Подбитый группой Потапова танк маячил прямо перед траншеей второго взвода. Курсовой пулемет немецкого танкиста не унимался. Первая волна истерической стрельбы куда попало схлынула. Теперь фашист бил так же, без перерыва, но расчетливо, работая по самому краю штрафбатовских окопов, не давая на мизинец высунуться из-за края окопа.

Пулеметчики, в том числе и Зарайский, ничего не могли поделать с отчаявшимся, закупоренным в стальном гробу гитлеровцем.

– Эх, бутылкой бы его запалить… Или из противотанкового… – в сердцах буркнул вслух Дерюжный.

Насчет бутылки с зажигательной смесью Коптюк только махнул рукой, вот за идею сработать фашиста из ПТР взводный ухватился. Замкомвзвода вызвался самостоятельно отыскать «пэтээровцев», но старший лейтенант пошел вместе с ним. Согнувшись почти до земли, а в отдельных местах, где стенки окопов начисто срыло снарядами, на четвереньках, они пробрались ходами сообщений вдоль всего второго отделения и только уже в ячейках Слесаренко отыскали расчет ПТР. Один из бойцов, первый номер, полулежал на дне окопа. Спина его как-то наискось прислонилась к жердям одежды крутостей. Весь правый бок был распорот почти от пупа до ребер.

– Осколком!.. – громко, с каким-то удивленно безумным выражением на покрытом пылью и копотью лице прокричал второй номер.

Он деловито и споро разрывал на длинные полосы ткань исподней рубахи.

– Как Андреич только стрельнул, так его и вдарило. Во как!.. – тем же безумно контуженным криком добавил боец.

Он ловкими движениями сложил вчетверо одну полосу ткани, затем, стараясь действовать как можно аккуратнее, раздвинул края гимнастерки возле раны. Эти движения, судя по всему, причинили неимоверную боль Андреичу. Землистое лицо его вдруг разом сделалось пепельно-бледным. Но он держался молодцом, стараясь не стонать. Стон исторгся из его груди, только когда его товарищ наложил ткань на рану.

– Потерпи, потерпи, браток… – шептал второй номер, успокаивая раненого, страдальческое лицо которого исказила гримаса сильнейшей боли.