— …Но в голове у меня продолжали крутиться эти мысли, и я вспомнил одного из моих школьных друзей, ставшего впоследствии пилотом люфтваффе. Его звали Николас Шмидт, но в школе все звали его просто Ники.

Ники рассказывал мне, что пятилетним мальчишкой впервые увидел в небе самолет и буквально влюбился в авиацию. Все стены в его комнате были заклеены фотографиями летчиков и самолетов, с потолка на ниточках свисали изготовленные своими руками модельки, а сам хозяин комнаты с горящими глазами рассказывал о воздушном бое и тут же ладонями показывал фигуры высшего пилотажа — «бочку», «мертвую петлю», «штопор». Нам казалось, что он знал об авиации почти все, он был ходячей энциклопедией; он бежал на очередное занятие планеристов в гитлерюгенде, как другие ребята бежали на свидание с горячо любимой девчонкой… Он был настоящим фанатом авиации, впрочем, почти все мальчишки-планеристы были такими же влюбленными в небо. Ибо только бешеным фанатизмом можно было объяснить то упорство, которое они проявляли ради нескольких минут полета на собранном своими руками планере.

Первое время я тоже ходил с ними: они летали на планере с крутого склона горы, на небольшой высоте, и весь полет длился считаные минуты. Но ведь для этого им приходилось буквально на себе тащить разобранный планер на расстояние около восьми километров в гору! Прямо как по русской поговорке: «Любишь кататься — люби и саночки возить».

Конечно, «кататься» было обалденно: сказочное чувство свободного полета, стремительно несущаяся под ногами земля и чувство власти над крылатой машиной! Мы летели, и ветер свистел в ушах, опьяненные полетом, мы восторженно орали: «Und höher und höher und höher wir steigen trotz Haß und Verbot…» (Все выше, и выше, и выше стремим мы полег наших птиц…), и не было людей счастливее нас!

Но тащить этот тяжеленный планер подобно бурлакам туда и обратно, когда от тяжести ломит спину и ноют руки, когда ладони покрываются кровавыми мозолями от канатов — у Ники и остальных хватило мужества выдержать эти испытания, я же с тремя другими шалопаями «сошел с дистанции» и предпочел тяжелому, но благородному труду веселое времяпрепровождение с девочками из БДМ.

Мой друг прошел путь планериста до конца и в 1940-м добровольцем завербовался в люфтваффе. Сначала его не хотели брать из-за искривления носовой перегородки — незначительный дефект, но отбор в истребительную авиацию был очень строг. Ники пришлось перенести очень болезненную и кровавую операцию, но он мог бы пойти и на большие жертвы ради осуществления своей мечты! И он таки добился своего — стал пилотом на «Фокке-Вульфе»!

Правда, в боевую часть мой друг попал не сразу, после присвоения звания фельдфебеля его оставили инструктором для обучения молодых пилотов. Возможно, другой на его месте был бы рад отсидеться в тылу — но Ники был не таков! Он буквально завалил начальство рапортами об отправке на фронт, и вот в январе 1942-го я получил от него письмо: «Пауль, я счастлив! Меня наконец-то направили в боевую часть!!!» По соображениям секретности он не мог писать о точном месторасположении своей эскадрильи, но по отдельным деталям я мог судить, что он воюет где-то недалеко от меня на Южном фронте.

Про Ники говорили, что он родился с крыльями за спиной, он чувствовал самолет как продолжение собственного тела, у него была мгновенная реакция и острое орлиное зрение — все, что так необходимо «воздушному фехтовальщику». Это его собственное выражение — Ники воспринимал воздушный бой подобно благородному и честному поединку на шпагах, с поистине мушкетерским уважением к своему противнику. Он был спортсмен до мозга костей, пылкий, азартный, неистовый в бою, но великодушный к поверженному противнику…

Я так хотел рассказать эту историю русским, но не рискнул. Я побоялся, что Петров обвинит меня во вражеской пропаганде!