Орден СС
Добыча была неважной. Разложенные перед крыльцом помещения, где обитал штандартенфюрер Штуце, тела, изрубленные взрывами и пулями, выглядели невзрачно. Эсэсовцы, стараясь угодить начальству, разложили трупы подальше друг от друга, для того чтобы придать добыче больший размер. Еще и еще раз оглядывая убитых русских, Грубер с неудовольствием отметил, что не видит среди них тех двоих, что устроили им бойню у переправы. Впрочем, этих запросто можно было списать на ужасный взрыв. Тела нескольких эсэсовцев и егерей, тех самых, что так храбро и безрассудно полезли в подземелье, так и не были найдены.
«Их матерям придется хоронить пустые гробы, – с грустью подумал немецкий офицер. – Почему же так всегда получается, что храбрецам достается больше всех? Нужна ли эта храбрость? Боже мой, как же я устал от этой проклятой войны и этой чертовой России. Надеюсь, моей матери не придется хоронить пустой гроб»…
Штандартенфюрер Штуце, однако, остался доволен. Попахивая свежим ароматом хорошего коньяку, он очень мягко пожурил Иоахима за ранения, полученные тем «из-за неосторожности», и похвалил за успешное завершение охоты. После чего штандартенфюрер приказал откупорить бочонок пива и достать ящик коньяку из его личных запасов. Толстяк-штурмбанфюрер Куртц с подхалимским энтузиазмом бросился выполнять пожелание начальства…
– Геррен! – весело выкрикнул собравшимся вокруг и уже успевшим сделать по глотку спиртного офицерам и унтер-офицерам штандартенфюрер, стоя на крыльце. – От имени командования спешу проинформировать вас, что за этих русских бригаденфюрером фон Боккеном была назначена награда в десять тысяч рейхсмарок! Предлагаю разделить деньги между всеми присутствующими поровну. Я полагаю, что деньги не будут лишними!
Мгновенно забыв о кровопролитной трагедии, разыгравшейся всего несколько часов назад, эсэсовцы оживились. Тут же послышалась веселая возня, крики «Хох», кто-то громко сказал товарищу: «Эй, Хорст, не промотай все денежки, ты должен мне пятьдесят марок!»
Штуце подошел к Иоахиму, который, не разделяя всеобщего веселья, стоял в стороне, бледный от боли в свежих ранах. Штандартенфюрер приобнял Грубера:
– Мальчик мой, на тебе лица нет, – Штуце подтолкнул Грубера к двери. – Пойдем внутрь, нам надо поговорить. Да и выпить не мешает, видок у тебя весьма неважный.
Холодно относящийся к алкоголю, Грубер не стал, однако, отказываться от рюмки, предложенной ему штандартенфюрером. Что-то сломалось в нем сегодня, после этого боя. Выпил коньяк залпом, как воду. Штуце, видя его состояние, наполнил рюмку еще раз, подождал, пока Иоахим выпьет, с удовлетворением наблюдая, как его лицо розовеет.
– Ну, а теперь расскажи мне все, что произошло во время операции, да поскорее, – лицо штандартенфюрера внезапно переменилось, стало жестким. Маска веселья исчезла в одно мгновение. – Бригаденфюрер фон Боккен уже в пути, мы должны успеть поговорить до его появления. Давай! Я хочу знать все!
Бригаденфюрер СС Людвиг фон Боккен прибыл на объект так, как и подобает высокопоставленному деятелю оккупационных сил на враждебной территории – в сопровождении бронетранспортера и двух грузовиков с эсэсовцами. Несмотря на то что от аэродрома до места назначения было рукой подать, фон Боккен, уже наслышанный о решительных действиях партизан, не хотел рисковать понапрасну. Его появление было встречено бурными аплодисментами подвыпивших уже офицеров-эсэсовцев.
Взойдя на крыльцо, фон Боккен, кривя свое узкое, вытянутое, как у грызуна, лицо, произнес короткую, но пылкую речь перед собравшимися.
– Господа! – Бригаденфюрер чутко понимал душу своих вояк, ежечасно смотрящих в лицо смерти. – Все вы герои Фатерлянда!
Выждав положенное время, пока одобрительные крики и возгласы утихли, фон Боккен продолжил:
– Все мы понимаем важность нашей работы здесь, в самом логове этого большевистского зверя… вы – офицеры, лишенные элементарных удобств… – говорил бригаденфюрер, надрывая горло, а оттого постоянно срывался на писк. – Обещаю, что в ближайшее время для вас будут построены казино и офицерский дом отдыха с милыми дамами! – Слова бригаденфюрера были встречены бурными аплодисментами. Но крепко набравшимся воякам было уже не до того, чтобы вникать в его слова. Все терпеливо ждали, пока он выговорится, а поговорить с верными подчиненными фон Боккен любил. Однако минут через пятнадцать его красноречие иссякло и, еще раз поблагодарив собравшихся за верность фюреру, бригаденфюрер в сопровождении штандартенфюрера Штуце и штурмгауптфюрера Грубера вошел в дом.
– Господа, благодарю вас за успешное завершение операции! – с пафосом произнес бригаденфюрер. Он сел в кресло Штуце, откинулся поудобней. – Прошу вас, садитесь! Давайте обходиться без официальных обращений во время нашей… приватной беседы!
Фон Боккен с удовольствием взял поднесенную ему рюмку коньяку и посетовал на большие потери в ходе операции. Штандартенфюрер, ссылаясь на трудности, горделиво заявил, что под землей погребен значительный отряд большевиков, так что потери оправданы. Бригаденфюрер согласно кивнул, затем неторопливо поинтересовался самочувствием профессора, скоростью работы над установкой…
Грубер молчал, его трясло, штурмгауптфюрер никак не мог прийти в себя от пережитого сегодняшним утром. Стоило ему расслабиться, и он сразу вспоминал лицо этого бешеного азиата, его глаза, горящие каким-то адским пламенем. Поэтому он не сразу понял, что бригаденфюрер обратил наконец свой благосклонный взор на него…
– Вы не слышите меня, господин Грубер? – будто сквозь туман донесся до Иоахима тонкий голос фон Боккена.
– Простите меня, господин бригаденфюрер, – Грубер виновато улыбнулся. – Виной всему сегодняшнее ранение. Эти русские дрались как дьяволы…
– Что ж, Железный Крест никому не достается даром! – с пафосом произнес бригаденфюрер и, дождавшись от штурмгауптфюрера непременных изъявлений благодарности, простительно вялых, но своевременных, продолжил: – Гершафтен! Для Вас, разумеется, уже не секрет, что благая весть о первых успехах нашего чудо-оружия долетела в Берлине до самых высоких кабинетов? Сам фюрер с интересом следит за вашими успехами.
– Хайль Гитлер! – воскликнули офицеры, вскочив.
– Господа, позвольте мне продолжить! – Фон Боккен говорил торжественным голосом. – В ближайшее время, в течение двух недель, из Берлина прибудет комиссия самого высокого уровня. Нам предстоит много работы! Мало того что объект должен быть полностью готов к сроку, я надеюсь, что общими усилиями мы успеем устроить места проживания для наших почетных гостей, Рудольф, будьте добры, еще рюмочку.
Работы велись с опережением графика, но профессор с неудовольствием отметил, что ему, ученому мирового уровня, необходимо следить за самыми ничтожными вещами. Вот опять сегодня ему пришлось выговаривать этим мужланам-эсэсовцам, которые, переусердствовав, забили до смерти нескольких рабов.
Единственным утешением, отрадой фон Айзенбаха в этой лесной глуши была верная Фрида. Правда, и та, подчиняясь своим инстинктам, огорчила ученого: этой ночью «милая дикарка» настолько распалилась от страсти и выпитого шампанского, что выпорола фон Айзенбаха до крови. Да так, что теперь ему было больно даже сидеть.
Известию о приезде высокой комиссии из Берлина ученый не обрадовался. Установка была еще далека от завершения, простой монтировки вышек было мало. Объяснять этим эсэсовцам, что такое интегрированная настройка геомагнитного излучателя, у фон Айзенбаха попросту не хватало терпения.
«Что ж, придется продемонстрировать им мои молнии, – холодно подумал ученый. – Надеюсь, что не произойдет несчастного случая с кем-нибудь из берлинских господ». Он улыбнулся, представив, как его молнии поджаривают штабного генерала и тот, визжа, носится от них по полю…
Его размышления были прерваны пьяными криками, доносившимися снаружи. Группа эсэсовцев предавалась бурным возлияниям, периодически, среди них вспыхивали спорадические драки, перемежавшиеся криками «Хох» и «Хайль Гитлер». Среди офицеров ограненным алмазом сияло личико его любимой музы – восхитительной Фриды. Поморщившись, фон Айзенбах задернул шторки и вернулся к столу.
Пару часов спустя выпивший, но не опьяневший Грубер брел по лагерю к офицерской казарме. Раны саднили, голова кружилась, но рассудок был ясен и холоден.
«Пустой гроб, – думал эсэсовец. – Нет, пустой гроб не для меня, штандартенфюрер прав. Плевать на все, если придется, я буду втирать очки, лгать. Все, что угодно, лишь бы выбраться из этого ада!»
В его памяти снова всплыло лицо азиата, и Иоахима передернуло. Он убил многих, кого-то с удовольствием, кого-то равнодушно, не раз глядел смерти в глаза. Но никогда еще смерть не была настолько близко от него, как сегодня. Война больше не казалась ему причудливым спортом или королевской охотой на людей. Штурмгауптфюрер элитного подразделения СС, кавалер Железного Креста Иоахим Грубер понял, что попросту боится. Мимо него черными тенями проходили рядовые эсэсовцы, под командой штурмбанфюрера Куртца они убирали тела мертвецки пьяных офицеров…
Приезд комиссии из Берлина требовал серьезной подготовки. А тут еще такие сжатые сроки. Штандартенфюрер Штуце не знал покоя ни днем ни ночью. Рабочих рук не хватало. В ближайший концентрационный лагерь для военнопленных были посланы грузовики, чтобы доставить новую порцию рабов. С ними пришлось отправить штурмгауптфюрера Грубера, и не зря – комендант лагеря наотрез отказывался предоставить рабочую силу. Отказывался до тех пор, пока взбешенный штурмгауптфюрер спецвойск СС не выстрелил ему между ног и не ткнул затем дымящимся стволом прямо в лоб…
Штуце сорвал голос от крика на своих подчиненных. Остолопы переусердствовали и забили до смерти почти половину пленных, и с оставшимися теперь приходилось носиться как с хрустальными вазами. Пришлось даже увеличить им порции кормежки. Теперь Штуце лично приходилось наблюдать за их состоянием – толстяк Куртц оказался никуда не годным помощником, не способным ни на что, кроме подхалимажа. А тут еще этот фон Айзенбах. Абсолютно штатский человек, и снаружи и внутри, вместе со своей лейтенантшей Фридой, которую штандартенфюреру прямо навязал фон Боккен.
Вот уже третьи сутки ученый ничего не делал, ожидая дополнительное оборудование, которое везли из самого Берлина на грузовиках. Запершись у себя, фон Айзенбах виделся только со своим молчаливым ассистентом и Фридой, неохотно допуская к себе штандартенфюрера Штуце. Профессор занимался не свойственным ученым людям делом – заразившись всеобщим настроением, охватившим лагерь, фон Айзенбах крепко выпивал, поражая штандартенфюрера этим, казалось, совершенно нехарактерным ему увлечением. Пил ученый культурно, только хороший коньяк, прихлебывая его неизменным баварским пивом. Спорить с ним не было никакой возможности; когда Штуце попытался настоять на трезвом образе жизни, профессор пьяно расхохотался:
– Не волнуйтесь, Руди! – Фон Айзенбах был беззаботен и весел; протянув штандартенфюреру полную рюмку коньяку, от которой тот отказался, профессор махнул рукой и выпил сам, закусив долькой лимона. – Все в полном порядке! Мои расчеты практически завершены, я жду свое оборудование. Как только эти негодяи доставят его сюда и я подключу интегрированную цепь, мы станем абсолютно всемогущи! А пока… пока что моим уделом, как и у всякого творческого человека, остаются коньяк и любовь!
Штурмгауптфюрер Иоахим Грубер в последнее время избегал начальственного внимания. С уничтожением базы большевиков нужда в его профессиональных лесных навыках, казалось, отпала, и Иоахим уединялся от руководства и сослуживцев.
Удивляясь самому себе, Грубер начал задумываться о вещах, забытых им с раннего детства. Его мать была истой католичкой, и в детстве прививала Иоахиму веру, водила на богослужения. Затем, однако, безработный отец вступил в нацистскую партию, и жизнь семьи круто поменялась. В доме сразу появились деньги, и мальчик, обнаруживший в себе склонность к спорту, был отправлен в спортивный интернат при нацистской партии. С матерью мальчик с тех пор виделся редко. Отец, ставший ярым приверженцем нацистской идеологии, не желал иметь ничего общего с христианством, которое партия отрицала. Поэтому он постарался отдалить своего старшего сына от матери, которая не желала отказываться от веры.
Иоахим не был особенно увлечен политикой, уделяя все больше времени спорту и военному делу. Он конечно вместе с остальными обязан был участвовать в партийной жизни, слушал выступления лидеров. Из спортивного интерната его забрал сам Штуце, проводивший отбор перспективной молодежи. Тут жизнь Грубера получила новое ускорение: долгие курсы специальной подготовки, офицерское училище, плавно перетекшее в захват Чехословакии, операцию в Польше, парашютный десант в Бельгию…
Тогда он принял участие в операции, вошедшей в учебники по истории военного дела – захвате крепости, которая ранее считалась неприступной – форт Эбэн-Эмаэль. Небольшой отряд отборных десантников, всего семьдесят восемь человек, на десяти планерах десантировался на крышу этой крепости. Группа, в которую вошел и Иоахим Грубер, используя новейшее стрелковое оружие и кумулятивные заряды, ценой минимальных потерь захватила ключевые узлы крепости. Парень и сам не заметил, как превратился в профессионального военного. Причем не просто военного, а представителя элитного спецподразделения. Его бросали на совершение диверсий, похищение высокопоставленных врагов Рейха. Последним заданием стала борьба с партизанами. Здесь, в этой Богом забытой России…
– Когда я стою под такими звездами, я хочу владеть миром! – с пафосом произнес кто-то у него за спиной.
Вырванный из собственных мыслей, Иоахим обернулся. Сзади, неторопливо раскуривая сигару, застыл профессор фон Айзенбах. Судя по его спокойной позе, он стоял так уже какое-то время.
– Профессор?! Вам тоже не спится в столь поздний час? – спросил Грубер, пытаясь вспомнить, не бормотал ли он вслух…
Профессор не ответил. Он подошел и встал рядом со штурмгауптфюрером, держа сигару между пальцами и с улыбкой глядя в небо. Они казались странной парой: молодой, крепко сложенный офицер СС и пожилой человек в штатском, стоящие здесь, у барака, на клочке враждебной земли, обнесенной рядами колючей проволоки.
– Мне кажется, друг мой, что вы изменились, – заговорил наконец профессор. – Как будто, что-то произошло с вами в эти последние дни?..
– Эта проклятая земля, – Иоахим ответил не сразу, слова давались ему с трудом, как будто в горле застыл ком. – Если честно, я не понимаю, что мы тут делаем, герр фон Айзенбах.
– Друг мой, просто сейчас вы лишены масштабного восприятия происходящих великих событий! – с энергией проговорил профессор. Он нежно взял застывшего Иоахима за край рукава. – Не хотите ли продолжить разговор у меня за чашечкой кофе?
Иоахим согласно кивнул. Он вдруг понял, насколько ему одиноко здесь, в этом чужом и неуютном месте, где нет даже друга, чтобы поговорить. Грубер с охотой ступил в полумрак профессорского кабинета. Молчаливый ассистент ученого, который, казалось, никогда не спал, принес поднос с кофе, посыпанными сахаром дольками лимона и бутылкой хорошего французского коньяка.
Вскоре под аромат крепкого кофе и латиноамериканских сигар завязалась раскованная беседа. Фон Айзенбах вел себя как старый друг Иоахима, он был ненавязчив и деликатен, незаметно подкидывая собеседнику ключевые вопросы и заставляя замкнувшегося в себе Грубера разговориться.
– Как вы думаете, Грубер, мы победим в этой войне? – неожиданно перейдя с темы семьи и родственников, спросил фон Айзенбах. – Нет, вы не подумайте, – с улыбкой поднял ладонь профессор. – Я не тайный агент или провокатор. Просто мне и в самом деле интересно мнение такого молодого, но опытного и, как мне кажется, мудрого человека…
– Мне бояться нечего, профессор, – раскованно ответил ему Иоахим. Куривший крайне редко, сейчас он с удовольствием наслаждался боливийскими сигарами профессора, которые, в сочетании с кофе и коньяком, давали превосходное послевкусие. – Сами понимаете, что дальше фронта меня не пошлют. А смерти я не боюсь… – докончил Грубер и внезапно почувствовал, что кривит душой. – Скажем так, я не уверен в победе, но я верю в нее.
– Вы – верный солдат Великого Рейха, – заметил профессор. – И вы один из лучших солдат из всех, кого я видел в жизни, а опыт у меня богатый. Знаете, я думаю, что посылать вас на фронт, в пекло, было бы чересчур расточительно. – Фон Айзенбах сдержал улыбку, увидев горделивый румянец на щеках собеседника. – Вы весьма ценный материал, к тому же вы один из посвященных, – профессор с удовольствием провел ладонью по сияющему на лацкане значку партии.
– Что вы, профессор, – Иоахим скромно поднял руку. – Я всего лишь простой офицер службы СС. Да, конечно, у меня есть парочка удачных операций в послужном списке, но в вооруженных силах Рейха найдутся и куда более успешные солдаты. Кроме того, в таинства я посвящен не был…
Сквозь окутавший комнату табачный дым Иоахим увидел улыбку на лице профессора. Его собеседник усмехнулся, с видимым удовольствием отхлебнул кофе и расстегнул верхнюю пуговицу своей сорочки.
– Мальчик мой, – снисходительно заговорил фон Айзенбах. – Я вовсе не имею в виду эти ваши солдафонские шалости с факелами и торжественным кровопусканием в кубок. Это все мелкий уровень, в чем-то даже ширма, которая служит для сокрытия настоящих таинств. Помимо изучения нашей планеты, я тщательнейшим образом изучал людей, их типы и разновидности. Я вовсе не слепой фанатик, не юнец, с забитой дурманом головой. Я прагматик, и поэтому я стал искать подтверждение теории Адольфа Гитлера. И нашел ее!
– Измеряя черепа? – спросил Грубер со сдержданной иронией.
– И это тоже, герр Грубер, – улыбаясь, ответил профессор. – И это тоже.
Фон Айзенбах не мигая смотрел в глаза Иоахиму, и тот вдруг понял, что профессор смотрит так весь разговор, не отводя взгляда. Как змей. Голова у Грубера внезапно пошла кругом, он как будто оказался в другом месте, окруженный туманом. Напротив него была лишь голова профессора. Глаза не шевелились, только рот открывался и закрывался, беззвучно смеясь над ним…
– Ну что, мальчик мой, – фон Айзенбах расхохотался, и Груберу показалось, что профессору вторит десяток голосов вокруг. Внезапно хохот прекратился, ученый щелкнул пальцами, и непонятное оцепенение отступило. В комнате они были вдвоем, уютно горела лампочка, тикали часы… – Как видите, мы умеем не только измерять черепа, не правда ли?
– Как… как вы… – Грубер не находил слов. – Как вы это сделали?
– Мальчик мой, это всего лишь маленькая толика того, чему учат на высшем уровне, – профессор запустил руку за пазуху и вытащил из-под рубашки некий кулон, поднес его поближе к глазам собеседника. – Это – знак тайного Ордена СС. Я имею честь быть его членом.
Иоахим с неподдельным интересом принялся разглядывать знак, но профессор довольно быстро сунул его обратно. Подлив гостю коньяку как радушный хозяин, фон Айзенбах встал и переоделся в домашний халат и тапочки. Затем вернулся к столу.
– Грубая сила не является главным инструментом в нашем деле, – профессор вновь занялся своим любимым делом, а именно чтением лекций. – Ты в совершенстве познал воздействие грубой силы и теперь видишь, что не она является решающей в нашем мире.
– Мне кажется, что вы – черный колдун, – неожиданно для самого себя сказал Иоахим Грубер. – Скажите, вы знаетесь с нечистой силой?
– Друг мой, – рассмеялся фон Айзенбах. – Не имеет никакого значения, в какой цвет раскрашена сила! Это всего лишь инструмент для достижения наших великих целей, не более того! Впрочем, я позвал тебя не для того, чтобы читать лекции о природе силы. Мы, члены Ордена, уже давно присматриваемся к тебе. Ты достойный кандидат для вступления в наши ряды. Я не собираюсь заманивать тебя деньгами или роскошью, хотя, ты, безусловно, получишь все это. Я предлагаю тебе то, от чего ты не откажешься – ответы и знания. И великую силу!
