С поля в сторону высотки работали два пулемета, но эффективность их была невелика. Штрафники находились выше, в оборудованных траншеях, а немецкие солдаты — в поле, и кроме песчаных бугорков и ложбин в их распоряжении никаких укрытий не было.

Винтовки аникинских бойцов и пулемет вполне справлялись с наступательным порывом немцев, надежно прижав их к земле и не давая поднять голов.

— Не стоило ребятишкам против нас соваться… Верно я говорю, товарищ командир? — задорно кричал Карпенко. — Ехали бы себе мимо и горя не знали. Так нет, вздумалось им по полю прогуляться…

— Погоди радоваться, — предусмотрительно ответил Аникин. — Дело, сам видишь, еще не закончено.

Словно бы в подтверждение его слов, впереди, за горизонтом, стал шириться и накатывать мерный, рвущий слух на клочки, гул. Эскадрилья тяжелых бомбардировщиков «Юнкерс» приближалась с запада. Они шли на низкой высоте, шесть машин, в сопровождении четырех «Мессершмиттов».

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… — прошептал Крапивницкий, задрав голову, как и другие, следя за самолетами.

Вдруг другой рев, уже из-за высотки, встал на пути истошного рева немецких моторов, захлестнув его встречной волной. Это были новые советские истребители, те самые «яки», которые Аникин не узнал в боях под Бродами. Три пары, набрав высоту, спикировали сверху на шахматные ряды немецких самолетов, заставив их шарахаться в стороны. Завязался воздушный бой.

— Вот теперь, Крапива, бабушка может и про Юрьев день подумать! — довольно крикнул Карпенко.