Пару десятилетий назад, при строительстве, этот первый возведенный на болотистой питерской почве небоскреб именовали «Газпромовской Иглой», – и, как водится, ругали все, кому не лень. Уродует, дескать, исторический облик города, и прочая, и прочая, и прочая…

Позже повторилась история с Эйфелевой башней в Париже – постепенно превратившейся из железного уродца чуть ли не в символ города. «Игла» городским символом покамест не считается, но хулить ее давно перестали, с гордостью показывают приезжим, как архитектурную достопримечательность.

Однако определение «газпромовская» из названия исчезла – просто «Игла». После Великой Метановой Революции нефтегазовый колосс отечественной экономики как-то очень быстро перестал быть колоссом, а затем и вообще перестал быть.

Но свято место не бывает пусто, и ныне «Игла» – огромный бизнес-центр, приютивший офисы преизрядного количества организаций: государственных, частных, коммерческих, благотворительных и прочих… И притом изрядная часть помещений выше пятидесятого этажа не занята, несмотря на вполне щадящую арендную плату, – газпромовцы в свое время явно страдали манией величия.

А сотые этажи, изначально пустующие, недостроенные и неотделанные, вообще стали излюбленным местом действия для легенд-страшилок городского фольклора. Например: где-то там, в темном железобетонном лабиринте, прозябает небольшое племя каннибалов – одичавшие потомки строителей «Иглы», таджиков-нелегалов, укрывшихся от насильственной депортации. Живут, и по ночам совершают рейды вниз, на обитаемые уровни, и захватывают с гастрономическими целями уборщиц и ночных охранников, а также припозднившихся секретарш и офис-менеджеров, неосторожно вышедших на запрещенный перекур в какое-нибудь укромное местечко…

Надо сказать, что в каждой шутке только доля шутки, а в основе почти любой легенды лежат подлинные факты, пусть даже искаженные до неузнаваемости. В ходе рейдов, раз в несколько лет проводимых на верхних этажах «Иглы», людоеды, естественно, не обнаруживались. Но интересные находки были: замаскированные складики чего-либо запрещенного и криминальные трупы, успевшие мумифицироваться…

Но это так, к слову, – интересующая меня контора располагалась на респектабельнейшем четвертом этаже. Сколько стоила там аренда, оставалось только догадываться.

Я специально приехал пораньше, за пару часов до того, как начался рабочий день в большинстве офисов. Подозрений это не должно было вызвать – имелись здесь арендаторы, работающие круглосуточно. Например, брокерские конторы, поддерживающие связь со всеми мировыми биржами в режиме реального времени. Зато удалось без помех припарковать «гарпию» в то единственное место на автостоянке, что меня устраивало, – возле самой стены «Иглы».

Пришлось болтаться два часа по громадному зданию. Посидел в холле, у знаменитого фонтана (самого высокого в Европе среди расположенных в помещениях) – когда-то здесь на низеньких стеклянных столиках были расставлены пепельницы и разложены одноразовые зажигалки с эмблемой «Иглы» и телефоном арендного отдела, теперь же лежали лишь скучные бизнес-газеты… Затем перекусил в суши-баре, хотя терпеть не могу японскую кухню, – но выбирать было не из чего, ночные заведения здешнего общепита уже закрылись, дневные еще не открывались.

Рабочее утро постепенно набирало обороты. Постоянно подъезжали машины – и на громадную стоянку под открытым небом, и на подземные паркинги. Мелкая конторская шушера маршировала дружными колоннами от метро и остановок общественного транспорта. Раздвижные двери многочисленных входов уже не сдвигались, а вращающиеся – крутились, не останавливаясь. Киты российской экономики поглощали ежеутреннюю порцию офисного планктона, чтобы вечером отрыгнуть ее обратно…

Солидные люди начали прибывать позже – «блохи» одна за другой с характерным звуком опускались на посадочную площадку. Впрочем, начальственные лимузины прибывали в гораздо большем количестве, наглядно демонстрируя: аэрофобия у капитанов российского бизнеса весьма-таки распространена, по крайней мере в отношении сверхмалой авиации…

Забавно, что два дня назад моя одиссея начиналась в тот же час, и под косвенным прикрытием процесса, который сейчас довелось лицезреть. Все идет по кругу, и возвращается на круги своя… Почему вот только я, наматывая свои жизненные круги, сталкивался исключительно с антипатичными личностями? Рабовладельцы и рабы, менты-оборотни, прохиндей-доктор… Отморозки, живущие вне любых законов, – и отморозки, якобы следящие за их исполнением… И трупы, трупы, трупы, целая вереница окровавленных трупов за спиной…

Ладно, Гюрза, хватит философствовать. Пора делать дело.

Коридор перегораживала стена из зеркального, односторонне-прозрачного стекла. Позолоченная табличка скупо информировала, что за стеклянной стеной расположился «Интерспейс Консалтинг», – и ничего больше не сообщала. Давно замечено, что фирмы мелкие и несерьезные стремятся впихнуть в свою вывеску как можно больше информации о себе, любимых, вплоть до лживых уверений: «Самые низкие цены!»

Люди же, способные арендовать половину площадей на элитном четвертом этаже «Иглы», резонно полагают, что их и так все знают. А кто не знает, тому и незачем.

Двери беззвучно разъехались, и я шагнул внутрь, – от души надеясь, что покинуть «Интерспейс» придется не ногами вперед.

Как тут же выяснилось, легкость, с коей сюда попадали посетители, была обманчивой. За зеркальной стеной коридор пересекал новый барьер: металлическая стойка по пояс высотой, а над ней вновь стекло, доходящее до потолка, но уже двусторонне-прозрачное. Как я подозревал – бронестекло, способное выдержать попадание пули не самого мелкого калибра. Гранатомет, вероятно, помог бы преодолеть сию препону, но поскольку столь полезного приспособления под рукой не оказалось, я вполне законопослушно шагнул в коридорчик, огороженный невысоким барьером из отполированных до яркого блеска металлических труб. Коридорчик тянулся вдоль стойки и заканчивался вращающимся турникетом из тех же труб, что и загородка.

Перед турникетом высилась арка металлодетектора – но неприятный звук, свидетельствующий, что я несу на себе компакт металла, способный угрожать жизням и здоровью интерспейсовцев, не прозвучал. Да и стояла эта устаревшая громадина наверняка лишь для того, чтобы отвлечь внимание от более современных и более незаметных детекторов. Но и они, современные-незаметные, промолчали…

Зато вероятность пройти фейс-контроль была невелика. Как только немудреная компьютерная программа сравнит полученное от камеры изображение с фотографиями некоего Владислава Дашкевича, начнется веселье…

Дело в том, что именно здесь, в «Интерспейс Консалтинг», трудился в должности вице-директора по каким-то-там-вопросам Валентин Валерьевич Стережной. Не самая распространенная фамилия, но именно так назвали Пастушенко и его замшевый приятель человека, пожелавшего лицезреть своими глазами не то мой труп, не то лишь отдельно взятую голову…

Оставалась, конечно, возможность совпадения. Стережных у нас в стране гораздо меньше, чем Ивановых, но даже в пятимиллионном Питере их обнаружилось больше десятка. Но сомнений не оставалось: он!

Дело в том, что минувшим вечером я побеседовал с дежурным секретарем редакции «Утра Петербурга»: хочу, дескать, найти Илону Модзалевич, мою знакомую… На самом-то деле я ее уже нашел – не так давно, на дне Пулковского водохранилища.

Как и ожидалось, секретарь встретила мои расспросы более чем настороженно: а кто я такой, да зачем мне нужна Модзалевич?

Ответил честно: был героем одной ее корреспонденции. Показал стереоснимок: мы с Илоной на открытии второй очереди «Хеопса», улыбаемся, в руках бокалы с шампанским… Осторожно намекнул: имела место вроде как завязка романтических отношений, да отчего-то не сложилось, но сейчас хочу продолжить знакомство.

Расчет оказался верным. Дежурный секретарь была девушкой еще достаточно молодой, верящей в романтические отношения. Очень скоро я узнал про исчезновение Илоны, про расследование оного исчезновения…

Посочувствовал: опасное дело эти журналисткие расследования. Девушка отмела мои предположения: Модзалевич с уголовщиной и прочими дурнопахнущими материями никогда не связывалась, вела в «Утре» исключительно научную тему, и последнее ее задание – цикл из трех статей об «Интерспейс Консалтинг».

К тому времени вице-президент «Интерспейса» уже фигурировал в моем списке на первом месте…

Круг замкнулся: Илона Модзалевич, «Хеопс», Стережной, Пастушенко… Ну и я, грешный.

…Охранниками чаще всего работают люди с внушительными кондициями, но тип, исполнявший обязанности интерспейсовского вахтера, таковыми похвастать не мог – узкоплечий, тщедушненький. Хотя зачем ему? Сидит за пуленепробиваемым стеклом, имеет дело со всяческой электроникой, а физическими контактами с неадекватными посетителями наверняка занимаются его более габаритные коллеги.

Даже окошечка, в которое можно было бы просунуть руку и ухватить вахтера за тощую шейку, здесь не имелось – там, где начиналась стойка и, соответственно, заканчивалось стекло, под ним катался взад-вперед плоский металлический лоток. В него-то я и положил запаянную в пластик карточку – осторожно вытащив ее из кармана, кончиками пальцев за самый краешек.

Лоток лязгнул. Документ перекочевал к тщедушному церберу.

– Куда? К кому? – осведомился цербер тоном, явственно намекавшим: до чего же вы все мне надоели…

– В седьмой отдел, к Самоварову, – брякнул я, не задумываясь.

– Ка-а-а… – сказал охранник.

Возможно, он хотел изумиться: «Какой еще Самоваров?» Либо: «Какой еще, к чертям, седьмой отдел?!» Но не успел. Обмяк на вращающемся стуле, начал клониться набок… Дело в том, что документ был обработан неким веществом с непроизносимым, двенадцатисложным названием. Не курарин, но тоже действует через кожу, и очень быстро.

Я потянул за невидимую нить-паутинку. Карточка выскользнула из ослабевших пальцев цербера, скользнула в лоток, он снова лязгнул, вернувшись на мою сторону. С теми же предосторожностями я убрал документ обратно и перемахнул через турникет. Приятных сновидений, мой тщедушный друг!

Теперь надо действовать быстро, очень быстро… Контрольная аппаратура не подняла тревогу, но потерявшего сознание охранника могут обнаружить в любой момент. А камера записала мой прыжок через турникет, хоть я прикрыл в тот момент лицо ладонью…

Однако стороннему наблюдателю могло показаться, что я отнюдь не спешил. Потому что направился не прямиком к господину Стережному, но в… В общем, в место, которое посещают все, и достаточно часто, но не любят упоминать эти посещения. Проще говоря – в туалет. В сортир. В ватерклозет.

Причем не в первый попавшийся, как то сделал бы гражданин, которому невзначай приспичило, но в определенный, заранее выбранный, – один из трех туалетов, обеспечивающих естественные потребности сотрудников «Интерспейс Консалтинг» – тех, что имели честь принадлежать к мужскому полу.

Дождался, пока туалет покинет единственный, кроме меня, посетитель, – и тут же натянул поперек дверного проема раскрашенную диагональными полосками ленточку, посередине которой красовалась табличка на двух языках. Теперь любой страждущий, распахнув дверь, прочитает: «Закрыто! Ремонт!», – и воспользуется услугами другого аналогичного заведения.

А я приступил… не к ремонту, естественно. Открыл фрамугу – отклонялась она от вертикали всего на несколько градусов – наверное, чтобы какой-нибудь оскорбленный шефом в лучших чувствах сотрудник не вздумал совершить попытку суицида. Однако руку, изловчившись, просунуть можно, что я и сделал. Внизу, почти прямо подо мной, стояла «гарпия», но разглядеть ее под этим углом было невозможно.

Вот и она, леска… Но натягивает ее вовсе не рыбка… На правах рекламы: лески компании «Рос-Корморан» – незаметные и прочные – всегда помогут вам втащить через фрамугу нечто, запрещенное к вносу в «Иглу». Способ старый, проверенный – еще когда Ирина лежала в роддоме на сохранении, получала таким образом от меня посылки. Единственное отличие – леску на фрамуге закрепила здешняя уборщица. Не безвозмездно, само собой разумеется.

Решившая подзаработать женщина считала, что в небольшом свертке, поднятом на четвертый этаж, будет запрещенный и жутко вредный для здоровья табак. Она ошибалась. Хотя, конечно, полезным для здоровья предмет, перекочевавший в мой карман, назвать затруднительно.

А вот теперь можно отправляться к господину Стережному за моими честно заработанными денежками.

ГП находился на рабочем месте, – как подозревал Лось, со вчерашнего дня. Выглядел Генеральный Продюсер мрачнее тучи – не той, что польет иссохшую землю долгожданным дождиком, а той, что вот-вот разродится градом с куриное яйцо или испепеляющими молниями.

Причина такого настроения не вызывала сомнений: вчера, в вечернем выпуске новостей, в прайм-тайме, взорвалась информационная бомба. В выпуске новостей Ти-Ви-Кей, естественно.

Со ссылкой на некоего радиолюбителя (!), поймавшего панические сигналы с ДОС «Немезида», злейшие конкуренты сообщили: на шоу «Наши звезды» не все в порядке… Имеются, видите ли, эксцессы, не показываемые широкой публике. А проще говоря: игроки сбрендили в космосе и начали убивать друг друга!

Резонанс получился оглушительный, это вам не фотки-ню участников шоу, подпольно размещаемые в Интернете (снимки, кстати, большей частью оказывались примитивными монтажами).

Пока срочно поднятые по тревоге адвокаты КРТ торопливо сочиняли иски о клевете, диффамации и возмещении миллиардных убытков, Интернет уже завопил многоголосым фанатским воплем, телеэфир кипел: комментаторы всех каналов, люди и виртуалы, изощрялись в догадках, предположениях и предсказаниях дальнейшего развития событий.

Оно, развитие, не задержалось. Спустя час новая бомба, куда мощнее: бездоказательная клевета, говорите? Тогда на рекламный клипчик взглянуть не желаете: Настя Чистова рекламирует собственные мозги, парящие в невесомости? Откуда пленочка? А вот не скажем, имеем право не разглашать источники информации.

Потом, глубокой ночью, вроде были показаны еще съемки, паршивого достаточно качества, сделанные в инфрадиапазоне, но их Лось не видел.

– Что это? – тускло спросил ГП, кивнув на два предмета, выложенные на стол визитером.

– Ключи от машины. Отчет о проделанной работе. Дело закончено.

– Закончено… – повторил ГП тем же тусклым голосом. Задумчиво взял ключи от БМВ, вертел их так и сяк, словно видел впервые в жизни.

«Эк тебя припекло, голуба, – подумал Лось с легким сочувствием, – ни „бриллиантового“, ни „бирюзового“ не поминаешь…»

Он кивнул на чип:

– Просмотрите, любопытно.

ГП механическим движением взял чип, вставил в гнездо – и полуторачасовые излияния Жоржа Измайлова слушал и смотрел абсолютно равнодушно: ни единого комментария, ни малейшего проявления эмоций.

Погорел Жоржик на истории, старой, как мир, – смазливенький мальчик, которому оказалось не семнадцать, а пятнадцать, стереозапись постельных утех шоумена, банальный шантаж, неплохие вознаграждения за услуги, поначалу даже не наказуемые уголовно, но способные принести кому-то неплохие прибыли, а кому-то – немалые убытки… Дальше – больше, дошло и до откровенной уголовщины. По крайней мере, тот факт, что полимерно-керамический пистолет Орлову передал именно Жорж Измайлов – за три минуты до старта, чуть ли не на глазах у миллионов телезрителей – вполне можно было квалифицировать как пособничество в убийстве.

Лось ждал, что ГП потребует продолжать работу, вытащить на свет заказчиков, хозяев Жоржика, – и готовился отказать, выполняя инструкции Стрельцова. ФСР свои обязательства выполнила: вот вам убийца, вот вам пособник, а у нас не частнодетективное бюро, по найму не работаем.

Но Генеральный никаких претензий не высказал. Лишь спросил, по-прежнему вертя в руках брелок с ключами:

– Не хотите перейти в нашу службу безопасности? Вы и ваш товарищ? У нас тут освободилось несколько вакансий…

– За Стрельцова не скажу, а я – пас. Вернусь в Туркестан, дел там накопилось…

– Стоит ли? Места и люди там неспокойные… А с вашим начальством все вопросы я утрясу.

– Нет, мне там привычней как-то. Народ тут у вас… не туда ориентированный. Ни к кому спиной нельзя повернуться.

Чуть позже, размашисто шагая по коридору, Лось остановился и громко произнес:

– Павлины, говоришь?! Х-хе…

Скользившее мимо юное создание (не то юноша, готовящийся к операции по перемене пола, не то девушка, уже прооперированная) взглянуло на него удивленно.

Стережной держался относительно неплохо – для человека, к которому заявился живой мертвец. Мертвецу полагалось сделать свое дело, и спокойненько гнить в земле, – а он вальяжно развалился в кресле для посетителей, да еще и требует деньги. Ни много, ни мало, – миллион.

– По-моему, о подобной сумме речь никак не шла, – сказал Валентин Валерьевич, близоруко щурясь. – Пастушенко получил для оплаты услуг исполнителя пятьсот тысяч. И отчитался, что они полностью истрачены.

Такой поворот разговора был уже большим прогрессом, поначалу господин Стережной делал вид, что слыхом не слыхивал обо мне и Пастушенко, а о «Хеопсе» знает, но только из сообщений СМИ.

Достижение предварительного консенсуса, сделавшего возможным дальнейшие переговоры, стоило вице-директору определенного ущерба, материального и морального. Очки его валялись где-то в дальнем углу кабинета. Точнее, не очки, а то, что от них осталось, – покореженная оправа, лишившаяся стекол. Кровь сочилась из разбитого носа, пропитала пышные ухоженные усы и стекала с них на губы… Вытирать ее я запретил, руки Валентин Валерьевич держал перед собой, положив ладони на полировку стола.

– Условия изменились, – жестко заявил я. – Пришлось сильно потратиться, бегая по вашей милости загнанным зайцем.

И начал загибать пальцы на руке, перечисляя ущерб:

– В квартиру, куда вы труп подложили, теперь не сунуться, – раз. Машины лишился, – два. Между прочим, новенький «Дерринджер», не рухлядь какая-нибудь. Костюм, опять же, в водохранилище изгадил…

Пока я разливался соловьем на тему: «Всё, что нажито непосильным трудом…», Стережной несколько раз возмущенно собирался возразить. Но едва открывал рот, тотчас же с набухших, отяжелевших усов туда попадала струйка крови, и вице-директор лишь брезгливо сплевывал, добавляя на пол еще одну малоэстетичную кляксу.

Но когда список понесенного мною урона приблизился к шестому пункту, Валентин Валерьевич быстро произнес:

– Достаточно, достаточно! Вы меня убедили!

Дело в том, что пальцы на моей левой руке оказались все загнуты. А в правой я держал гранату-«лимонку».

Если не ошибаюсь, ручные гранаты, именуемые «лимонками», впервые появились на вооружении стран Антанты не то перед Первой мировой войной, не то в самом ее начале. Предполагалось, что продольные и поперечные канавки, украшающие корпус, напоминающий одноименный фрукт, помогут означенному корпусу разлетаться при взрыве на примерно одинаковые по массе и поражающей способности осколки. Тщетные надежды: подобная метода срабатывала лишь со старыми, пироксилином заряженными ручными бомбами. Бризантные же взрывчатые вещества обладали не разрывающим, но дробящим действием и ломали корпус как угодно, только лишь не по заботливо нанесенным разрезам: одни осколки получались слишком маленькие, не способные нанести серьезные поражения, другие – слишком большие, обладающие даже избыточной энергией.

Однако, как ни странно, выпуск гранат, не оправдавших надежд, продолжался. Причин тому выдвигалось множество. Например, такая: рубчатый корпус меньше скользит в потной либо окровавленной ладони – и граната с выдернутой чекой не выпадет под ноги солдату. Или такая: бороздки помогают удобно привязывать «лимонку» при изготовлении импровизированной натяжной мины.

Прошли годы, десятилетия, даже тысячелетие сменилось на следующее. Более продвинутые страны давно отказались от «лимонок» – предпочитают делать мины на заводах, именно как мины, а не лепить в полевых условиях из ручных гранат. Гранаты же начиняют шаровидными и стреловидными поражающими элементами – причем несколькими тысячами, вместо полутора сотен осколков архаичной «лимонки»…

Лишь Россия-матушка вступила в новый век и бодро шествует по нему с никогда не подводившей старой доброй гранатой, к тому же крайне дешевой в производстве. Несколько раз ее выпуск прекращали, а затем снова возобновляли. Изготавливаются и новые модели, но параллельно с ними старушка-«лимонка» регулярно поступает в войска.

Именно эту гранату я продемонстрировал Стережному – так, чтобы хорошо было видно: предохранительная чека вынута, и лишь мой палец, прижимающий рычаг, удерживает «лимонку» от взрыва.

Естественно, у меня были возможности пронести в «Иглу» – вернее, поднять на леске – что-нибудь более современное. Но я запасся архаичной «лимонкой», благо внешний вид ее знаком всем и каждому. Граната РГЧ-18, например, куда эффективнее в бою – однако несведущий человек может и не распознать оружие в шаре размером с бильярдный, не имеющем каких-либо выступающих частей.

– Валентин Валерьевич, у вас всё в порядке? – осведомился селектор.

Причем вопрос был задан не голосом сексапильной секретарши, мимо которой я ужом проскочил к вице-директору, заявив на попытки меня остановить: «Назначено!» Интересовался делами Валентина Валерьевича Стережного мужчина, говоривший уверенно, но легкая тревога в голосе все же прорывалась. Надо понимать, тщедушного охранника уже обнаружили, и сообразили, что отключился он не своей волей. Возможно, уже добрались и до записи моего прыжка через турникет.

– Все в полном порядке! – развязно сообщил я селектору. – Беседуем душевно, но по-деловому!

– Я хотел бы услышать Валентина Валерьевича, – ледяным тоном сказал мужчина.

– А у него с дикцией проблемы, – сочувственно вздохнул я. – Он, видите ли, пары зубов лишился и стесняется своей шепелявости. Кстати, милейший, чтобы не было неясностей: в руке у меня граната, без предохранительной чеки, палец на спусковом рычаге. Причем взрыватель модифицированный, никакого трехсекундного замедления, рванет сразу. Так что не надо тут мудрить: закачивать газ в вентиляцию, или пытаться достать меня парализатором через стену. Пока я свои проблемы не решу, разговор наш прерывать не советую.

Я сделал Стережному разрешающий жест в сторону селектора, а затем погрозил кулаком: говори, мол. Но меру знай.

– Я жив, – медленно произнес вице-директор, шепелявость почти не слышалась. – Все примерно так и обстоит: один человек, граната. Ведем переговоры. Возможно…

Тут я шлепнул свободной ладонью по клавише селектора: поболтали, и хватит.

– Ну что, вернемся к нашим баранам? Точнее, к нашему миллиону? А если уж совсем точно, то к моему миллиону.

За время недолгих селекторных переговоров Стережной успел обмозговать ситуацию. И выдвинул встречное предложение:

– Я не держу под столом чемоданчик с миллионом в мелких купюрах. Но в сейфе лежат деньги, рубли и валюта, общим счетом около ста пятидесяти тысяч евро. Вы их забираете, и можете пытаться уйти. Судя по вашей репутации и по опыту нашего знакомства, шансы есть. Именно сейчас, пока в деле участвуют лишь наши охранники. Очень скоро здесь соберется спецназ со всего Питера, да еще из Москвы пришлют самых лучших.

– Сто пятьдесят тысяч… – повторил я медленно, словно раздумывал. – Бедновато живете. У графа Монте-Кристо всегда лежал в бумажнике миллион, на всякий случай, как он говаривал. Правда, не в мелких купюрах, а в чеках на предъявителя… Короче говоря: я бы взял сто пятьдесят тысяч, но мне нужен миллион. Однако не настаиваю на купюрах, нет наличности, – сделайте банковский перевод. Немедленно и прямо отсюда.

Может, мне показалось, но, по-моему, в глазах Стережного блеснула искорка. Дело смещалось с твердой почвы силовых акций в трясину финансовых махинаций, а уж там господин вице-директор, безусловно, считал себя куда более сильным игроком.

– Платежное поручение на такую сумму банк не примет с одной лишь моей подписью, – сказал он. – Необходимо согласие как минимум трех членов совета директоров.

– Верю! Эти глаза не лгут! – торжественно объявил я. – Да и черт с ними, со счетами «Интерспейса». Наверняка у вас есть свой секретный счетик, совету директоров неизвестный. Для мелких приватных дел: взорвать «Хеопс», например. Рептильные фонды, так сказать. Вот эту кубышку мы и поскребем.

Стережной не то всерьез задумался, не то талантливо изобразил раздумья.

– Куда вы собираетесь сделать перевод?

– «Кредит Лионе», Санкт-Петербургский филиал.

И вот тут уже мне не показалось, в вице-директорском взоре засветилось торжество и тут же погасло. Всё понятно: перед ним сидит лох, только и умеющий скакать под пулями и крушить челюсти, – но ничего не смыслящий в солидных мужских делах.

Законопослушный «Кредит Лионе» вместо какого-нибудь «Банка-под-пальмой» на Каймановых островах! Если задействовать все рычаги влияния, то уже сегодня в банк заявятся судебные приставы и арестуют мой счет.

– Как вы собираетесь уходить? – спросил Стережной.

– А это мой маленький секрет. Прогуляемся вместе на крышу, там и увидите. После чего мы распрощаемся, и будем жить долго и счастливо. Каждый сам по себе, естественно. Не скупитесь – разве не сто́ит долгая счастливая жизнь миллиона?

– Стоит, стоит… – сказал Стережной машинально. – Но я должен сделать один звонок. С «рептильным фондом», как вы его назвали, механика проще, но и здесь я не решаю единолично.

– Звоните. Но название банка-получателя не упоминать, даже намеком.

Позвонил он не со смарта, и не с одного из стационарных телефонов, украшавших обширный стол, – вытащил откуда-то из тумбы стола трубку, лишенную каких-либо устройств, позволяющих набирать номер. Нажал единственную имевшуюся на корпусе кнопку и через пару минут заговорил, не здороваясь и не называя собеседника по имени:

– Прибыл клиент из Египта… Да нет, из Е-гип-та! Да… Сам, лично… Требует оплату, причем в двойном размере…

Блефом разговор по загадочной трубке не был. Я слышал, как собеседник отвечает Стережному, но слова разобрать не мог.

После слов вице-директора о двойном размере повисла очень долгая пауза. Минута тянулась за минутой, ответа не было.

Я пододвинул руку с гранатой поближе к Стережному. Он изобразил виноватое лицо, пожал плечами: делаю, что могу, дескать. Кровотечение из носа прекратилось, но липкие, пропитанные кровью сосульки усов придавали вице-директору весьма своеобразный вид.

Наконец в трубке вновь прорезался голос далекого собеседника.

– Да… – сказал Стережной. – Хорошо… Свяжусь немедленно…

Дал отбой и сказал уже мне:

– Все в порядке, можно приступать.

– Ну так приступайте, – кивнул я на вице-директорский ноутбук и достал из кармана бумажку с банковскими реквизитами.

Тянулся третий час ожидания, и Стрельцов всё чаще сомневался: может быть, всё впустую? Может быть, сложившаяся сегодня ночью версия – пустышка, выстрел в никуда?

Но зачем тогда его здесь маринуют? Сделали бы удивленное лицо и отправили восвояси…

– Кофе, господин Стрельцов? – спросил мужчина в штатском, сидевший напротив. По нему можно было проверять хронометр – точно такая же фраза прозвучала ровно час назад, минута в минуту.

– Нет, спасибо, – откликнулся Стрельцов.

Хотя на самом деле кофе хотелось зверски, поспать в минувшие сутки не довелось… Мужчина не стал настаивать, нажал кнопку, – и вскоре перед ним стояла крохотная дымящаяся чашечка.

Наверное, стоило попробовать заручиться поддержкой генерала Барсева… Маловероятно, что он поддержал бы стрельцовскую авантюру, но вдруг… Теперь уже поздно – смарт у Стрельцова вежливо, но непреклонно изъяли.

Еще час, максимум полтора проволочки, – и все потеряет смысл. Ультракаиновая блокада прекратит свое действие, и его, Стрельцова, скрутит в бараний рог… Прямо здесь, в комнате ожидания.

Едва он осознал эту неприятную истину, мужчина в штатском встал.

– Пойдемте, – последовал приглашающий жест в сторону двери.

«Крохотный наушник или имплатат?» – с вялым любопытством подумал Стрельцов.

– Сейчас вам необходимо пройти личный досмотр, – сказал мужчина после того, как они прошагали недлинным коридором. – Извините, но такие у нас правила.

Стрельцов пожал плечами: правила так правила.

Под досмотром здесь понимали тщательнейший обыск. Первым делом Стрельцов лишился содержимого карманов – изъяли все, до последней мелочи, даже какую-то скомканную квитанцию, завалившуюся за подкладку еще в Баренцбурге.

– ЭНТ-имплантатов не носите? – поинтересовался мужчина.

– Не ношу.

– Тогда пройдите вот здесь. Неторопливо, пожалуйста, не то процедуру придется повторить.

Он не торопился, но все-таки процедуру повторили, и пришлось снова пройти небольшим пластиковым туннелем – воздух там попахивал озоном и раздавалось неприятное гудение. Результатом хождений стало короткое совещание и изъятие пуговицы с левого обшлага – аккуратно срезали и пообещали вернуть на обратном пути, а к нам с несанкционированной звукозаписывающей аппаратурой нельзя, такие уж правила…

Стрельцов вздохнул. Полученную в техотделе пуговицу он пришивал собственноручно, а попробуйте-ка отыскать в пустом по ночному времени управлении иголку с ниткой!

Ну и что теперь? Пригласят дантиста – а не скрывается ли под какой-нибудь пломбой ракетная установка? Или разденут догола, поставят на четвереньки и полюбопытствуют содержимым заднего прохода?

Но нет, лишившийся пуговицы Стрельцов был признан чистым и безопасным, и даже получил презент: ручку и небольшой блокнот взамен изъятой электронной записной книжки. Можете стенографировать, если хотите увековечить беседу для будущих мемуаров. Ручка, кстати, оказалась из материала, лишенного какой-либо жесткости, ее легко можно было завязать узлом – а в качестве импровизированного оружия не годилась, ни в глаз, ни в ухо не воткнешь, как ни старайся. Продумано всё, однако…

Потом они ехали пару километров по узкой, петляющей дороге – не на машине, на двухместном электрокаре, чтобы, упаси господи, не испортить экологию здешних заповедных мест. Вокруг рощицы, перелески, ветряная мельница на холме – вроде бы даже настоящая, не голопроекция. Огромное бревенчатое строение показалось перед глазами неожиданно. Наверное, потому дорога так и петляла, чтобы создать этот эффект неожиданности: въехали на холмик – и вот он, во всей красе, громадный рубленый терем с куполами-луковками, собранный, по слухам, без единого гвоздя, прадедовскими способами. Стрельцов для интереса пытался высмотреть хоть что-то, сделанное из пластмассы, или из железобетона, или из резины, или… Короче, хоть какую-то примету того, что он не в семнадцатом веке. Так ничего и не увидел.

Зато внутри… Внутри подобного здания подсознательно ожидаешь найти тот же стиль: старые иконы и изразцовые печи, деревянную утварь и вышитые рушники… Как бы не так. Внутри терем выглядел не то как звездолет тридцать какого-то века, не то как изображающая его голливудская декорация. Шагни через порог – и перенесешься на пару тысячелетий вперед…

…Хозяин терема ожидал Стрельцова в кабинете. Высокий, статный, хоть и в немалых годах. Львиная грива волос подернута благородной сединой. Лицо, хорошо знакомое любому, имеющему обыкновение смотреть выпуски новостей.

Словами хозяин явно не привык разбрасываться: движением брови отпустил мужчину в штатском, коротким жестом указал Стрельцову на кресло.

Сел сам, и тут же заговорил, – без каких-либо вступительных слов, даже без формального приветствия. Речь звучала не то чтобы с акцентом – с легчайшим на него намеком, словно у человека, долго жившего в России и в совершенстве знающего русский язык – но все же первые в жизни слова произнесшего не на нем.

– Я очень занятой человек, господин Стрельцов. И, надеюсь, ваше объяснение вот этого будет исчерпывающим, но не затянутым.

Говоря, хозяин легонько постукивал по столу стереоснимком – был на нем изображен мальчишка лет двенадцати-тринадцати. Оборотную сторону не видно, но Стрельцов знал – там несколько строк, написанных от руки. Он сам их и написал. А снимок получен в результате десятичасовой блиц-командировки Козерога и Юрика Митько в город Смоленск.

– Особенно меня интересует ваша записка. Я не читаю по-русски, но мне ее перевели, и должен…

Стрельцов перебил его уверенную речь. Перебил с неким чувством глубокого удовлетворения: тебя, наверное, много лет никто не перебивал, так на вот!

– Не читаете? В самом деле? Как же вы умудрились поступить в свое время в Ленинградский университет, господин Моргулис?

Стережной нервничал всё сильнее и сильнее. Он давно уже сообразил, что на крышу «Иглы» мы с ним не поднимемся, но наверняка не понимал, чего я, собственно, выжидаю. Три с лишним часа выжидаю…

Подтверждение о зачислении денег на счет получено, и господину вице-директору очень хотелось со мной распрощаться. Со мной и с гранатой, которую я все чаще перекладывал из руки в руку – пальцы устали прижимать подпружиненный рычажок.

Но я медлил. Не требовал автобус до аэропорта, или вертолет с полными баками, не выдвигал другие излюбленные террористами претензии. Сидел и ждал.

Вице-директорский кабинет был обложен плотно – мышь не проскочит, змея не проползет. Валентин Валерьевич ничуть не льстил своей персоне, когда говорил, что спасать его прибудут специалисты и из Питера, и из Москвы.

Прибыли. Но спасать пока не спешили, такие дела с кондачка не делаются.

Трижды я выходил на связь со штабом контртеррористической операции, слушал предложения, просил время их обдумать. Но так ничего и не надумал.

На четвертый раз из селектора прозвучал знакомый голос:

– Говорит генерал-майор Барсев, заместитель начальника Федеральной Службы Расследований. Сдавайтесь, Дашкевич. Под гарантии жизни и справедливого судебного разбирательства.

– А самолет до Туркестана? Уже не предлагаете?

– Больше предложений не будет. Это последнее. Будет штурм.

Вид у Стережного был жалкий – бледен как смерть, губы трясутся. Не хочешь штурма, гнида финансовая?

– Ваша взяла, вяжите! – сказал я в селектор. – Только уберите из приемной нервных граждан, чтобы не продырявили невзначай. Через десять минут я выйду первым, один и без оружия.

Стережной не верил своему счастью. И правильно, между прочим, делал.

Я надвинулся на него почти вплотную, поднял руку с гранатой – так, что «лимонка» оказалась между нашими лицами. Произнес медленно и задумчиво:

– Детям миллиона надолго хватит… А мне – двадцать пять лет… Меньше за такие дела не светит… Если и выйду когда-то, то стариком… Двадцать пять лет… ни травы, ни моря, ничего, небо в клеточку, друзья в полосочку…

Разжал один палец, второй, третий – и теперь держал гранату двумя: указательным и большим, прижимавшим рычаг.

– Не нада-а-а-а!!! – завопил Стережной. – Не делай! Я найму адвокатов, у меня есть люди в комиссии по помилованию, я…

– Ты дешевка, Валя… – сказал я так же задумчиво. – И я тебе не верю. Ты и миллионом-то сам не мог распорядиться… Ты пешка в большой игре. Ферзь, которому ты звонил, может, меня бы и вытащил… Но он, увы, не с нами, и не станет марать из-за тебя руки…

Я чуть-чуть ослабил хватку двух пальцев. Рычаг отошел от корпуса «лимонки» едва заметно. Но Стережной смотрел на гранату во все глаза, и заметил.

– А-а-а-а-а… – вопил он уже без слов, на одной ноте.

– Или станет? – вслух размышлял я. – Так кому ты звонил-то?

Рычажок сдвинулся еще на пару миллиметров. Стережной выкрикнул фамилию.

– Врешь…

– Не вру!!! Он сможет, он вытащит! Он все сможет, он…

Вице-директор осекся. Рычажок щелкнул и принял верхнее вертикальное положение. «Лимонка» упала на паркет с глухим стуком. Стережной попытался схватить ее на лету – и промахнулся.

Взрыв не прозвучал. Ни сразу, ни через три секунды.

– На рынке покупал, – вздохнул я. – Похоже, учебную подсунули.

Взглянул на часы – до истечения отсрочки еще восемь минут. Надо использовать их с толком…

Стережной открывал и закрывал рот, точно рыба, выброшенная на берег. В этот-то рыбий рот и врезался мой кулак – от души, со всей молодецкой силушки.

– Вот тебе за Илону! – сообщил я вице-директору, отлетевшему к дальней стене и медленно сползавшему по ней на пол. Но принять ему горизонтальное положение я не позволил.

– А это за Алису, хоть и была лесбиянкой! – Еще удар, не слабее первого. – А это за Сульдина! А это за всех остальных! А это за «Хеопс», восемь лет всей страной строили!

Тут Стережной оказался-таки на полу, что существенного облегчения в его участь не внесло.

– А это от меня лично, на закуску!

Своя рубашка, как известно, ближе к телу – и, если мой личный должок не обошелся вице-директору в пару сломанных ребер, то я ничего не понимаю в ударах ногами.

Отперев двойные двери – на вид деревянные, на самом деле бронированные – я медленно вышел в приемную, держа руки на затылке. Впрочем, очень скоро их заломили, и защелкнули наручники, и натянули на голову черный капюшон без прорезей…

Так, в капюшоне, ничего не видя вокруг, я и шагал по коридору, ехал в лифте, спускался по лестнице… Сдернули его с моей головы только в салоне лимузина, быстро куда-то катившего. Причем сдернул лично генерал-майор Барсев, в просторечии – Барсук.

Кроме нас, в салоне сидели еще двое – камуфляж, броники, автоматы; водитель за тонированной стеклянной перегородкой не в счет.

– Господин генерал-майор, операция «Хеопс» завершена успешно, – доложил я. И добавил вовсе не по уставу:

– Устал, как собака… Наручники хоть снимите…