XXXIV

Гвоздев тоже услышал. Из рева танковых двигателей, отхлынувшего в сторону реки, выпростался новый звук. Тарахтящее кудахтанье маломощных движков. Мотоцикл; скорее всего, не один. Тарахтение доносилось с востока, со стороны леса, как раз оттуда, откуда появилась и тройка вражеских «пантер». Мотоциклы заглохли. Раздались кричащие голоса. Какие-то лающие, отрывистые слоги.

– По-немецки чешут… – проговорил Сарай.

Если это были автоматчики, дело принимало худой оборот. Словно в ответ на догадку Гвоздева, раздался протяжный одиночный выстрел, который сразу перехлестнул сочный стук пулеметной очереди, потом еще одной. Потом началась беспорядочная стрельба, в которой одиночные выстрелы перемешались с пулеметными очередями, сухим треском немецких автоматов.

– Похоже, Фомина накрыли, – вслух предположил Зарайский.

– Идем… – пружинисто вскочив, крикнул Гвоздев.

– Куда, командир? – спросил Фаррахов.

– Куда? Фому выручать, – бросил через плечо Гвоздев.

– Вот это дело… – поднимаясь на ноги, согласился Зарайский.

Уже на ходу он передернул затвор трофейного немецкого «шмайсера» и заткнул рукоятку гранаты за поясной ремень спереди, возле самой пряжки.

Они, почти не пригибаясь, в дыму, побежали по пшенице в сторону выстрелов. Вот путающая ноги масса колосьев оборвалась, и они пересекли взрытую гусеничными траками полевую дорогу. Запах гари, подымавшийся от обугленной стерни, занозил нос и глотку, раскаленный воздух не проходил внутрь легких, перекрывая дыхание. Но дымовая завеса укрывала бойцов от вражеских глаз.

Дыма становилось все больше. Теперь уже почти все поле в сторону колхоза было охвачено огнем.

– Погоди… тихо… – приостановил Демьян набравшего скорость Зарайского.

Ближе к лесу дым стал рассеиваться. В прорехах мелькнула опушка. Гвоздев, а за ним Зарайский и Фаррахов повалились на землю.