Книга: Штурмовая группа. Взять Берлин!
Назад: Глава 2. Вперед, на запад!
Дальше: Глава 4. Вот он, Берлин!

Глава 3. Прорыв

Обочины дороги были густо заминированы. Противотанковые «тарелки» сплетались проводками с чуткими противопехотками. Мелкими по размеру и хитроумно спрятанными под широкими корпусами «тарелок». Было понатыкано в достатке смертельно опасных прыгающих мин.
Торчат из земли еле заметные гибкие усики. Если зевнешь и заденешь один, то срабатывает вышибной заряд. Взлетает на высоту человеческого роста килограммовая металлическая банка, набитая взрывчаткой.
Вспышка, грохот и град осколков разлетается в радиусе тридцати метров, убивая все живое. Нет шансов спастись, если наступишь на такую штуку.
Саперный взвод Петра Шевченко в непроглядной темноте, прорезаемой редкими вспышками осветительных ракет, пытался разминировать обочины. Дорога на виду — по ней не пройдешь, а сбоку глубокий кювет, кусты, деревья.
В мешанине натянутых, почти невидимых проводков, хорошо замаскированных мин взорвался один-другой боец. Сержант-сапер, самый опытный во взводе, сумел вытащить раненого товарища. Из немецких укреплений ударили пулеметы. В небо взвились «люстры», выпущенные из минометных стволов. Все вокруг осветилось белесым неживым светом.
За несколько минут до первых взрывов начался штурм башни. Выждав четверть часа и дождавшись доклада, что башня захвачена, Ольхов приказал прорываться вперед.
Завал из деревьев, тормозивший движение, танки объехали по частично разминированной обочине. За ними шли самоходки и бронетранспортеры. Дорога была хорошо пристреляна. Из укреплений открыли огонь противотанковые пушки и минометы.
Расчет длинноствольной 75-миллиметровой «гадюки» с массивным дульным тормозом вложил болванку в башню головной «тридцатьчетверки».
Башни обоих танков были развернуты вправо и отвечали огнем. Снаряд врезался в лобовую броню толщиной восемь сантиметров и застрял в ней. Машину встряхнуло с такой силой, что свалился со своего сиденья наводчик, а старшего лейтенанта Антипова ударило всем телом о броню.
— Огонь! — пытался выкрикнуть он команду, но изо рта вылетело лишь шипение, а тело не повиновалось.
— Сейчас, сейчас, — бормотал наводчик, снова карабкаясь на свое место и понимая, что «гадюка» их опередит.
Пушка была укрыта в нише под крепостной стеной. Командир расчета, старший унтер-офицер, ловил в прицел русский танк, выползающий из кювета на дорогу. Чтобы наверняка поразить новую «тридцатьчетверку» с усиленной броней, в ствол загнали кумулятивный снаряд, которых остро не хватало.
В эти минуты открыли огонь бойцы, захватившие башню. Обе горные пушки пока еще наводили, примеривались к прицелам, зато бегло стреляли минометы, посылая мину за миной. Одна из них взорвалась позади «гадюки». Подносчику снарядов перебило ноги, осколок врезался в каску старшего унтер-офицера и оглушил его.
Наводчик оттащил командира расчета в сторону, но занять свое место у прицела не успел. Минометчики на открытой площадке захваченной башни действовали быстро. Боеприпасов хватало. Обнаружили склад трофейных мин, подходящих к нашему 82-миллиметровому миномету.
Еще две мины, одна за другой, рванули возле ниши, где укрывалась противотанковая пушка.
Взрыватели срабатывали, едва касаясь каменных плит. Осколки хлестали веером, разлетаясь со скоростью девятьсот метров в секунду. Чтобы разбить пушку, их мощности не хватало, но расчет «гадюки» выбыл из строя. Артиллеристы были убиты или тяжело ранены. Заряженное орудие так и осталось стоять. Вокруг растекалась кровь, пытался отползти наводчик в изодранной осколками шинели.
Контуженый унтер-офицер сорвал с головы каску, сумел подняться и выстрелил. Кровь заливала лицо, но он зарядил пушку первым попавшимся снарядом и снова надавил на спуск.
К нему присоединился еще один солдат, подносивший ящики из склада и оставшийся невредимым. Вдвоем они хоть и медленно, неточно, но накрыли дорогу серией взрывов.
Другое орудие не было защищено так надежно, и несколько мин опрокинули его, согнули ствол. Майор, командир гарнизона, показывал своему помощнику на башню.
— Прозевали! Они перебьют сверху половину гарнизона. Пошлите туда огнеметчиков, а штурмовое орудие пусть открывает огонь по бойницам.
Пользуясь суматохой и ослаблением артиллерийского огня, танки и самоходки объезжали завал и устремлялись на полной скорости к выходу из опасного места. Однако узкая полоска шоссе продолжала обстреливаться всеми средствами, которые имелись в укреплении.
Получила снаряд в моторную часть и задымила «тридцатьчетверка», идущая следом за танком Антипова. Она резко теряла ход, затем остановилась. Очередной снаряд ударил в основание башни. Из горящей машины успели выскочить четверо танкистов. Они бежали вдоль кювета, оставаться здесь было слишком опасно.
Самоходки и бронетранспортеры, идущие следом, тоже нырнули в кюветы. Одна из «сушек» налетела на мину взрыв порвал гусеницы и выбил два колеса. Образовался затор.
Командир взвода самоходок Юрий Милушкин вырвался на шоссе, отбросив бортом застывшую «СУ-76». За ним устремились остальные машины.
Снаряды и мины из укреплений возле крепостной стены сыпались градом. Мина ударила сверху во вторую самоходку. Три человека из экипажа были убиты, загорелся бензин в баке. Пулеметные очереди подожгли один, за ним другой мотоцикл.
Уже на выходе из ущелья фугасный снаряд догнал бронетранспортер саперов, взорвался возле кормы, выбив из креплений пулемет и смяв заднее колесо. Людей в машине было немного, зато хватало взрывчатки.
Она сдетонировала, разнося пятитонную машину на части. Взлетело тело пулеметчика, патронные коробки, смятые куски металла. Остатки «Скаута» горели, а обломки перегородили оставшийся узкий проход — рядом стояла охваченная огнем самоходка.
Капитан Ольхов, находившийся в замыкающем бронетранспортере, приказал водителям обоих «студебеккеров» оставаться с отделением бойцов по эту сторону укреплений. Громоздкие, лишенные всякой защиты грузовики, были бы сожжены в узком месте.
Сам он направил свой «Скаут» на полной скорости мимо горящих машин. Механик-водитель нажимал на газ, делая немыслимые зигзаги. Снаряды и мины взрывались позади, осыпая осколками бронетранспортер. Оба пулемета, крупнокалиберный и обычный, огрызались непрерывными очередями. Механик-водитель, опытный сержант, сжав зубы, бормотал:
— Прорвемся, мать его… прорвемся.
Ему удалось это сделать. На выходе, слегка снизив скорость, сумел подхватить двоих раненых самоходчиков. Крупнокалиберный «браунинг» замолк. Ольхов отодвинул убитого пулеметчика и дал несколько очередей в сторону крепостной стены.
Остатки прорвавшейся штурмовой группы собрались на перевале, «тридцатьчетверка», самоходная установка «СУ-76», два бронетранспортера, мотоциклы. Два «студебеккера» остались в лесу перед укреплениями. Т]ри десятка бойцов во главе с Савелием Грачом продолжали удерживать каменную башню.
Отряд был разделен на три части. Капитан выполнил приказ комдива не до конца. Он пробился в тыл немецкого узла обороны, потеряв половину бронетехники. Дорога по-прежнему оставалась под контролем немцев. Что-то надо было решать. К Ольхову хромая, подошел закопченный, в прожженном бушлате, младший лейтенант Шевченко. Он успел выскочить вместе с водителем из кабины бронетранспортера за минуту до взрыва и укрыться в кювете.
Не лучше выглядел танкист Борис Антипов. На лице запеклись струйки крови, вытекшие из раны на лбу. Он был контужен и плохо слышал. Самоходчик Юрий Милушкин, сняв шлем, поглаживал лысоватую голову, он тоже получил контузию.
Командиры молча и сосредоточенно курили, словно выполняли какое-то важное дело. Что-то предлагать никто не решался. Положение было непонятное и даже странное. Они пробились сквозь вражеские укрепления, но дорога за их спинами по-прежнему контролировалась немцами.
Штурмовать укрепления по заминированному склону было бы равносильно смерти. Отряд погибнет целиком. Впереди не вырисовывалось никаких перспектив. Все посматривали на Ольхова, а капитан, облокотясь на крыло бронетранспортера, разглядывал, что происходит на склоне и возле башни.
— Где Малкин? — спросил кто-то.
— Убили парторга, — неуверенно предположил другой голос. — Он всегда в командирской машине находился.
— Я его со «студебеккерами» оставил, — отозвался Ольхов. — Там отделение автоматчиков и боеприпасы. Забыли, что ли?
— В такой свистопляске мать родную забудешь, — сказал Милушкин. — У меня две самоходки в момент накрылись. Пять человек из экипажей потерял.
— Товарищ капитан, вас к рации, — позвал сержант. — Из дивизии вызывают.
— Давно не общались, — буркнул Юрий Милушкин. — Соскучились.
Ольхов взобрался в десантный отсек «Скаута» и взял трубку. Что он мог ответить на назойливые вопросы, взяты ли укрепления? Ничего определенного.
— Прорвались в тыл, — коротко сообщил он. — Готовимся к штурму. Извините, товарищ полковник, плохо слышно. Результаты доложу позже.
На рассвете немцы предприняли атаку с целью отбить захваченную башню. Огнеметчик, не добежав сотни шагов, упал, срезанный пулеметной очередью. Другой, более опытный, сумел приблизиться под прикрытием каменных обломков и густо разросшегося кустарника.
Пристроил ствол с раструбом в расщелине обомшелой глыбы и в три захода выпустил двадцать литров горящей жидкости. Но сильно рисковать не стал и действовал с предельной дистанции — полсотни метров.
Кипящая струя температурой тысяча двести градусов хлестнула в орудийную амбразуру, где находилась одна из захваченных горных пушек. Наблюдатель не успел отшатнуться. Вспыхнул, кричать уже не мог, сделал несколько шагов и свалился на каменные плиты.
Двое других бойцов из расчета пятились от шевелящегося, охваченного пламенем жуткого кокона. Один из них только сейчас почувствовал боль — горели брюки и сапоги.
Липкое пламя сбили с трудом, сорвав сапоги и одежду. Глядя на огонь, подбирающийся к снарядам, остальные бойцы успели отбежать за простенок. Взрывы исковеркали пушку и разорвали тело наблюдателя.
Обгорелый боец стонал, глядя на вздувшуюся багровую кожу. Санитар поливал ноги водой из фляжки, затем дал глотнуть водки.
— Терпи… не смертельно. Сейчас мазь наложу, легче станет.
Майор, командир гарнизона, предприняв атаку, рассчитывал на эффективность огнеметов. Однако встречный огонь был слишком сильный. Уцелевший огнеметчик не смог подобраться достаточно близко.
Большая часть горючей жидкости облизывала пламенем стену, часть растекалась на входе, по лестничным пролетам поднимались клубы ядовитого дыма. Кирпичи, которыми пользовались строители, пузырились и плавились. Раскаленные камни лопались от жара, разваливаясь на куски.
На утоптанной площадке лежали несколько трупов пытавшихся атаковать башню немецких солдат. Снайпер Миша Маневич поймал в прицел осторожно отползавшего огнеметчика и пригвоздил его к земле пулей в спину. В ответ получил пулеметную очередь. Острые огрызки камня впились в щеку, заставив залечь.
В сторону башни вели огонь два миномета и пулеметчики. Лейтенант Грач приказал людям не высовываться. Минометы находились в укрытиях, и достать их было невозможно. Он приказал убрать с верхней открытой площадки зенитный пулемет и минометчиков.
Сделано было вовремя. Немцы неплохо пристрелялись и вложили навесным огнем сразу несколько мин на верхнюю площадку. Горную пушку сорвало со станка, а одной из мин оглушило наблюдателя, прятавшегося в каменной нише.
Гарнизон башни лишился обеих пушек. Из укрытия выползло штурмовое орудие и с расстояния трехсот метров открыло огонь. Снаряды калибра 88 миллиметров довольно точно влетали в амбразуры.
Несмотря на ответный минометный огонь, заставлявший самоходку маневрировать и отползать в укрытие, менее чем за полчаса погибли двое бойцов, несколько человек были ранены.
«Штурмгешютце», или, как ее чаще называли, «плута», не пыталась разрушить стены — они были слишком толстые. Но точная оптика помогала всаживать фугасные снаряды внутрь башни. Взрывы, многократно усиленные в замкнутом пространстве, били как гигантский паровой молот. Взрывная волна металась по казематам и лестничным проемам, вышибая двери, раскидывая людей и оружие.
Приподняло и расплющило о стену пулемет на треноге. Командира расчета ударило спиной о каменную перегородку. Савелий Грач, подбежавший к сержанту, увидел, что у него переломаны ребра, а изо рта течет кровь.
— Легкие отбило, — наклонился над товарищем Иван Шугаев.
Очередной взрыв сбил его с ног. Клубы дыма душили людей. Кашель, казалось, выворачивал все внутри наизнанку. Бойцы тянулись к окнам-амбразурам, чтобы вдохнуть свежий воздух. Заметив это, немцы усилили пулеметный огонь.
Грач понимал, что, если не выведет из строя «плугу», она их добьет, оглушит как пескарей, несмотря на мощные стены. Минометы — слабое оружие против самоходки с броней пять сантиметров. Но это было единственное, что гарнизон мог противопоставить штурмовому орудию.
Савелий встал сам за прицел одного из минометов. Пока минометный огонь успеха не приносил. «Штуга» маневрировала, уходя от навесного огня «самоваров», не обладающих большой точностью по движущимся целям. Одно-два попадания в рубку ничего не дали. Требовалось вложить мину точно в жалюзи позади рубки или под гусеницы.
Но сильный огонь из укреплений не давал прицелиться. Наводчик второго миномета лишь на секунды приподнялся над каменным парапетом и тут же получил пулю в голову. Стрелял снайпер.
Лейтенант позвал Маневича и двух командиров пулеметных расчетов.
— Ребята, прижмите их. Бейте по вспышкам. Дайте нам хотя бы пяток минут, чтобы навести минометы.
Эти пять минут дорого обошлись немногочисленному гарнизону старой крепостной башни. Маневич, два пулеметных расчета и несколько наиболее метких стрелков сумели погасить большинство огневых точек, заставить их замолчать на время. Они отвлекли огонь на себя. Прямым попаданием снаряда разнесло вместе с пулеметом еще одного опытного сержанта-разведчика. Была оторвана голова и обе руки. Иван Шугаев на мгновение оторвался от трофейной винтовки, с болью глядя на исковерканное тело товарища. Затем снова припал к прицелу.
Получили тяжелые ранения двое стрелков, их спешно перевязывали. Но эти потери позволили минометчикам накрыть «штугу» с ее мощным 88-миллиметровым орудием.
Несколько мин взорвались рядом с самоходкой и надорвали гусеницу. При повороте она лопнула. Машина, сминая стальные звенья, пыталась уползти в укрытие. Расчет трофейного крупнокалиберного пулемета всаживал сверху вниз очереди бронебойно-зажигательных пуль, способных пробить на таком расстоянии двадцать миллиметров брони.
Большинство рикошетили, но несколько пуль усиленного образца с вольфрамовым наконечником прошили жалюзи трехсотсильного двигателя «майбах». Потянулась струйка дыма. Дело довершила мина, смявшая жалюзи и бензонасос. Машина горела, затягивая крепостной двор маслянистым дымом.
Погасить пламя мешали выстрелы с захваченной русскими башни. Самоходчик с огнетушителем лежал, срезанный пулей снайпера Маневича. Офицер, командир машины, выпустил два снаряда и вылез из люка. Погрозив кулаком в сторону русских, не спеша зашагал прочь. Он сделал все, что мог. С ним вместе уходил механик-водитель.
Маневич выстрелил вслед, но промахнулся. Усилившаяся пулеметная стрельба заставила его лечь на пол. Немецкая самоходка какое-то время дымила, затем огонь погас. Но «плута» вышла из строя. Оплавился двигатель, не действовало орудие.
Установилась тишина. Гарнизон башни перевязывал раненых, подсчитывал потери. В строю остались семнадцать человек, половина из них были контужены или ранены. Обходя казематы, стараясь не смотреть на засохшие пятна крови, лейтенант Грач понимал, что ночью их уничтожат.
Так же как они сами окружат башню в темноте. Самые ловкие и крепкие солдаты ворвутся внутрь и гранатами, автоматным огнем добьют взвод, вернее его остатки.
— Наши-то прорвались, — выглядывая наружу, сообщил Иван Шугаев, хотя все уже видели результаты прорыва.
— Танк и две самоходки накрылись, — мрачно отозвался кто-то из разведчиков. — Убитые вон лежат. Нам от них помощи не ждать.
— И что дальше? — глядя на бойца в упор, спросил Маневич.
— Ничего…
— Если ничего, то и не ной. Я пока умирать не собираюсь. У меня счет к фрицам большой.
Немного поднимало настроение, что свои все же неподалеку. Неизвестно, остался ли жив капитан Ольхов, но в его смерть не верили. Жив Василий Николаевич! А он своих не бросит.
Кроме того, несмотря на малочисленность гарнизона, оставалось достаточно оружия и боеприпасов: два миномета, один крупнокалиберный пулемет и два «МГ-42», несколько «фаустпатронов», гранаты.
Оставалась и трофейная еда. Бутылки с ромом Грач приказал переколотить, оставив лишь красное вино и спирт для тяжелораненых. Бойцы матерились от возмущения, глядя на растекающуюся лужу.
— Сколько добра перевел!
— Что мы, норму не знаем?
— Не знаете, — шевелил желваками Савелий. — Мы как крысы в капкане. Трезвые дадим отпор, а нахлебаетесь, пропадете из-за собственной дури. Всем чистить оружие!
Если оценить обстановку простыми словами, то штурмовая группа капитана Василия Ольхова завязла, разрозненная на три части вокруг немецкого узла обороны. И продолжаться такое долго не могло.
Или найдет выход сам Ольхов, или добьют его группу немцы. Существовал и третий вариант. Дивизия, продвигающаяся вперед, догонит развалившуюся группу Ольхова и всей своей массой проломит оборону. Но это станет поражением капитана. Значит, напрасно гибли его люди, застыли на дороге обгорелые машины с мертвыми экипажами.
Василий Ольхов был призван в армию в тридцать седьмом году. В том самом, когда в стране шли громкие процессы над «врагами народа», были арестованы, расстреляны или отправлены в лагеря многие известные на всю страну крупные военачальники.
Родом из волжского села Старица, что в ста тридцати километрах ниже Сталинграда (считай, земляки с Савелием Грачом), он закончил семь классов.
Работал в колхозе, даже успел окончить первый курс сельхозтехникума.
Попал в артиллерию, а через год, как грамотный и добросовестный боец, был направлен в Саратовское пехотно-пулеметное училище. Хотел в артиллерийское, но там людей уже набрали.
Окончил училище в сороковом году, служил под Бобруйском, и первый свой бой принял в начале августа. В сорок первом — сорок втором прошел полный курс «молодого командира». Дважды попадал в окружение, выходил из него, снова стоял в обороне и даже наступал. Хоть и служил на совесть, не прячась за чужие спины, но военная судьба складывалась не слишком удачно.
В начале сорок второго был назначен командиром роты, но после неудачной Харьковской операции едва выбрался из «котла» под Барвенковским выступом. Из роты уцелели несколько человек, а к своим вышли аж на Дону.
В особом отделе долго допытывались, почему так долго выходил из окружения (может, в тылу отсидеться хотел?), а затем снова направили на передовую, понизив с ротного командира до взводного.
С семьей тоже получилось неладно. Жена с годовалым сыном осталась в оккупации. В сорок четвертом вышла снова замуж, посчитав, что Василий погиб. Ольхов выбил короткий отпуск, встретился с женой. Лучше бы не встречался.
Узнал, что сын умер от простуды еще два года назад, а она ждет ребенка от нового мужа.
— Не вини меня, Вася, — только и сказала она. — Всё война виновата. Уезжай, не трави ни мне, ни себе душу.
В семье Ольховых, что жила в Старице, за это время умерла младшая сестренка Василия, два двоюродных брата и почти все друзья-товарищи, призванные в сорок первом.
Высоко Василия не двигали, хотя комбат ценил его. С сорок третьего снова командовал ротой, был награжден двумя орденами. Все собирались поставить комбатом, но почему-то в штабе на должность не утверждали. Возможно, не забывали, что дважды попадал в окружение. То есть находился на оккупированной территории, что являлось пятном на военной биографии. И вот сейчас, получив ответственное задание, возглавил штурмовую группу, неплохо начал, но пошло все наперекосяк. Перебирая в сложившейся ситуации возможные варианты, Ольхов понемногу подходил к решению, которое подсказывал ему военный опыт.
Его заставили лезть напролом. Группа понесла большие потери, разрознена. Настрой у людей подавленный, но воевать придется с любым настроем.
Уцелела часть бронетехники, а в башне, на краю немецкого укрепления, засел надежный и решительный командир Савелий Грач. И судя по всему, легко его не выковырнут. Пытались выбить взвод на рассвете, но лейтенант со своими людьми атаку отбил, даже вывел из строя штурмовое орудие.
Вернулись разведчики, которых Ольхов посылал осмотреть подходы к немецкому узлу обороны. Есть дорога, точнее каменистая колея, по которой можно пустить единственный оставшийся танк и самоходку. Не теряя времени вместе с Юрием Милушкиным съездил на мотоцикле, осмотрел подходы.
Лейтенант-самоходчик долго всматривался в укрепления. Шевелил губами, рассчитывая расстояние, что-то прикидывал. В свое время Ольхов и сам учился на артиллериста. Правда, пушки были другие. Служил он в расчете старой «трехдюймовки» образца 1902 года. Деревянные тележные колеса, обшитые железным обручем, простенький прицел, изношенный за две войны ствол с массивным откатником.
Но «старушка» в трудном сорок первом году свои обязанности исполняла неплохо. Фугасные и бронебойные снаряды проламывали броню немецких танков. Которые хоть и наводили страх своими хорошо продуманными ударами, но горели тоже неплохо.
На самоходке «СУ-76», и особенно на танке «Т-34-85» орудия куда мощнее. Но стрелять придется, без малого, с двух километров. Великовато расстояние. Больше шума, чем толку.
— У тебя сколько снарядов в наличии, — спросил Милушкина капитан.
— Сорок шесть штук. Из них два десятка бронебойных.
— У Антипова тридцать с небольшим.
— Понятно, — кивнул маленький самоходчик. — Он на ходу огонь вел, а у меня рубку не развернешь. Лишь бы прорваться. И то две машины потерял.
— В общем, главная надежда на пехоту. Ну и Грач из своей башни поддержит. Так, что ли, Юрий Матвеевич?
Наморщив лоб, самоходчик снова припал к биноклю. Затем сообщил:
— У меня машина легкая. Я, пожалуй, еще метров на четыреста смогу продвинуться. Вон с той ложбины стрелять буду. Хоть какое-то, но укрытие.
Укрытие было хреновое. Но младший лейтенант, совестливый командир, чувствовавший вину за две сгоревших самоходки, хотел как-то ее загладить.
— Ночью начнем? — уточнил Милушкин.
— А чего ночи ждать? — весело и, как показалось самоходчику, несколько легкомысленно отозвался капитан. — Через часок и ударим.
Когда возвращались к мотоциклу, который доставил их сюда, объяснил причины спешки.
— Нет у нас времени до темноты ждать. Или авиация налетит, или фрицы подмогу бросят. Со своей башни Савелий поможет. А он тоже долго ее не удержит. Сожгут, к чертовой матери, и минами забросают.
— Хорошо бы с Малкиным связаться, — озабоченно сообщил Милушкин. — Хоть и толку с него немного, но полтора десятка бойцов тоже не лишние будут.
— Если смелости хватит, сам догадается. Ну а если очко сыграет, так и будет сидеть, наблюдать со стороны.
Ольхов не слишком надеялся выбить немцев из укрепления. Конечно, фрицы понесли потери, уничтожена половина артиллерии, но место для обороны удобное. Даже полсотни человек способны перекрыть дорогу и отбить атаку.
Тем более немецкие командиры в эти апрельские дни сорок пятого года не решались отступать без приказа. Еще никогда так жестко не действовали полевые суды, военная полиция, эсэсовские заградительные отряды. Повинуясь приказу Гитлера, за оставление позиций без приказа расстреливали и вешали даже офицеров высокого ранга.
Здешний гарнизон будет сражаться до последнего. Разгромить его можно только крепким и точным ударом.
Весна брала свое. День выдался солнечным и теплым. Старший лейтенант Антипов только сейчас заметил, что южные склоны покрыты зеленой молодой травой, а между камней распустились мелкие желтые цветы.
Его «тридцатьчетверка» застыла на склоне, наполовину прикрытая каменистым бугром. Вести огонь из танкового орудия сверху вниз несподручно. Особенно по точечным целям. Самоходка Милушкина продолжала спуск.
В одном месте из-под гусениц пополз сырой пласт дёрна, гусеницы скрежетали по камню. «Сушка» опасно накренилась, но механик сумел вывести свою легкую приземистую машину с тяжелой пушкой «ЗИС-3» на ровное место. Молчавшие до этого момента немецкие артиллеристы открыли огонь.
Милушкин упорно двигался вперед, и эта настырность раздражала Антипова. За орденом, очередной звездочкой гонится! Об экипаже бы лучше подумал. Сам он не собирался продвигать свою машину дальше, хотя расстояние в два километра значительно снижало эффективность стрельбы.
— Ничего, с нашей «восьмидесятипяткой» мы и отсюда шороху наведем, — подмигнул он своему наводчику, старшему сержанту.
— Наведем, — неопределенно отозвался тот.
Это лазанье по горам на тридцатитонной машине ему не слишком нравилось. Угнетала мысль, что из трех танков во взводе остался всего один. Он следил за самоходкой, которая продолжала движение.
Юрий Милушкин приметил широкий уступ, прикрытый большими обкатанными валунами, принесенными сюда много веков назад древним ледником. Отсюда открывался хороший обзор. Кроме того, имелась возможность маневрировать на пятачке в полсотни метров и даже прятаться от мин за утесом.
Туда он и направил свою «сушку», едва успев уклониться от очередной мины, прилетевшей снизу. Осмотревшись, лейтенант связался с Ольховым. Доложил, что находится на позиции, готов открыть по сигналу огонь. Заканчивая короткий разговор, попросил:
— Минометы бы ихние в первую очередь погасить.
Он не стал пояснять, что для его самоходки с открытым верхом мины опаснее, чем снаряды. Прилетит одна, и прощай весь экипаж, как это случилось на дороге с машиной из его взвода. Три человека вместе в открытой рубке плюс снаряды к орудию. Шансов уцелеть после прямого попадания не остается.
Тем временем десантники и саперы, заняв исходные позиции, ждали условного сигнала. Их разделили на два взвода, во главе которых стояли Василий Ольхов и Петр Шевченко.
— Двинулись помалу, — махнул рукой капитан.
Командный пункт у разобщенной, понесшей большие потери штурмовой группы отсутствовал. Необходимые распоряжения были отданы, оставалось только вступить в бой. А чем он закончится, один Бог знает.
Почти одновременно открыли огонь «тридцатьчетверка», самоходка Милушкина и гарнизон каменной башни во главе с командиром взвода разведки Савелием Грачом.
Майор, командир немецкого узла обороны, был еще с вечера ранен мелким осколком в шею. Рана была так себе. Хирург вытащил осколок, но рана воспалилась, ныла и мешала поворачивать голову.
Майору было сорок шесть лет, и свое долгожданное звание он получил полтора месяца назад, вступив в новую должность. Еще тогда, зимой, он оценил выгодное место, которое выбрали для оборонительного узла.
Расстояние до Берлина составляло отсюда менее ста километров. Вечному капитану, командиру минометной батареи, оказали огромное доверие — перекрывать одну из дорог, ведущую к столице Рейха.
Майор наблюдал в перископ за начавшимся наступлением русской пехоты. Он приказал подпустить ее поближе. Как больной зуб во рту, торчала сторожевая башня, которую ночью захватили русские. Ее гарнизон явно зевнул, но сражался отчаянно. Убежали лишь двое солдат, оба из молодого пополнения. У майора убили прошлой осенью сына, их ровесника, а другой стал инвалидом — потеряв под Севастополем ногу.
Майор хотел поставить обоих солдат снова в строй, но его помощник, из ведомства Гиммлера, посоветовал расстрелять трусов в назидание другим. Майор был против, но эсэсовец, улыбаясь, настаивал.
— Вы ведь сами не собираетесь бросать свой пост? — И, не дождавшись ответа, добавил: — Ну вот. Я тоже не собираюсь. Это будет хороший урок остальным.
И двое солдат, пытавшихся спасти свою жизнь, были расстреляны.
Эсэсовец оказался прав. Гарнизон понял, что церемониться ни с кем не будут. Люди примолкли, изредка перешептываясь друг с другом. Невольно бросали взгляды на лежавшие у крепостной стены мертвые тела с табличкой на груди: «Трусам и предателям нет места на земле».
А затем начался бой. С первых минут майор понял, что ничейного результата не будет. Или они уничтожат штурмовой русский отряд, либо русские доведут дело до конца.
Со склона горы открыли огонь новый вражеский танк и самоходная установка. Снаряды взрывались на линии обороны, заполнив пространство грохотом, свистом осколков и клубами дыма.
Башня, которая буквально нависала над укреплениями, вела огонь в упор, доставая обороняющихся в каменных укрытиях. Была возможность расправиться с танком и самоходкой. Но пули из башни выбили расчет 88-миллиметрового орудия, а мины завершили дело, исковеркали приборы наведения и поворотный механизм.
Атаку пехоты удалось приостановить. Русские залегли среди камней, но продолжали упорно ползти. Из башни вели огонь пулеметы, летели мины. В запасе оставались два огнеметчика. Майор приказал им добраться до башни любой ценой.
— Если мы их не прикончим, то они прикончат нас.
Словно подтверждая его слова, пуля, выпущенная русским снайпером, угодила в голову пулеметчику. Его место занял второй номер, не слишком опытный паренек из новобранцев.
— Ребята, они выбивают самых опытных и не щадят никого. Разделайтесь с ними.
Под прикрытием дымовых шашек оба огнеметчика и унтер-офицер с помощником, вооруженные «фаустпатронами», сумели приблизиться вплотную к башне. Но добились лишь частичного успеха.
Савелий Грач за время службы в разведке выработал почти звериное чутье на опасность. Ничего не видя сквозь клубы гряз но-желто го дыма, он чувствовал, что готовится удар. Захватив с собой Ивана Шугаева, выбрались на террасу.
Находиться здесь было опасно. Пулеметные и автоматные очереди шли хоть и наугад, но высокая плотность огня заполняла все свистом, лязгающими ударами, пули выбивали каменное крошево, рикошетили.
Опытный унтер-офицер сумел точно угодить зарядом «фаустпатрона» в амбразуру, откуда вел огонь «Дегтярев». Помощник тоже сработал точно, вложив реактивную мину в другую амбразуру. Ранило подносчика боеприпасов, который тащил ящик с минами.
Более опытный огнеметчик все еще выбирал позицию. Унтер-офицер и помощник прятались в нише крепостной стены, у них имелись еще два «фаустпатрона». Второй огнеметчик вдруг оказался на открытом месте — взрывы рассеяли дым.
Растерянный, он нажал на спуск, поливая струей пламени каменную громаду башни. Прицелиться толком не успел, и огонь растекался по камням. Его срезали автоматной очередью, а в унтер-офицера и его помощника полетели с террасы гранаты.
Осколки хлестнули в довольно широкую нишу и ранили обоих немцев. Унтер-офицер понял, что следующие гранаты их добьют, и подхватил помощника. Оба с трудом бежали вдоль стены.
Второй огнеметчик целился в площадку, прикрытую полутораметровой каменной стенкой. Здесь находился минометный расчет, на который обрушилась струя кипящего пламени. Сержант, охваченный огнем, катался по камням, тщетно пытаясь сбить липкое пламя, прожигающее тело до костей.
Кричать он не мог, ему опалило гортань. Боль выжимала хрипение и отчаянные попытки выбраться из огня. Второй минометчик в горевшем бушлате сумел сбросить его. Сделать шаг, чтобы помочь товарищу, но в этот момент сдетонировали сразу несколько мин в деревянном ящике.
Взрыв прекратил мучения сержанта, разорвав тело на части. Ствол миномета отбросило и сплющило о стену. Молодого бойца отшвырнуло взрывной волной в другую сторону, ударило головой о ступени. От смерти его спасла каска, надетая на шапку.
Он лежал, медленно приходя в себя. В ушах затихал гул, затем снова бил в мозг болезненными толчками. В нескольких шагах шипело и пенилось пламя, пожирая разорванное тело сержанта, пахло горелым мясом и порохом. Минометчик кое-как приподнялся и пополз прочь. Он боялся новой струи пламени, которое сожжет его.
Но и сам огнеметчик лежал лицом вниз, разбросав руки. Выстрелы из бойниц догнали его. Огонь, которым он собирался уничтожить упрямых русских, растекался из пробитого баллона и охватил его тело.
Из всей группы уцелел лишь унтер-офицер. Он очень хотел выжить и уползал, волоча пробитую осколками ногу. Еще немного, и он нырнет в воронку, а там начинаются кусты. Рана в ногу не смертельная, и война приближается к концу.
Удар под левую лопатку заставил унтер-офицера дернуться. Боли он не чувствовал, но двигаться больше не мог и с ужасом осознавал, что его жизнь кончается.
Иван Шугаев дал очередь по неподвижному телу, но необходимости в этом не было. Снайпер Маневич угодил в цель точно. Двинув затвором, выбросил стреляную гильзу и снова припал к оптике, высматривая новую цель.
Ольхов, Петр Шевченко и два командира десантных взводов вместе с бойцами подобрались к укреплениям вплотную.
Со склона горы продолжали обстрел «тридцатьчетверка» и самоходка «СУ-76». Приземистая «сушка» с расстояния километра точными выстрелами подавляла одну огневую точку за другой. Снаряды более мощного 85-миллиметрового орудия «Т-34», из-за большого расстояния рассеивались. От грохота их взрывов было больше шума, чем толку.
Но маленький самоходчик Юрий Милушкин сильно рисковал. К нему пристрелялись минометы. После очередного выстрела, когда самоходка уходила под прикрытие каменной глыбы, одна из мин взорвалась у кормы машины.
Набравшая высокую скорость при падении на каменную поверхность, мина весом три с половиной килограмма рванула с полной силой. Взрывная волна и осколки разорвали гусеницу смяли кормовую броню. Осколком в голову был убит заряжающий.
Машина, продолжавшаяся двигаться по инерции, сминала, скручивала гусеницу. Лейтенант Милушкин с запозданием крикнул: «Стой!», но это уже не имело значения. Его быстрая, послушная в управлении самоходка была обездвижена. Под ногами растекалась лужа крови из пробитой головы заряжающего.
Артиллеристы, как и хищники, чувствуют, когда удар нанесен в цель. Мины посыпались одна за другой. Одна взорвалась на броне прямо под орудием, пробив кожух. Милушкин выстрелил, целясь непонятно куда, орудие действовало. Значит, покидать машину экипаж не имел права.
Возможно, следующие мины подожгли бы, взорвали самоходную установку, но на позиции ворвалась пехота. Ольхов бросил гранату в двойной окоп, где стояли два миномета. Его ординарец Николай Антюфеев стрелял длинными очередями из автомата.
Из боковой амбразуры дота вел огонь пулемет, смахнув вырвавшихся вперед двоих десантников. Сапер с трофейным «фаустпатроном» целился в амбразуру, однако нажать на спуск не успел. Лейтенант-эсэсовец вместе с своим отделением рослых крепких парней в камуфляже шли напролом, стреляя из автоматов.
Они пробили коридор, оставив позади несколько убитых русских, но судьба укрепления уже была решена. Эсэсовцы, пытавшиеся поднять в контратаку остальной гарнизон, падали один за другим под выстрелами со всех сторон.
Лейтенант, получивший Железный крест за успешную борьбу с партизанами, лежал с перебитым бедром. К нему подбежал молодой боец и на секунду замешкался, держа палец на спусковом крючке.
— Амба, Иван! — отчетливо произнес немец с серебряными «молниями» и черепом на петлице. — Сдохни!
Из последних сил нажал на спуск пистолета, но пожилой сапер, набежавший сзади, ударом ноги выбил пистолет и обрушил приклад, разбивая лицо эсэсовцу. Очередью в спину догнал другого и крикнул солдату:
— Чего зеваешь? Это же эсэс!
Майор, командир гарнизона, вместе с адъютантом и двумя автоматчиками отступали под прикрытием пулемета.
— Сдавайтесь! — крикнул кто-то.
Но майор ответил на выкрик очередью.
— Будем пробиваться! — призывал он оставшихся в живых.
Несколько человек добежали до дороги, заметались перед полосой минного поля. Затем бросились вперед. Двое сумели пересечь дорогу. Майор наступил на мину и лежал с оторванной ступней.
В нескольких шагах от него ворочался совсем еще юный солдат «фольксштурма». Майор повернулся к нему.
— Перетяни ногу жгутом, — с трудом произнес он. — Выбирайся отсюда…
Двое бойцов, подбежавшие к опушке леса, были другого мнения. Они не хотели упускать врагов, даже искалеченных. Рисковать, лезть на минное поле и вытаскивать немцев они тоже не собирались. Отстучали две очереди. Старший из красноармейцев, убедившись, что с фрицами покончено, закинул автомат за спину.
— Пошли, Антоха, — позвал он товарища.
Бой вскоре закончился. Штурмовая группа понесла такие потери, что продолжать самостоятельные действия не могла.
Через несколько часов подошел передовой танковый батальон, за ним остальные силы дивизии.
— Повоевал? — спросил Ольхова комдив.
Непонятно, что скрывалось за этим вопросом.
Одобрение, что капитан со своим небольшим отрядом все же одолел вражеский опорный узел. Возможно, хотел по привычке поддеть Ольхова — почему так долго ковырялся?
Светловолосый, с закопченным лицом и перевязанной ладонью капитан ничего не ответил.
— Ранен, что ли? — спросил его адъютант командира дивизии. — Чего молчишь?
Адъютант, тоже капитан, только в новенькой форме, с блестящими орденами и автоматом на груди словно сошел с плаката «Воин-освободитель».
— Отстань от него, — буркнул полковник и, глядя на Ольхова, сменил тон: — Тяжко вам пришлось. Ладно, приводи людей в порядок, отправляй кого надо в санчасть. Позже обсудим все дела.
Назад: Глава 2. Вперед, на запад!
Дальше: Глава 4. Вот он, Берлин!