Книга: Пожиратель Пространства
Назад: 15: «Полевые исследования»
Дальше: 17: «Как у дхорра в…»

Часть 06: «Пункт первый»

16: «Курсом в пятую точку»

…Ясный пень, везёт мне, как утопленнику. Лучшей кандидатуры не отыскалось, чем моя персона, далеко не самая знатная на борту нашего корыта. Именно меня, обязательно меня должны были утащить эти дхорровы… «неожиданные повороты». Ну конечно, а как же иначе!
Полным—полна лохань аристократов и гениев, однако не фартить должно было исключительно мне… Но, может быть, мне—то как раз и повезло?.. Всю жизнь, дхорр забодай, мечтал в таком изысканном светском обществе повращаться…
– Каждая цивилизация вправе счесть себя центром освоенных пределов – сие есмь вопрос точки отсчёта, – говорит царевич Никодим, и ухмыляется. – Эти такоже почитают себя пупом Вселенной, и…
– Акыроцентристы хреновы… – ворчу я. В смысле комментирую. Терминологически правильнее было бы сказать «шэгерецентристы». Мне ли, бывшему яйцеголовому, сего не знать… но на слух ложится много лучше, когда используешь названье не расы «шэгерь», а планеты: «Акыр».
– Таковы, милсдарь Убойко, истинно таковы, – соглашается старик, берёт некое подобие кувшина и плещет в глиняные кубки ещё бражки.
В призрачном свете, испускаемом люминофорной плесенью, покрывающей потолок, он выглядит фантастически потрясно. Со своей длинннннннннючей седой бородищей, с такими же буйными космами, и в ниспадающей свободными складками расшитой хламиде «а ля Патриарх Всея Великая, Млечныя, Ближныя, Новыя, Красныя, Срединныя, Квазарныя и Дальныя Руси».
Законным Владетелем коей он бы и стал, сложись его судьбинушка иначе, и не сиди он сейчас под плесенью, испускающей призрачный свет… Впрочем, в ином свете я его никогда не видел, и как он выглядит под солнечными лучами, могу только гадать. Ясный пень, и я через год—другой таким лохматым вуйком заделаться могу…
Ежели своевременно не рвану когти. Или – не дождусь своих… А как же ж дождаться, когда терминал, падлюки рукокрылые, содрали, и суперпробойники ни хрена не суперпробивают толщу горы, впервые с ними этакий казус приключился… Оказывается, без терминала—коммуникатора, привычного чуть ли не с младенчества, – голым и беззащитным себя ощущаешь, забодай дхорр… как младенец.
Оторванность от всего мира не просто удручает, она ДАВИТ. Почти физиологическое ощущение удушья.
Ясный пень, этакая жуть мимо меня, вечно крайнего, пройти никак не могла. Я перестал быть пойнтом Сети, с ума сойти!.. В самом жутком кошмаре такого поворота не приснилось бы!
Хошь не хошь, но во всякое фэнтэзи – заклятья—муклятья, колдовство—мудовство, – верить начнёшь. Невольно, и без страстей—мордастей, ихним высочеством поведанных. С ними же – и подавно.
Хорошо хоть, ощущаю, что все МОИ живы. Видать, мутотень Света – местные магические «костюмы» нейтрализовать не в состоянии. Эх, если б ещё я сам в этой мутотени разобрался! Весточку ПаПе передать бы…
– Будьмо! – приподымаю я свою глиняную посудину на уровень глаз, чествуя царевича Романова, и подношу её ко рту.
Опрокидываю пойло залпом. На вкус мерзость отъявленная, но крепка—а—а—а—а—а! Что да, то да.
– Бывай здоров, – кивает старик Никодим, и тоже опрокидывает свою порцию. Пить он силён, я уж просёк. Чувствуются отборнейшие гены. Крякнув, занюхав корочкой хлебоподобного изделия и привычным быстрым жестом осенив рот крёстным знамением, евойное высочество продолжает:
– Мы, человеки, по спесивости своей неизбывной, сочли вЕдомую нам околицу космоса Обитаемой, себя в пупы записавши. Число парсеков, от условленного края до условленного края простёршихся, парой десятков знаков измеряем, зато довольны собою несказанно. Убожества собственного традицонно не осознавая. Огдыбики, не в обиду им будь сказано, сотней десятков знаков свои освоенные пределы меряют, знать о человеках не знают, и такоже – пупами вселенскими себя почитают…
– Вектор и координаты, твоё высочество?! – жадно любопытствую я.
– Да кабы ж я ведал… – усмехается царевич Никодим и гладит свою поясную бородищу. – И кабы крыланы могли растолковать… У них ить иная система счисления, вроде как троичная. А может, стоодиннадцатиричная, я сам толком не разобрался.
– Жаль… – вздыхаю я.
Ещё бы. Одна только мысль о том, что царевич Романов реально общался с представителями расы, обитающей в НЕКИХ пределах, аналогичных нашим родным ОПределам, но о которых мы – и не подозревали, ни сном ни духом не ведали… что разговаривал он с существом расы, являвшейся в ТЕХ пределах аналогом расы человеков—землян, доминирующей в наших ОП… одна только мысль о РЕАЛЬНОСТИ этого заставляет сердце замирать от сладкого ужаса и голову кружиться от щемящего предвкушенья…
Это ж какие рынки сбыта немеряные открываются!.. тысячи цивилизаций… мириады портов… Забода—а—ай меня дхорр, да это ж просто материализованная МЕЧТА ВОЛЬНОГО!
А я тут сижу в темнице без связи… Хоть смейся, хоть плачь.
– Может, оно и так, эх—х. – Вздыхает и царевич.
– Всенепременно – так. Жаль. Лично я давно пришёл к выводу, что мы, разумные, сообразовавшиеся в цивилизации, по определению – шизофреники. Нас тянут в противоположные стороны, условно говоря два разнозаряженных полюса… Эго, наполняющее нутро, и Социо, обволакивающее снаружи. Мы постоянно находимся в состоянии поиска некоего равновесия, однако гармония – это идеал, а идеалы лишь тогда не теряют своей… идеальности, когда остаются недостижимыми. Вот и получается – мы отстаиваем собственную сАмость и одновременно страстно жаждем познавать нечто, отличающееся от собственного Я. Это ведь до дрожи в кончиках пальцев интересно: А КАК У НИХ?! У не таких, как ты. В какие формы они облекают содержание своих мыслей? Что они воспринимают красивым, а что полагают уродством?.. Какой дизайн у вещей, используемых ими в быту, какой, в конце концов, у них системы унитазы, куда ихние женщины девают использованные тампоны и так далее! По—моему, главное, это не зацикливаться. Не считать тупо и непреклонно, что единственно верными являются твоё вИденье мира, твои этические, эстетические и прочие нормы, в процессе воспитания вложенные в тебя средой, окружающей конкретно тебя… и не воспринимать всё ИНОЕ, как девиации, извращения, сбочення… У нас в Экипаже недавно человек появился, странный тип. Я только сейчас понимать начинаю, что он тоже так думает. – Делаю паузу, вспоминая появление упрямого лесняка. Искажённая болью физиономия избитого новичка предстаёт перед мысленным взором… Вздохнув, продолжаю:
– Юноша толерантен к ИНОМУ необычайно, и потому соплеменников—антропоцентристов недолюбливает… Мало того, что «антропо», ведь ещё и между собой, внутри расы, не способны помириться. Сладымарей вон, оккупантов, в ярость приводили некоторые нормы лингвистического правописания, принятые у нас на Стэпе. К примеру, их прямо железом по стеклу корябало от того, что по—нашему: основными знаками препинания являются запятая и точка, а всякие там двоеточия, точки с запятой, восклицательные, вопросительные, дефисы, тире – лишь дополнительные. Поэтому при запятых могут использоваться в любом угодном пишущему количествах. Как в прямой, так и в непрямой речи, хоть по десятку знаков, если тому, кто пишет, это покажется необходимым для эмоционального окрашивания и акцентирования… Такие нормы у нас сложились, мы их не навязывали никому. Но и поступаться ими не желали. А оккупантов корёжило, когда они видели частоколы восклицательных знаков и по пять тире в одном предложеньи… Это всего лишь маленький пример, но из совокупности таких вот маленьких отличий складывалась лютая ненависть «сладымарей» к «степарям». Были «корябанья» и посерьёзней. Например, обычай наших мужчин отращивать и собирать волосы на затылке в «хвост», сплетённый в подобие косицы у самой головы парой—тройкой особых петель, звеньев, или узлов. Мову нашу, со всеми её «извращеньями», просто запретили на хрен, как и язык межзвёздного общения корус, на котором мы с тобой говорим сейчас. За оселедец и расстрелять могли… за ношение креста тоже. Похоже, их просто тошнило от всего, что уходило корнями в христианские и древнеславянские культуры.
– Да ты, милсдарь, философ!.. – ухмыляется царевич. – Во многом созвучны мне выводы твои… Любопытственно, всегда ль ты САМ следуешь им, в повседневном бытии? В соответствии с твоим толкованием, периодически один из полюсов сильней притягивает тебя… Однако вернёмся течением мыслей к непрошенным холопам—хозяевам нашим. Как говаривал некогда Петрович, мой незабвенный дядька—гувернёр: единственной книги страницу не перевернёшь назад – и книга та зовётся жизнью. Угодив на Акыр мужчиною в расцвете, и провлачив средь Рабов до прискорбной дряхлости, представшей взору твоему, милсдарь Убойко, набрался я поневоле опыту всяческого и мыслишек разных передумал уйму. Со скуки чего только в голову не взбредёт—то…
– Дхорр их из пространства изыми! – комментирую я злобным тоном. Перспективочка провести остаток жизни в пещерах, навсегда отсечённым от Сети – не то что не греет, а просто—напросто леденит. Это ж ни почитать, ни поиграть, ни дельце какое провернуть, ни инфо—справку необходимую запросить, ни голошоу какое глянуть, ни с виртуальной дивчинкой пообщ…
Дхо—орр забодай, а ведь и правда!!!
– А как тут насчёт женского общества? – с тревожной надеждой спрашиваю, и сам боюсь получить определённый ответ, мОгущий лишить последнего лучика солнечного света. Точнее, воспоминанья о таковом. Солнце мне, судя по словам старика—царевича, ветерана пещерных застенков, видеть предстоит от силы пару—тройку раз в местный год. На Господские Праздники клана, да ещё если вдруг обменяются мною с другим кланом…
– Нерегулярно. Весьма. – Их высочество вновь плескает нам по глотку, в который уж раз. – К превеликому несчастию. Теперь—то мне ни к чему удовольствие плотское, однако же поворковать с дамой приятственной и ныне не прочь. В последний раз… года полтора уж как минуло. Была в здешней коллекции одна пунганочка, миледи Гриуб'аньясси, графиня…
– Пунганка? – переспрашиваю. – Я не ослышался?
– Кхе, кхе, милсдарь Убойко, – хихикает евойное высочество, – выбирать оно тут как—то не приходится. И к тому же пунганки хоть теплокровные, и поверьте моему опыту, далеко не худшие представительницы женского племени… – Старик делает паузу, вздыхает и продолжает: – Выбирать, бывало, не приходилось до такой степени, что и половая принадлежность как—то утрачивала принципиальное значение… Живое тепло всё же получше суррогатного ручного заменителя…
«Бежать, ясный пень, – думаю я мрачно и убеждённо, – только бежа—а—ать!».
– Одно время Рабы практиковали случки, – продолжает тем временем свою скорбную повесть царевич. – И намеренно обменивались, временно либо же навсегда, разнополыми особями одного биологического вида. На развод, стало быть. Это практиковалось ещё до меня, я лишь слыхал рассказы… Но, во—первых, далеко не все коллекционные экземпляры ничтоже сумняшеся стремились увеличивать поголовье. А во—вторых, немногочисленных появившихся потомков сами же коллекционеры почему—то единодушно признали второсортными, неполноценными экземплярами. Новоделами, ни в какое сравненье не идущими с аутентичными оригиналами. Теми аристократами, коих прощупали шаманы в окружающем Сплошном Тумане, как крыланы величают Вселенную, и затем добыли группы ловчих, посланных на захват… Несчастные ребятишки всех рас оказались изгоями, их с омерзением повыбрасывали из коллекций на все шесть сторон. Среди нас, экземпляров, циркулирует и муссируется устойчивый слух, что кто—то из них, дескать, выжил, и где—то в горах прячутся стайки новоделов и потомков новоделов… Чего только не выдумаем с тоски. Одолеет кручина, только и спасаешься грёзами.
Старик замолчал и задумался. Перед его мысленным взором наверняка проносились сейчас картины долгих десятилетий, проведённых в неволе…
– Неужто Сеть ОП до сих пор не сопоставила факты исчезновений? – спрашиваю я. – Сотни, тысячи, может быть, десятки тысяч… Пропадают же не какие—нибудь там рядовые работяги или люмпены, а…
– Я понял, не продолжай, милсдарь Убойко, – кивает Романов. – И отвечу так. Вряд ли исчезновения возможно увязать между собою в некую систему. Да, десятки тысяч. А миров в Сети? То—то же. На порядок больше… И сие только в нашей, я подразумеваю, Сети. Как выяснилось, сети не единственной, далеко не единственной во Вселенной. Если же на отдельно взятой планете пропадёт без вести разок—другой в несколько лет какой—нибудь отнюдь не рядовой обитатель… почему бы и нет? Наверняка кто—то и в действительности пропадает, а вовсе не на Акыр коллекционерами утаскивается. Тонет в речке случайно, к примеру. Предварительно напрочь отключившись от Сети, по причине конфиденциального делового свидания, или там с премилой девочкой в укромном загородном бунгало спрятавшись…
– Я бы не отказался, – ворчу. – Можно и номере дешёвого хотеля. Да хоть в шалаше.
– Жди, милсдарь Убойко, – советует мне умудрённый седой ветеран. – Ожиданием и живы мы лишь. Рано ль, поздно ль, местный «костюм», как ты изволишь экзотично выражаться по адресу шамана—вождя, почУет в Тумане, нащупает и выхватит женщину. Быть может, даже человека—женщину. Или же – обменяют тебя, и попадёшь в клан повыше, родовое гнездо коего располагается поближе к вершинам гор, с большой коллекцией, в которой…
– Твоё высочество настолько уверен, что именно меня?
– Моё высочество уверен, кхе—кхе, – то ли кашляет, то ли хихикает Романов. – Меня уж не поменяют. Хоть и помру я вскорости, однако я всё ж таки наследник престола бывший, а не просто принц или там герцог какой. Сей клан почти долинный, низкий, для них заполучить столь важную персону в результате сложного четверного обмена – событием века явилось! Несколько поколений будут вспоминать, что в коллекции клана когда—то имелся подлинный цесаревич! Шаман тут слабый, далеко в Туман крылья засунуть не может, шансов выхватить экземпляр поценнее – маловато. Вот он и расстарался с организацией обмена… С тобой повезло ему несказанно, однако же. Он первым нащупал твой корабль, милсдарь. И не его вина, что клановые хватуны плохо справились со своей функцией. Представляю, как свирепо клановый «костюм» проклинает нерадивых ловчих. Другие кланы теперь уж, небось, захватили всех остальных твоих сотоварищей. Повезло коллекционерам. Целый корабль экземпляров, прямиком к планете проколовшийся. С доставкой на дом, так сказать.
– Спасибо на добром слове, твоё высочество, – морщусь я. О подобной перспективочке и думать не хочется. От подобных экстраполяций плакать тянет…
– Суровая реальность Акыра, что ж поделаешь, – сочувственным тоном произносит царевич Никодим, – раз уж занесло вас ненароком прямёхонько в зубы к коллекционерам, то навряд ли поспели б вы удрать…
– Послушай, твоё высочество, а откуда ты всё узнаёшь? – закономерно интересуюсь я. – Разве ж с этих глухонемых чурбанов прислужников информацию выжмешь? Мы, потомки восточных славян, человеки находчивые, однако же не боги…
– Ты прав, милсдарь, из этих – не выжмешь. Но шаман – не глухонемой. И питает ко мне особую слабость. Такую сильную, прошу прощенья за низкопробный каламбур, что нарушает традицию и является пообщаться. Гордится мною, как пиком своей карьеры. И много чего разбалтывает, если не в лоб спросить, а этак между делом полюбопытствовать…
– Коль уж ты, твоё высочество, столь информированная персона, то… – я на мгновенье запинаюсь, чтобы мысленно правильно сформулировать вопрос, – …не слыхал ты чего случАем о важных птицах… звиняй и ты за низкопробный каламбур, но я толкую не о шэгерь… птицах вроде тебя, важных, типа наследниках престола?
– Даже встречался, – кивает Романов и вновь наливает, высоко запрокинув кувшин.
Похоже, четвёртую ёмкость прикончили. Ежели продолжим аналогичными темпами, то вскорости он меня перепьёт. Силён старикан. Что да, то да. Настоящий восславянин!
– …Такоже и короли попадаются, и королевы, и даже императрицы… имел честь быть представлен Её Величеству Зинолойе Девяностой, владетельнице Шинригайтарда Бршш… Не спрашивай, где сие владение расположено, сам не ведаю. Явно не в наших ОПэ… возможно, и пределы огдыбиков не единственные, окромя наших… Да уж, и наследники попадались. Помню как сейчас, с одной премилой цесаревной мы с четверть года в одной коллекции пробылИ, и наше счастье, что при всём внешнем сходстве, почти идентичности строения, наши биовиды генетически несовместимы. Наверняка бы до новодела добылИсь мы с нею…
– Ну разве что если внешне почти идентичны, – соглашаюсь я. Похоже, с увеличением срока моего пребывания в «экземплярах» – я и не на такое соглашусь! С голодухи и бабка – молодуха…
– Я вообще человек общительный, и мужчина был хоть куда, в своё время. – Сообщает мне царевич Никодим. А то я не вижу будто! – Но вот с одним равным мне по родовитости цесаревичем как—то не сложились отношения… Жалко мне было мальчишку, но даже меня, признаться, вывел он из себя…
– Что за фрукт? – интересуюсь, а у самого – ушки на макушку!
– Да Ванюшка Стюартов, – говорит царевич, и мои ушки разрастаются во всю макушку, множась и плодясь, – экскалибурский наследник. Джона—старшего, родителя евойного чернь повесила, слыхал я от одного экскалибурского барона из коллекции клана Онгаа… Революция у них там приключилась в этом самом Экскалибуре, не спрашивай, где таков, не ведаю. И остался мальчик сиротою, а тут ещё кто—то из акырских шаманов его нащупал. Детишек крыланы особо ценят, выхваченных, у них насчёт них какие—то дьявольские планы перевоспитания… Но с наследником экскалибурским у них промашка вышла, милсдарь Убойко. Когда меня с ним свела обменная судьба в одной коллекции, было ему на вид годов двенадцать от роду, и настолько нестерпимого существа давненько не встречалось мне. В коллекциях разные типажи попадаются, и конфликтов не счесть, чем только ни спровоцированных… однако же почти все экземпляры рано ль, поздно ль, но соображают, что не стоит плевать на светское общество, ибо если оно на тебя плюнет, ты утонешь. Сиречь – тебе объявят бойкот, и останешься ты сам себе единоособный высший свет, а в тюрьме хуже одиночки наказания нет.
«Это да! – думаю я. – Особенно для узника, страдающего особой формой клаустрофобии: „синдромом безвыходности“. Помнится, ещё на почтовике я охреневал, чуть с ума не сошёл. Страха замкнутого пространства как такового не было, но я задыхался из—за того, что был лишён возможности выйти за борт по собственной воле. Объяснил я себе эти приступы следствием стэпной ментальности, настроенной на пространства, открытые до горизонта. Но не всё так просто… Позднее, на освоякских корытах, я уже справился с собой, и приступов удушья больше не испытывал. Покамест – не угодил в эту клятую пещеру, прямым курсом в задницу к дхорру проследовав… тика—а—ать, тика—а—ать!.. Сдохну я тут, ей—ей. Или с тоски, или коллекционеры прибьют. Я ж не угомонюсь, я ж их достану до мозга костей пяток, или шпор, что у них там есть. Терпеть и ждать – не для моей натуры… И чревато сие, ох чревато! Любой металл рано или поздно ломается, что уж говорить о человеках… Лично мне седобородым смирившимся ветераном становиться ну никак не жаждется, не в обиду царевичу Никодиму будь сказано. Пунганки, может, и не самая ужасающая перспективочка, но от их писка и повизгивания меня вытошнит. Мне больше по душе… да хотя бы смех Шоколадки. Вибрирующий, волнующий, интимный, я бы сказал, смех, у меня от него аж сердчишко млеет, хотя она, глупенькая, и не догадывается, поди, какое неотразимое впечатленье на нас, кобелей, производит… И подать себя умеет, осознанно или нет, однако – прекрасно соображает, как. Помню, как—то явилась на традиционный общий ужин в одной полупрозрачной рубашонке и с ярко—алым эластичным кольцом на бедре. Этакий кокетливый намёк на присутствие чулка… Так у меня, Кэпа Йо и Янычара едва самопроизвольные извержения не случились. И у Тити наверняка язычок встал. Кажется, даже у Турбо на мгновенье что—то сверкающее в узких глазках промелькнуло. Лучше б Номи к столу голая совсем заявилась… Не—ет, надо ниндзялогией какой—нибудь овладевать, и тикать отсюдова, тика—ать…»
– Как гласит девиз «Тен Анлимитед Ньюс»: «Частная собственность не цель, а средство передвижения», – несколько не в тему, но сообразно думам своим скорбным, глубокомысленно изрекаю я товарищу по несчастью, – твоё высочество, как гадаешь, из этой аристократической задницы наружу пробраться можно?
– Конкретно из этой пещеры выход мне ведом. В глобальном же смысле, прочь с Акыра, увы… и ах—х. – Романов вздыхает и достаёт из—под стола пятый кувшин. – Милсдарь Убойко, а чей же родовой девиз ты изволил процитировать?
– Сетевой газеты вольных торговцев, – объясняю я. – Мы его обычно перефразируем. «Волка ноги кормят». А скажи—ка мне, твоё высочество, не обременю ль я тебя просьбой указать мне выхо…
В эту секунду нашу светскую беседу прерывает появление троих Личных Слуг. Так они в акырских кланах зовутся официально, а на самом деле – надсмотрщики они наши. Причём в прямом смысле смотрщики – слышать—то нас не могут. И говорить с нами не могут; потому один из вертухаев, которого царевич именует Дворецким, подваливает ко мне, бесцеремонно хватает за руку и вознамеривается уволочь. Ясный пень, такого простонародного обращения я не люблю, и пихаю «слугу» в грудину, да так, что он едва не грохается на пол пещеры.
– Ну ты, стервятник недоделанный, – угрожающе произношу, – ты лапокрылы свои не больно—то протягивай. Не то протянешь ноги, которых у тебя нет, но я предварительно приделаю, не переживай.
Он меня, само собой, не слышит. Но выражение моего лица ему и без слов всё рассказало в деталях и нюансах. Уж в чём—чём, а в физиогномике существ различных рас тюремщики наши глухонемые разбираются. Вынуждены. Потому Дворецкий крылышки боле не протягивает, отползает и жестом выразительно указует: на выход, мол, давай—давай.
– С вещами? – интересуюсь. Хотя какие у меня вещи…
Дворецкий нетерпеливо жестикулирует. Романов говорит мне:
– Иди, милсдарь Убойко. – Вздыхает руский цесаревич. – Похоже, обменивают тебя супостаты. – Вновь вздыхает. – Сызнова один—одинёшенек остаюсь…
– Ду—умаешь, твоё высочество?
– Ведаю. Господский Праздник в этом клане не скоро предвидится, так что… Ну ладно, бывай, милсдарь Убойко. Люб ты мне, приглянулся. Да и по крови, как—никак, родствен, брат—восславянин. Возьми на дорожку. – Он протягивает мне кувшин, и я принимаю подарок. Не обижаю отказом, хотя очень не хочется старика—русича лишать единственной радости, у него ёмкостей не так много осталось, а следующая поставка зерна из долины нескоро случится.
– Благодарю, твоё высочество. Ты вот что… – я отмахиваюсь от жестикулирующего Дворецкого. – …ты не помирай покуда, ладно? Даст Вырубец, я за тобой вернусь, дед. Понял? Буду жив, вернусь. Ты жди…
– Тем и жив лишь, – кивает царевич и с трудом подымается, оперевшись на каменную столешницу широкими ладонями и медленно вырастая из—за стола, – спасибо на добром слове, Солид Торасович, однако же не смущай старика. Не хочу я уж отсюдова… – он замолкает, и я почти зримо ощущаю борьбу двух противоположных желаний, постоянно ведущуюся в его душе. – Ступай с мирром, – продолжает бывший наследник Престола Руси. – И за мною не ворочайся, ежели что. О себе подумай.
Он принял решение, и столько твёрдости в его голосе, что я понимаю – уважать избранный старым узником вариант окончания жизни я просто обязан. Ясное дело, Великой Империей Русь давно правит другой Романов. И Никодим это прекрасно понимает…
В порядке бреда: вот бы вызволиться вместе с ним, и вернуть потерянного царевича на столичную планету Кремль, и возвести на трон. Имея такого кореша, можно его попросить, чтобы взял Стэп под руское покровительство, простил стэпнякам подлое предательство, некогда совершённое двуликим Тыщенко, и…
– Пускай тогда вместо меня остаток твоих дней скрасит приятная дама, – искренне желаю я Романову, и он так же искренне отвечает: – А вот за сие пожеланье превелико благодарю! Слово новичка приносит удачу, как сказал, так и сбудется.
И я ухожу прочь, конвоируемый собственными слугами. Не оглядываюсь. Но почему—то абсолютно уверен – долго ещё старик будет стоять, опираясь ладонями о край стола, и смотреть в черноту пролома, в которую меня увели коллекционеры.
Прощай, брат—восславянин. Не поминай лихом.
Уже идя к выходу, я сокрушённо вспоминаю о том, что так и не узнал у русича, правда ли то, что в столице Руси памятник стоит моему прямому предку и его героическим сотоварищам.
* * *
…Меня обменяли. Конечно же, меня обменяли, прав оказался мудрый ветеран.
Снаружи царит ночь; и хорошо, а то б ослеп я на хрен. За миновавшие несколько суток глаза приспособились к свеченью плесени, и теперь бурно протестуют даже против тусклого лунного света. Выбравшись по извилистым норам из недр горы, я моментально ощутил усиление «внутреннего ощущения» членов Экипажа, но определить вектор местонахождения не сумел. Похоже, мои повсюду, со всех сторон… Неужто и в этом царевич прав оказался, всех захватили и в клановые коллекции рассовали?!! Ох, не дай—то Вырубец…
Но что касается справедливости древней формулы: «Новичкам – везёт!», лично я убеждаюсь – и вправду везёт. Тот экземпляр, на который меня обменяли, я, щурясь от света, засекаю лишь мельком, но убеждаюсь – дама! Ещё и какая! Мальнаранка. Почти человек—женщина! Нескучная старость Романову обеспечена. А там, глядишь, юркая и ловкая мальнараночка даже ухитрится расшевелить давно поникший…
– Залезать! – на ломаном спаме гавкает, грубо толкая меня в спину, конвоир, и я чуть не падаю. Этот уже не вертухай.
Солдат, похоже; увешан весь ножиками, арканами, дротиками, дубинками, дхоррзнаетчемещё. И здоровенный жлобяра. Раза в полтора крупней Дворецкого. И разговаривает вдобавок. Лучше б молчал. Но если говорит, то – и слышит?
Вываливаю на него весь свой запас спамских ругательств, добавляю залп на интерлогосе, и на долю секунды замысливаюсь: не изрешетить ли ещё и всем богатейшим арсеналом матерного коруса? – но решаю остановиться. Не поймёт ведь, не оценит настоящего искусства…
– Залезать! – лаконично реагирует рукокрылый жлоб, и так меня лупит промеж лопаток, что я волей—неволей «залезаю» в эту вонючую корзину, то бишь влетаю в неё кувырком. Кувшин с глухим «бум—м!» ом брякается наземь.
– Ну ты, мурло пернатое, – злобно ворчу я, переворачиваясь на спину и пытаясь высвободиться из вороха грязнючих тряпок; ими устлано дно этой напрочь антигигиеничной плетёной коробенции. – Ты что ж это, быдло стервозное, подарка меня лишило… я ж хотел пузырь на сувенирную полочку в каюте поставить, дхорр тя сотри… представитель братского народа, стэпнякам ближайшего по крови, со мной поделился последним, а ты… Да я ж тебе за это…
Но я не успеваю ничего «ему за это» сделать, потому что корзинища вместе со мной рывком поднимается в воздух.
Выпутавшись из вонючих лохмотьев, я высовываю башку и провожаю взглядом быстро уплывающую твёрдую поверхность. Шесть канатов тянутся сверху к корзине, справа и слева по три, и шестёрка Рабов уносит груз в ночное небо. Меня прорывает, и это самое ночное небо оглашается витиеватыми матерными руладами – я таки решил продемонстрировать своё неплохое знание коруса. Весьма, ясный пень, близкородственного моему родному наречию.
…Несут меня всё выше и выше, и я заключаю – обменялись с каким—то вышним кланом. Из обрывков информации, сообщённых мне стариком Никодимом, я уже соорудил—набросал для себя примерную картинку акырского варианта цивилизации.
Насколько я понял, пещерная клановая культура этой сплошь гористой планеты за богов почитает, ясный пень, горы. Конкретные горы, с именами, самые высокие, наверное, или ещё по каким—то критериям выделяемые из общей массы…
Раньше тут обитали две чётко сегрегированные расы – господ и рабов, и вместе они составляли акырский социум. Господа, похоже, со временем выродились—вымерли, как это часто случается с аристократами, а более живучее быдло осталось, ясный пень, без панов. А холопам, в силу их рабской натуры, до зарезу необходима ходячая харизма. Можно было бы провести определённую аналогию – собакам нужны хозяева; но почему—то не хочется обижать пёсиков.
Этим рукокрылам, называющим себя «шэгерь», похоже, для психического равновесия надобилось от господ несколько иное… И вот, не в состоянии возвыситься над собственной рабской изначальностью, находят они оригинальный выход из тупика.
Рабы создают коллекции монархов, дворян, интеллектуальной элиты и прочих олигархов. Они им очень нужны, все те, кто умнее и породистее. Слуги воспринимают аристократов мистически, как «спустившихся с Вершины Горы», вроде божьих наместников. И привыкли подчиняться этим самым «пророкам» дхорровым…
Поэтому кланы Рабов дифференцируются по высоте проживания: чем выше в горах расположено родовое гнездо этих то ли трансформированных птиц, то ли птеродактилей хреновых, тем родовитее и авторитетнее клан; живущие на пологих склонах и в немногочисленных долинах – худороднее. Высотные кланы делятся по количеству собранных монархов. Воруют они их повсюду, в том числе и в наших Обитаемых Пределах, просачиваясь сквозь пространство неким, так сказать, магическим способом. Им одним известным…
Шаманы камлают, входят в особое состояние, неведомо как ощущают, что вот – протяни только крыло! – и нащупаешь экземплярчик… протягивают—нащупывают, а вторым крылом посылают группу захвата и выкрадывают, пока держится канал; хватуны могут хоть из темницы выкрасть, хоть из опочивальни, хоть с борта личной яхты, хоть откуда ещё…
И магия эта, похоже, им в наследство досталась, от вымерших акырских господ, «Рабы ею пользуются, сами толком не ведая, что к чему», – заметил мудрый царевич Романов. «Они были даже не рабами, – высказал старик свою гипотезу, рождённую в результате многолетних сопоставлений и наблюдений. – Они были полуразумными домашними животными, а после вымирания хозяев вынужденно стали разумными и, ностальгируя, принялись собирать свои коллекции… Но создать символам аристократизма, тайно выкраденным из Сплошного Тумана, достойную среду обитания – не смогли и не могут. В конце концов они даже были вынуждены оградить свой быт от постоянного присутствия коллекционных „панов“, бурно жаждущих проявлять свою высочайшую волю и требующих соответствующего поклонения.»
Шэгерь держат свои коллекции в отдельных пещерах, прислужниками ставят исключительно глухонемых соплеменников и соплеменниц, не способных слышать воли, проявляемой монархами, дворянами и олигархами. Таким образом, Рабы восстановили своё психическое равновесие и довольны жизнью абсолютно. «Можно только позавидовать их счастью», – заключил старик Никодим.
…а меня несут всё выше и выше. Странным образом «внутреннее ощущенье» усиливается. Мутотень надвигается. Невольно задумываюсь о том, не приближаюсь ли я к кому—нибудь из Экипажа «ПП»?..
– Холодно, между прочим, – ворчу я, и вынужденно кутаюсь в грязное тряпьё. Однако доля вознаграждает меня за страданья. Корзина наконец—то доставляется по назначенью и меня, отчаянно стучащего зубами, извлекают из неё. Чуть ли не волоком утаскивают в новую пещеру, и здесь я заполучаю от судьбы награду…
Первая антропоидная физиономия, которую я узреваю… и где бы мы ещё встретились, забодай дхорр!.. рожа самого что ни на есть новичка, одиннадцатого лишнего Перебора. Я тяжко вздыхаю. Ну вот. Теперь при побеге (как только предоставится удобный случай: тика—а—ать, тика—а—ать!!!) ещё и этого яйцеголового недотёпу доведётся тащить с собою… Неужто и он – дворянин? Вот бы никогда не подумал!
– З—зд—доровэньк—кы булы, – трясясь от холода, отнюдь не приветливым тоном бурчу я. – И тебя з—заарканили, лесняк—к? Неуж—жто и ты в паныч—чи з—з—записался? Праправнуч—чек ц—царя С—соломона, под—ди?..
Я не антисемит, упаси Вырубец, но от высокогорного адского холода и не такие дурацкие шуточки с языка слетят…
– Как разговариваешь с королём, хам!! – вдруг ка—ак заорёт этот тип. – Пади ниц, худородный ублюдок!!!
У меня аж зубы стучать перестали.
Назад: 15: «Полевые исследования»
Дальше: 17: «Как у дхорра в…»