До самой последней минуты, пока радист экипажа «тридцатьчетверки» мог выходить на связь со штабом батальона, информацию о прибывших в район железнодорожной насыпи «самоходках» не подтверждали. И теперь положение штрафников, цеплявшихся за северо-западный уступ обороняемой территории фольварка, становилось совсем отчаянным.

Скудный задел вражеских боеприпасов, который взвод сумел наскрести после рукопашной схватки, неумолимо улетучивался, несмотря на все меры экономии. Связь отсутствовала и с батальоном, и с командованием штрафной роты. Оставались только гранаты и трофейные немецкие одноразовые гранатометы. Но это был НЗ, последнее, чем могли огрызнуться «шурики», и, значит, их надо было беречь для «финальной цыганочки с выходом», как говаривал воевавший с Андреем штрафник Крапивницкий, – для решающего столкновения, которое могло стать последним в жизни аникинского взвода…

От связных, которых Аникин отправил несколько часов назад в штаб роты, не было никаких вестей. Возможно, что они, заплутав в темноте, забрели на минное поле или их накрыло осколками вражеского снаряда.

В любом случае, каких-то видимых изменений в обстановке, в виде хотя бы нескольких снарядов по вражеским позициям или резервного подкрепления, не наблюдалось. Никакой огневой поддержки со стороны своих на протяжении долгих часов этой бесконечной, страшной ночи.

Может быть, командование ожидало, когда рассветет, боясь накрыть своих огнем артподдержки? Но вот уже совсем рассвело, так какого же черта они медлят? Ждут, пока туман совсем затянет пойму, чтобы иметь очередное оправдание для своей трижды проклятой несогласованности?..