Глава 16 - На рассвете
Ковалёв с ходу решение принял. Даром, что ли, в таёжном сибирском краю вырос и сызмальства с дедом и отцом, потомственными охотниками–промысловиками, на зверя ходил. А подрос и сам, уже самостоятельно, счастье своё охотничье в тайге искал. И удача редко изменяла ему. Дед, бывало, восхищался его успехами: «Ну, паря, везёт тебе! Тайга, она того уважает, кто и к ней с уважением относится. Помни это, – и напутствовал внука: – Давай и впредь так. Не подводи нашу фамилию».
Знатным охотником мог стать Санька Ковалёв. Он со своими лайками на месяц мог забраться к черту на кулички, куда и самые отважные не решались заходить. И все подмечали, как любит и понимает он своих собак. И собаки платили ему любовью за любовь. А важнее, надёжнее и расторопнее четвероногих помощников в таёжных дебрях нет. Об этом каждый бывалый охотник знает.
Раз подранил медведь–шатун одну из собак. Другой бы на месте Саньки пристрелил пса, и вся докука. И собаке не мучиться, и у человека голова не болит. Но молодой охотник перевязал её и на руках вынес к зимовью, отогрел. Долго и старательно ухаживал, лечил настоями из трав, секреты заготовки которых передавались в их роду из поколения в поколение. Хлопотное это дело – лечить собаку, беспокойное. Особенно в одиночку, без посторонней помощи. Но известно, что упорство, терпенье и труд – все перетрут. И чудо – собака встала! Поднялась и передвигалась самостоятельно, без помощи хозяина. Повеселела, ожила. А раз дело пошло на поправку – повеселел и хозяин, вздохнув облегчённо. И вскоре все вместе, всей стаей, собаки отправились вслед за молодым хозяином на охоту.
А спасённая лайка будто второе дыхание обрела. Ещё долго и верно служила Саньке Ковалёву. И решительнее и отважнее её не было. И бежали года за годами, и стал Санька Ковалёв к своему восемнадцатилетию первым среди первых во всей необъятной таёжной округе. Но слава не вскружила молодому парню голову, потому-то, наверное, удача будто сама искала его и безропотно шла навстречу ему из таёжной глухомани.
А вскоре и служба военная подоспела. И связала крепко его военная стезя на дальневосточной границе. Поэтому, когда он говорил перед строем своего отряда ещё тогда, в учебном центре, что Ингус самого Карацупы ел у него с ладони, – это было не бравадой, а сущей правдой.
…А теперь вот на его отряд устроили охоту «двуногие звери». А эти звери – всем зверям звери. Этот зверь почище любого дикого будет. Матёрый зверюга. Ну да ладно, где наша не пропадала!
Вот и встретились, значит. Со свиданьицем, гады проклятые. Быстро решение он принял, не рассусоливая. Решение самое простое и, как оказалось, самое верное принял майор Ковалёв. Безошибочное. Чего там, тайга, лес – его родная стихия, если к тому же есть такой пёс, как Бурьян. Разделились на две части. Одна в обход пошла вместе с Никитой и Бурьяном. Их задача – обязательно в тыл засаде зайти. Во что бы то ни стало опередить противника, чтобы он не успел первым открыть огонь по осно вным силам отряда. Кровь из носу, а подобраться к нему скрытно и незаметно…
Отряд, изрядно вымотавшись за несколько бессонных ночей, еле держался на ногах. И ноги, сокращая путь, сами вывели их на это место. Ну не продираться же с собаками сквозь густые заросли? Куда бы они все неминуемо вышли, если бы не чуткий нос Бурьяна, это хорошо просматриваемое пространство. Да и уже начало светлеть на востоке. Ещё, конечно, не рассвет, но вот–вот скоро забрезжит. А это засевшим – ой как на руку! Солнце будет слепить отряд, не давая никому прицельно стрелять. Огромный плюс тем, кто подкараулил их.
Нехорошее место… Здесь тропинка петляла вдоль ручья, а на взгорке вдоль лесной опушки, где могучие сосны, это место как на ладони просматривается. Лучше места для засады и не придумать.
Ковалёв повёл основную часть отряда, скрадываясь за густым ельником по руслу ручья. Вроде бы есть они, а вроде бы и нет их. Попробуй определи, сколько их? Майор чувствовал нутром бывалого таёжника, что засада ждёт их на взгорке, к которому они неизбежно должны были выйти из ельника, едва покинув его надёжное укрытие. Не подвело его чутьё…
Группа Никиты тем временем заходила с тыла к абверовцам. Задача была бесшумно подобраться на бросок гранаты. Вроде бы все предельно ясно, но только вот попробуй подберись скрытно, да ещё с тыла, когда времени в обрез. Наверняка у тех, кто организовал засаду, и секрет в тылу выставлен. А может, и не один. Или того хуже: заняли круговую оборону. Но и здесь Бурьян не подкачал.
По команде Никиты ползком–ползком двигался с ним в одно касание, чутким своим носом определяя, где засел невидимый враг. Вот где пригодилась великолепная выучка, помноженная на природный талант собаки. Ага, вот и они, субчики!
В первых проблесках мутного рассвета на фоне кустарника у деревьев качнулась одна голова, другая. Двое – вражеский секрет!
Никита условными жестами указал ползущим следом за ним товарищам, чтобы обошли секрет с двух сторон и одновременно напали на них. Едва заметный кивок головой означал – принято, командир. Везенье сегодня было на их стороне ещё и потому, что лучи солнца слепили глаза врагу, чётко обрисовывая в этот ранний час их укрытие. Все – точка! Точный расчёт, мгновенный бросок, молниеносный удар ножом. Считаные доли секунды, и уже одно вражеское тело и другое – оба с перерезанным горлом – судорожно трепыхаются под навалившимися спецотрядовцами. Никто и пикнуть не успел. Так, теперь отдышаться. Замерли, лёжа прямо на поверженных врагах. Фу–уу, хорошо сработали, любо–дорого посмотреть. Снова Бурьян знаки подаёт. Щерится. Но по–особому. Как бы бесшумно поскуливает и лапами перебирает в нетерпении. Ну, коль так, значит, враг рядом, совсем близко, и много его.
Беспокойство за хозяина пёс выражает – смотри, Никита, за моей мордой, вон они. Видишь? Смотри, не проморгай!
Молодец Бурьяша, отличный пёс, хороший! Никита потрепал ласково собаку по загривку. Умный Бурьяша, ой какой умный! Люблю тебя…
С секретом покончено, теперь самое главное. Тут самый глазастый в их группе, залёгший в короткую цепь, жестом указал – «Вижу противника! Вот он». Ага, точно! Впереди, в нескольких десятках метров, на вершине холма виднеются фигуры в камуфляжных комбезах, распластавшиеся возле стволов могучих деревьев. Засада! Пулемёты – раз, два, три, четыре – на изготовке. Стоило бы только отряду выйти из ельника обратно на тропинку вдоль ручья, их встретил бы кинжальный огонь четырёх МГ. Не считая автоматического огня в упор. И тогда все! Полегли бы все до единого человека под разящим роем свинцовых шмелей, посылаемых несколькими стволами МГ на холме. А в довес им автоматный хлёсткий огонь из засады.
…Никита подал знак – «Приготовить гранаты!». А сам полушёпотом на ухо приказал Бурьяну лежать. Знал, что верный пёс будет беспрекословно лежать, не шелохнувшись, пока не поступит новой команды. Час, два, сколько надо… То, что было усвоено на заставе, доведено до совершенства в центре подготовки и проверено – не единожды – в боевых условиях. Да такую собаку, как Бурьян, ещё поискать надо! Чего лукавить: такому псу надо в ноги кланяться и Богу на него молиться. Есть за что…
А сейчас осторожно, осторожненько надо ужом проскользнуть оставшиеся десятки метров до залёгших в засаде немцев. Чтобы разом и всех закидать, забросать гранатами. Главное – внезапность, и чтобы никто не ушёл отсюда в живых. Чтобы никто не успел развернуть пулемёт, не посек их кинжальным огнём. Пот заливал глаза, тело от напряжения гудело и было будто чужим. Ну, ещё немного, ещё чуток, приказывал сам себе Никита, ещё, чтобы наверняка, чтоб на точный бросок «лимонки». Фу–у, пока все здорово получается! Хорошо… Но тут под одним из них предательски хрустнула ветка. Зараза! Теперь только вперёд. Держитесь, сволочи! Они в едином порыве набегали на засаду, уже не таясь хруста веток, трещавших сухими винтовочными выстрелами у них под ногами. Бросок – руки синхронно ещё совершали по инерции движение вслед за страшным оружием смерти, а тела их тысячекратно заученным движением уже припали намертво к земле, что есть силы вжимаясь в неё. Боже упаси попасть под разлёт своих же осколков! Верная смертушка!
…Внезапность сыграла им на руку, не дав ни секунды опомниться залёгшим в засаде абверовцам, уже предвкушавшим скорую расправу с уставшим, измученным отрядом. А вышло вон оно как… Кто-то из них суетливо пытался развернуть в их сторону пулемёт, кто-то, даже не веря своим ушам, лишь успел повернуть голову – что там, черт возьми, происходит?! – оторвавшись на миг от прицела. Кто-то дико орал от ужаса «Фойер, фойер!» – выпустив длинную очередь в никуда из автомата. Напрасно. Все для них было кончено с первым броском гранат.
А Никита орал, как оглашённый:
— Гранатой, огонь!
Пауза – и снова крик:
— Гранатой огонь! О–гооонь!
Полтора десятка человек были обречены. Кто-то их них, затравленно мыча, кубарем скатился по склону. За ним другой, а вон и ещё один, неловко приседая на подвёрнутую в горячечной спешке ногу, повалился на тропинку у ручья. Поздно! Отряд встретил уцелевших шквалом огня. А на холме, по склону ещё продолжали рваться гранаты. Они рвались часто и густо, кромсая на куски податливую человеческую плоть, безжалостно корёжа и ломая оружие. Все! Все было кончено в считаные мгновения. В живых никого не осталось. Да и у них приказ: никого в живых не оставлять, «языков» не брать ни в коем случае, будь он хоть генерал. Так, по возможности лишь выпотрошить из него сведения, коль важная шишка, в темпе вальса и – все дела. А как «выпотрошить» и ещё плюс «в темпе вальса», ясно спецназу по обе линии фронта. Кто бы церемонился с живым врагом, захваченным у него же в тыл у? Чего там сюсюкать: на страшную, мученическую смерть обречён враг, если сразу не выложит все сведения, что требуют от него, если вякать, гад, начнёт не по существу, а хуже того, если и стращать начнёт захвативших его в плен. А так, смерть лёгкая, если выложил все и сразу, один удар финкой, и никаких мучений.
…Пленных не было. Да и лишняя обуза ни к чему. Брали, как всегда, оружие, патроны и документы – то, что может ещё пригодиться. Патроны, конечно же, были дороже всего. К своим-то с боем прорываться придётся. А там как повернётся, никто не знал.
Светало…
Обыскали тех двоих, которых сняли в секрете, и троих, что уложили возле ручья.
И–её–моё! Надо же, такое они увидели впервые.
— Ишь ты, ножи десантные выкидные, чтобы стропы парашютов резать, смотри-ка, «вальтеры» у каждого, и экипировка совсем не простая, я вам скажу. Шустрые ребятки на нас охотились, шустрые. Худо было бы всем нам, если бы Бурьян вовремя их не учуял.
— Нда–аа… – невесело констатировал Ковалёв.
А сам подумал: неизвестно ещё, как бы оно повернулось. Но что вышло, то вышло. Наша взяла. Ладно, что сетовать, – времени в обрез, каждая минута на счёту.
Бегло просматривая протянутые ему документы убитых, хмыкал удивлённо. Чудеса! Красноармейские книжки, продаттестаты, командировочные удостоверения – все чин по чину, не прикопаешься. Впрочем, подлинники или нет – некогда разбираться. А у самого кошки на душе скребут. Муторно. Значит, сведения подтвердились. Все произошедшее – тому свидетельство. Не зря, ой не зря предупреждали его в штабе фронта накануне рейда… За ними устроили настоящую охоту спецы Абвера из команды «Бранденбург-800». По тылам нашим шастают, сволочи, как у себя дома. Штаб дивизии недавно вырезали подчистую вместе со взводом охраны. Ловки, гады! Ох, ловки!
Рассовывая документы по карманам, кр атко подытожил: – Все понятно, кто такие. Так я и знал: «Бранденбург-800» собственной персоной. Волчары ещё те. Матёрые гады. Ну все, а теперь, братцы, ходу! Светает!
Ходу дали. Рассвет торопил.
