Глава 7
«Rattenkrieg!»
Штурм Сталинграда начался 13 сентября 1942 года. Если раньше советские войска оставляли города, как правило, без уличных боев, то теперь яростная борьба разгорелась за каждый дом, каждый этаж, каждую улицу и переулок. Немцы оттеснили 64-ю армию к южной окраине города, основная тяжесть сталинградской обороны легла на плечи бойцов Чуйкова, связь с которыми поддерживалась лишь через Волгу. Четырнадцатого ноября германское командование предприняло третью попытку полностью овладеть городом. После отчаянной борьбы немцы взяли южную часть завода «Баррикады» и прорвались на данном участке к Волге.
Тогда же, ранним утром 13 сентября, небо над Сталинградом потемнело от сотен немецких самолетов, летящих на город. Их было гораздо больше, чем в предыдущие дни. Снова началась сильная бомбежка целей в центре города. Бомбардировщики 4-го флота Люфтваффе снова крушили вокзал, атаковали цели и слева, и справа от него. Особенно свирепствовали пикирующие «Юнкерсы-87» со своими воющими сиренами. А потом немцы начали сильнейший артобстрел. Особенно сильно они били по заводам и Мамаеву кургану. Самое интересное, что его название тогда было мало кому известно, даже среди коренных сталинградцев – бугор да и бугор! Эта высота была даже ниже некоторых улиц. Но эта высота была с довольно крутыми откосами, и хотя Мамаев курган был высотой всего 102 метра, но с него открывался обзор во все стороны, поэтому-то он и оказался очень важен и для наших войск, и для немцев.
В тот же день 13 сентября и в последовавшую ночь над Сталинградом раздались залпы реактивных гвардейских минометов «катюша». В три часа ночи 14 сентября наши «катюши» дали залп по немцам, и тут же загрохотала артиллерия и с правого, и с левого берега. Войска генерал-лейтенанта Чуйкова нанесли контрудар от Мамаева кургана, атакуя на запад и до начала оврага Долгий. Но уже с рассветом огромные массы «Юнкерсов» и «Мессершмиттов», бомбя и штурмуя части 62-й армии, прижали их к земле и остановили наступление. Около полудня фашисты полезли напролом и ворвались в центральную часть города. Участок вокзала Сталинград-1 находился на ровном месте, прямо ведущем к центру города, к Волге, к центральным переправам. Мамаев же курган находился севернее центра города, и его склоны представляли определенные трудности для быстрого продвижения. Немцы захватили вершину Мамаева кургана, но затем были выбиты, и в течение одного этого дня вершина кургана и отдельные его склоны переходили из рук в руки многократно. С этого дня и позже ответ на вопрос, кто чем владеет в данный момент, давала немецкая авиация: если она бомбила вершину кургана, значит, она была наша, если не бомбила – немецкая.
Главным же направлением немцы явно считали вокзал Сталинград-1. Центральный вокзал был захвачен и только в последующие несколько часов переходил из рук в руки несколько раз. Ожесточенные, доходящие до рукопашных схваток уличные бои шли уже буквально по всему городу. А 15–16 сентября наши войска нанесли мощный контрудар и сумели очистить от гитлеровских оккупантов набережную и центр города. Красноармейцы «зачистили» улицы Сталинграда от отдельных групп немецких автоматчиков, просочившихся к Волге. Выбили их и из Гвоздильного завода рядом с Центральным вокзалом, сам вокзал и Мамаев курган. Но отбить у противника большой массив кварталов за железной дорогой им не удалось: у врага остались пепелища домов и овраг Долгий. Вокзал и вершина Мамаева кургана и отдельные его склоны продолжали снова и снова переходить из рук в руки. Так, до 21 сентября вокзал переходил из рук в руки пятнадцать раз! В последний раз от оборонявшего вокзал советского батальона осталось всего несколько человек, которые выбрались из окружения и некоторое время держались в подвале за Гвоздильным заводом. Этот завод находился с северной стороны привокзальной площади, и стена его большого корпуса выходила прямо на тротуар.
«Крысиная война» – так прозвали гитлеровцы жестокую войну на улицах Сталинграда. Они рассчитывали сломить сопротивление защитников твердыни на Волге одним террористическим ударом с воздуха, как это было в Гернике или в Стокгольме. Но защитники Сталинграда стояли насмерть, даже в руинах они продолжали сражаться! Отвага воинов Красной Армии изменила саму стратегию ведения войн.
На полях боев Первой мировой войны и практически всех войн до нее армии сходились в сражениях, и победа одной из армий становилась автоматически и приговором для городов той или иной противоборствующей стороны.
Служивший еще в Первую мировую генерал Паулюс тоже рассчитывал, что защитники Сталинграда предпочтут «разумную и цивилизованную» капитуляцию.
Подняв 16 сентября на территории Сталинграда знамя с нацистской свастикой, «покорители Европы» думали, что город захвачен окончательно. Они даже стали строить железную дорогу для более быстрой переброски войск!
Но гитлеровцы и их командующий жестоко ошиблись.
«Дикие азиаты» не хотели принимать «цивилизацию», которая уничтожала своих же граждан только за то, что они имели иную культуру, религию, ту «цивилизацию», которая отказывала больным и слабым в элементарном сострадании, «цивилизацию», которая породила зловещую программу массовых казней «Т-4», Аушвитц и «Циклон-Б».
Евгеническая программа «расовой гигиены» «Акция Тиргартенштрассе-4» предусматривала сначала стерилизацию, а в дальнейшем – и физическое уничтожение людей с психическими расстройствами, умственно отсталых и неизлечимых больных, а также болеющих свыше пяти лет. Сначала уничтожались только дети до трех лет, а потом и люди любого возраста.
Вопросы «полезности» чудовищной «социальной программы» регламентировались внутренними документами «T-4»: «Производить уничтожение всех, кто не способен продуктивно работать, а не только лишенных рассудка».
Для поддержки населением программы эвтаназии проводились масштабные пропагандистские кампании, в ходе которых людей убеждали в том, что такой, откровенно людоедский подход к решению социальных проблем экономически выгоден.
На закрытом совещании 9 октября 1939 года число потенциальных жертв программы было установлено в 70 тысяч человек. Была принята пропагандистская формула «1000:10:5:1», согласно которой из каждой тысячи людей десять нетрудоспособны, 5 из 10 нужно оказывать помощь, а одного физически уничтожить. По этой формуле из семидесяти миллионов граждан Германии нуждалось в «дезинфекции» семьдесят тысяч человек.
Согласно документу, найденному впоследствии в замке Хартхайм, где и проводились казни «генетически чуждых элементов», до 1 сентября 1941 года было умерщвлено в рамках программы 70 273 человека. В документе, в частности, отмечалось: «Учитывая, что данное число больных могло бы прожить около десяти лет, сэкономлено в немецких марках 885 439 800,00».
Вот такая «цивилизованность»…
Защитники Сталинграда стояли насмерть не потому, что им в спины упирались стволы пулеметов заградотрядов НКВД.
Кстати, это – во многом не более чем либеральный миф, созданный через полвека после Победы моральными уродами и недобитками. Дело в том, что еще до Первой мировой англичанами была разработана тактика стрельбы из пулеметов с закрытых позиций – по пристрелянным точкам на местности. Поскольку та война была позиционная, то такая тактика позволяла не давать противнику вылезти из окопов. Также можно было поражать противника в окопах или вести огонь через головы своей наступающей пехоты. Этой тактике в Красной Армии обучали вплоть до начала Великой Отечественной.
Беспримерная стойкость советских солдат породила новую тактику войны. Уличные бои были самыми жестокими из всех. Дистанции бросков и прорывов здесь измерялись не километрами, как в блицкриге, а метрами. Кровавыми метрами…
Отдельное здание приобретало значение крупного узла сопротивления. Расположенный там «гарнизон» мог обороняться сутками, а то и неделями, пополняя боекомплект и другие запасы по подземным коммуникациям.
Массовость прорывов и фланговых охватов уступила место тактически грамотным, выверенным действиям малых групп бойцов. Обычно бои и с той, и с другой стороны велись подразделениями численностью не более усиленной роты, а это около 130–150 штыков.
Гитлеровцам было в этом плане легче, поскольку с начала Второй мировой войны они применяли батальонные и ротные «кампфгруппы», которые объединяли пехотные подразделения, танки, полугусеничные броневики с установленными на них орудиями поддержки или зенитными «флакцвиллингами», саперов, огнеметчиков, артиллеристов. Такие «боевые группы» отличались высокой тактической гибкостью, быстротой маневра и достаточной огневой мощью.
Но и красноармейцы были не лыком шиты: они быстро переняли тактику противника и существенно расширили набор боевых приемов ведения уличной войны. В ней на первый план вышла выучка отдельного солдата, его боевой опыт, смекалка и сноровка. Многие из ветеранов, особенно командиры, участвовали в уличных боях еще в Испании в 1936–1938 годах. Там же впервые танки, пока еще легкие Т-26, БТ-5 и БТ-7, впервые воевали на улицах города.
Бои за Сталинград научили ценить и время. Стоило солдатам продержаться несколько лишних минут в невыносимо тяжелых условиях, когда, казалось, напряжение достигало предела человеческих сил, и это уже решало исход жестокого боя в нашу пользу. Как при обороне, так и при штурме высоты, укрепленного пункта очень часто даже не минуты, а секунды играли решающую роль!
В боях за Сталинград также пришлось отказаться от обычного порядка размещения командных пунктов и штабов всех степеней. Обычно принято, что штаб дивизии находится в нескольких километрах от переднего края или по крайней мере в более глубоком тылу, чем штаб полка и батальона.
В Сталинграде же командный пункт 62-й армии в период уличных боев размещался рядом со штабами батальонов. От КП армии до переднего края обороны часто было не более 200–400 метров. И то, что было совершенно неприемлемо в полевых условиях, в Сталинграде было необходимо и играло немалую роль в воспитании железной стойкости воинов армии. Солдаты всегда видели старших командиров рядом с собой в окопах в самые тяжелые моменты боя.
«Окружения не существует! – так учили солдат и офицеров 62-й армии. – Существует круговая оборона!» В тяжелейших условиях уличных боев сражение распадалось на отдельные локализованные, но оттого не менее жестокие схватки. Части Горохова и Болвинова, почти полностью отрезанные от основных сил армии, больше месяца упорно отбивали атаки превосходящих сил гитлеровцев. Воины Людникова на участке еще меньших размеров сорок дней стойко сражались в трудных условиях и нанесли противнику тяжелый урон.
Когда в сводке Совинформбюро сообщалось о продвижении наших войск на 200–300 метров или о переходе на другую сторону улицы, это означало, что здесь был проведен бой огромного напряжения и преодолены сильные укрепления.
* * *
Сами немцы дали самую объективную оценку своему стойкому и беспощадному противнику. Знаменитый пилот «штуки», командир бомбардировочно-штурмового подразделения «Юнкерсов-87» StG-2 так описывает бои за город на Волге:
«Мы должны сбрасывать наши бомбы чрезвычайно аккуратно, потому что наши собственные солдаты находятся всего в нескольких метрах, в другом погребе или за обломками соседней стены. На наших фотокартах города различим каждый дом. Цель каждого пилота точно помечена красной стрелкой. Мы летим с картой в руках, нам запрещено сбрасывать бомбы, прежде чем мы наверняка опознаем цель и определим точное положение своих войск.
Пролетая над западной частью города, вдали от линии фронта, удивляешься царящей здесь тишине и почти обычному движению по дорогам. Все, в том числе и гражданские, занимаются своими делами, как будто город находится далеко за линией фронта. Вся западная часть города сейчас находится в немецких руках, только в меньшей восточной части, на самом берегу Волги еще остались очаги русского сопротивления и здесь идут яростные атаки. Часто русские зенитные орудия замолкают к обеду, возможно потому, что они уже израсходовали все боеприпасы, которые им подвезли из-за реки прошлой ночью. На другом берегу Волги советские истребители взлетают с нескольких аэродромов и пытаются ослабить наши атаки на русскую часть Сталинграда. Они редко преследуют нас над нашими позициями и обычно поворачивают обратно, как только под ними уже нет их собственных войск. Наш аэродром находится рядом с городом, и когда мы летим в строю, то должны сделать один или два круга, чтобы набрать определенную высоту. Этого достаточно для советской воздушной разведки, чтобы предупредить зенитчиков. Судя по тому, как идет дело, мне не нравится мысль о том, чтобы отлучиться даже на один час, слишком многое стоит на кону, мы чувствуем это инстинктивно. На этот раз я нахожусь на грани физического срыва, но если они решат, что я болен, это будет означать потерю моего подразделения и этот страх придает мне новые силы. После двух недель, во время которых я чувствую себя скорее в Гадесе, подземном царстве теней, чем на земле, я постепенно восстанавливаю силы. Между делом мы наведываемся в сектор севернее города, где линия фронта пересекает Дон. Несколько раз мы атакуем цели рядом с Бекетовым. Здесь зенитки ведут особенно сильный огонь, выполнить задание очень трудно. Согласно показаниям захваченных в плен русских, эти зенитные орудия обслуживаются исключительно женщинами. Когда мы собираемся на дневные вылеты в этот сектор, наши экипажи всегда говорят: «У нас сегодня свидание с этими девушками-зенитчицами». Это ни в коем случае не звучит пренебрежительно, по крайней мере для тех, кто уже летал в этот сектор и знает, как точно они стреляют».
* * *
Зенитный танк Т-90 гвардии младшего лейтенанта Стеценко был придан одной из штурмовых групп. Она включала около сотни пехотинцев, пулеметный взвод, три миномета, одну «тридцатьчетверку» и пару «сорокапяток».
– Боевая задача – прорваться на улицу Невскую. – Командир штурмовой группы майор Валентинов водил огрызком химического карандаша по карте. – Там неподалеку есть длинный и глубокий овраг с крутыми и обрывистыми откосами. Он идет на юго-восток к руслу реки Пионерки, бывшей Царицы… Вот этот овраг Долгий – пересекает под острым углом Каспийскую улицу. Овраг Долгий, он находится примерно в километре западнее Центрального вокзала, где сейчас сражаются наши войска. А также в двух с половиной километрах от Волги и в двух с половиной километрах южнее Мамаева кургана. Если сконцентрировать в этом овраге достаточные силы, то можно ударить по фашистам оттуда, откуда они нас не ждут. Все ясно?
– Так точно!
– Запасайтесь боеприпасами, провиантом, водой, «горючкой». Готовьте технику, выходим на закате.
– Есть!
Поблескивали тяжеловесной медью патронные ленты к 12,7-миллиметровым пулеметам «ДШК», укладывались на штатные места тяжеленные диски боекомплекта. Еще столько же нагрузили сверху за открытой башней – патронов много не бывает.
Степан Никифорович Стеценко придирчиво осмотрел «ППШ», пистолет-пулемет входил в штатную боеукладку зенитного танка Т-90. Так же, как и дюжина ручных гранат. Стеценко передернул затвор и поставил оружие на предохранитель. Вдобавок к уже имеющимся гранатам он взял еще пяток «лимонок» – на всякий случай…
После того как оружие было вычищено, смазано, заряжено и проверено, а сама техника – полностью готова к бою, танкисты урвали несколько часов для сна.
В рейд вышли, уже когда стемнело, передвигались максимально тихо. Вот тут-то и проявились все положительные стороны легкого зенитного танка: он был меньше, а его двигатели работали тише. Потому экипажу Степана Стеценко и было поручено продвигаться в головном дозоре.
Механик-водитель Юра Иванов вел боевую машину на самых малых оборотах, фары, естественно, были погашены. Однако зарево пожаров, не утихающих в городе, давало достаточно света для того, чтобы сориентироваться и не сбиться с пути. Здесь не было общепринятой на фронте линии боевого соприкосновения, не было «ничейной» земли. Враг мог появиться с любого направления, из-за любой груды обломков. Только гораздо дальше можно было определить тыл вражеских войск. Да и то – обилие подземных коммуникаций, разрушенных подвалов, воронок, траншей позволяло подбираться к позициям гитлеровцев чуть ли не вплотную.
Степан Никифорович внимательно и напряженно всматривался в темные громады разрушенных домов, на его лицо зеленоватым светом ложились блики от подсветки шкал приборов. Пулеметы были расстопорены, и командир танка в любой момент был готов открыть огонь. Слева и справа неслышными тенями двигались разведчики. Помимо штатного вооружения у них были еще и бесшумные револьверы «наган» с глушителями «БРАМИТ». В сочетании с относительно слабыми револьверными патронами это оружие создавало совсем мало шума. Это позволяло меткой стрельбой не только «снять» вражеского часового, но и разделаться с патрулем гитлеровцев прежде, чем те поднимут тревогу.
Они уже миновали половину пути, когда внезапно слепяще-белые потоки света обрушились на советских солдат и, словно обретя вес, придавили красноармейцев к земле. И тут же по световым пятнам ударили крупнокалиберные пулеметы и скорострельные пушки!
Трассеры, казалось, летят со всех сторон, крошат кирпичные обломки и прошивают тела красноармейцев навылет! Дробно бахают пушки, расстреливая прямой наводкой советских солдат.
– Засада! Засада!
– Рассредоточиться! Занять круговую оборону!
– Слева! Слева обходят. Огонь! Короткими очередями! Бей гадов.
Красноармейцы рассредоточились и заняли оборону в развалинах зданий, воронках от бомб и снарядов, траншеях. Уцелевшие красноармейцы открыли ответный огонь. Пулеметный взвод открыл заградительный огонь – светящиеся щупальца трассеров извивались в темноте, стремясь задавить противника. Словно два огненных спрута сошлись в схватке не на жизнь, а на смерть. Оглушительно грохала 76-миллиметровая пушка «тридцатьчетверки» – экипаж бил по вспышкам огня немцев. Трещал без умолку спаренный с пушкой башенный пулемет курсовой – в шаровой установке на наклонном лобовом бронелисте.
А скорострельные автоматические пушки высекали искры рикошетов из бортов советского среднего танка. Еще секунда – и все приборы наблюдения и прицелы «тридцатьчетверки» оказались разбиты. Стрелять теперь можно было только наобум.
Огонь вели самоходные зенитные установки на базе полугусеничных бронетранспортеров Zugkraftwagen-251 «Hanomag». На платформе позади кабины была установлена счетверенная 20-миллиметровая зенитная пушка 2-cm Flakvierling. Это орудие обладало поистине чудовищной плотностью огня – 400 выстрелов в минуту, а суммарный – 1600 выстрелов! При этом слабость отдельного 20-миллиметрового снаряда с лихвой компенсировалась скорострельностью. Словно огненный отбойный молоток крушил каменные завалы разрушенных сталинградских улиц! При этом сами машины оставались вне досягаемости ружейно-пулеметного огня красноармейцев. А танкисты Т-34 и вовсе не могли прицелиться.
– Юра, жми по ложбинке направо! – приказал Степан Никифорович.
Он развернул башню, выжидая, когда можно будет открыть огонь.
– Короткая!!! – Стеценко вжал спусковую педаль в пол башни. Первые очереди «ДШК» достались отнюдь не «Ханомагам», а прожекторным установкам.
Нужно было во что бы то ни стало погасить этот проклятый, мертвенно белый свет! От нескольких очередей передвижные прожекторные установки на полугусеничных броневиках разлетелись мириадами осколков. Самим броневикам тоже не повезло: броня в двенадцать миллиметров для крупнокалиберных пуль «ДШК» преградой была чисто номинальной, даже с учетом рациональных углов наклона. Так получилось даже страшнее – тяжелые пули весом в пятьдесят два грамма теряли большую часть своей энергии на пробитие брони, и в тела в серых мундирах с имперскими орлами человека влетали, как экспансивные. Такая пуля не просто пробивала, скажем, грудную клетку, а выворачивала ее содержимое наизнанку, кровавыми ошметками!
Подавив зенитные «скорострелки», Степан Никифорович перевел огонь на вражескую пехоту. Теперь все повторялось с точностью до наоборот: солдат вермахта пули пригвождали к развалинам. Для 12,7-миллиметрового боеприпаса с бронебойным термоупрочненным сердечником прошить кладку в полтора кирпича – не проблема. И еще оставалось достаточно кинетической энергии, чтобы проделать дырку, в большинстве случаев – сквозную, в тех, кто за этими стенками прятался.
Стеценко стрелял, поливая тонущие во тьме развалины смертоносными «светляками» трассеров. Благодаря его заградительному огню красноармейцам удалось отойти и перегруппироваться.
С обеих сторон в ночное небо взмыли осветительные ракеты и повисли яркими «люстрами». Но все же их призрачное сияние позволяло спрятаться в мечущихся в неверном свете тенях. Не то что в слепящих потоках света зенитных прожекторов, которые «добивают» на многие тысячи метров высоты.
Внезапно с верхнего этажа полуразбитого дома застрочили немецкие пулеметы. Яркие росчерки трассеров снова стали поливать свинцовым дождем наших пехотинцев. Для обычного стрелкового оружия и даже для танковых пушек они были недосягаемы – слишком крутой угол возвышения.
Но – не для советского зенитного танка Т-90! Угол возвышения его спаренной пулеметной установки составлял 85 градусов – с вполне очевидными последствиями. Степан Никифорович довернул башню, корректируя прицел по вспышкам трассирующих пуль. Подавляющий огонь сделал свое дело: вспышки ответных попаданий замелькали в оконных проемах, откуда гитлеровцы вели пулеметный огонь. Особой точности здесь и не требовалось, короткая, всего из трех патронов на ствол, очередь насытила ограниченное пространство крупнокалиберным свинцом до предела. Повторить подвиг Троцкого гитлеровские пулеметчики в принципе не могли. Если пуля не убила сразу, то полсекунды спустя прилетела рикошетом в арийский затылок. А от куска свинца весом 52 грамма и каска не спасет…
Смертоносные очереди двух крупнокалиберных пулеметов зенитного танка Т-90 просто раскидали солдат вермахта, которые устроили эту засаду. Под прикрытием заградительного огня красноармейцы отступили.
Поднявшееся из-за задымленного горизонта блеклое осеннее солнце застало штурмовую группу майора окапывающейся в развалинах к западу от Центрального вокзала Сталинград-1. Так образовался еще один плацдарм, и на его усиление командование 62-й армии бросило свежее подкрепление. Подошли три танка Т-70 и огнеметчики. Майор Валентинов грамотно разместил бойцов, определил секторы обстрела, приказал тщательно замаскироваться.
До гитлеровских позиций было не более двухсот-трехсот метров.
Чтобы лишить моторизованные и штурмовые части вермахта преимущества артиллерийской и авиационной поддержки, командующий 62-й армией генерал-лейтенант Василий Иванович Чуйков приказал максимально, на бросок гранаты, сокращать расстояние между боевыми порядками советских и немецко-фашистских войск. В результате германскому командованию пришлось отказаться от артобстрелов и массированных авианалетов на передний край, чтобы не поразить ненароком собственных солдат. А зная, как любят немецкие пилоты кидать бомбовый груз в чисто поле…
Однако в плотной городской застройке повышенную опасность представляли «воздушные охотники». Пикировщики «Юнкерс» Ju-87B могли очень точно поражать точечные и малоразмерные цели, что делало их настоящими «воздушными снайперами». Среди всех пилотов Люфтваффе они имели репутацию самых отчаянных вояк и нередко наносили на свои самолеты эмблемы с перекрещенными штык-ножом и гранатой – это знак рукопашной схватки, которая выдавалась пехотинцам за храбрость. Двухмоторные «Zerstorer» – «Мессершмитты» Bf-11 °C – обладали подавляющей огневой мощью: в носовой части были установлены две 20-миллиметровые скорострельные пушки MG-FF со 180 снарядами на ствол и четыре пулемета MG-17 с боезапасом в тысячу патронов. Обладая неплохой маневренностью у земли, они атаковали цели с бреющего полета. Также они нередко несли мелкие 50-килограммовые осколочно-фугасные бомбы. «Мессершмитты» Bf-109 тоже использовались как истребители-бомбардировщики.
Все это прекрасно знал Степан Никифорович Стеценко.
– Товарищ майор, – обратился он к командиру штурмовой группы. – Разрешите мне с танком передвинуться вон туда – ближе к перекрестку.
Майор Валентинов хмыкнул:
– Ты, Степан Никифорович, в бою показал себя смелым и грамотным бойцом, объявляю тебе благодарность!
– Служу Советскому Союзу! Ну, так как?
– Делай, как считаешь нужным. Там у тебя обзор лучше?
– Точно так, товарищ майор. Вкруговую, на триста шестьдесят градусов. С любого направления заходить будут – срежу гадов!
– Молодец, командир. Я тебе еще в подмогу снайперов дам, чтоб тебя прикрыли.
– Есть.
Подошел старший сержант – неприметный мужик лет под сорок, похожий на сельского учителя или агронома. Одет он был тоже вполне обычно: в гимнастерке и галифе, на ногах – кирзовые сапоги, кобура с трофейным «парабеллумом» на брезентовом поясном ремне, за ремень заткнута граната-«колотушка» на длинной ручке.
Необычным было его вооружение: трофейный карабин Gewechr Kar-98K с цейссовским оптическим прицелом.
– Трофейная, – коротко пояснил он. – Более точная, чем наша «мосинка», патрон более качественный и оптика – что надо!
Винтовка была обмотана, вразрез со всеми уставами, неряшливыми пропыленными кусками мешковины, обвязанными бечевкой и шпагатами. В итоге смертоносный, как укус гадюки, Kar-98K напоминал все, что угодно, но только не оружие. Для маскировки, как понял Степан Никифорович. Со снайперами, тогда еще вражескими, бывший старшина познакомился еще в Финскую, зимнюю войну 1939–1940 годов. Тогда «кукушки» наводили настоящий ужас на красноармейцев, кадровых военных. Командование Красной Армии сделало соответствующие выводы. И движение «Ворошиловских стрелков» широко развернулось по всему Советскому Союзу.
И еще – необычными были глаза «учителя-агронома». Где-то на их темном дне плескалась черная настороженность, словно он не человеку в душу заглядывал, а в дуло заряженного ружья. Что видели эти глаза, которые привыкли сводить мушку, целик и объект, на который они наведены.
Такими же были глаза и у бойцов особого снайперского взвода. Мешковатая камуфляжная одежда и накидки из серой, крашеной мешковины напрочь скрывали очертания фигур, винтовки тоже были замаскированы обрывками серых тряпок. Они молча рассредоточились, сразу же растворившись в окружающем нагромождении обломков кирпичей, полуразваленных стен разрушенных домов, в воронках от бомб и снарядов, рытвинах и траншеях. Аксиома уличной войны: хочешь выжить – стань невидим…
Степану Стеценко и его механику-водителю Юре Иванову пришлось попотеть, чтобы тоже стать невидимыми, но Т-90 оказался замаскирован на славу! В трех шагах пройдешь и не заметишь. Бесформенные куски цемента, битый кирпич, пропыленные и вытертые лоскутья мешковины превратили грозную боевую машину просто в еще одну, ничем не выделяющуюся деталь ландшафта. И при этом – обстрел на все триста шестьдесят градусов. Но это была только одна из возможных позиций, ведь Стеценко хотел использовать не только огневые возможности зенитного Т-90, но и преимущества танка в маневре.
* * *
Атака началась со шквального минометного огня. Стреляли шестиствольные «скрипачи» – так прозвали наши солдаты реактивные минометы вермахта Nebelwerfer-42. При стрельбе они издавали характерный воющий звук, за что и получили такое название у красноармейцев.
Разработка реактивного оружия была начата в Германии еще в 1929 году, поскольку по Версальскому мирному договору, подписанному после окончания Первой мировой войны, Германии запрещалось разрабатывать и производить тяжелую артиллерию. Однако в любом законе всегда найдется лазейка – и в этом договоре не было ни слова о ракетных установках. Собственно, тогда всерьез никто и не думал их использовать в бою, хотя ракеты были уже в войсках Наполеона, задолго до современных войн!
В гитлеровской Германии сначала были разработаны и приняты на вооружение одноствольные реактивные 105-миллиметровые минометы 10-cm Nebelwerfer-35/40, но потом на смену им пришли более эффективные шестиствольные 15-cm Nebelwerfer-41. Официально они должны были использоваться для постановки дымовых завес, даже само название «Nebelwerfer» переводится как «метатель дыма». Даже были созданы спецподразделения, носящие название «Nebeltruppen» – «подразделения задымления».
Первоначально Nebelwerfer предполагалось использовать в качестве мортиры для создания химических и дымовых завес. В ходе боев были даже захвачены химические снаряды для этого оружия, подтверждавшие его первоначальное назначение. Однако фактически реактивный миномет использовался для стрельбы осколочно-фугасными минами. По штатам военной техники вермахта проходил под названием «реактивная пушка».
Низкая дальность – чуть меньше семи километров – компенсировалась мощью снарядов и применением войскового прикрытия.
Реактивный миномет Nebelwerfer-41 имел шесть 150-миллиметровых стволов и стрелял 39-килограммовыми снарядами. Более поздняя версия, Nebelwerfer-42, имела пять 210-миллиметровых стволов. Для нее применялись значительно более тяжелые реактивные мины весом 113 килограммов. Но дальность стрельбы повысилась ненамного и составляла всего восемь километров. Кроме того, Nebelwerfer-42 оснащался съемными направляющими для снарядов калибра 150 мм от Nebelwerfer-41, которые монтировались внутри стволов. Оба миномета устанавливались на легком двухколесном лафете.
И сейчас стокилограммовые мины Nebelwerfer-42 рушились на наши позиции! Черные столбы разрывов встали среди руин, перемалывая многострадальные обломки домов в каменную крошку и кирпичную пыль – вакханалия разрушения продолжалась!..
Но и артиллерии Красной Армии было чем ответить! Вся тяжелая гаубичная артиллерия 62-й армии была выведена за Волгу, откуда обстреливала не передний край обороны, а место сосредоточения немецко-фашистских войск в тылу перед атакой.
Как вспоминал впоследствии в своих мемуарах маршал Чуйков, тогда еще генерал-лейтенант, ему нелегко было принять решение о переводе артиллерии на другой берег Волги. Красноармейцы, видя, как переправляются тяжелые гаубицы и реактивные установки, открыто негодовали: «Вы что же, сукины дети, бросаете нас?!!» – слышалось от бойцов. Но потом, когда артиллеристы развернули свои мощные орудия, все встало на свои места! Все же советская артиллерия, так же как танки и самолеты, в особенности – штурмовики, была лучшей в мире!
Выступая в 1937 году в Кремле, Иосиф Сталин сказал: «Успех войны решается не только авиацией. Для успеха войны исключительно ценным родом войск является артиллерия. Я хотел бы, чтобы наша артиллерия показала, что она является первоклассной»!
И она своими тяжеловесными залпами доказала, что – самая лучшая!
Так 152-миллиметровая гаубица-пушка образца 1937 года «МЛ-20» была разработана всего за полтора месяца. Это орудие серийно выпускалось с 1937 по 1946 год, состояло или до сих пор состоит на вооружении армий многих стран мира. Гаубица-пушка использовалась практически во всех значимых войнах и вооруженных конфликтах середины и конца XX века. Этим орудием были вооружены и самые мощные советские самоходные артиллерийские установки Великой Отечественной войны, знаменитые «Зверобои» – СУ-152 и ИСУ-152. По мнению некоторых артиллерийских экспертов, «МЛ-20» входит в число лучших конструкций ствольной артиллерии за весь период ее существования. Даже более сдержанные оценки признают выдающуюся роль «МЛ-20» в боевом применении и развитии советской артиллерии середины XX века.
Первоначально предназначенная для «надежного действия по артиллерии, штабам, учреждениям и сооружениям полевого типа», 152-миллиметровая гаубица-пушка оказалась гораздо более гибким, мощным и действенным орудием, чем думали прежде. Боевой опыт сражений Великой Отечественной войны непрерывно расширял круг задач, возлагаемых на это замечательное орудие. И в «Руководстве службы», изданном в конце войны, «МЛ-20» предписывалась борьба с артиллерией противника, подавление дальних целей, разрушение дотов и мощных дзотов, борьба с танками и бронепоездами и даже уничтожение аэростатов.
Во время Великой Отечественной войны во всех крупных артподготовках, в контрбатарейной борьбе, в штурме укрепленных районов неизменно участвовала 152-миллиметровая гаубица-пушка образца 1937 года «МЛ-20». Но особенно почетная роль выпала этому орудию в деле уничтожения тяжелых фашистских танков. Увесистый снаряд, выпущенный с большой начальной скоростью, запросто срывал башню танка с погона. Бывали сражения, когда эти башни буквально летали в воздухе с безвольно болтающимися стволами орудий.
Мощная 122-миллиметровая гаубица образца 1938 года «М-30» серийно выпускалась с 1939 по 1955 год и тоже состояла или до сих пор состоит на вооружении армий многих стран мира. Гаубица «М-30» участвовала в самых разных войнах. Этим орудием были вооружены первые советские крупносерийные самоходные артиллерийские установки Великой Отечественной войны СУ-122. По мнению некоторых артиллерийских экспертов, «М-30» также входит в число лучших конструкций советской ствольной артиллерии середины XX века.
Еще один образец – 122-миллиметровая корпусная пушка образца 1931 года «А-19» была первой сверхмощной артиллерийской системой, разработанной советской конструкторской школой. Пушка серийно выпускалась с 1935 по 1939 год, приняла активное участие в Советско-финской и Великой Отечественной войне.
После окончания войны эта артиллерийская система долго состояла на вооружении Советской Армии и ряда других стран, в нескольких странах она используется и в настоящее время. На базе орудия были созданы самые мощные серийные танковые пушки Второй мировой войны.
Так что советским артиллеристам было чем ответить гитлеровским реактивным минометчикам.
С утробным свистом над головой Степана Никифоровича Стеценко проносились тяжелые снаряды. Немецкие реактивные минометы Nebelwerfer-43 при стрельбе взметали хорошо видимые дымные шлейфы, а дальность стрельбы «скрипачей» была всего-то восемь километров. Так что по таким демаскирующим признакам определить их позицию было проще простого для арткорректировщиков на переднем крае!
Земля качнулась и едва не ушла из-под гусениц зенитного танка. А на месте дымных шлейфов «Небельверферов» поднялись дымно-огненные фонтаны взрывов советских фугасных снарядов калибра 122, 152 и 203 миллиметра! Всего три залпа понадобилось, чтобы подавить батарею немецких турбореактивных минометов. После чего наши орудия ударили беглым огнем по оперативным тылам гитлеровцев. Новые фонтаны взрывов сотрясли кирпичное месиво сталинградских улиц.
И тем не менее гитлеровцы все же пошли в атаку. Несколько арьергардных групп, переползая и перебегая от укрытия к укрытию, приближались к замаскированным среди развалин домов позициям майора Валентинова. Гитлеровцы действовали умело, а их вооружение позволяло эффективно драться накоротке. У большинства солдат были пистолеты-пулеметы «MP-40», в каждой штурмовой группе – минимум два пулемета MG-34 или MG-42, ранцевые огнеметы.
Внимание Степана Никифоровича Стеценко привлекла одна «кампфгруппа», двигавшаяся прямо на расположение его танка. Точнее – огнеметчик, который каждую расщелину в разрушенных стенах домов, каждую подозрительную воронку обрабатывал мощной струей из ранцевого огнемета. Вот ангел смерти в черной кожаной шинели и квадратных защитных очках, как у мотоциклиста, снова навел ствол огнемета на подозрительные развалины. У дульного среза раструба мерцал огонек запала. Огнеметчик выпустил струю ревущего пламени. И в этот же самый момент сам превратился в ревущий огненный факел! Леденящие кровь вопли заживо сгорающего врага раздавались в абсолютной тишине, наполняя страхом сердца и наших, и немецких солдат! Все остальные немцы в ужасе отпрянули от него. Вопящий огненный клубок стал кататься по земле.
Прежде чем кто-нибудь из гитлеровцев успел еще что-нибудь сообразить, еще несколько панцергренадеров осели на землю. Фигуры в серых, мышиного цвета шинелях метались в панике, не понимая, где противник. И один за другим, с устрашающим постоянством падали, продырявленные безжалостными и невидимыми стрелками.
Спустя несколько секунд все было кончено. Оставшихся немцев безжалостно добили по-прежнему невидимые, но меткие стрелки. Чудом выживший второй огнеметчик поднял руки и истошно завопил, что сдается и что у него в Гамбурге остались старики-родители. Он – не эсэсовец, а только лишь исполнял приказ… Напрасно. Пуля попала четко между бровей.
Пулеметный расчет попытался было открыть подавляющий огонь. «Второй номер» привычно упал на колено. А немецкий пулеметчик положил ствол MG-34 ему на плечо. Звякнула, свесившись до земли, патронная лента, лязгнул затвор. Пулеметчик нажал на спусковой крючок, залив струями раскаленного свинца окрестности. Он бил длинными очередями, надеясь подавить неведомых стрелков. На секунду показалось, что ему это удалось. Но внезапно «второй номер» дернулся, получив пулю в грудь. Он был еще жив, когда вильнувший ствол пулемета разнес очередью ему череп. Отлетела в сторону ставшая похожей на дуршлаг каска. Обезглавленное тело с кровавым месивом вместо шеи грохнулось в пыль.
Пулеметчик сошел с ума, увидев невольное дело рук своих. И очередной выстрел, оставивший аккуратную дырочку диаметром чуть больше семи миллиметров на левом кармане полевой куртки, стал для него даром милосердия.
Второй пулеметчик открыл огонь прямо с рук из своего MG-42, встав во весь рост. Роковая ошибка, которая была подтверждена четким выстрелом в середину груди пулеметчика.
Остатки арьергардной группы фашистов отползли назад.
– Оккупанты проклятые, три господа бога душу мать! – выругался Степан Никифорович Стеценко. Сам он по-прежнему не стрелял.
Вторая атака гитлеровцев была гораздо серьезнее. Заполняя ревом моторов узкое пространство истерзанных улиц, из-за завалов выползли два танка Pz Kpfw III Ausf. F с длинноствольными 50-миллиметровыми пушками KwK-38. За ними, прикрываясь броней, пригибаясь, шли пехотинцы вермахта.
– Твою мать! – выругался Степан Никифорович.
Но танкисты в «тридцатьчетверке» были наготове. Средний танк был замаскирован в нагромождениях полуразрушенных стен и битого кирпича так же тщательно, как и зенитный танк Т-90. В ночном бою экипаж Т-34 израсходовал почти весь боекомплект осколочно-фугасных снарядов, а вот 76-миллиметровые «болванки» бронебойных в боеукладке оставались…
* * *
Теперь настал их черед спеть свою победную песнь!
С оглушительным грохотом танковая пушка «Ф-34» извергла из ствола раскрученный по нарезам смертоносный тугоплавкий снаряд. Грохот сменился пронзительным свистом, с которым острый баллистический наконечник буравил спрессованный скоростью воздух. Именно для этого короткого полета и был создан смертоносный кусок металла. Специально для него сварили сталевары в далеком Нижнем Тагиле особую, тугоплавкую сталь с драгоценными присадками вольфрама и ванадия. Потом отлили в форме заготовку, нежные девичьи руки обработали заготовку на токарном станке, обласкали шлифовкой. Соединили с гильзой, несущей мощный заряд пороха. Заботливо уложили унитар до поры до времени в зарядный ящик к себе подобным. А потом он, пахнущий смазкой, переложен в полутьму башенной боеукладки.
И уже другие руки, сильные и огрубевшие от тяжелого ратного труда, бросили его в казенник орудия и захлопнули за ним дорогу назад. Теперь – только вперед! А впереди – только круг неба, обрамленный расходящимися спиральными завитками нарезов канала ствола. Удар. Позади стальной легированной болванки разгорается пламя, толкающее его вперед. Яростное пламя мгновенной детонации толкало бронебойный снаряд навстречу судьбе – тому, для чего он и был рожден!
И эта свобода, полет были наградой за долгое заточение в тесноте его темницы… И «бронебой» скользил по нарезам канала ствола, деформируя ведущие латунные пояски.
И вот она – долгожданная свобода и простор полета! Но и полет рано или поздно заканчивается. И вот случилось наконец-то ради чего он был рожден. Перед бронебойным снарядом встала в извечном споре всех полей сраженья, сухопутных и морских, преграда – серая стальная стена. Удар! Острый наконечник смялся, сплющился, деформировался…
Но и серая крупповская преграда тоже прогнулась, по ней пошла волна деформации, но броня «Панцера-III» все же устояла – и устояла бы… И все же каленая нижнетагильская болванка не растеряла еще всей яростной энергии, продолжая буравить стальную преграду, и та смялась, подалась, прорвалась. Брызги раскаленного металла разлетелись в разные стороны. Края круглой пробоины завернулись вовнутрь, пропуская смерть в тщательно оберегаемое нутро. В извечном споре снаряда и брони на этот раз нежные девичьи руки нижнетагильских станочниц победили «сумрачный тевтонский гений»!
Стальной посланец рвался вперед, будто увидав таких же собратьев, стоящих в плену полутьмы боеукладки. Так же тускло поблескивали латунные гильзы унитаров, только калибр и размеры были поменьше своих, родных. И вот – сноп раскаленных вязких брызг металла ударил в боеукладку.
Полыхнуло.
Яркий свет вспышкой озарил внутренности боевого отделения немецкого танка – свою задачу советский бронебойный снаряд выполнил. Гигантское давление мгновенно сдетонировавшего боекомплекта сорвало угловатую, с полукруглой бронемаской длинноствольного орудия, башню «Панцера-III» с подбашенного погона и отбросило далеко в сторону!
Жирный черный дым из развороченного бронированного нутра немецкого танка позволил второму «стальному зверю» Панцерваффе отползти назад.
И тут со своих позиций ударили красноармейцы. Оставшись без прикрытия, гитлеровцы растерялись, они залегли и стали огрызаться огнем, но вся улица была пристреляна еще ночью и ранним утром. Опытные солдаты майора Валентинова работали по заранее распределенным секторам огня, давя раскаленным свинцом любое шевеление. А замаскировавшиеся снайперы выбивали гитлеровцев, одного за другим. Десяти минут не прошло, а атака немцев на позиции майора Валентинова захлебнулась раскаленным свинцом.
Но вскоре в низком сером небе послышался знакомый до ненависти гул… Степан Никифорович Стеценко подобрался, в сотый раз проверил крупнокалиберные пулеметы и запасные патронные диски в боеукладке. Даже по пехоте он не стрелял, хотя искушение было велико. Но теперь наступила его очередь повоевать!
