Книга: Штрафная рота
Назад: Глава тридцатая
Дальше: Глава тридцать вторая

Глава тридцать первая

Иванок поправлялся быстро. И дело было, скорее всего, вовсе не в лекарствах. Раненых хорошо кормили. А еще явственно сказывалось внимание Тони, которая, пользуясь каждой свободной минутой, тут же прибегала к разведчику, как Иванка вскоре стали называть бойцы, соседи по палате. Девушка то приносила какую-нибудь хорошую весть, то влетала в палату с кружкой горячего сладкого чаю и толстым сухарем. Сухарь, правда, Иванок тут же делил между двумя танкистами, лежавшими с ожогами. Но нежный взгляд девушки всегда доставался ему.
И Тоню, и Иванка раненые любили примерно одинаково. И сестричка, и Разведчик действовали на них ободряюще. А так как в палате к тому времени война собрала людей пожилых, годов по тридцати пяти и старше, Тоня и Иванок оказались среди людей, которые относились к ним по-отечески бережно.
— Слышь, Разведчик, — моргал Иванку из своего угла пожилой минометчик — Ходи-ка сюды.
— Да ну тебя, дядя Охрем. Опять какую-нибудь хреновню придумал. Учти, Тоня ругаться будет, что у Ивана швы от смеха разошлись.
Однажды на деревню, где размещался госпиталь, налетели немецкие самолеты. Небольшая бомба разорвалась прямо на спортплощадке, где санитарки сушили белье и бинты. «Штука», сделав вираж, спикировала еще раз, но больше бомб у нее, видимо, не было, и летчик густо и прицельно положил несколько дорожек из бортовых пулеметов, которые задели угол школы, разнесли вдребезги два окна. Убило коня, на котором санитары привозили с пункта первой медицинской помощи раненых.
Переждав налет, Иванок выскочил на улицу. По двору метались медсестры и санитарки. Кто-то истошно кричал:
— Убило! Ох, убило!
Иванок отыскал в сарае среди тюков с бельем забившуюся под жердяной навес Тоню, вытащил ее на улицу и повел в школу.
Вечером на футбольном поле появилась длинноствольная зенитка и расчет зенитчиков. Но, приглядевшись, раненые вскоре разглядели, что это за артиллеристы.
— Братцы, это ж бабы! — догадался тот самый Иван, сержант, кавалерист, с неделю пролежавший почти неподвижно после осколочного ранения в пах, а теперь, скрючившись наподобие старика, бродивший по всему госпиталю. — Вон, глядите, что у этих бойцов заместо штанов!
— А точно! Юбки!
— Эти навоюют, — заметил минометчик.
— Интересно, где они ночевать будут? — задумался, согнувшись у окна, кавалерист.
— Молчи, крючок! — засмеялся минометчик. — Тебе еще Тоня по ночам «утку» носит, а ты уже… Ночевщик… Мечтатель…
— Да это я так, мужики. Молоденькие совсем девчушки. Навроде Тони нашей. Школьницы.
— От этих школьниц бабами пахнет, — простонал кто-то из лежачих. — Вкусно. Хоть бы пришла какая, подушку поправила…
Через неделю к Иванку снова зашел начальник Особого отдела штаба полка Гридякин.
— Здорово выздоравливающим! — поздоровался с палатой лейтенант и кивнул Иванку: — Иван Иваныч, на выход!
Иванок вышел в коридор. Гридякин стоял возле круглой железной печи, одним боком выходящей в коридор, откуда и топилась, а другим — в палату, и, открыв чугунную дверочку верхнего душника, пускал туда струйку сиреневого дыма.
— Как себя чувствуешь?
— Да уже хорошо. Пора бы уже на передовую, — ответил Иванок.
— Доктор тоже говорит, что ты уже в норме.
— Винтовку мне вернут?
— Немецкую?
— Да, мою.
— Штатную получишь. Нашу. А к этой боеприпасов нет.
— Как нет? Я ж сдавал. Двадцать шесть патронов. Три с разрывными пулями. Пусть все вернут, как положено. — Иванок упорно стоял на своем.
— Бойцу положено иметь свою, отечественную винтовку. Понял? Боец Красной Армии должен носить свое оружие, гордиться им! И помнить о том, что оно вручено ему вместе с Присягой трудовым советским народом для защиты Отечества от немецко-фашистских захватчиков.
— Оставь-ка «сорок».
— Я те оставлю!.. Мал еще.
— Да я уже курю.
— А мамка знает?
— Ну… Я не дурак, чтобы при мамке курить.
Гридякин докурил, щелкнул гильзу окурка в топку.
— У меня к тебе дело, Иван Иваныч. Ты же в разведку хотел попасть?
— Ну да.
— Будешь служить в разведке. Сегодня тебя выпишут. А утром за тобой заедет лейтенант Васинцев.
— Кто такой?
— Командир разведвзвода. Ты зачисляешься во взвод конной разведки полка.
— Ух, здорово! Правда, что ли?
— Учти, я за тебя поручился. Каждое слово лейтенанта Васинцева и всех старших по званию для тебя — закон. Читать умеешь?
— Шесть классов закончил. Книжку, что ль, мне принесли?
— Да. Боевой устав пехоты Красной Армии.
— Я его наизусть знаю.
— Так-таки и наизусть?
— Ну, самое главное…
— А что, по-твоему, в этой книжке самое главное?
— Глава 1-я, пункт 31-й: Каждый боец должен ненавидеть врага.
Лейтенант Гридякин полистал книжку с красными матерчатыми обложками, нашел нужное место, хмыкнул.
— Ты считаешь этот пункт самым главным?
— Да.
— Почему?
— Потому что этому нельзя научиться. Всему остальному — можно. Даже взводом командовать можно научиться. А это… Это вот здесь должно быть. — И Иванок постучал кулаком по худой своей груди.
В топке сипели сырые дрова. В холодном коридоре висела косая синеватая трехслойная пелена дыма. Чем выше к потолку, тем плотнее спрессовывались слои дыма. Видимо, печи засмолились сажей. Иванок уже говорил пожилому санитару Якову, что печи топить надо осиновыми дровами, чтобы прожечь дымоходы. Но Яков только посмеивался. Он, старый валенок, думал, что Иванок в этом ничего не смыслит и что по поводу осиновых дров попросту его разыгрывает. А Иванок — человек знающий, можно сказать, опытный. И зря взрослые его не всегда принимают всерьез. Вот и лейтенанту госбезопасности он только что продемонстрировал, что Боевой устав пехоты, общие обязанности бойца и прочее он знает как «Отче наш». Что самый главный пункт 31-й и что спорить тут бесполезно. Каждый боец должен ненавидеть врага… Все остальное тоже, конечно, надо знать. Но это: «Каждый боец…» — помнить, как имя родителей, как название родной деревни.
— Ты не можешь забыть, что произошло с твоей сестрой? — Лейтенант Гридякин вытащил из галифе коробку «Герцеговины флор», взял длинную папиросу, примял мундштук и снова закурил.
— Я не должен ее забывать. Пока я не вернул ее домой, он у меня всегда будет вот здесь. — И Иванок стукнул кулаком по лбу. — Как вы думаете, где она сейчас?
— Сколько времени прошло?
— Больше месяца.
— Она уже давно там, куда они ее решили доставить. Где-нибудь в Германии. Твоя сестра знает деревенскую работу, значит, работает где-нибудь в деревне. А это значит, что у нее всегда будет что поесть.
— А сколько времени мы будем идти туда?
— Ну, может, год, — пожал плечами лейтенант Гридякин.
— Что?! Год?! Я видел, сколько танков шло к фронту! Да мы сейчас пойдем не останавливаясь!
— Конечно, пойдем, Иван Иванович. А пока готовься к заданию.
— А какое будет задание?
— На ту сторону сходить. Кое-что разведать. Партизан разыскать. И вернуться назад. Ты же неплохо знаешь здешние места?
— Знаю.
— Кстати, главное качество настоящего разведчика — выдержка и хладнокровие. А у тебя одна ненависть. Смотри, Васинцев человек строгий. Если что, спишет в роту как дважды два.
Утром за ним действительно приехал лейтенант. Лейтенант как лейтенант. Уже немолодой, лет тридцати. В кавалерийской папахе. Иванок увидел его еще издали, на липовой аллее. Он вышел пораньше, специально посмотреть, кто же приедет за ним? Или лейтенант Гридякин попросту разыграл его и не видать Иванку разведки как собственных ушей, или жизнь его резко меняется и его чаяния, похоже, начинают сбываться.
Всадник ехал на гнедой кавалерийской лошади, сидел немного боком, словно подчеркивая посадку бывалого казака. На боку его болтался тяжелый ППШ, выкрашенный в белый цвет. Даже диск автомата был белым. Но больше всего изумило Иванка вот что. К седлу гнедой кобылы, на которой сидел командир полковой разведки, был приторочен на длинном поводе низкорослый, явно монгольских кровей конек бурой, как у медведя, масти. И тоже под седлом. И копыта кованые. Точь-в-точь такой же, какой был у Иванка в прошлую зиму. А к седлу привязана его, Иванка, винтовка — немецкий «маузер».
Кавалерист осадил свою гнедую возле крыльца и, не слезая с седла, сказал Иванку:
— Ты, что ль, наш проводник?
Кавалерист, видимо, угадал Иванка по взгляду, в котором ожидание смешивалось с восхищением.
— Так вы меня что, проводником берете? Или разведчиком?
— А это посмотрим. Ну, здорово! Меня зовут Игнатом. А тебя?
— Иван Иваныч. Можно просто — Иванок.
Игнатий засмеялся. Оперся локтем на луку седла и сказал:
— Ну, зачем же упрощать. Иван Иваныч так Иван Иваныч. Это — твой конь. Зовут его Прутик. Любит сахар. Любит, когда с ним разговаривают. Не любит грязную воду и матерщину. Ты не материшься?
— Да так…
— Если услышит, может выбросить из седла. Или вообще ляжет. А вообще конь хороший. Выносливый. Раньше на нем Нуралиев ездил.
— А где он теперь?
— Кто? Нуралиев? Убили Нуралиева. — Игнатий сказал об этом так, как говорят о совершенно обыденном, о чем через минуту можно забыть.
— И что, Нуралиев не матерился и не поил его грязной водой?
— Нет. — А вот это «нет» лейтенант произнес так, что у Иванка сразу отпала охота просто так произносить имя Нуралиева. — Я надеюсь, ты тоже будешь любить Прутика и беречь его. Сможешь сам сесть? Или помочь?
— Вот еще, — проворчал Иванок, перекидывая через голову ремень винтовки. — Это дело мне знакомое.
Иванок отвязал повод, перекинул его через понурую голову конька и ловко вскочил в седло.
— Казак! — с улыбкой похвалил его Игнат. — Винтовку сегодня же покрась в белый цвет. Понял?
— Так точно! А где взять краски?
— Во взводе. Но впредь подобных вопросов не задавать. Боец, тем более разведчик… Ну, словом, я думаю, ты, Иван Иванович, меня понял.
И они поскакали. Выехав к воротам, Иванок резко повернулся в седле, и во втором окне от угла, где находилась перевязочная, увидел девичью голову в ослепительно-белой, как снег, косынке. Он хотел было махнуть рукой, но передумал, постеснявшись лейтенанта Васинцева.
— Подруга? Или родня? — спросил Игнат, когда они уже скакали по полю.
— Тоня, что ль? — переспросил Иванок и подумал: надо ж, заметил…
— Ну, та, которая в окошко тебе махала?
— Да она не махала. Так, стояла. Смотрела. — И вдруг сказал вполне серьезно: — Кума.
— Кума? — засмеялся Игнат.
— А что тут смешного. Кума. А у вас разве нет кумы?
— Есть, — продолжал посмеиваться Игнатий. Разговор с проводником ему понравился. Лейтенант Гридякин его предупредил, что парень непростой, бедовый и за ним нужен глаз да глаз. И правда. Лошадь под разведчиком ходила, как короткая лодка под одним веслом. Она несколько суток простояла в конюшне, и ей хотелось воли. Но Игнатий ее сдерживал. Ему хотелось поговорить с новым своим бойцом.
— Красивая? — вдруг спросил Иванок.
— Кто?
— Кто… Кума ваша!
— А, кума! Красивая.
И Иванок искоса глянул на Игната и подмигнул ему, улыбаясь во всю ширь своего конопатого лица.
— Веселый ты парень, — засмеялся Игнат и пришпорил свою гнедую.
Иванок едва поспевал за командиром.

 

Через двое суток на третьи, глухой ночью, в самый снегопад, когда осветительные ракеты гасли, как в тумане, группа разведчиков, держа коней в поводу, по склону оврага незаметно прошла к проволочным заграждениям. Там их встретили саперы. Они срезали проволоку, растащили ее в стороны, и, когда разведка скрылась в ночи на той стороне, подождали минут двадцать и начали связывать проволоку, чтобы утром немцы, обходя этот участок, ничего не обнаружили.
Всю ночь разведка шла лесом. Утром выбрались в пойму небольшой речушки. Иванок не знал этих мест. Но никто и не спрашивал его, как идти дальше. Группу вел лейтенант Васинцев. Разведчики, да и во взводе, там, дома, его звали по имени — Игнат.
Разведчики Иванку сразу понравились. Называли его Иваном Иванычем. Он сразу принял их шутливый тон, понял, что протестовать бесполезно и решил: ладно, пусть будет так.
В разведвзводе царили свои правила, свой неписаный, но свято чтимый устав. Жили они в большой просторной землянке. Спали долго. Но потом Игнат гонял их по полю до седьмого пота. И в землянку, уже к обеду, они возвращались сушиться и отдыхать.
За лошадей Игнат спрашивал с особой строгостью. На уход за конем и оружием отводилось два часа в день.
Иванок чистил Прутика, подпихивал в кормушку охапку сена и разговаривал с ним на разные темы. Конь стриг ушами, как будто действительно слушал своего нового хозяина, привыкал к нему. Почистив коня, Иванок принимался за винтовку. И то, и другое ему нравилось. Потом осматривал полупустые подсумки и, завершив эту ежедневную процедуру, ставил винтовку в пирамиду. Однажды Игнат повел взвод в тыл. Отмахали километров пять. Зашли в овраг, установили мишени, которые принесли с собой, и приступили к стрельбам. Иванок хотел было взять у одного из разведчиков кавалерийский карабин, чтобы не тратить патроны, но Игнат приказал стрелять из того оружия, с которым предстояло идти на задание. Иванок зарядил обойму, лег в снег и настолько точно и кучно поразил все три мишени, что лейтенант Васинцев тут же, перед строем, объявил ему благодарность. Правда, добрый десяток патронов оказался истраченным. Через несколько дней трофейщики принесли немецкий противогаз, битком набитый патронами. Оказывается, это был заказ старшины Плетенкина. Трофейщики за патроны получили свою мзду — две банки тушенки. И пообещали регулярно обеспечивать разведвзвод боеприпасами. Иванок знал, что у многих были нештатные пистолеты, принесенные из-за линии фронта. К примеру, Игнат всегда, даже в землянке, когда оружие ставили в пирамиды, носил за брючным ремнем немецкий офицерский «парабеллум».
Уже рассвело, и по снегу заскользили длинные розовые тени, когда они остановились на отдых в заросшем ракитником и черемухой овраге. Игнат вытащил из-за голенища валенка карту. Положил на нее компас.
Отдохнули с полчаса. Снова пошли. Но уже в другом направлении. Шли целый день. Игнат вел их по такому маршруту, что до вечера они, даже издали, не увидели ни одной деревни. И что это была за разведка? Ни «языка» не брали, ни за дорогами не наблюдали. Но Иванок помалкивал. Смотрел по сторонам, прислушивался, принюхивался. Не пахнет ли откуда дымком? Не послышится ли чужой голос? Но война, казалось, была оставлена в другом краю, и оттуда лишь изредка долетали глухие удары канонады.
Вечером они снова остановились на отдых. Отыскали на лесном лугу старый стожок почерневшего, прогорклого сена. Пулеметчик Юлдашев тут же раздергал бок, разбросал сено по снегу. Сразу запахло морозным лугом. Внутри сено оказалось золотистым, пахучим. Прутик жадно прихватывал целыми охапками, будто наедался впрок.
— Хороший конь, — сказал Юлдашев, глядя на Иванкова коня, на то, как Иванок подсовывает ему охапку за охапкой.
Здесь отдыхали несколько часов. Так что можно было даже поспать. Иванок зарылся в стожок, привязал к руке повод, положил на ногу заряженную винтовку и мгновенно уснул. Но, как ему показалось, буквально через минуту его разбудил часовой:
— Иван Иваныч, пора. Винтовку не забудь.
Уж что-что, а винтовку он не забудет. Винтовка ему еще ой как нужна. Лейтенант Гридякин сказал, что до Берлина им топать еще целый год. А значит, и патронов надо много. В этот раз он набил ими все подсумки, карманы и насыпал еще в вещмешок. Но, похоже, завязывать бой в задачу поиска не входило. И Иванок затосковал. Не то он мечтал увидеть в разведке. В отряде Курсанта было веселей.
Всю ночь они двигались лесным проселком. Фронт порыкивал совсем рядом. Вскоре пошли по танковому следу. Впереди засинело открытое пространство. Ветер понес оттуда, как в трубу, колючий снег. Конь обходил воронки, наполовину засыпанные снегом. Пересекли дорогу. Остановились в ольхах, в неглубоком овраге. Сгрудились. Игнат что-то сказал. Двое тут же спешились и побежали по оврагу в черную снежную круговерть. Через полчаса вернулись.
— Там она, — доложил разведчик, — возле дороги, в болотине. «Тридцатьчетверка», как и было сказано.
— Взорвана?
— Вроде нет. Все цело. Внутрь не залезали. Люки закрыты наглухо. Свежих следов к ней от дороги нет. Угадывается стежка. Ею, должно быть, пользовались до снегопада. Теперь ее завалило снегом.
Не разведка, а черт знает что, вскоре пришел к окончательному выводу Иванок. Он вдруг узнал, что задание в основном выполнено и что пора возвращаться. Оказывается, встречу с партизанами он попросту проспал. Да, решил он, Игнат ему еще не доверяет. А стрелять он умеет не только по мишеням.
На обратном пути вышли к деревне. Шоссе пересекали примерно в километре от нее. На обочине лежал обгорелый, черный остов грузовика. Труп человека. Юлдашев спешился, нагнулся.
— Наш. Похоже, из пленных. В одной гимнастерке. Петлицы артиллериста. Документов нет.
— А тут след, командир.
След уводил в лес. И они пошли по нему.
— След свежий. — Юлдашев шел спешившись.
— Стой.
— Что там?
— Стог или сарай.
Иванок остановил коня, приготовил винтовку. Затвор слегка приморозило. Он подергал его туда-сюда. Смазку он протер перед выходом на операцию, и потому затвор не прихватило. Так что если придется стрелять, никакой заминки не будет.
К стогу ушли двое. Вернулся один.
— Там раненый. Большая потеря крови. Но живой. Одет в немецкую куртку. Под ней красноармейская гимнастерка. Что будем делать?
— Перевяжите его. Заверните в плащ-палатку и — на коня.
Раненого вскоре принесли, положили поперек седла коня Юлдашева. Тот несколько километров шел пешком. Потом с коня слез один из разведчиков, уступив седло Юлдашеву. Так, по очереди, и менялись.
К утру они выбрались к проволочным заграждениям. Спешились. Юлдашев установил под сосной ручной пулемет. Двое разведчиков срезали проволоку, так чтобы в проход могла пройти лошадь. Через несколько минут шли уже по густому ельнику и слушали, как совсем рядом стучит через каждые двадцать минут дежурный пулемет.
Наступила очередь Иванка идти пешком. Он высвободил из стремян окоченевшие ноги, спрыгнул в снег и побежал, стараясь не отстать от Прутика.
— Крепче держись за стремя, — сказал ему из темноты незнакомый голос.
Вскоре они выехали на дорогу, где их встретил конный патруль. Патрульные взяли на изготовку.
— Полковая разведка! Лейтенант Васинцев! — крикнул Игнат и поднял руку. Белый его автомат висел на груди.
— Что, лейтенант, с потерями? — спросил старший патруля, узнав разведчиков.
— Раненого везем, — уклончиво ответил Васинцев. Он еще и сам не знал, кого они подобрали в стогу за линией фронта. — Где тут ближайшая дорога на Ивановский хутор?
— Вам нужен госпиталь? Тут рядом деревня, в ней медсанбат. Через десять минут будете на месте.
— Спасибо, ребята.
— Покурить не найдется? — засмеялся патрульный. — А то вроде с разведчиками встретились, а не угостились…
Съехались. Заговорили. Запахло горьким табачным дымом. Патруль потянулся в поле, к лесу. Они — в обратную сторону.
Иванок с трудом держался в седле. Хотелось спать. И иногда он действительно засыпал. Прутик шел след в след идущего впереди коня, уже никуда не спешили, и Иванок еще сильнее начал клевать носом. Однажды ему даже приснился сон. То, что это был сон, он понял потом, когда, продрогнув и очнувшись, начал вспоминать, что же такое он только что видел? К нему приходил отец. Он видел отца. Отец шел впереди. В той же потной гимнастерке. Отец шел быстро и не оглядывался, так что Иванок видел лишь его коротко стриженный затылок и мускулистую спину, туго обтянутую хлопчатобумажной материей. Иванку хотелось видеть его лицо. Отец шел не оглядываясь. Но он знал, что следом за ним идет и он, его сын, Иванок. И поэтому время от времени он делал взмах рукой. Жест означал, чтобы Иванок следовал туда, вперед, за ним.
Когда Иванок очнулся, только что пережитый сон еще владел им. Он тут же с тревогой спросил, куда они едут.
— В деревню, — сказал Игнат. — Сдадим раненого в медсанбат. А потом — домой.
— Мы движемся на запад?
Игнатий вытащил из кармана компас, повертел его и сказал:
— Да, точно на запад.
Отец торопил его.
В деревне они сразу отыскали медсанбат. Сняли с коня раненого. Несли его втроем. Когда занесли в избу, где размещалась операционная, навстречу вышел старик в пенсне и указал на высокий стол, накрытый клеенкой:
— Туда. Сколько дней он в таком состоянии?
— Мы нашли его в стогу сена. Вблизи, на дороге, был бой. Примерно часов семь-восемь назад. Больше ничего существенного сказать не могу. Когда придет в себя, тут же прошу вас сообщить в штаб полка.
— Хорошо, хорошо. Перевязывали вы?
— Да.
— Как его фамилия?
— Документов при нем не обнаружили. Посмотрите на клапане нагрудного кармана.
— Рядовой Дюбин. Да, Дюбин Иван Афанасьевич. — Старик в пенсне и форме с петлицами военврача повернулся к медсестре: — Анечка, запишите в журнал — Дюбин Иван Афанасьевич, рядовой. Два проникающих. Пулевое и осколочное… Пульс очень слабый. Обморожений, кажется, нет.
Назад: Глава тридцатая
Дальше: Глава тридцать вторая