«Тигр» с подбитой из ПТРД гусеницей произвел выстрел из своего орудия. Бил прямой наводкой, не поднимая пушки. Значит, и цель где-то рядом. Не иначе, кто-то из батареи Артемова. Дай бог, чтобы у артиллеристов было все в порядке.

Звуковая волна от вражеского выстрела накрыла траншею такой плотной звуковой волной, что начисто высадила взводному слух. Федор теперь в своей каске ощущает себя, словно в кастрюле, по которой кто-то ритмично стучит звонким серебряным молоточком. К черту эту кастрюлю!

– Да вы что… товарищ командир… – хором кричат Степанков и Дерюжный, в один голос уговаривая его обратно надеть каску на голову.

В ответ Коптюк приказывает своему замкомвзвода выяснить, есть ли потери, а также количество патронов у бойцов взвода. И пусть готовят гранаты к бою. Этот чертов «тигр» встал у них поперек горла. Немецкие автоматчики, воспользовавшись тем, что у них образовалось уже два естественных защитных заслона, ползком пробираются от первой пылающей факелом машины к замершему перед рвом «Тигру» и, заняв позиции под его прикрытием, начинают стрельбу.

Крайний левый «тигр» устроил настоящую охоту за пулеметным расчетом «максима». Он продвигается медленно вперед, словно подкрадываясь к траншее и высматривая, где могут появиться пулеметчики. Все это время танковые пулеметы работают без остановки.

Вдруг с правого фланга, в обход противотанкового рва, набирая скорость, выдвигается вражеский танк из второй линии. Его маневр становится полной неожиданностью для штрафников. «Тигр» на левом фланге будто только и ждал этого действия. Его двигатели перекрывают своим рыком гул стрельбы, и, выпустив из хвоста облако черного дыма, громадная машина устремляется вперед, двигаясь параллельно экипажу на правом фланге.

Две фигуры с надвинутыми на глаза касками, с мертвенно-белыми, как полотно, лицами порывисто бегут по траншее прочь от растущего на глазах, лязгающего чудовища.

– Не бояться!!! Пропускай и бей гранатой!.. Не бояться!.. Проходит!.. – кричит что есть силы Коптюк.

Он бросается навстречу бегущим и чувствует, как и у него внутри, в самой глубине, копошится мерзкий, хлюпкий страх.

– Эх, командир!.. – сквозь зубы выдавливает Степанков, правой рукой то ли останавливая, то ли отталкивая взводного. – Щас я его!..

Ординарец налетает на бегущих штрафников. Они совершенно ничего не соображают. Степа бьет первого наотмашь ладонью по лицу. Оплеуха приводит бойца в чувство.

– Не беги! Не беги!!! – кричит Степа, неистово тряся его за грудки.

Второй тоже приходит себя.

– Где гранаты? Бутылки твои где? – спрашивает Степанков бойца.

Тот, испуганно озираясь, не сразу показывает рукой в ту сторону, откуда он только что бежал.

– Там… – лепечет «переменник» белыми, как пельмень, губами.

– Эх ты! Там!.. Ни на шаг от командира!..

С этими словами Степанков, согнувшись буквой «Г», ловко маневрирует в изгибах траншеи. Машину отделяют от окопа уже метров десять.

Танк и Степа стремительно сближаются. Боец оказывает в той точке, где танк должен пересечь траншею штрафников, на несколько секунд раньше. Его каска еще мелькает под бруствером, словно мечется туда-сюда, когда ее накрывает бронированная громадина.

Преодолевая траншею, махина клюет своим недлинным, но мощным стволом и вся тяжело ныряет на бруствере и, взревев двигателями, невысоко вздымается кверху на задней стенке окопа всем своим приземистым, плотным корпусом.