Глава 14. Октябрь 1943 года. Чернорабочие войны
– Ну, что скажешь, советский ты наш? – тоном, не обещавшим Серому ничего хорошего, сухо поинтересовался Прохоров. – Как там тебя: белый? серый?
– Врет она все, братцы! – полицай в поисках сочувствия жадно всматривался в сумрачно-равнодушные лица разведчиков и, давясь словами, снова начал рассказывать, как попал в плен, как под угрозой расстрела надел полицейскую форму, как трогательно заботился о детишках вдовой Надежды. – Ну, скажи же ты им, Надюха, а? Разве я когда обидел тебя чем? Или ребятишек твоих? Товарищи, ведь любовь у нас с ней! Я на ней жениться хотел! Так неужели детушек безвинных осиротите?
– Любовь, говоришь? – бесцветным голосом вдруг спросила Надежда. – А ты у меня согласия хоть раз спросил, полюбовничек? А за консервы твои я с тобой в расчете – сколько ты поизмывался надо мной, да сколько той самогонки выжрал с дружками. Про любовь он заговорил… Да будь ты проклят с такой любовью! Кабы не ребятишки, я б тебя, козла вонючего, сама бы сожгла – и избу б не пожалела.
– Ах ты, подстилка старая! Вон, значит, как заговорила… – Лицо Серого вдруг перекосилось от злобы, а в глазах полыхнула лютая ненависть пополам с тоской. – Сука неблагодарная! Надо было тебя вместе с твоими ублюдками, как и других прочих, – в ров или в сарае живьем сжечь! Что смотрите, падлы?! Поймали Серого, довольны? Но погодите, еще не вечер – и вы свою пулю получите. Все получите, ни один не уйдет! А ты, сука, жди теперь и дрожи – за меня есть кому отомстить! И смерть твоя будет страшная: ползать будешь, как свинья, визжать будешь и о смерти умолять!
– Что ж ты с женщиной так невежливо? – Прохоров без замаха, неуловимо быстрым движением ударил полицая в лицо – жестко ударил, намеренно разбивая в кровь губы и нос. С равнодушной брезгливостью наблюдая, как уголовник, хлюпая кровью и подвывая, приплясывает от боли и страха, сказал: – Ну, вот так уже лучше. Ты сопли свои поганые подбери и молчи – чуть дольше проживешь. Дукин, тащи-ка его в сарай! Не надо ребятишкам такое кино видеть.
– Что вы со мной… делать хотите? – шлепая разбитыми губами, сдавленно просипел Серый, но Дукин договорить полицаю не дал – сгреб и силой выволок слабо упиравшегося уголовника из избы.
– Дело, конечно, ваше, – подала голос хозяйка, – но их ведь искать начнут – и полицаи, и немцы. Так сразу ко мне и пожалуют. Тогда и мне, и ребятам моим сразу конец – повесят или сожгут! А идти нам отсюда некуда – кому мы где нужны…
– Никого они не найдут, – уверенно ответил лейтенант, – это я тебе обещаю! Все чисто сделаем – ни одной травинки кровяной не останется. Трупы в лес завезем и в болотине утопим. Лошадь бросим, она домой вернется. А пропажу полицаев на партизан спишут. Есть же у вас тут где хоть маленькие отряды?
– Да разговоры ходят, но сама не видела никогда, – нерешительно ответила Надежда и с сомнением покачала головой: – Ой, боюсь я, не быть добру!
– Волков бояться, хозяюшка, – в лес не ходить! – Прохоров подбадривающе подмигнул женщине и деловито распорядился: – Все за мной! Ганевич, Ахатов – в охранение! Миронов – со мной!
Дукин особо мудрить не стал – привязал Серого к столбу, подпиравшему ветхую крышу сарая, некогда бывшего сеновалом. Уголовник встретил лейтенанта и Миронова взглядом, в котором одновременно смешались и страх, и ненависть, и робкая надежда на то, что разведчики передумают и все еще может закончиться благополучно.
– Дукин, выйди! – Прохоров, не обращая внимания на тихо поскуливающего пленника, требовательно посмотрел на Алексея: – Рядовой Миронов, перед вами стоит враг. По законам военного времени предатель и полицай Серый приговаривается к высшей мере – к смертной казни! Приказываю приговор привести в исполнение!
Алексей, темнея лицом, неуверенно сдернул с плеча ремень автомата и передернул затвор.
– Ты что, стрелять собрался? Совсем сдурел – хочешь всю округу на ноги поднять? – сухо спросил Прохоров, хлопая ладонью по стволу мироновского ППС.
– А как тогда? – растерянно посмотрел на командира Алексей.
– Как, как… Кверху каком, вот как! – разозлился лейтенант и коротко приказал: – Ножом его кончай!
– Товарищ лейтенант, нельзя же, наверное, так, – неуверенно пожал плечами Миронов. – Он же вроде как военнопленный, да еще и связанный…
– Военнопленный – это солдат вражеской армии, захваченный с оружием в руках, – сузив глаза и бледнея от злости, сквозь зубы процедил Прохоров. – Или добровольно сдавшийся. А эта тварь не военнопленный, а предатель Родины, трус и последний гад! Прикажешь тут трибуну поставить и судить его по всем правилам? Может, еще и оркестр военный, а? Вот что, боец, мне тут гимназисты и истерички с нервами не нужны, понял?! Мне волкодавы нужны! Чтоб грызть любую фашистскую падлу на раз, а не антимонии разводить! Вот такая тебе моя политинформация. Кончай этого гада – у нас еще дел невпроворот… Утри сопли и доставай нож! В шею не бей – кровь саданет так, что весь сарай угваздаем, а нам лишние следы ни к чему. Под вздох бей – так оно и проще, и надежнее!
– Люди вы или кто? Что ж вы меня, как свинью, колоть собираетесь? – потерянно сказал Серый, глядя себе под ноги. – Советы он дает… Я ж какой-никакой, а человек!
– Человек?! – лейтенант дернул шеей и яростно ощерился. – Это ты человек? Да ты клоп вонючий, дерьма куриного кусок, а не человек! Такие, как ты, хуже любого скота! От лошадей и коров ничего кроме пользы, а вы? Жрете, пьете, баб тискаете… Ты за всю свою жизнь поганую хотя бы на кусок хлеба своими руками заработал, падла?! Да у тебя даже имени нормального нет – только кличка собачья. А туда же – человек он! Все. Кончай его!
«Прав лейтенант – тряпка ты, Леха Миронов! – собираясь с духом, мысленно ругал себя Алексей. – Вон, сердце как у воробья колотится и ладони холодеют. А перед тобой и в самом деле не человек – зверь это бешеный. Вот такие же, как он, жену старшины Хоменко и Ольгу, дочку, в таком же, наверное, сарае сожгли. Живьем сожгли! Они кричали, а твари эсэсовские и полицаи их из огнеметов… Старшина, я все сделаю! Сейчас сделаю… Сейчас!»
Миронов, до боли сжав зубы, шагнул вплотную к Серому, левой рукой крепко ухватил полицая за плечо, а правой, с зажатым в кулаке ножом, резко ударил приговоренного врага под ложечку. Мелькнула нелепая мысль, что не попал – настолько легко клинок пробил одежду и вошел в тело. Серый дернулся, как-то странно хакнул, и Алексей тут же почувствовал, как под левой рукой потяжелело и медленно обвисло чужое тело. Стараясь не смотреть жертве в лицо, выдернул нож и посмотрел на клинок – сталь была окрашена яркими разводами алого цвета.
– Вот и молодец! На-ка, хлебни – тебе сейчас полезно, – Прохоров протянул Алексею флягу. Миронов машинально сделал большой глоток, задохнулся, на глазах выступили слезы – спирт во фляге лейтенанта был неразбавленный. – Ты выдыхай, выдыхай… Ты все сделал правильно, даже и не думай, понял! Эх, Леха, Леха, мягкое еще у тебя сердце, а для войны надо, чтоб как сталь, как камень! Ты вот вроде и повидал уже немало, а все равно нет в тебе жесткости настоящей, мужичьей, понимаешь? Ты просто пойми и запомни: мы ведь не генералы, что в штабах сидят, в карту чистеньким пальцем тычут и чаи с коньяками попивают. У них своя работа, а у нас – своя. Мы простые чернорабочие на этой войне! Это нам достанется вся кровь, пот, грязь и дерьмо, вся пахота черная. Ну, работа наша такая! И я хочу быть в каждом из вас уверен, как в себе самом, понимаешь? Мы все – это один кулак! Крепкий и надежный… Ну, полегчало чуток?
– А вы вот так каждого… проверяете? – понимая, что лейтенант кругом прав, через силу выдавил Алексей.
– Да ты сдурел, парень! – Прохоров вдруг легко рассмеялся и хлопнул Миронова по плечу. – Где ж я вам столько полицаев возьму? Считай, что тебе просто повезло – редко кому выпадает случай вот так проверить себя на «смогу – не смогу».
– А если бы я… не смог? – нетрезво усмехаясь, спросил Лешка.
– Тогда вылетел бы из моего взвода и отправился в обычную пехоту! – уже совершенно серьезно ответил Прохоров. – Я же ясно сказал: гнилые гимназисты мне не нужны! Все, некогда нам разговоры пустые говорить – надо убираться отсюда. Дукин! Дукин, ко мне!
Дверь сарая скрипнула и в проеме появилась темная фигура. Бросив мимолетный взгляд на лежавший на земляном полу труп, Дукин буркнул что-то вроде «да тут я!» и вопросительно посмотрел на командира.
– Грузите гадов на телегу – сейчас поедем! – распорядился Прохоров. – Да прикройте их рогожей какой-нибудь или сеном. Я сейчас с хозяйкой парой слов перекинусь и приду. А вы пока все приберите – и во дворе, и здесь. Чтоб ни мусоринки лишней не осталось, понял?!
– Так точно, командир, все сделаем в лучшем виде! – без видимого усилия взваливая на плечо труп Серого, заверил лейтенанта Дукин.
Пока разведчики грузили на телегу и маскировали трупы полицаев, Прохоров подробно расспрашивал Надежду, каким путем удобнее и безопаснее добраться до станции и как отыскать там нужного человека.
– Тебе, конечно, было бы лучше исчезнуть вместе с ребятишками на недельку, – уже прощаясь, чуть виноватым тоном сказал лейтенант, – но ты говоришь, некуда вам… Ты уж прости, что так получилось. Если спросят, мол, не были ли они у тебя, скажи так: были, самогонки взяли и дальше поехали. А куда, мол, и знать не знаю! Трупы никто не найдет – это я тебе обещаю! И это… там, в сенях, на сундуке старом ребята вам кое-что из продуктов оставили – хлеб, консервы. Ты их подальше прибери – мало ли кто чужой увидит, расспросы начнутся, то-се… Спасибо тебе! И прощай – вряд ли когда свидимся…
– Прощай, и храни вас Господь, – Надежда вдруг всплеснула руками и метнулась куда-то за печку. Тут же вернулась и, слабо улыбаясь, протянула лейтенанту немецкую, обтянутую сукном флягу: – Гостинец вам – выпьете когда с устатку, да меня вспомянете. Ты не сомневайся – хорошая, сама гнала. Ну, беги, беги – вон твои ждут уже…
Прохоров торопливо кивнул и выбежал из дома. Через десять минут ничто уже не напоминало о случившемся на хуторе – только из леса доносился затихающий размеренный скрип тележных колес.