Танковые пулеметы гвоздили градом пуль оборонительные траншеи, до основания срывая брустверы. Ошеломительный итог дуэли танковых экипажей и немецкой артиллерии, видимо, произвел на умы и сердца оборонявшихся неизгладимое впечатление.

Когда гусеницы танков приблизились вплотную к траншеям и штрафники развернулись в цепь, выбежав из-под прикрытия бронированных корпусов, немцы стали выскакивать из окопов, показывая свои спины. Кто-то, в ком ненависть и злоба пересиливали инстинкт самосохранения, пытался оказать сопротивление.

Аникину на бегу удалось уложить точно выпущенной очередью одного «фаустника», который, как черт из табакерки, вдруг возник, точно из-под земли, с взведенным гранатометом и физиономией, перекошенной пароксизмом остервенелого отчаяния.

Танки пересекли линию траншей и принялись маневрировать в виду хозпостроек, круша и давя все и вся, настигая очередями своих пулеметов пытавшихся спастись бегством. В траншее завязалась рукопашная схватка.

Штрафники, охваченные лютой ненавистью, стреляли в серые шинели, пятнистые куртки, мозжили прикладами, кромсали лопатками перекошенные страхом и злобой лица, поднимали врагов на штыки и ножи.

Бойцы мстили за павших и искалеченных товарищей, за поруганных матерей, жен, сестер, снова и снова с головой купали фашистов в их же крови, и сами с головой окунались, стремясь во что бы то ни стало смыть коросту своих грехов, давящую тяжким грузом, начисто вымыться в кровавой бане и, искупавшись в ней, искупить…

Слева, следом за вторым «ИСом», показались фигуры пехотинцев. На штурм оборонительных немецких позиций шли бойцы Настасенко из второго взвода отдельной штрафной армейской роты. К этому времени аникинцы при поддержке своих «тридцатьчетверок» значительно расширили захваченный участок «зеленой линии», раздвинув его и вправо и особенно влево, чем значительно упростили своим товарищам из второго взвода боевую задачу.

Андрею даже удалось перекинуться парой слов с Настасенко. Молодой лейтенант, с перевязанной бинтом головой под шапкой-ушанкой, обрадовался как ребенок, увидев Аникина и его бойцов. И тут же, во время разговора с Андреем, чуть не потерял сознание.

– Ничего, ничего… отпустило… – успокаивающе, с вымученной виноватой улыбкой, произнес Настасенко, отводя от себя руки бросившихся на помощь Аникина и стоявших тут же рядом Липатова и настасенского замкомвзвода, крепкого вологодского мужика Мартынова.

– Балкой шибануло командира… – поясняя, запричитал Мартынов, будто оправдываясь, что не уберег командира. – Каска ажно вмялась, что твоя миска. Когда б не шапка, голову бы напополам раскроило…

Оставив лейтенанта на попечение его зама, Андрей и Липатыч почти бегом направились вдоль траншеи в сторону немецких позиций, захваченных взводом. Они миновали одну из артиллерийских огневых точек, крайнюю справа, уничтоженную выстрелом «ИСа». Они были вырыты по всем правилам обороны, имели даже запасную позицию для ведения стрельбы. Но воспользоваться ею фашистские артиллеристы не успели. Черная, еще дымящаяся воронка зияла на месте, где стояло мощное 75-миллиметровое орудие. Сама пушка, с погнутым стволом и смятым защитным щитом, лежала на боку, на верхнем краю воронки. По всему диаметру страшного конуса были разбросаны обезображенные трупы фашистских пушкарей. Четверо лежали в самой воронке, еще четверо угадывались в страшных останках, разбросанных в радиусе нескольких метров от воронки.

В обход воронки, навстречу им бежал Шевердяев.

– Видали, товарищ командир?! Ай да «ИСы»!.. – в еще не остывшей горячке боя крикнул он, кивая головой в сторону страшной картины уничтоженного артиллерийского расчета.

– Ай да «ИСы»! И наши танкисты молодцы! – с нескрываемой злой радостью добавил Шева. – Так им – гадам… За Никодима…

Несколько немцев успели сдаться в плен и теперь, перепорученные взводным под контроль Тютина и Жижевича, как испуганное стадо овец, жались к разрушенной стене депо, от страха не обращая внимания на нависшие прямо над их головами, тлеющие кровельные стропила.