного удара в затылок в его глазах потемнело…
Выехавшие по сигналу тревоги с аэродромной базы грузовики с эсэсовцами и егерями были неожиданно задержаны. Когда возглавлявший колонну с подкреплением бронетранспортер проезжал над рекой, под ним раздался гулкий взрыв! Крепкий каменный мост, казалось, способный простоять века, рухнул, разваливаясь на куски и увлекая за собой бронетранспортер и первый из грузовиков, битком набитый солдатами и шедший почти вплотную сзади. Тут же послышались раскатистые трели автоматных и пулеметных очередей.
Выпадавшие из грузовиков солдаты оказывались в невыгодном положении на узкой дороге. Они были видны, а нападавших стрелков видно не было. Дорога сразу наполнилась шумом, криками о помощи, яростным матом, беспорядочной стрельбой. Раненые отползали с линии огня, но стреляли, казалось, со всех сторон, метко и безжалостно. Тем более что среди нападавших, похоже, был снайпер. Выстрелом в лоб он ухитрился уложить водителя задней машины, и теперь расстреливал попавших в ловушку солдат.
Стрельба стихла так же внезапно, как и началась. Старшой не уходил еще минуту, разглядывая результат своей деятельности, затем довольно кивнул. Его заслон сработал как надо, немцам всыпали по самое не хочу! Усеянная трупами в немецкой форме дорога и большая часть груза в виде взрывчатки и боеприпасов подняли настроение ребятам группы старшины Налейко. Проверив оружие, они отползли подальше, затем поднялись и бегом растворились в лесу. Немцам из расстрелянной колонны было не до них…
Профессор фон Айзенбах испытывал пароксизмы ужаса. Вначале кто-то в немецкой форме пробрался в кабинку, профессор еще вспомнил, как неизвестный окликнул его по имени, а когда он отозвался, оглушил резким ударом. Дальнейшее вспоминалось смутно, его куда-то волокли с тугим кожаным мешком на голове, который петлей охватывал плечи и руки, так, что фон Айзенбах был совсем беспомощен. Внутренности мешка были густо усыпаны табаком, и задыхающийся профессор даже не помышлял о сопротивлении. Тащили тщедушного немца довольно долго, крепкое плечо похитителя упиралось ему в живот. Но наконец остановились, опустили профессора на землю. Сдернули с головы мешок, и пока фон Айзенбах промаргивался, заново привыкая к утреннему свету, двое, одетые в форму немецких егерей, стояли рядом, глядя то на него, то на какую-то пожелтевшую от времени карточку.
– Да, это он, – довольно улыбнулся Георгий Михайлович. – Это наш клиент. Николай, головой за него отвечаешь!
Удальцов согласно кивнул, на полянку выбежали двое в маскировочных накидках. Коля схватился было за автомат, но, узнав пришедших, успокоился. Скинув с головы капюшон, Ваня Конкин приветственно махнул ему, затем уперся руками в согнутые колени и начал переводить дыхание. Его напарник, напротив, был свеж, как будто и не участвовал в молниеносном бою.
– Переодевайтесь, парни! – крикнул «Бородач», – а то свои постреляют! Ну-ка, быстро, мы прикроем!..
Отряд собрался на лесной полянке в нескольких километрах от объекта немцев. Даже сюда долетал гул разрывов и виднелся столб черного дыма, поднимавшийся над лагерем. Зрелище было не для слабонервных – дым уходил в утреннее небо, на котором вновь переливалось искусственное северное сияние.
Подполковник Ерошкин был доволен, налет удался на славу. Разведчикам при минимальных потерях удалось захватить носителя ценной информации и уничтожить объект противника. Оставалось самое главное – уйти живыми и доставить добычу домой. Свистом обратив на себя внимание, подполковник взмахом руки поднял людей, и они продолжили свой путь в гущу леса.
Николай с Иваном на ходу разглядывали освобожденных узников, которых насчитывалось около сорока человек. Оставшихся в лагере почти всех расстреляли эсэсовцы, так что, по иронии судьбы, спаслись те, кого немцы собирались уничтожить.
Освобожденные были истощены и с трудом продолжали движение, многие в кровавых ранах, но почти все с оружием, захваченным у убитых фашистов. Ерошкин то и дело с беспокойством оборачивался на них, затем его нагнал «Очкарик», и офицеры на ходу принялись вполголоса совещаться.
Пройдя еще несколько километров, снова сделали привал. Разведчики в спешке делились припасами с обретенным пополнением. Изголодавшиеся люди жадно накидывались на еду. Присевшие рядом Удальцов и Конкин вполголоса делились впечатлениями. О произошедшем в лесу эпизоде с майором Ваня промолчал. Такое он не решился рассказать даже близкому другу.
Ерошкин был обеспокоен. До сих пор все шло хорошо, даже слишком хорошо. Теперь, однако, Отряд, вернее, то, что от него осталось, был сильно обременен престарелым пленником, которого следовало беречь как зеницу ока, и изможденными узниками, спасенными от расстрела. Теперь инициатива была за немцами. Тут к подполковнику подошел Георгий Михайлович.
– Да-а, дорогой Сергей Константинович, – проговорил он, оглядывая полянку, на которой собралась пестрая компания. – Похоже, что обстоятельства кардинально изменились и теперь здорово отличаются от того, что мы планировали. Верно говорят, человек предполагает, а Бог располагает. Мне хотелось бы выслушать ваши предложения.
– Бросать я никого не буду! – твердо и решительно заявил командир. – Если придется, умру вместе с ними!
– Товарищ подполковник, – строго проговорил Георгий Михайлович. – Я и не прошу вас никого бросать и предавать. Но вы прекрасно понимаете, что нам надо держать темп!
Ерошкин помолчал, побарабанив пальцами по портсигару, он вытянул оттуда папиросу, ухватившись ногтями за картонный мундштук. Задумчиво закурил, глядя куда-то в даль…
– А может быть, так и надо? – мягко спросил «Очкарик». – Ведь одной из основных директив и была организация партизанского движения. Вот вам и готовое пополнение.
– Это правда, но нам надо уйти, набраться сил! Скажу вам по секрету, но только вам… Если честно, не знаю, что делать.
– Зато я знаю, Сергей Константинович, – Георгий Михайлович успокаивающе положил руку ему на плечо…