Легкую противотанковую 45-мм пушку, запросто именуемую в войсках «сорокапяткой», они обнаружили как раз там, где им указал бегун-артиллерист. Здесь, прямо из осиновых зарослей, начинался овраг, постепенно набиравший крутизну и глубину. У начала его, почти невидимая со стороны степи, укрылась за бруствером «сорокапятка». Естественно образовавшуюся стенку умело довели до состояния траншейной. Укрытие сделано настолько удачно, что щитовое прикрытие только-только торчит над оврагом, вместе с орудийным стволом.

Возле «сорокапятки» деловито и быстро орудовал боец. Он был в одной гимнастерке, в нескольких местах оборванной и обгоревшей. На спине пятно ожога обнажало багрово-красную субстанцию живого открытого мяса. Но этот, сновавший возле лафета пушки, словно отлаженный механизм, не замечал ни раны, ни холода. Дальше, метрах в трех ниже по склону оврага, лежал труп. Он был накрыт шинелью, из-под которой выглядывали одетая в сапог нога и развороченный обрубок второй ноги с торчащими обломками костей голени.

Артиллерист справлялся один за всех. Вот он выхватывает из ящика небольшой снаряд. Ящик тут же, под рукой, возле выставленной станины. Ловким, до филигранной четкости отработанным движением снаряд послан в канал ствола. «Клац!» — затвор закрыт. Припав к прицелу, артиллерист несколько секунд затрачивает на наведение. Ствол послушно двигается немного влево, всего в нескольких сантиметрах над краем оврага. «Ба-бах!…» Артиллерист даже не вздрогнул от грохота выстрела.

— Эй, Аникин! — окликнул Кармелюк. Как-то осторожно окликнул, в полшепота.

— Да, товарищ старшина.

— Чертовщина какая-то… Или мне мерещится?… Слышь, али нет?…

— Нет, не мерещится… Тоже слышу, — также в полшепота отозвался Андрей и добавил, не скрывая восхищения: — Ну, дает артиллерист!…

«Свистит, и гремит, и грохочет кругом Гром пушек, шипенье снаря-адов!…»

Низкий бас все четче доносился со стороны «сорокапятки». Нестройное, но зычное пение вдруг замирает. На доли секунды артиллерист застывает, припав к прицелу. В этот момент кажется, что он — неотделимая часть орудийного устройства. Результата ждет. Невысокий, но плотный, округлый сноп земли вырастает метрах в четырехстах впереди. Снаряд ложится по левую сторону от танка. Взрыв зафиксирован, и тут же раздается:

«И стал наш бесстрашный и гордый «Варяг» Подобен кромешному аду…»

Все движения повторяются в той же последовательности, в том же ритме и с той же невозмутимой деловитостью.

— Во дает артиллерия, — проговаривает старшина. — «Варяга» жарит!…

Немецкая машина уверенно движется прямиком на позицию «сорокапятки». Левее и сзади от первого, метрах в двадцати, движется второй танк. За ними, вразброс, торчали три намертво застывшие машины. Две из них горели, причем из одной валил густой черный дым. Третья была цела, но повернута боком. Видимо, артиллеристам удалось перебить гусеницу.

Пушка подбитого танка стреляет, но она повернута вправо и явно бьет по какой-то другой огневой точке. Вслед за этим и первая машина на ходу посылает ответный выстрел. Он целит прямо в «сорокапятку». Аникин и Кармелюк успевают заметить, как артиллерист отпрыгивает в сторону, на глубину оврага. Они находятся прямо на линии огня танкового орудия. Андрею кажется, что фашистский стрелок-наводчик выцеливал прямо в него.

— Ложись, чертова бабушка… — хрипит Кармелюк. Аникин скатился вниз, по невысокому склону, к началу оврага. Взрывная волна лишь чуть-чуть, на излете, подбросила его, сыпанув в спину горстью земляных ошметков. Снаряд прошел выше артиллерийского расчета, саданув по осиннику, чуть левее того места, откуда они выбрались.

— Товарищ старшина, как вы?… — приподнявшись, спросил Андрей. Он сплевывал кусочки грязных листьев. Хапанул вместе с землицей, когда физиономией прокатился.

— Как хлеб в смальце… — откликнулся Кармелюк.

— А насчет «Фердинандов» бегун наш нафантазировал… — произнес Андрей.

— Вижу, не слепой. Сам удрал, кролик хренов. А после напридумывал… И про товарища своего, им оставленного, ничего не сказал, — старшина несколько секунд приходил в себя, поднявшись и сидя прямо на палой листве. Было видно, что ему экстренный спуск к оврагу дался нелегко.

— Известное дело, со страху, когда полные штаны наложишь, — рассуждал Кармелюк. Точно время оттягивал, собирая силы для следующего рывка. — Так, известное дело, средний танк «Фердинандом» покажется. Однако и эти гуси хорошо откормлены. Гляди-ка, садят не иначе как 50-миллиметровыми.

— И пулеметы у них, гадов, — по две штуки на каждого! — Андрей вдруг подскочил к Кармелюку: — Так вы ранены, товарищ старшина!

Кармелюк оглядел свой рукав. Ткань шинели на предплечье набухала багровым пятном. Осколок чиркнул по касательной, разодрав и сукно, и руку.

— Ерунда… царапина… — отмахнулся Кармелюк.

Но Аникин, не слушая его, проворно расстегнул шинель. Оторвав от нательной рубахи кусок материи и ее сложив вчетверо, он обрызгал ее из фляги и затолкал через рукав к ране.

— Эх… умеючи ты, Аникин, справляешься, — кивнул старшина. — А про живую воду в фляге — считай, что я не видел… Ладно…

Впереди уже клацал затвором артиллерист. Он, скорее всего, даже не заметил их появления.

— Эй, браток, подмога пришла!… — дружелюбно окликнул на расстоянии Кармелюк. Но артиллерист никак не отреагировал. Он припал к прицелу, выверяя очередной выстрел.

— Не слышит… — произнес Андрей, машинально на бегу отряхиваясь.

— Видать, от стрельбы ухи совсем высадило. Или контузия… — запыхавшимся голосом предположил старшина, стараясь не отставать от Андрея.