Глава 8
Впереди Днепр
В бою за переправу через Ворсклу самоходно-артиллерийский полк подполковника Тюлькова потерял одиннадцать машин. Из пяти оставшихся три находились в ремонте. Погибли около сорока человек в экипажах, в том числе имеющие большой опыт. Погиб командир батареи Анатолий Пахомович Свирский, правая рука подполковника Тюлькова.
Танковый и тяжелый самоходный полк Цимбала вместе с пехотой какое-то время продолжали наступление, затем остановились для пополнения и короткого отдыха.
Полк Тюлькова формировался практически заново. Уже через несколько дней прибыли десять новеньких самоходок, спустя еще день-два – несколько машин из ремонта. Поступили новые грузовики, мотоциклы, два американских бронетранспортера, вооруженные крупнокалиберными пулеметами.
Сложнее обстояло дело с личным составом. Пришло много новых бойцов и командиров, некоторые не имели опыта. Три батареи возглавляли Павел Карелин, Захар Чурюмов и Афанасий Солодков. Две другие возглавляли офицеры, пришедшие из других полков. Встретились наконец с Васей Сорокиным, которого Карелин забрал к себе в экипаж на место погибшего Ульяна Осина. Встрече с друзьями Сорокин вроде был рад. Выпили, обнимались, Василий смахивал слезы.
Но жестокие бои, гибель товарищей, особенно его лучшего друга, наводчика Михаила Швецова, что-то надорвали в этом физически крепком и далеко не трусливом парне. Тяжелое ранение, после которого Вася едва выкарабкался, мысли о семье и детях толкали его искать более безопасное место. Он вздыхал, глядя на новую машину, и старался не думать, насколько короткой окажется ее жизнь вместе с экипажем. Впрочем, мысли свои Сорокин (получивший «сержанта») всячески скрывал. И тем более не просил перевести его куда-нибудь на тыловую должность, хотя продолжал хромать.
Времени на учебу вновь прибывших не оставалось. Некоторые части уже подходили к Днепру. Торопили и командиров полков, входящих в состав механизированной бригады. За эти дни Паша успел лишь пару раз встретиться с Катей. Побыли вместе несколько часов.
– Паша, – вытирала слезы далеко не слабая Катя, прослужившая полгода, до ранения, ротной санитаркой. – Я в ту ночь отпросилась и на берег прибежала. Гляжу, а моста нет, только черная вода и ствол самоходки торчит. Я ведь тебя тогда похоронила.
– Перестань, Катюша…
– Что «перестань»? У меня уже сил нет на все это смотреть. Спасибо Тюлькову Борису Прокофьевичу Он меня всегда поддерживает. Я ему верю, как дурочка. Он к тебе хорошо относится, но снаряд в сторону не отвернет.
Не слишком веселое получилось свидание, хотя понемногу Катя успокаивалась. Короткая, но передышка. О завтрашнем дне они старалась не думать.
Не сказать, что новый состав полка был слабый. Наводчики, как правило, опытные, новые командиры машин командовали раньше танками. С механиками было сложнее, они тренировались с утра до вечера. Впрочем, долго стоять на формировке не дали. В один из дней не до конца укомплектованный полк Тюлькова и тяжелые самоходки Петра Цимбала двинулись вперед, сопровождая танковый полк и пехоту.
Первые два десятка километров миновали одним махом. Тем более местность была освобождена, а пехота двигалась на грузовиках и броне. На коротком привале Карелин встретил Александра Бобича. Бывший нескладный командир взвода уверенно командовал ротой, а на погонах носил три звездочки. Отмахнулся, когда Павел поздравил его с орденом Красной Звезды.
– Я его уже давно получил. Месяц назад.
– Может, опять ко мне в десант?
– Нет уж, – покачал головой бывалый командир Бобич. – Накатался под снарядами. Пусть другие эту школу проходят. У меня два «студебеккера» и ЗИС-5. Хоть тесновато, но лучше, чем верхом на твоей «сушке».
Сплошной линии фронта на их участке не было. Немцы спешно отходили к Днепру, нанося встречные удары на главных дорогах. Не оставляла в покое наступающие части немецкая авиация. На второй день налетела шестерка «Юнкерсов-87» в сопровождении четырех истребителей. Услышав знакомый вой заходящих в пике бомбардировщиков, у Карелина невольно заколотилось сердце.
Место было равнинное, прятаться негде. Дал команду своей батарее срочно спускаться в низину, поросшую редкими акациями и кустарником. Эта слабое укрытие вряд ли бы спасло самоходки, но на большой скорости налетели три пары Як-3. Из серии «Яковлевых» это были самые скоростные машины, и закончить пикирование они «юнкерсам» не дали.
Сыграло роль и сильное вооружение наших самолетов (одна пушка и два крупнокалиберных пулемета). Уже через несколько минут они подожгли один «юнкере», догнали и расстреляли второй. Немецких истребителей поддержки оказалось явно недостаточно. «Яки» не уступали «мессерам» в мощности оружия, а в злости и смелости значительно превосходили. Сейчас, в сорок третьем году, немцы расплачивались за сорок первый. Хотя в мастерстве им было не отказать. Потянул вниз дымящийся Як-3, но вскоре были сбиты два «мессершмита», и бой ушел куда-то высоко в облака.
– Ты видел, – кричал наводчик Никита Янков, размахивая руками. – Они нас хотели посреди степи накрыть, а хрен им!
– Пять фрицев в землю вогнали, половину стаи. Теперь нас так просто не возьмешь.
– Не пять, а четыре, – возразил Вася Сорокин. – Сегодня повезло, только неизвестно, что завтра будет. У немцев самолетов хватает.
– Не каркай, – сказал наводчик, а механик Хижняк посоветовал:
– Вы в следующий раз под машину лезьте. Это в танке еще отсидеться можно, а у нас брезентом только от дождя накрыться.
И действительно, накаркал сержант Сорокин, которому война так стояла поперек горла, что он уже ни во что не верил.
На другой день с утра колонну сопровождали наши самолеты. Когда они улетели по другим делам, низко над степью послышался гул немецких истребителей. Это были знаменитые «Фокке-Вульф-190» (по классификации «потребитель – бомбардировщик»), на которые немецкое командование возлагало большие надежды в период Курской битвы, учитывая их высокую скорость и сильное вооружение. Часть «фоккеров» выбили наши «ястребки» во время воздушных боев в июле-августе. Но сегодня эти серебристые машины с крестом через весь фюзеляж показали себя.
Истребителей было восемь. Шесть из них сбросили небольшие кумулятивные бомбы на танковую колонну. Взрываясь на земле, они не производили особого впечатления. Вспышки, не слишком заметные в солнечном свете, столбы земли и дыма. Но две «тридцатьчетверки» они подожгли. Одна взорвалась сразу, вторая загорелась, но трое из экипажа успели выскочить, прежде чем в машине рванул боезапас.
Два «фоккера» прошли над колонной грузовиков, выстилая разноцветные трассы из четырех 20-миллиметровых пушек и двух пулеметов. Затем пошли на штурмовку все восемь истребителей. Бомб уже не оставалось, зато снаряды авиапушек вспахивали целую борозду.
Один за другим загорелись четыре грузовика. Пехотинцы успели из них выпрыгнуть, но дальше произошло то, что случалось на глазах Карелина не раз. Бойцы поопытнее сразу нашли какие-то укрытия или просто залегли в траву. Те, у кого не выдержали нервы и кинулись разбегаться, угодили под огонь пушек и пулеметов. Снаряды, попадая в тело, прожигали сквозные дыры, взрывались, раскидывая оторванные руки, клочья тел и окровавленной формы. По траве полз красноармеец с вывернутой, перебитой ногой, из которой густо текла кровь.
Командир разведки полка развернул крупнокалиберный пулемет, установленный на бронетранспортере, и всаживал очереди, пытаясь достать вражеские истребители. Помогая своему командиру, вели огонь из автоматов разведчики. Тяжелый пулемет все же достал один из «фокке-вульфов», он клюнул и развернулся прочь.
В ответ другой истребитель обрушил огонь на бронетранспортер. Но смелым везет. Пули лязгнули по броне, подняли пыльные фонтанчики земли. Неподалеку взорвался и горел бензовоз.
– Где же наши? – кричали десятки людей. – Опять сорок первый?
Появились два Ла-5, более скоростные и маневренные, чем истребители-бомбардировщики «фокке-вульфы». Немецкие самолеты, видно израсходовав большую часть боеприпасов, развернулись и ушли, не вступая в бой. «Лавочкины» догнали подраненного командиром разведки «фоккера», развалили его на части своими пушками, но остальные немецкие самолеты успели уйти. Вася Сорокин, выбравшись из-под самоходки, считал горевшие машины:
– Два танка… грузовиков шесть штук, а людей сколько угробили! Я пока в госпитале лежал, думал, от немцев пух и перья полетят, а они вот так запросто колонну разделали.
У заряжающего после госпиталя явно испортился характер. Отвыкнув от войны, он безнадежно качал головой:
– Убьют меня, и детишек не увижу.
Карелину надоело его нытье, и он оборвал Сорокина:
– Зря я тебе «сержанта» присвоил. Чего разнылся? Вчера пять фрицев в землю вогнали, сегодня не повезло. На войне как на войне. Снаряды лучше протри, чем болтать без толку.
Настоящий серьезный бой состоялся через день. Немцы пытались изо всех сил задержать наши войска, двигающиеся к Днепру.
Разведка в составе двух мотоциклов подошла к замаскированным немецким танкам вплотную, место для укрытия было удобное – небольшой лесок, кустарник, холмы и мелкая пересохшая речка. Мотоциклистов не трогали до последнего, подпуская поближе танковый батальон с пехотой на броне. Разведчики успели выпустить красную ракету, прежде чем пулемет и несколько автоматчиков расстреливали в упор бойцов во главе с младшим лейтенантом.
Он был не слишком опытным, этот младший лейтенант, да и вражеские танки были замаскированы хорошо. Пока добивали разведку, ударили сразу пять-шесть стволов. Среди Т-4 и штурмовых орудий выделялись две машины, которые многие наши танкисты видели не в бою, а лишь на плакатах.
Это были знаменитые «пантеры» с броней 80– 100 миллиметров и пятиметровыми дальнобойными орудиями. Машины были оборудованы качественно новыми приборами наведения и прицелами, а пушки были способны поражать наши танки на расстоянии до двух километров.
У немецкого командира хватило ума не показывать сразу все свои машины, а особенно «пантеры» с их дальнобойностью. По батальону ударили с расстояния восьмисот метров. Уже в первые минуты были подбиты и загорелись три танка.
Комбат рвался прикончить немецкую засаду стремительным броском. Капитан с тремя орденами был уверен в своих экипажах и хотел получить «майора». Неизвестно, как сложилась бы судьба этого батальона, но снаряд попал в командирский танк. Экипаж не успел вытащить тело комбата, танк горел. А начальник штаба, тоже капитан, но возрастом постарше, дал разумную команду отступать, прикрываясь огнем.
Пять машин горели на дороге и возле обочины. Еще две, с поврежденными двигателями и гусеницами, посылали снаряд за снарядом, пока их не подожгли. Несколько уцелевших танкистов выскочили наружу и побежали к оврагу, где можно было укрыться. Впрочем, немцы по ним не стреляли, чтобы не обнаруживать лишний раз огневые точки.
Начальник штаба действовал быстро и деловито. Эвакуировал раненых, в том числе тех, кто лежал неподалеку от немецких позиций. Танки по-прежнему молчали, зато сильный минометный огонь унес несколько жизней. Докладывая командиру бригады о перекрытой дороге и понесенных потерях, начальник штаба добавил:
– Надо подтягивать дополнительные силы и гаубицы. Я разглядел как минимум две «пантеры», а всего танков и штурмовых орудий не менее роты.
Через час к холму в двух километрах от немецких позиций подошли еще два батальона танкового полка, тяжелые и легкие самоходки, пехота на грузовиках. Решение надо было принимать как можно быстрее. Вызвали авиацию, но ее, как всегда, не хватало. Прилетела пара истребителей, сбросила несколько мелких бомб, обстреляла немецкие позиции. Особого вреда истребители врагу не наносили, зато провели разведку и доложили, что в засаде находятся белее двадцати танков, штурмовых орудий, легкая артиллерийская и минометная батарея.
– Будем прорываться, – принял решение полковник из штаба корпуса. – Проверить маскировку колонны и ждать сигнала к общему наступлению. С флангов нанесем удар двумя группами танков и самоходных орудий. Они отвлекут на себя внимание, а затем начнем основное наступление.
Некоторые командиры с облегчением вздохнули. Полковник действовал разумно и, главное, не повторял обычную пагубную тактику больших начальников: обстрелять немецкие позиции и кинуть в атаку все имеющиеся силы.
Батарея Карелина должна была двигаться вместе с танковой ротой и пехотным десантом. Прикрывали их штурмовую группку три тяжелых самоходки СУ-122.
Примерно такая же группа должна была нанести удар с правого фланга. Там предстояло действовать батарее Захара Чурюмова. Попрощались, хлопнув друг друга по плечу. Настроение было смурное, но старались его друг другу не показывать. За полгода полк дважды обновлялся почти заново. Тяжелые бои, большие потери. Сегодня тоже не будет легче.
К своему удивлению, Павел увидел лейтенанта Бобича. Его пехотинцев пересадили с грузовиков на танки и самоходки. Основная часть уже занимала места на «тридцатьчетверках».
– Александр Сергеевич, – окрикнул его Карелин. – Может, ко мне по старой памяти сядешь. Даже в рубке место найду.
– Я бы с удовольствием. Но танки пойдут впереди, так что я с первым взводом двину. А тебе третий взвод достанется.
– Маловато людей, – оглядев десантников, сказал Карелин. – По пять-шесть человек на самоходку.
– Забыл, Паша, какой налет был? Вы-то за броней укрылись, а моим досталось.
Подойдя поближе, закурил вместе с Карелиным и негромко заметил:
– Не нравится мне. Опять такую массу бронетехники по частям растащили. Достанется нам на этих склонах и среди бугров.
– А лучше, если всех скопом двинут? У фрицев снарядов и мин хватит, устроят такую мясорубку, что некому наступать на Днепр будет.
– Мне от этого не легче. По частям нас тоже поколотят.
– Саня, ты что-то боязливым сделался?
– Скорее суеверным, – грустно усмехнулся ротный. – Всю Курскую битву прошел без единого ранения. А у нас в полку из девяти командиров рот только двое к концу остались. Остальные либо убиты, либо тяжело ранены. Не может все время везти.
– Брось, Александр Сергеевич!
– Еще эти чертовы «пантеры». Говорят, за два километра наши танки берут.
– А что «пантеры»? Здесь на холмах, им не очень-то развернуться. Во-первых, их немного. Дай бог, если две-три наберут. А во-вторых, кошки есть кошки. Боковая броня полета миллиметров или чуть больше, мы ее возьмем.
– Зато лобовая все сто.
– Только башня, а корпус всего восемьдесят.
– Чего ты эти цифирьки считаешь? – вдруг разозлился всегда спокойный Саша Бобич. – Тебе и «пантера» не понадобится. Сраная «полусотка» шарахнет из засады, и сгоришь, как свечка.
– Все, поговорили, – обрезал ротного Карелин. – Если страшно невмоготу, то молчи громче. Бойцов своих не путай.
– Зато ты сейчас герой. Командир батареи. Комбат. Даже медаль получил.
Видя, что у ротного нервы на взводе, его взял за плечи и повел прочь старшина.
– Сашка, держи себя в руках! Ты что, выпил перед атакой?
– Всего сто граммов.
– Ну и хватит. Больше не хлебай.
Как угодно можно называть этот фланговый обход. Хоть атакой, хоть ударом. Только не по себе было многим командирам машин, не говоря о рядовых бойцах, когда накручивали обходную дугу. Старались не влезать на открытые места, но почти два десятка бронированных машин не скроешь от наблюдателей.
Если готовятся дать залп, то ударят в борт, а такие попадания смертельны. И плестись медленно нельзя; того и гляди, авиация налетит. Колонна хоть и расползлась, но редкие деревья да овражки не спасут ее от «юнкерсов».
В одном месте путь перегородил высокий гребень. «Тридцатьчетверка», которая шла первой, начала сползать, одолев половину подъема. Не выдержал верхний слой почвы, как кусок одеяла отделился от известняковой плиты и потащил танк за собой вместе с десантом.
Второй поневоле взял в сторону, чтобы не столкнуться. Наклон получился слишком опасным. С брони падали и спрыгивали бойцы, да и сам танк держался на одной гусенице – вот-вот опрокинется. Где-то замкнет проводка, вспыхнет бензин, рванут снаряды – и внезапность потеряна.
– Какая там внезапность, – скрипел зубами от напряжения наводчик Никита Янков. – Вон головной танк как ревет! Что фрицы, двадцать машин прозевают?
– Видят они нас, – согласился Вася Сорокин. – Ждут подходящего момента, чтобы одним залпом сразу несколько машин подбить.
Остальные промолчали. Хорошо хоть «тридцатьчетверки» преодолели проклятый бугор, ну а рев моторов немцы, конечно, давно услышали.
Командир танкового батальона, который вел группу, не стал рисковать и взял еще левее, стараясь найти пологое место. Нашел. Обходя камни, некоторые величиной с хорошую глыбу, выбрасывая из-под гусениц щебенку.
– Ребята, осторожнее, – вдруг быстро заговорил Алесь Хижняк, самый молчаливый человек в экипаже и самый опытный. – Сейчас ударят.
Одновременно завертели головой наводчик и заряжающий, высматривая опасность. А Карелин уже передавал по рации остальным машинам своей батареи, невольно повторяя слова старого бойца Хижняка:
– Осторожнее, ребята. Полное внимание. Могут ударить.
Хижняк на ходу развернул самоходку и, увеличив ход, нырнул в низину. Мелковатая, рубка торчала наружу, но хоть какая-то защита, если фрицы действительно откроют огонь. Белорус не ошибся. Карелин услышал двойной лязгающий удар, свист еще одного снаряда. Увидел вспышку, а затем дробью прокатились четыре или пять выстрелов подряд – бронебойные и подкалиберные снаряды летели в 2–3 раза быстрее скорости звука.
По рации прокатилась команда командира танкового батальона:
– Разворот направо. Атака, огонь с ходу.
Яснее некуда. Самоходки Карелина уже развернулись, предупрежденные Хижняком. Неподалеку горел танк, второй дымил и отползал в поисках укрытия. Не успел. Огненный куст, как от удара молотом по раскаленному железу, вырос возле открытого люка механика-водителя, добивая поврежденную, сумевшую все же выстрелить в ответ машину.
Открылся башенный люк, показался один из танкистов. Густой дым и языки пламени сбросили его снова в башню. «Тридцатьчетверка» горела, как сухая поленница дров. Танки и самоходки шли на скорости, стреляя на ходу. Навстречу, совсем рядом, бил пулемет. С брони прыгали десантники, кто-то уже упал. Жутко провыл совсем рядом снаряд, все трое в рубке Карелина невольно пригнулись.
Их десант тоже спрыгнул, остался лишь один боец, смуглый, худой, вцепившийся пальцами в рубку. Хижняк описывал такие зигзаги, что десантник боялся прыгать, напряженно выискивал цель. Павел протянул руку смуглому бойцу:
– Лезь сюда. Быстрее.
Машину встряхнуло с такой силой, что бойца оторвало от брони и с маху швырнуло на каменистую землю. Вася Сорокин невольно оглянулся, тело парня продолжало катиться, затем он замер. Каска и автомат лежали отдельно.
– Разбился…
– Никита, видишь цель между тополями? Стреляй.
Дать команду для короткой остановки не рискнул. Закопанный до половины гусениц танк (скорее всего Т-4) сверкнул вспышкой, а ствол был нацелен в самоходку Карелина. Во всяком случае, так ему показалось.
Но ударило в танк, метрах в семидесяти, впереди. Опять сноп искр. На этот раз рикошет – «тридцатьчетверку» спасла толстая маска орудия. Но снаряд врезал крепко. Танк шел, теряя ход, пушка молчала. Командира и башнера либо оглушило, а может, лежат пробитые осколками хрупкой брони – беда наших танков.
Самоходки Карелина, как и положено, шли следом за танками. Но неровная местность, зигзаги, стремление быстрее достичь цели уже сравняли головные машины с «тридцатьчетверками».
Звонко ударило орудие, кувыркаясь, вылетела дымящаяся гильза. Сержант Сорокин протягивал Янкову очередной снаряд. Но звук выстрела показался Карелину необычно громким и протяжным. Оглянулся. Так и есть – позади застыла одна из его самоходок.
Отчетливо виднелось небольшое отверстие в лобовой броне, напротив места, где сидел механик. Из рубки вылезал экипаж, помогая раненому. Сейчас вспыхнет. Глазеть на погибавшую «сушку», которая через считаные секунды загорится, времени не оставалось.
Крутилась на оборванной гусенице еще одна «тридцатьчетверка», орудие выпускало снаряд за снарядом. Когда из открытых люков повалил дым, экипаж стал выскакивать.
Орудие самоходки Карелина гремело непрерывно. Впереди что-то горело, лейтенант ясно различил очередную вспышку длинноствольного Т-4. Раскаленная болванка врезалась в куст терновника, который мгновенно вспыхнул, разбросав облако сухих горящих листьев. Болванка отрикошетила от земли, и, подскочив на десяток метров, упала на траву. Все это происходило шагах в двадцати от Карелина.
– Дорожка! – сиплым от волнения голосом вскрикнул он.
Янков пальнул, целясь в хорошо различимый Т-4. Рядом взвился столб земли. Танк продолжал тянуться к Карелину и его экипажу хоботом своей длинной пушки с набалдашником на конце. Павел поймал взгляд заряжающего Сорокина, подающего снаряд Янкову Они делали что положено, готовясь к выстрелу, но расширенные глаза обоих застыли на дырке чужого ствола.
«Четыреста метров, разнесет вдребезги, – промелькнуло в голове лейтенанта. – Маманя, сеструха… конец!»
Он бы не промахнулся на таком расстоянии, тяжелый модифицированный Т-4, да еще заряженный подкалиберным или кумулятивным снарядом. Но произошло непонятное. Немецкий танк вдруг взорвался.
И взрыв этот полыхнул на броне, хотя фугасные снаряды при солнечном свете редко дают вспышки. То, что это фугас крупного калибра, Павел уже понял. Грохот перекрыл все звуки, дым и какие-то обломки расшвыряло взрывной волной. Немецкий танк продолжал стоять на своем месте, но вид его совершенно изменился.
Ствол был отрублен, плоскую башню сорвало с погона и сдвинуло назад. На лобовой броне, хоть и не пробитой насквозь, виднелась вмятина с разбегающимися мелкими трещинами. Броневой экран справа был разорван и погнут. Из узкой щели между башней и опорной плитой выбивало клочья маслянистого дыма и скрученные штопором языки огня.
– А, бля, в бога-душу, – орал, как пьяный, Василий Иванович Сорокин, отец двоих детей, только что глянувший в черную дырку своей смерти. – Добивай его к гребаной матери!
И хотя танк уже вспыхнул, Никита Янков прицелился и пальнул, от волнения промазав. Павел понял, что немецкую машину накрыла фугасом тяжелая самоходная установка из полка Цимбала. Снаряд весом более двадцати килограммов перемолол мощным взрывом нутро танка, убил или контузил экипаж. А через пару минут от горящего бензина сдетонировали снаряды, и Т-4 превратился в полыхающий каркас без башни.
– Вперед! – торопил свои «сушки» лейтенант Карелин.
Стрельба шла из пушек, минометов, трещали пулеметные очереди. Остановилась и задымилась еще одна «тридцатьчетверка», но остальные машины, подскакивая на ухабах и камнях, рвались к линии обороны. Кроме Т-4 там горел еще один танк, непонятно какой.
Приземистое штурмовое орудие («плуга») полыхнуло огнем метрах в ста пятидесяти. Просадило рубку СУ-76 и смяло тело наводчика. Командир машины, сбитый взрывной волной, достал пистолет, и с трудом подтянувшись, нажимал на спуск, который не поддавался. Пистолет не был взведен. Механик загнал покалеченную машину в низину. Заряжающий, с автоматом в руке, настороженно оглядывался по сторонам.
«Штуга», ворочаясь в своем укрытии, подводила прицел к самоходке Карелина. Но Янков был уже готов к выстрелу. Бронебойный снаряд ударил в рубку вражеской машины с завышением. Пробил броню под крышей и ушел вверх, оставив дымящееся развороченное отверстие.
– Еще снаряд!
Но Сорокин и без команды забросил в казенник очередной снаряд.
– Бери ниже!
Это крикнули одновременно и Карелин и Сорокин. Второй выстрел загнал раскаленную болванку почти в то же место, но все же на несколько сантиметров пониже. Она прошла через рубку, круша и поджигая все подряд. Из рваной пробоины метнулось пламя, успели выскочить двое из экипажа, и тут же взорвался боезапас.
Разнесло крышу рубки, засыпав все вокруг градом обломков, орудие повисло на креплениях стволом вниз. «Штуга» горела, там продолжали трещать, лопаться патроны. Уцелевшие немцы из экипажа успели скрыться, чудом вырвавшись из-под гусениц промчавшейся мимо «тридцатьчетверки».
Обе «пантеры», с их пятиметровыми стволами, стояли в капонирах на холме и его склоне, прикрывая дорогу и широкую полосу равнины, через которую могли прорваться русские. В обеих машинах сидели экипажи, уже немало повоевавшие и знающие силу своего нового оружия.
«Пантера», стоявшая на вершине холма, пока молчала. Вторая выбрала своей целью тяжелую русскую самоходку с массивным кожухом, закрывающим половину гаубичного ствола калибра 122 миллиметра. Командир нового танка видел, как две группы русских танков и штурмовых орудий заходят с флангов. Это вызывало легкое беспокойство. Обычно советские командиры кидались напролом, особенно имея численное преимущество. Видимо, два года войны и миллионные потери их чему-то научили.
Слева ударили первые выстрелы. Наступила их очередь. Словно дразня русских, хлопнули две приземистые, хорошо замаскированные «плуги». В цель они не попали, но последующие выстрелы и пулеметные очереди заставили спрыгнуть десант.
Открыли огонь головные русские «тридцатьчетверки». Лейтенант батареи, командир «пантеры», мог бы уже снять любую из них, но он дожидался, пока подойдут поближе тяжелые самоходные гаубицы. Дальномер, щелкая, показывал расстояние. Подождем еще немного.
Ниже по склону вели огонь Т-4 и подбили одну «тридцатьчетверку». Самолюбие не позволяло ему отставать от коллег. Лейтенант, убедившись, что наводчик уверенно держит самоходку точно на прицеле, дал короткую команду. Бронебойно-трассирующий снаряд вылетел из ствола со скоростью 1100 метров в секунду. На лобовой броне русской самоходной гаубицы сверкнула вспышка.
Броню просадило насквозь, машина по инерции прошла еще немного и застыла. Из люков выскочили трое из экипажа и стелился дым, в который вплетались языки огня.
– Двое спаслись, – сказал наводчик. – Третий горит, как пакля. Какая следующая цель, господин лейтенант?
– Вон та «тридцатьчетверка». Она несется как угорелая и постоянно стреляет.
Ударили по «тридцатьчетверке». Разбили моторную часть, но успел выскочить весь экипаж. Это не понравилось лейтенанту.
– Они штампуют свои танки на Урале сотнями. Экипажи нельзя упускать.
– Я врежу по ним осколочным.
Но время было упущено, и снаряд догнал лишь одного танкиста, подбросив его, как тряпичную куклу, изрешеченную осколками. Неподалеку от «пантеры» взорвался гаубичный фугас. Механик встревоженно заметил:
– Надо бы сменить позицию.
– Сначала прикончим вторую гаубицу. Экипаж «пантеры» напряженно слушал вой еще одного фугаса. Перелет. В ответ запустили вроде бы точный снаряд, но русский механик рванул вперед с такой скоростью, будто видел его полет. Промахнулись, а гаубица ушла под прикрытие бугра.
Механик, как это часто бывает в экипажах, был наиболее благоразумным и осторожным танкистом. Он видел, как горят русские танки, взорвалась тяжелая самоходка, но снаряды находили цель и среди германских машин. Атака шла с флангов, где русским было труднее продвигаться, но они упорно приближались. Скоро их пушки станут опасными.
– Меняем позицию, – скомандовал лейтенант. Пока «пантера» шла к запасному капониру, по крайней мере два снаряда пролетели в опасной близости. Несмотря на все положительные качества и совершенство приборов наведения, этот самый современный танк был громоздок – три метра высоты – и был заметен издалека. Нырнули в запасной капонир. Бронебойная болванка прилетела сбоку, выбросила фонтан земли, каменистого крошева и, кувыркаясь, подскочила в двух метрах от капонира.
Неподалеку горел Т-4. Несколько мелких русских самоходок, приземистых, но юрких, с хорошо знакомыми немецкому наводчику сильными трехдюймовыми орудиями, приближались, заходя с тыла. Он знал, что у них тонкая броня, а называют их странным словом «сушка». Что такое сушка, наводчик не знал, но слишком быстрое сближение с их сильными скорострельными орудиями нервировало.
Лейтенант, сев за прицел, подбил одну из «сушек». Она вспыхнула и взорвалась почти мгновенно. На таком расстоянии снаряд «пантеры» не оставил ей ни одного шанса. Затем стреляли в тяжелую гаубицу, но та, словно играя, появлялась лишь на секунды. Следом летел фугас. Один рванул так близко, что зазвенело в ушах, а у молодого стрелка-радиста потекла из носа кровь.
И механик и наводчик поняли одновременно, что идет охота именно за их машиной. Тяжелую самоходку прикончила вторая «пантера», с вершины холма, а «пантера» лейтенанта поймала болванку в башню. Ударило с такой силой, что заряжающего швырнуло головой о броню. Его спас шлем, но контузия оказалась слишком сильной, он выбыл из строя.
– Шайзе! Свиньи!
Лейтенанту тоже досталось, но он сумел поймать в прицел «тридцатьчетверку» и сорвать кусок гусеницы вместе с подкрылком.
– Добиваем! – кричал немецкий лейтенант, не слыша сквозь звон в ушах, что кричит ему наводчик.
Зато услышал механик. Снаряды летели слишком густо, и среди них тяжелые 122-миллиметровые фугасы. Несомненно, шла охота именно за их танком. Тем временем лейтенант добил «тридцатьчетверку», накрыл двоих русских танкистов из пулемета и очередным выстрелом заставил шарахнуться прочь мелкую русскую самоходку.
– Надо снова менять позицию, – докричался до него, наконец, наводчик, но по рации звучал голос капитана, командира бронетанкового батальона:
– Курт, перемещайся на левый фланг. Нашим приходиться там туго.
С вершины холма было хорошо видно, что на левом фланге, кроме русских машин, горят и несколько немецких. Как саранча, прорывается пехота. Видны вспышки выстрелов, взрываются гранаты. Именно в момент получения приказа одна из мелких, открытых сверху самоходок, втиснувшись между камней, ударила в борт «пантеры». Снаряд врезался в одно из десяти колес, расколов его.
Удар был крепкий. Механик сразу увеличил газ, но колесо развалилось на части, лопались, ломались еще какие-то железяки, пахло горелым маслом. Лейтенант из Баварии что-то слышал про большое озеро Байкал в бескрайней русской тайге. В него стрелял забайкальский охотник Захар Чурюмов из деревни Затулиха, и врезал как надо.
«Пантера» дергалась, продвигаясь метр за метром, а Захар Чурюмов продолжал вести огонь. Снаряды не брали броню, но два-три попадания оглушили экипаж, который с трудом развернул башню и ловил в прицел «сушку».
– Щас добьем! – скрипя зубами, выпустил очередной снаряд Чурюмов.
Наверное, это неравная дуэль все же кончилась бы гибелью славного экипажа Чурюмова, но вмешалась тяжелая самоходка. Снаряд пробил борт, окончательно обездвижив «пантеру».
Из своего люка выбирался механик, пытясь вытащить оглушенного лейтенанта. Но очередной снаряд, непонятно чей, вскрыл смятую броню и воспламенил самую совершенную машину вермахта.
Удалось выскочить механику. Он бежал в поисках укрытия, но это был не его день. Пулеметная очередь хлестнула по ногам, опрокинув унтер-офицера на мелкий щебень. У него были перебиты кости, он истекал кровью, но в последние минуты жизни увидел, как уродливым огненным бугром взлетела машина, которой он гордился и раздавил в бою немало русских. Восемьдесят снарядов, взорвавшись, оставили лишь горящий двигатель и днище.
Посылать на левый, теснимый русскими фланг было некого. Разве что уцелевшую «плугу» или тяжелый Т-4, уже получивший несколько попаданий, но продолжавший бой. Капитану, командиру уцелевшей «пантеры», предстояло прикрывать возможный отход. На левый фланг, подумав, послали тяжелый Т-4.
– Наведи там порядок, – напутствовали его.
– Что, один буду воевать?
– Там еще остались крепкие ребята. Помоги им.
Карелин перевалил через траншею. Десантники отставали. Павел, держа в руках автомат, наблюдал за извилистыми ходами. Правда, он шел не один, следом двигались еще две самоходки, четвертая отстала. Батарея потеряла пока лишь одну машину. Другая, покалеченная, с двумя выбывшими членами экипажа, двигалась медленно. Контуженого командира и погибшего заряжающего оставили во время короткой остановки санитарам.
Из роты Бобича нашли двух парней посмышленее. Один исполнял обязанности заряжающего, второй прикрывал тылы автоматом. «Тридцатьчетверки» уже смяли гусеницами минометный взвод, расстреливали из пулеметов немецких солдат, медленно отступающих к командному пункту.
Две трети немецких танков и штурмовых орудий были либо уничтожены, либо повреждены. Наши танкисты и пехота тоже понесли большие потери, но неотвратимо сжимали левый фланг. Люди дрались зло и отчаянно, хотя и сопротивление продолжалось упорное.
Двое саперов вынырнули из узкого бокового хода с кумулятивными гранатами в руках. При броске срабатывали матерчатые ленты стабилизаторов, и гранаты летели как небольшие мины, полукруглыми головками вперед.
Взрыв прожигал броню насквозь, машины загорались почти мгновенно. Одного из саперов Карелин достал автоматной очередью, второй нырнул в траншею. Машину догоняли десантники. Сапер швырнул им навстречу свою тяжелую гранату, взвился огненный столб. Автоматные очереди догнали истребителя танков и двух солдат с ручным пулеметом «дрейзе».
Капитан, командир роты «тридцатьчетверок», приказал временно остановиться. Жадно курили махорку, трофейные сигареты. Кто-то из десантников приложился к фляжке с ромом. Бобич им не запрещал. Это танкистам и самоходкам нельзя было во время боя употреблять спиртное. Теряется реакция, не успеешь оглядеться, как угодишь под снаряд.
– Ну, ребята, – отбросив окурок объявил капитан, – последний рывок.
Самоходка Карелина прошла мимо разбитого горящего танка Т-4. Здесь поработала тяжелый гаубичный снаряд, вывернув башню и перекосив массивную огромную плиту. Немецкие минометчики вели беглый огонь, прижимая пехоту. В их окоп дважды выстрелила «тридцатьчетверка». Павел увидел, как из-под взрыхленной земли тянутся руки, лихорадочно разгребая завал. Кто-то из минометчиков пытался выбраться наружу.
– Врежь ему, лейтенант, – деловито посоветовал Никита Янков. – Сколько они наших побили из своих «самоваров»!
Но Карелин стрелять не стал. Непонятно почему. Не выстрелил и Вася Сорокин, хотя имел трофейный автомат. «Тридцатьчетверка», которая уничтожила минометный расчет, вдруг замерла. Снаряд угодил в лоб и насквозь пробил броню.
Люк механика-водителя так и остался полуоткрытым, а из верхних люков торопливо вылезали командир танка и башнер. Сержант, более опытный, выскочил мгновенно. Командир хватался за скобы и никак не мог подтянуть тело. Сержант с легкостью выдернул младшего лейтенанта. Карелин даже удивился таким сильным рукам, но разглядел, что командир танка без обеих ног. Их оторвало по колено, Башнер тянул обрубок вниз, броня была залита кровью, кто-то кричал:
– Паша, фриц впереди!
Громадина Т-4, обвешанный броневыми плитами, куда-то пальнул, и вдруг резко крутнул башню в сторону самоходки из его батареи, которая вырвалась вперед. Успела ли она выстрелить, Карелин не понял, но отчетливо увидел, как мощный удар разорвал кожух орудия, пробил рубку там что-то вспыхнуло. Карелин, оттолкнув Янкова, бросился к прицелу. В перекрестье мелькнули отполированные гусеницы, желтый крест на левой стороне лобовой брони. Уже нажимая на спуск, но вовремя остановил движение руки – танк исчез, нырнув куда-то вниз.
– Сейчас, сейчас…
За спиной топтался, шумно дышал Вася Сорокин.
– Куда же он делся?
Кто спросил – непонятно. Но три пары глаз и еще механик Хижняк напряженно вглядывались вперед. Т-4 вынырнул из-за бугра, где проходила глубокая колея. Павел первый раз видел так близко громадину Т-4. Удивительно, но Карелин не слышал звука его трехсотсильного двигателя, но ощущал, как колеблется почва.
Выстрелил в борт, пробив верхнюю часть навесных броневых плит и, наверное, корпус танка. Т-4 дернулся, плоская башня быстро разворачивалась в его сторону.
– Подкалиберные кончились, – почти простонал Сорокин. – Я бронебойный…
Карелин выстрелил снова, не дослушав его. На двести метров пойдет и обычная болванка. Лишь бы не промахнулся. Удар пришелся в лобовую часть башни, которая уже развернулась к нему. Брызнула окалина, язычки огня. Болванка, вылетевшая со скоростью 700 метров в секунду, всей своей раскаленной до белизны массой пробила, прожгла броню и разворотила все внутри.
Успел выскочить лишь механик. Башня стояла с закрытыми люками, дым выбивался из пробоины, затем раздался взрыв. Немецкие танки Т-4 имели штатный боезапас 87 снарядов. Даже если рванула половина, этого хватило, чтобы сковырнуть башню на землю. Из широкого круглого отверстия хлестали языки пламени. С шипением вылетела снарядная гильза с бронебойным снарядом – такие не взрываются, сгорает лишь порох.
– Пашка, – заикался от волнения Никита Янков, – мы его уделали! Тигрина долбаный.
– Это не «тигр».
– Но машина еще та! Он двух наших сжег.
А Сорокин, втолкнув осколочно-фугасный снаряд, показывал цель.
– Механик удирает. Бей!
По механику, второпях и от волнения, промахнулись, но бой подходил к концу. За прицел снова сел Янков, а Павел рассматривал в бинокль, как снизу потоком двигаются танки, самоходки, грузовики с пехотой.
Вторая «пантера» прикрывала отход уцелевших танков и машин. Капитан, командир машины, стрелял метко, но его погубила самоуверенность. Тяжелый фугасный снаряд догнал «пантеру» на спуске. Сорвало гусеницу, выхлопные трубы, вмяло кормовую броню. Двигатель, взревев, замолк. Пахло горелым, и капитан приказал экипажу покинуть машину.
– Мы свой долг исполнили, – говорил он, показывая на подбитые и горящие «тридцатьчетверки». – Благодарю за службу. Теперь русские будут знать…
Этот ненужный пафос погубил и машину и экипаж. Капитану не следовало раздувать из своей стрельбы подвиг. «Горели не только русские «тридцатьчетверки», но и немецкие танки, штурмовые орудия. Прилетел очередной снаряд. Даже не гаубичный, а из «трехдюймовки», выпущенный танком или самоходкой. Удар о броню раскидал экипаж. Танкисты кинулись к люкам, но тяжелая СУ-122 врезала фугас в борт. Через минуту «пантера» уже горела. Обтекая ее, двигались «тридцатьчетверки», самоходки, грузовики с пушками на прицепах.
Путь до Днепра занял еще шесть дней. Были новые бои, мелкие стычки, несли потери. Но в один из сентябрьских дней полк Тюлькова стоял на берегу великой реки. Некоторые части уже переправились, захватили плацдармы на правом обрывистом берегу. Там шел бой.
Самоходно-артиллерийский полк Тюлькова стоял в редком осиннике. Все смотрели на плавно струящуюся воду. Движения на реке почти не было. Изредка проносились скоростные катера. Их провожали фонтаны орудийных разрывов.
– Как такую реку перемахивать будем? – вздыхал кто-то из бойцов.
– Так и будем. Дорога одна. На тот берег и дальше. Оставив наблюдателей, полк втянулся в лес, где предстояло готовиться к переправе. Павел Карелин вылез наружу, рядом сел Алесь Хижняк. Подошел Захар Чурюмов с новеньким орденом за подбитую «пантеру». Сорокин бултыхал фляжку и вопросительно смотрел на командира.
– Капониры выроем… потом сядем, обмоем, – отозвался Павел.
Захар Чурюмов курил, привалившись спиной к колесам самоходки.
– Катю не видел? – спросил его Паша.
– Санбат вон за тем лесом. Я ее час назад встречал, тоже про тебя спрашивала.
– Ладно, начнем понемногу копать. Вон комполка шагает. Хоть и недолго здесь стоять, но без укрытий не обойдемся.