Андрей, ковыляя, вышел из амбара на улицу. Вечереет, и прозрачный октябрьский воздух делается еще холоднее и пронзительнее. Такое же, безжалостно холодное, лезвие ножа Буравчика. Аникин жадно вдыхает несколько раз полной грудью. После затхлого воздуха «отстойника» голова и мысли его словно проветрились.

Андрею вдруг почему-то сделалось легко на душе. Он ощутил внутри хорошо знакомое чувство пьянящего волнения и одновременно жгучее желание жить. Как будто порядочный глоток спирта сделал. Так с ним бывало не раз, когда он ясно представлял себе очертания грозящей ему опасности. Пусть только попробуют сунуться… Он этого гнилостного Буравчика на рагу разделает. Заодно с его венерическим дружком Капитошей.

Аникин медленно шел вдоль хозпостроек, осторожно ступая на раненую ногу. Вдруг ему вспомнилась Лера. Не воспоминание, не образ ее, а она вся, во время последнего свидания. Кожа, касание рук, любящий взгляд, губы и ее дыхание, обдающее его лицо свежим, горячим зноем. Она так осязательно зримо явилась ему, что у Андрея перехватило дыхание. Ему вдруг нестерпимо захотелось увидеть ее и прижать к себе крепко-крепко. Он остановился, ошеломленный этим внезапно нахлынувшим чувством.

Удар в спину опрокинул его на землю. Хорошо, что он упал вперед лицом и успел подставить руки. Андрею не дали сгруппироваться. Видимо, кто-то был наготове сбоку. Именно он со всего размаху саданул слева по ребрам. Носок сапога ушел ниже, и удар пришелся голенищем, но все равно вышел сильным. Боль на миг сковала движения Андрея, и тело его невольно выгнулось над ушибленным местом. В этот момент он увидел над собой того, кто ударил его в спину. Это был Капитошин. Нога его уже была занесена и нацелена в живот. Но этого мгновения стало достаточно, чтобы Аникин выбросил вперед руки и, сцепив их крест-накрест, перехватил летящую в него ногу…

Андрей ощущал сильные удары, которые сыпались сзади на его спину, но руки его ухватили сапог Капитошина намертво. Он, как был лежа, выбросил вперед свою здоровую ногу, пытаясь подсечь опорную ногу Капитошина. Он угодил прямо в капитошинский каблук. Ударил хлестко, по-футбольному. Тот как подкошенный рухнул оземь. Не давая ему опомниться, Андрей всем телом рванул вперед, из-под града ударов, сыпавшихся на его спину

Выставив перед собой левый локоть, Аникин со всей силы опустил его на лицо упавшего. Одновременно он использовал этот толчок и резко встал на ноги. Как он и догадался, вторым напавшим оказался вовсе не Буравчик. Невзрачный на вид солдат, непонятного возраста, чуть покрупнее и покрепче Буры. Он в нерешительности остановился на расстоянии от Андрея. В повадках его и взгляде сквозило что-то звериное. Но не волчье, а скорее что-то от шакала или гиены. Такой нападает только исподтишка и бьет в спину. Это они, значится, для Буравчика решили почву подготовить.

Капитошин хрипел и сплевывал кровь из разбитого рта, все время выплевывая вместе со сгустками крови «сука… падла…». Слова-плевки непрерывно менялись у него местами.

— Шакалье поганое… из-за спины нападаете, — с ненавистью процедил Аникин и сплюнул на землю возле пытающегося подняться Капитошина.

— Не жить тебе, не жить… — твердил тот.

— Помоги, ну… — наконец, не выдержав, рыкнул он на своего подельника. Тот, как завзятый холуй, подбежал к лежавшему и, просунув руки под мышки, принялся тянуть его вверх.

— Осторожнее!… — взвыл от боли Капитошин. Подельник, видимо, неловко задел его раненую руку. Здоровая рука Капитошина на коротком замахе ткнулась снизу в подбородок солдата. Голова его смешно вскинулась. Не удержавшись на ногах, он грохнулся на землю, заодно уронив и Капитошина.

Трехэтажное строение матерной брани тут же выросло в воздухе над поверженными. Аникин рассмеялся от всей души. Он уже повернул за угол бревенчатой пристройки. Угрозы и ругань теперь стали почти не слышны, а потом и совсем растворились в гомоне разговоров и стонов новой партии раненых, только что привезенных с передовой.