V
Только теперь Аникин признал в бойце, метнувшем дымовую гранату, Кокошилова. У него кацавейка с широкой выцветшей заплатой через всю спину. «Это, коль побегу, чтоб фрицу целиться легче было…» – геройски шутил Гена.
Бои под Балатоном, а потом под Веной здорово изменили бывшего уголовника Гену Кокошилова. Поварило его в кровавой солдатской «каше из топора», как кожуру с печеной картошки, содрало коросту лагерных привычек и принципов. Но ухарства только прибавилось.
Вот и сейчас, шельма, перехитрил костлявую – мало того, что сам чечетку с пулеметными очередями станцевал, так еще и занавес устроил. И где его угораздило эрдэгэшку эту раздобыть? Андрей такого дефицита на передовой уже сто лет не встречал.
Теперь, в сгустившихся сумерках, было хорошо видно, как пламя пулеметного огня вырывается из оконного проема в деревянном строении. Небольшой, но ладно скроенный домишко стоял на самом краю фольварка, заслоняя от глаз другие, более внушительные строения. Скорее всего, сарай. Все у них тут ладно скроено, словно игрушечное. Ни одного ветхого или покосившегося дома взгляд Андрея не встретил, пока они пересекали всю Померанию. Хозяйственные, гады… Ну да ничего, сейчас мы внесем в это кукольное царство легкую неразбериху.
Мысленно сформулированное Андреем желание вдруг сбылось, да с таким шумом и грохотом, что он на миг застыл от неожиданности. Домишко вдруг разлетелся в щепки. При этом полыхнуло и ухнуло с такой силой, что перехватило дыхание. Вот так чудо чудное… Но эта доля секунды переживания зримого чуда сменилась осознанием реальности происходящего. Грохот не исчез полностью, а, немного утихнув, превратился в мерное урчание танкового двигателя.