Глава 8
Октябрь-ноябрь 1471 г.Москва - Новгород

 Огромный матерый волчище завелся вдруг в окрестностях Черного леса. Хоть и раньше пошаливали волки-то, но в эту осень совсем уж не стало спокойствия крестьянам. Ближних деревень жителям, да и дальних… Порезанный скот, утащенная птица, собаки с перегрызенным горлом - и четкие волчьи следы в придорожной пыли, ведущие к лесу. Большие, слишком большие следы для обычного зверя. Да и повадки были необычными - не врывались по осени волки в деревни, зимой только, ближе к весне этак, наглели. А тут… Третьего дня, в самом начале октября месяца, младенца волк утащил. Прямо средь бела дня, от овина, в деревне. Мать, крестьянка Матрена, и оглянуться не успела - только серая тень мелькнула - и нет дитенка. Матрена - в крик, мужиков подняла. Те вилы да рогатины похватали - в лес по следу пустились. Собаки впереди гавкали. А лес-то буреломом недавним завален, неприветист, темен - недаром Черным с незапамятных времен прозван. Попробуй-ко, сыщи тут какого волка, хоть и с собаками. Полаяли, полаяли, сердешные, да озадаченно на поляне закрутились. Словно сгинул волк-то! Вон, на тропинке - явный след… И вот… И там, у малинника… И раз - нет его. Пропал! Мужики в кучу собрались, головы зачесали озадаченно. Глянь, а Чернак, Онисима Вырви Глаз, старосты церковного, пес, зарычал будто… Да как рванет к болотине! Остальные собаки - за ним, с лаем. Переглянулись мужики, рогатины крепче сжали - бросились следом. Кто уже и стрелу к тетиве прилаживал. Азарт! Вот-вот словят волка. Если это волк, а не иной зверь какой или, тьфу-тьфу, кикимора болотная. Не, не должна бы кикимора - на нечисть-то собаки б так не бросались. Выли бы только. Значит - зверь. И - вона! Бок в подпалинах, рыжий, за дубьем промелькнул извилисто… Не похоже вроде на волка-то… Лиса! Эй, стойте, стойте, собаченьки! Стойте! Да где там - стойте… Унеслись, хвостами махая, за лисой вдогонку. Совсем загрустили мужики. Старшой, Онисим Вырви Глаз, рукой махнул. Решили, собак дождавшись, в обрат ворочаться, тем более - туча громадная по небу шла, как раз рядом. То ли дождь, то ли снег… Хорошего мало. Засобирались мужики. Тут и собаки вернулись, закрутились, скуля сконфуженно, - так ведь и не догнали лису-то, в буераках где-то схоронилась рыжая. Эх, зазря бегали - ни волка не добыли, ни лисы, даже хоть зайчишка какого - и то мимо. А может, то и не лиса была- Может, кикимора болотная собак водила- Так, старики сказывали, бывает. Ох, упаси, Господи! Онисим бородищу перекрестил, посмотрел на тучу, подумал маленько. Кивнул мужикам - пошли, мол. Пошли… Обернулся - ан Чернака-то, пса Онисьева, и нету! Заплутал в лесу, что ль- Непохоже, псина опытный. Забеспокоился Онисим - жалко животину родную запросто так потерять. А ну-ка, покличем! Черначе, Черначе! Нет, тихо все. Эти еще, собаки, разлаялись… А ну - цыть! Да искать, искать Чернака-то! Разбежалися собаки вокруг, забегали… Прибежав, хвостами крутили виновато. Щурились. Совсем уж было загрустил Онисим, как вдруг одна собачонка приблудная, мелкая, незнамо и чья - всяк на деревне прикармливал, ежели было чем, - на болото разлаялась. Да не просто так, а со злобством! Словно чуяла там что-то эдакое, человечьему глазу покуда неведомое. И остальные-то собачки тоже - к ней подбежав - зарычали, ощерились. Мужики ближе подошли. Гнилое было болото, утопистое, а сверху - будто ровненькой травкой усажено, зеленое такое, нежное - не одна корова в трясине утопла. Берега вокруг чахлые, топкие, деревьицами тонкими, будто больными, поросшие. Не туда ногу поставил - и все, поминай как звали, - не поможет такое деревце - не уцепишься. Посередке болота островки малые были - то мужики местные знали, завсегда по зиме хаживали, как замерзало болото. Но то зимой - а до зимы еще месяца два, да и не во всякую зиму замерзало болото - в особо морозную только. А летом или вот как сейчас, в осеннюю пору, - не подступишься к островкам, хоть, казалось, и близехонько - протяни руку. Ноги протянешь - пропадешь, сгинешь в вонючей трясине.

 Постояли мужики у болота, посмотрели хмуро да, плюнув, пошли обратно в деревню. Две находки их по пути ждали: одна хорошая, другая… Сперва Чернак, пес Онисимов, вдруг у леса в лугах объявился - видно, раньше других домой ломанулся, курва, тучу увидев. Боялся туч Чернак-то, хоть и всем псам пес был. А уж как гроза какая - забивался в будку - бывало, и за цепь не вытянешь! Онисим не стал на собаку ругаться - грех то - пару раз палкой по хребтине перетянул, для порядка… Тут у кустов орешных закружились собаки, завыли. Мужики подошли… Ой, спаси, Господи, от таких находок! Под кустом младенец лежал - не живой, обглоданный. Внутренности да глаза выедены, по кустам сизые кишки кровавятся. Тьфу… Плюнул Онисим, перекрестился. И мужики с ним… Эх, Матрена, Матрена… Было у тебя семеро - осталось двое. Трое ребят по зиме в огневице сгорело, четвертый летом в колодце шею сломал, ну, а пятого… пятого волк окаянный сожрал. Ужо, по зиме обязательно достанем волчище! Никуда, аспид, не денется… ежели только волк это, а не волкодлак-оборотень богомерзкий!

 Двое на островке болотном прятались. Один - пожилой мужик с бородой пегой, глаза - словно два шилья, вострые. Второй - парень, отрок еще безусый, тонколицый, смуглый - волосы длинные по плечам из-под шапки лезли. Оба оружны - у мужика топор за поясом, у отрока - нож.

 - Не заметили нас мужики-то- - как стих за болотом собачий лай, поднялся на ноги отрок.

 - А и заметили, так что- - ухмыльнулся его пожилой спутник, худощавый, с родинкой на левой щеке, такой же, как и у Олега Иваныча. - Все одно не сунутся - тропки тайной не знают. Так что не бойся, Степанко!

 - А я и не боюсь, дядько Терентий, - спокойно ответил отрок и положил руку на рукоятку ножа, вырезанную из рыбьего зуба. - После того, что с моими сестрами сделали, - ничего не боюсь. Тому уж скоро год будет… - Степанко вздохнул и поспешно отвернулся, чтобы не заметил Терентий показавшиеся в уголках глаз слезы.

 Терентий, однако ж, все равно заметил, ухмыльнулся, сказал зло:

 - Не плакать надо - мстить кроваво убивцам!

 - Мстить, - горько усмехнулся отрок. - Кабы знать - кому-

 - О том боги скажут. А для того - жертву им надо. Да не простую жертву… - Терентий сурово посмотрел на сглотнувшего слюну парня.

 Знал, хорошо знал Степанко, какой такой жертвы ждут от него старые боги… вернее, волхв Кодимир, известный остальному миру как Терентий из Явжениц.

 После прошлогоднего разгрома капища людьми великого князя Ивана главным волхвом стал Терентий (вернее, Кодимир) для всех тех окрестных людей, кто придерживался еще старой дедовской веры, принося дары древним жестоким богам. Перуну, Даждьбогу, Мокоши… Богател с тех даров Кодимир-Терентий, богател… Все бы ничего, да жаль, уходила старая вера. Мало уж осталось по дальним селеньям истинных язычников, больше двоеверов - и Христу, и Даждьбогу. И вашим, и нашим. Чтоб наверняка молитвы дошли. По назначению. Не тем, так этим. Нет, то не истинная вера. А нет веры - нет денег. Потому и хотел Кодимир жертвы… Не простой жертвы - человеческой. Летом еще срублено на островах болотных новое капище. Идолы взрезаны - ликом суровы, - да беда - живой крови не чуяли. Куры да свиньи - не в счет. Человек нужен! Лучше - девица невинная, с телом крепким, ядреным, наливчатым…

 Эх… Не успел Терентий и слюни на губах утереть - в ямину болотную провалился! Враз по пояс увяз в жиже холодной. А и поделом: коль по болотной тропке идешь - не хрен о девках думать! Вскрикнул истошно волхв, взмахнул руками - помогай, Степушко!

 Протянул Степанко посох - сам чуть не утоп, но вытянул сотоварища. Обернулся… Вроде как стон, или хрип какой почудился… Бывало - забредет какой путник, через болотину дорогу спрямить, - ан - и нет его, пропадет в трясине. Ну как и сейчас так-

 Глянув на спутника своего мокрого, приложил Степа палец к губам. Терентий тоже ругаться перестал, башкой закрутил, прислушиваясь. Ну - точно! Слева, в нескольких шагах, мужик какой-то в трясине бился… Да вот, кажется, уже и выбрался на берег…

 - Если из местных кто - топить надо! - тихо прошептал Терентий. - А ну, проверим…

 Вылезший из болота мужик точно оказался не местным… и, судя по одежде - ярко-красный кафтан угадывался даже под слоем грязи, - отнюдь не бедным… Вымотанный борьбой, незадачливый путник обессиленно лежал лицом вниз на низком островке, поросшем редкими черными елками.

 Мужик. Волосы волнами светлыми по плечам, усы, бородка, на щеке - родинка…

 Тот самый, что недавно Степанке в лесу встретился!

 Тот самый, что на русалиях в старом капище был… заместо Терентия! Тот самый, с кем супротив медведя вместе боролись… когда из капища горящего выбирались… когда Ратибор… когда сестры… Глукерья, Мартемьянка, Лыбедь…

 Сглотнул слюну отрок, вида не показав.

 - Видно, не из простых, - прошептал лишь. - Ежели к себе взять да выходить - можно и выкуп получить знатный.

 Терентий, видимо, подумал то же самое, поскольку, настороженно осмотревшись, велел отроку мастерить из лапника волокушу. На коей - изготовленной весьма проворно и с большим знанием дела - и поволокли потерявшего сознание путника мокрыми болотными тропами.

 К острову вышли - что твои куры - мокрые, в грязи да тине бурой. Точно кикиморы.

 Узкий был островок - в треть версты да в версту шириною. Лесом порос густо, все больше ели да сосны. Угрюмые, корявые, страшные. Если и было в Черном лесу самое гиблое место, так вот оно - островок этот, посередь тины болотной. В самой гуще еловых зарослей, где тьма, казалось, поселилась извечно, за высоким тыном, украшенным рогатыми коровьими черепами, хоронилась приземистая изба - грубо, в лапу, рубленная, в землю вросшая, окна - щели узенькие, сквозь волоковое оконце дымок черный вьется.

 Отворились ворота, вошли Терентий со Степанкой в избу. Слуга Терентия Огрой - мужик безволосый, беззубый, морщинистый, да немой в придачу, - ворота на засов (от кого только-) заперев, мужика притащенного на лавку к печке перенес да за одеждой чистой бросился, воды котел на очаг поставил - мыться. Вокруг очага - лавки сосновые, стол, по стенам - черепа заячьи, травы пахучие, змеи да жабы сушеные. В углу, вместо иконы, еловые чурбаки размалеваны страшные - идолы. Не изба - капище! В миске серебряной кровь петушиная плещется - за удачное возвращенье хозяйское поутру зарезал Огрой петуха. Все одно уж всех кур переели, да и зима скоро - уходить придется, новое прибежище искать. Замерзнет болото - враз охотники за зверьем всяким нагрянут. Ну, идолов в чаще спрятать - сойдет капище за заимку охотничью. Ярило с ними, пущай пользуются, не сожгли б только избу до весны-то…

 Как согрелась водица - разоблачились мыться Терентий со Степанкой. Грязь с груди соскребая, затосковал Терентий. Эх, летом, на Ивана Купалу - три девы нагих его в этом чану купали. Вот где раздолье-то было… С тех пор и перебивался Терентий-Кодимир без женской ласки, что здесь, что в Явженицах. Свою-то жену удавить по весне пришлось - слишком уж много знать стала, старая. Заманил на болото, за клюквой - накинул петельку. Не трепыхнулась. Кинул в болотину - и все дела. Эх, девки, девки… В ноябре месяце русалии устроить надо. С плясками, с игрищами. Ухмыльнулся Терентий, да вздохнул тут же - когда он еще, ноябрь-то. А девку-то уже сейчас хочется! Обернулся на Степанку… Ай, ладный какой отрок. Тощой только да грязен… Может, его сейчас… заместо девки- Что тощой - ладно, а грязен - так сейчас отмоется. Шепнуть только Огрою, чтоб ножик его прибрал подале. Да веревку с амбару принес, покрепче.

 - Мойся, мойся, Степанушко! Травку вот возьми, пахучую…

 А что потом с ним- В болото- Да ведь проводник надежный, другого и не сыскать. А и не надо другого! Не всю же жизнь по дальним капищам прятаться! А как будет дело какое удачное - можно, чай, в Твери где-нибудь постоялый дворец прикупить. Да почему ж в Твери - а и на Москве! Тем более - и там есть людишки верные. Давненько, правда, не объявлялись. С прошлого году…

 Эх, не знал Степанко, что Кодимир-волхв, Терентий из Явжениц, и был главным организатором смерти его сестер. Вернее, смерть их - это уж случайно вышло, а вот про капище старое шепнул как-то невзначай Терентий нужным людям. Слыхал он про старого волхва - неуклонный был старец, не ужился б с таким. Но вот уж с год нет старца, а что уж тому причиной, Терентьевы ль слова, али случай какой, - то боги одни ведают. Перун, Даждьбог, Ярило…

 Так что пора кончать со Степанкой - знает больно много. Позвать сперва Ограя, и…

 - А дядько Ограй где, Степанушко- На двор вышел- Чтой-то долгонько ходит… Ограй, эй, Ограйко!

 И без крика этого ворвался Ограй в избу. Замычал что-то, руками непонятные знаки показывая.

 Ну, те знаки Терентию со Степанкой давно ясны были.

 Сосна росла на том берегу, на холме - высока, раскидиста. Надо кому из верных людей на островок перебраться - к вершине сосны плат белый привязывали. Тот плат с крыши избяной видать было. Видно, плат-то этот и имел в виду немой слуга.

 - Ну, беги, Степа!

 Быстро натянув порты и рубаху, отрок выбежал из избы.

 Повезло покуда тебе, Степанко! Незнамо как дале будет…

 На противоположном берегу болота, на тайном месте, стояли четверо. На конях, с волокушей. Двое - незнакомые, а двое свои, братья-разбойнички. Окромя волхвовства да русалий, давно промышлял Терентий татьбою. Собрал шайку, человек полтора десятка, считая Степанку. В рясу монашескую обрядившись, отрок в местах глухих поживу высматривал. Хорош ли обоз, да велик ли, да оружных много ль. Ежели подходящей добыча оказывалась - враз взлетал на сосну по веревке - знак подавал. Тут и грабили. Трупы да телеги - в болото, оно все скроет. Лошадей да награбленное - что на островке прятали - потом на Москве продавали, был у Терентия там человек знакомый. Не из этих ли- Вон, может, тот, козлобородый- Или вот этот дед, жилистый… взгляд тупой, звероватый…

 - Ты что пришел, отроче- Терентия зови.

 - Так вы сами-то не пойдете-

 - Делать нам больно нечего - по болотинам шастать, - засмеялся козлобородый. Отсмеявшись, кивнул на парней: - Веди этих, пусть до зимы хоронятся… Ну а Терентий - пусть сам к нам поспешит - дело есть важное. - Козлобородый снова засмеялся и азартно потер руки.

 Отрок кивнул.

 - А вы, - козлобородый посмотрел на молодых парней в одинаковых сермягах, - вы двое - хватайте волокушу. Тащите… Да осторожнее, черти! Груз в трясину не сройте!

 Груз… Обернулся Степанко, взглянул краем глаза. Так, любопытства ради.

 Сундуки какие-то, оружие богатое, меха - рухлядишка мягкая… Нехилый товарец!

 Приняв важный вид, отрок с парнями не разговаривал, лишь буркнул сурово, чтоб точно за ним шли, по сторонам никуда не шарились да ворон не считали. Узнав о козлобородом, Терентий засобирался… Исчез быстро. Объявился к утру лишь - руки потирал довольно - видно, хорошо все у лиходеев сих складывалось.

 Ну, пес с ними, с лиходеями. Путник-то, тот, что с болота, - плох был. Так и не приходил в сознанье-то. Пот-то на лбу выступил… да и горячий… Переживал Степа - как бы лихоманка не началась…

 Терентий кивнул сурово, опасения Степанкины выслушав. Махнул рукою:

 - Ставь воду, отроче, да травы, да ступу тащи…

 - Лихоманку изгонять будем, дядько-

 - Что будем, то будем. Бражки хмельной изопьете с дороги, робяты-

 - А есть-

 - Как не быть… на бруснике… Ограй, тащи баклажку.

 Пока Терентий выпивал и закусывал с гостями, Степанко с Ограем быстро притащили котел с водой, зажгли-раздули пламя. Молодые разбойники с любопытством смотрели на все приготовления…

 Зайдя за очаг, Терентий накинул на плечи медвежью шкуру мехом наружу, надел на лицо носатую маску, взял в левую руку дубовый посох-жезл. Зыркнул на гостей из-под маски - те аж побледнели - уж слишком быстро Терентий из Явжениц обратился в грозного волхва Кодимира. Степанко тоже времени зря не тратил - скинув рубаху, растерся маслянистой травой, так что кожа стала скользкой, как у ужа, залоснилась, замаслилась. После того взял в руки бубен. Ударил тихонько заячьей лапой…

 - На море на Окиане, на острове на Буяне… - торжественным речитативом произнес волхв Кодимир.

 Тяжело дышал Олег Иваныч. И черт дернул спрямить путь через поляну. С виду - поляна как поляна - а на самом деле - трясина! Хорошо - выбрался. Вроде… Что это там, пред глазами-

 Господи - икона! Тихвинская. Рядом с ней женщина, молилась истово. Обернулась…

 Софья!

 Затем исчезла боярыня - и вновь возникла… Сначала - в церкви Михаила на Прусской - неприступно-гордая… тогда казалось так… А затем… там, в море, на корабле - нагая, невозможно красивая, грешная… И волосы по голым плечам - водопадом…

 Потом и корабль исчез.

 Деятель какой-то появился. В мундире прокурорском. Советник юстиции районный прокурор Чемоданов. Изрыгая богохульную ругань, прокурор возмущенно потрясал перед самым носом Олега Иваныча тонкими пачками просроченных уголовных дел:

 - Что вы себе позволяете, господин майор- Это что - «дела»- Это работа- Это фикция! В деле три листа - и те - материалы проверки! За целый месяц конь не валялся! Что, не могли потрудиться назначить экспертизу- Одна справка липовая в деле… да справка о судимости… тоже липовая. Знаю я, как вы такие справки печатаете! А потерпевший почему не допрошен, свидетели- Ни один! НИ! О! ДИН! Представление буду на вас писать, господин Завойский, представление!

 О! Застонав, Олег Иваныч перевернулся на бок.

 …На острове Буяне…

 …На море-окияне…

 …Ищу я этот камень, ищу я этот ключ!

 …Сбитню не желает ли, господине-

 …Ни одной очной ставки!

 …лежит камень Алатырь, на том камне…

 …сбитень, горячий, горячий…

 …сидят три старца с железными прутьями…

 …даю вам три дня на приведение дел в порядок и составление обвинительных заключений, три дня…

 …идут к ним навстречу двенадцать сестер-лихоманок…

 …а в немецких землях давно уж книги научились печатати…

 …Вы куда идете, окаянные-

 …не нарушайте больше закон, уважаемый Олег Иваныч…

 …Сбитень, сбитень… Купи сбитню…

 …Идем в мир, у людей кости ломати да силу вынимати…

 …Какой черт эдак повесил карниз, я вас спрашиваю, господин капитан Востриков-

 …В обрат воротитеся…

 …Сбитень, сбитень…

 …Карниз привинчивают болтами к деревянным чопикам, господа офицеры, а не приклеивают скотчем к обоям!

 …чем-чем привинчивают-

 …тормози, Игорюха! Тормози! Сейчас коляска отва… О! Уже! Господи, куда ж я лечу-то-

 Олег Иваныч со стоном заворочался на волокуше… Лучше б не ворочался!

 После смены позиции - с левого бока на правый - районный прокурор Чемоданов совсем озверел и, полностью потеряв человеческий облик, скинул с себя мундир и принялся голым скакать по столу с криками: «Лель! Ярило! Лада! Лель!»

 С ним скакали еще и неведомо откуда взявшиеся девицы, тоже почти голые… почти дети, ряженные в звериные шкуры, на головах - венки из сушеных цветов. Какой-то маслянистый пацан азартно молотил в бубен знаменитую вещь «Лед Зеппелина» «Моби Дик». Прокурор Чемоданов извивался в пошлом танце, подобно солисту «Бони М» Бобби Фаррелу. Девчонки пели:

 Мы тебя пятницу

 Жили-дожидали,

 Неделю всю,

 Весну-красну,

 Все лето тепло,

 Всю зиму холодну,

 Едва дождалися,

 Глаза охвостали!

 Потом, взявшись за руки, присутствующие - а все это, как понял Олег Иваныч, происходило в кабинете прокурора - закружили хоровод…

 - Как на Олегов день рожденья испекли мы каравай…

 - Лель! Лада!

 - Хэппи беф дэй ту ю!

 - Лада! Лель!

 - Пей до дна, пей до дна, пей до дна…

 - Да пропадите вы пропадом! - громко закричал Олег Иваныч и очнулся.

 Он лежал в каком-то грязном сарае, напоминавшем сельский клуб периода студенческих отработок в колхозе, только вместо портретов членов Политбюро ЦК на стенах висели козлиные черепа. Посреди убогого помещения ярко горел костер, обложенный камнями. Перед костром стоял какой-то мужик в медвежьей шкуре - нет, похоже, не прокурор Чемоданов - и что-то нараспев декламировал, помогая себе чем-то похожим на гигантский фаллоимитатор.

 - Который час, мужики- - открыв глаза, поинтересовался Олег Иваныч…

 - Никак, очнулся, паря-

 Сильно слаб был Олег Иваныч, так что ни рукой, ни ногой. О судьбе своей - и к кому попал - догадался. К тому ж, чтоб ничего такого не учудил - а что, мужик видный, враз от лихоманки оправится, - сковал его Кодимир цепью длинной. Не отвяжешься от цепи той, не порвешь, не убежишь - попробуй-ка! Олег Иваныч пару ночей пытался звено какое расслабить - куда там! Только ногти все изломал да погнул припрятанный втихаря гвоздь.

 В избе не все втроем - Кодимир-волхв, Ограй да Степанко были. И остальные разбойники сюда зачастили, к зимнему переходу готовились. Зимой-то на островке опасно оставаться было - ватаги охотничьи по всему Черному лесу шастали, славы дурной не боясь. Да и что сказать - места знатные, дичью изобильные. Разбойники и сами много чего запромыслили: небольшого кабанчика, зайцев да тетеревов-рябчиков. Это не считая цапель, да дроздов, да другой какой мелкой птицы. Во дворе, за капищем, по ночам мясо коптили - днем взгляда зоркого паслись. Олег Иваныч то сквозь оконце узкое видел - не хватало цепи на улицу, хоть и длинна была цепь-то. Длинна - не длинна, однако - только до двери да в сени, к уборной. Так и передвигался, звеня. Хитро цепь натянута - от левой ноги к правому запястью - не очень-то походишь, больше попрыгаешь. Что и делал Олег Иваныч, под любопытные разбойничьи взгляды. Не говорил с ним никто - Кодимир строго-настрого запретил, догадывался, что хитер пленник. Заговорит кому зубы - после поминай как звали. Потому - строго за тем следили. Ограй раз отрока разбойного, Степанку, так палкой по ноге треснул - аж побелел отрок. А и за то только, что, миску с едой подавая, что-то сказал Степанко. Неча! Сказано - не разговаривать, значит - не разговаривать. Вообще, хорошо было бы пленника в амбаре держать, да опасался того Терентий - ночи стояли холодные, враз околеть можно в амбаре-то. А чулана какого в избе не было - отгородили место в уголке дальнем, лавку поставили - там и жил Олег Иваныч, изредка в сени выходя. Двое разбойников денно и нощно за ним следили. Да и сам Терентий с Ограем присматривали.

 Все холоднее делались ночи. Темнее, опаснее. Все чаще подергивались по утрам тонким ледком окрестные лужи, а зависавшие над болотом тучи исходили мокрым снегом. По ночам, где-то близ острова, злобно выли волки.

 Прислушиваясь, передергивали плечами разбойники, а отрок Степанко беспрестанно читал заговоры:

 - На море на Окияне, на острове на Буяне стоит изба, а в избе той сидит старица, а держит она жало. Ты, старица, возьми свое жало, приди ко мни, вынь жало смертное. Заговариваю раны колючия на ногах, на голове, на лбу, на затылке, на бровях и подбородке. Будьте во веки веков на волке сизом, лохматом, в репьях-пегатинах; сидите на волке том - вовек не сходите!

 Степанку-отрока давно приметил Олег Иваныч. Вспомнил - не тот ли отрок недавно на деревину вознесся. Тот… Глаз серый, волос длинен, токмо тогда в клобуке монашьем был отрок-то, хоть и нехристь, как видно. А не он ли в прошлом году провожал Олега Иваныча после того, как вместе чудом выбрались из сожженного капища, когда медведь чуть всех не съел-.. Если б не парень один, Ратибором его, кажется, звали… Да, Ратибором…

 Олег Иваныч вспомнил прошлую зиму, когда случилось ему проезжать здешними местами. Как спасался от шильников, как оказался в языческом капище, в маске птичьей, принятый всеми за какого-то Терентия из Явжениц. Вспомнил нагих девиц, пляски, свирели и бубны. И как подожгли капище враги, как пришлось бежать подземным ходом, что прямиком в медвежью берлогу вышел…

 Как, выбравшись и простившись с раненым Ратибором, спустился к реке, ведомый отроком. Как показались вдалеке, на излучине, возы и кони - караван муромского купца Ефима Панфильева…

 - Светлый путь тебе, господине, - сняв шапку, низко поклонился отрок. - Ратибор-то мне старшим братом приходится. Да и сестры с нами, Глукерья, Мартемьяна, Лыбедь… Видал, как плясали-

 Паренек улыбнулся.

 Олег Иваныч подмигнул ему на прощанье:

 - Тор! Ярило! Ты-то кто-

 - Лада! Лель! - эхом отозвался отрок. - Степанкой меня кличут.

 Степанкой…

 А что, интересно, Ратибор тоже здесь, средь разбойников- Спросить бы… Да как спросишь-то, коли главный-то черт, Кодимир-нехристь, смотрит волком, из закутка никуда выпускать не велит. Придумывать что-то надо. Бежать… А как убежишь-то, коли пригляд ежечасный- Да и сговорить кого - попробуй, коль и словом с ним никто не молвится, запрещено. А пообщаться с кем-нибудь нужно, хоть с тем же Степанкой… Вон, сидит на лавке, вой волчий слушает. Заговоры свои читает… Заговоры…

 На следующий день занедужил Олег Иваныч. Есть-пить отказывался, руку к челюсти приложив, мычал уныло. Махнул поначалу рукой Терентий, да к вечеру призадумался - не становилось лучше пленнику-то! Как бы не помер от зубной лихоманки, бывали случаи.

 - Может, вытянуть зуб-то-

 Олег Иваныч только головой покачал, показал на руке три пальца - три, мол, зуба, и все доходят. Вот заговор бы какой помог, верно…

 Почесал Терентий бороду, подозвал Степанко:

 - Чти, отроче!

 Поклонился Степанко волхву, в закуток Олегов зашел, примостился на лавке, начал нараспев:

 - Иду я не улицею, не дорогою, а по пустым переулкам, по оврагам, по болотинам. Навстречу мне заяц. Заяц ты заяц, где твои зубы- Отдай мне свои, возьми мои. Иду я не путем-дорогою, а сырым бором, темным лесом. Навстречу мне серый волк. Волк ты, серый волк, где твои зубы- Вот тебе мои зубы, отдай мне свои. Иду я не землею, не водою, а чистым полем, цветистым лугом. Навстречу мне старая баба. Старая ты баба, где твои зубы- Возьми ты волчьи зубы, отдай свои выпалые. Заговариваю я зубы, крепко-накрепко у… Звать-то тя как, запамятовал- Олег Иваныч- …У Олега, свет Иваныча, по сей день, да на веки вечные! Ну, как, человече-

 Постонал Олег Иваныч, поворочался на лавке. У очага Терентий-Кодимир с Ограем да парой разбойничков носом клевали, заговор Степанкин слушая. Приоткрыл левый глаз Олег Иваныч:

 - Чуть лучше мне, - сказал, - да уж больно громок ты, отрок. Потише чти.

 Пожал плечами Степанко, потише так потише.

 - Заря зарница, красна девица, полунощница! Во поле заяц, на море камень, на дне Лимарь. Покрой ты, зарница, мои зубы скорбны, рубахой своею от Лимаря, за твоим покровом уцелеют мои зубы…

 - Тише, тише, не так громко… - шептал Олег Иваныч.

 У очага вроде молчали. Нет, вот поднялся кто-то… Зевая, завалился на лавку. Кодимир-нехристь. Парнишечки тоже к стеночкам привалились. Чти-чти, отрок…

 - Враг Лимарь, откачнись от меня, а если будешь грызть мои зубы белые, сокрою тебя в бездны. Слово мое крепко! Ну- Легче ли-

 Кивнул Олег Иваныч, на лавке чуть приподнялся, выглянул… Ага - повалились все, спят. Нет, не все. Ограй, черт лысый, нет-нет, да и зыркнет глазом.

 - Почти-ко еще, отроче…

 - Матушка-крапивушка, есть у меня Олеже свет Иваныч, есть у него на зубах черви…

 - Стой, какие такие черви-

 - Да это слово такое, в заговоре. Ты не вникай особо… Сейчас я крапивки принесу, к ногам привяжу - утром все как рукой снимет.

 Отрок дернулся было к очагу, но Олег Иваныч быстро схватил его за руку:

 - Как братец твой, Ратибор, поживает-

 Вздрогнул отрок, скривился.

 - Плохо, - прошептал горестно. - Не живет вовсе. В прошлую зиму шпыни какие-то живота лишали. И сестер… Глукерью, Мартемьянку, Лыбедь… Лыбедь-то совсем дите была…

 Степанко низко склонил голову, длинные волоса его упали на лоб, скрыв выступившие в уголках глаз слезы.

 - Все одно найду убивцев, - твердо заявил он. - Все одно… Хоть до смерти искать буду.

 - Ты как у татей-то оказался, Степа-

 - Да как… - отрок пожал плечами, откинул со лба челку. - Деревню нашу пожгли, братьев-сестер убили. А родителев уж давно не было. Вот и пригрел Терентий - Кодимир-волхв, чтоб ему… Ну, да то пустое. Тебе говорю так - добро твое помню. Знай - нехорошие люди Терентий с Ограем, а есть у них еще подельники - те совсем худы: один зверь зверем смотрит, другой - с бороденкой козлиной…

 - Постой, постой, - поднял руку Олег Иваныч. - С бороденкой, говоришь, козлиной- А как зовут его, знаешь-

 Задумался Степанко, голову почесал:

 - Того, что с бороденкой, - не знаю, хоть и частый он гость у Терентия, а звероватого, кажется, Матоней кликали.

 - Матоня!

 - Знаешь его, человече-

 - Кажется да… причем не только его.

 Задумался Олег Иваныч - ситуация-то неожиданно оказалась еще хуже, чем он предполагал. Всякими возможными осложнениями чреватая.

 - Бежать тебе надобно! - шепотом посоветовал Степан. - Бежать!

 Последние слова Степанко прошептал столь яростно, что зашевелился на своем ложе волхв.

 - Тсс! - Олег Иваныч закрыл отроку рот рукою. - Сам знаю, что бежать… Ты-то пойдешь со мною-

 - Куда- - отрок тоскливо взглянул в сторону. Видно, не очень-то сладко жилось ему у разбойного волхва Кодимира. Хоть и была надежда на Олега Иваныча слово…

 Словно в ответ на его печаль, где-то неподалеку в лесу, за островом, снова завыл волк. Заворочался, заругался на лавке Ограй - лысый слуга волхва.

 - Воет и воет, - поежился Степанко. - Не первый день уже. Ребята говорили - недавно в Силантьеве - это деревня тут, рядом с Явженицами - волк младенца унес. Врут! - отрок невесело усмехнулся: - Не волк то, оборотень! Сытые сейчас волки-то, а этот… Ишь, развылся…

 - Хо! Так я не очень и далеко, оказывается. Как, говоришь, деревня-то прозывается-

 - Силантьево. По хозяину новому, человеку служилому. А что-

 - Да так, - Олег Иваныч поднялся на лавке, пристально взглянул на отрока: - Скажи-ка, Степа, хочешь ли отстать от татей-

 - Хочу, - с надеждой прошептал отрок. - Да только некуда. Ни родных у меня не осталось, ни знакомых каких…

 - Найдем знакомых. Слушай…

 До утра почти прошептался Олег Иваныч с отроком, на спящих татей косясь. Воспрянул духом Степанко, про Силантия Ржу услышав. И так-то по округе про Силантия молва хорошая шла. Справедливым показал себя хозяином, мужичков зазря не обижал, наоборот - привечал всячески. Да и у государя в чести - сунься кто! Охотиться страсть как любил - то Степанке любо, сам охотник. Эх, хорошо бы к Силантию…

 - В холопы обельные не пойду, - качал головой отрок. - А в служки - пожалуйста! Да по охотницкому делу…

 - Кто ж тебя вяжет в холопы-то- К чему приучен, тако и там будешь. Чай, знаешь зверье-то всякое-

 - А как же! И берлоги, и тропинки звериные. Вот только… - отрок смутился, - ведун я, хоть и крещен был когда-то.

 Замолк Олег Иваныч. Сказал, подумав:

 - Ничего, что ведун… был. То не главное. Молись чаще Господу, Степа! Он простит. Да в монастырь какой сходишь, покаешься…

 Решили вдвоем уходить, сразу. Сперва-то Олег Иваныч планировал Степана в Силантьево отправить, обсказать, что да как. Да, вишь, в последнее время не отпускал от себя отрока волхв Кодимир, не доверял, видно.

 Целый день притворялся Олег Иваныч - словно зубами маялся. К вечеру заснул вроде. К тому времени Степанко тут же, на острове, рябчика запромыслил жирного. Разделал, побросал в котел, сыпанул вместо соли (не было соли-то, кончилась) приправ разных поболе. Столько сыпанул, что, как поели, сморил шильников сон. И волхва, и слугу его, Ограя, и двух парней-разбойничков. Храп стоял - святых выноси, хоть и не простая изба то была, а капище поганое.

 На дворе тьма-тьмущая, хоть глаз коли. То беглецам на руку - Степанко болотные тропы - глаза завяжи - знал, а кто прочий… поди-ка, пошастай! Сгинешь в трясине холодной, не ходи к бабке! Правда, насчет Терентия опасение было - болото не хуже Степанки знал волхв - как бы не проснулся не вовремя. Потому - поспешать надо было.

 Одетые в высокие сапоги из лошадиной кожи (позаимствованные у разбойников), Олег Иваныч и Степанко осторожно выбрались из избы и скрылись в еловых зарослях. Быстро пройдя лесом, они спустились к болоту, покрытому желтоватым туманом. Закачалась, зачавкала под ногами холодная жижа. Где-то впереди черной стеной стоял лес. Ветер развеял тучи, и теперь на фоне звездного неба выделялись угловатые вершины елей. Тишина стояла… Нет!

 Тишину ночи внезапно нарушил истошный волчий вой! Не тоска слышалась в нем, а жуткая лютая злоба. Словно не волк то был, а отвратительный богомерзкий демон. Олег Иваныч поежился, крепче сжав рукоять прихваченного в капище ножа. Шедший впереди Степан обернулся.

 - Ишь, развылся-то, - со страхом прошептал он, и шепот его разнесся далеко по болоту, отражаясь от высоких холмов Черного леса. Вой вдруг резко оборвался, словно дикое ночное чудовище услыхало шепот мальчишки.

 Олег Иваныч перекрестился. Где-то впереди послышалось утробное ворчанье.

 - Постой-ка, - предостерегающе поднял руку Степанко. - Вон на той кочке постоим чуть… Не нравится мне этот вой… да и ворчанье тоже. Заговор честь буду…

 Олег Иваныч согласно кивнул. Он и сам чувствовал себя не вполне в своей тарелке - то воет вокруг кто-то, то рычит - поди-ка пойми кто, обычный волк или оборотень- Потому - с заговором Степа хорошо придумал. Может, и поможет заговор-то, отпугнет волкодлака.

 - На море Окияне, на острове на Буяне, - вполголоса, вполне традиционно, начал отрок, отнюдь не баловавший слушателей разнообразием вступлений. - На полой поляне светит месяц, в зелен лес, во широкий дол, на осинов пень. Вкруг пня ходит волк мохнатый, на зубах его весь скот рогатый. А в лес волк не заходит, и в дом волк не забродит… Месяц-месяц, золотые рожки, притупи ножи-рогатицы, измочаль дубины, напусти страх на зверя, человека и гада, чтобы они серого волка не брали, теплой с него шкуры не драли. Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской!

 - Пропади, сгинь, нечистая сила! - вытащив из-под рубахи нательный крест, как смог, завершил заговор Олег Иваныч.

 Смолкло рычанье. Не слышен был и вой мерзопакостный. Только где-то сбоку затрещали кусты да вспыхнули на миг чьи-то глаза желтыми искрами. Вспыхнули - и пропали.

 - А ведь, похоже, прогнали волка-то! - покачал головой Олег Иваныч. - Пойдем, что ли- Иль так и будем в болоте сидеть-

 - Пошли, - согласился Степанко. - Только осторожно. Мало ли…

 Вышли на твердую землю, к плесу. Затрещал под ногами лед в мелких лужицах, по лицу хлестнули мохнатые еловые ветки. Олег обернулся: на востоке, за островом, небо окрасилось алым. Однако не мешало б прибавить шагу.

 Подмораживало - хоть и в полушубках овчинных были путники, а все ж сырые-то ноги о себе знать давали. Эх, костерок бы… Да нельзя! Спешить надобно - до Силантьева, чай, недалече. Вон, уж слыхать, как собаки лают! Ну так чего ждать- А ну, ноги в руки… Размахнулся Олег Иваныч через распадок перепрыгнуть… Разбежался, распадок-то уже хорошо был виден… Не слушал, что там кричал Степанко… Прыгнул…

 Словно острые акульи зубы сдавили правую ногу!

 Адская боль пронзила тело, разнеслась по жилам электрическим током. В глазах потемнело… нет, сознанья не потерял Олег Иваныч, стон сдержав, сел на земле удрученно. На большого зверя капкан насторожили охотнички. Туда прямиком и ухнул… как Юрий Деточкин в чужой «Волге». Улыбнулся Олег Иваныч, фильм старый вспомнив, - надо же, угораздило…

 Попытавшись створки разнять, вздохнул тяжко Степанко. Двум мужикам бугаистым та работа по силам, не ему. Пытались вместе - нет, не идет капканище, не поддается. Ну, что ты будешь делать- Да и в ноге боль жуткая - не перелом ли, часом- Ну, освободятся, а дальше- На Степанке верхом ехать- Нет, не обойтись, видно, без мужиков-то…

 - Степан, до села далеко ли-

 - Не очень. Хочешь, чтоб сбегал-

 Кивнул Олег Иваныч, от боли поморщился:

 - Сам-то хозяин, Силантий Ржа, вряд ли в деревне. На Москве должен быть. Харлама сыщешь либо Онисима, церковного старосту. От меня поклон передашь, дальше путь покажешь. Не заплутаешь-

 - Да что ты, мил человече-

 - Ладно, верю, что не заплутаешь. Ну, с Богом!

 Степанко бросился было в кусты… но тут же вернулся:

 - А ты-то как же- Вдруг зверь какой аль людина лихая- - Отрок осмотрелся вокруг - светало. - Давай хоть ветками прикрою…

 Набросав вокруг Олега Иваныча пушистых еловых веток, Степанко кивнул на прощанье:

 - Свидимся… - и исчез среди седых елей. Ни одна веточка не хрустнула под ногами.

 Олег Иваныч устроился поудобней - нога ныла, конечно, но так, терпеть можно, ежели не очень шевелиться. Сколько там до Силантьева- Собак слышно, значит, примерно версты три… может, пять-семь, не больше. Прибавим пересеченную местность - часа два туда-обратно, плюс там с час на поиски нужных людишек. Всего около пяти часов выходило. Н да-а… Не фонтан. Но - что оставалось делать-

 Первые лучи холодного солнца упали на такую же стылую землю, позолотив голые ветки орешника, обступившего небольшую поляну. Быстрая серая тень мелькнула в кустах. Мощные когтистые лапы вынесли на поляну матерого волка. Огромный - раза в полтора больше своих собратьев - зверь принюхался, повел носом. Хвост его чуть подрагивал, на загривке шерсть дыбилась колом. Что-то не понравилось ему в утренней тишине леса. Хищник настороженно обернулся… и в тот же миг исчез в зарослях, словно и не было его тут никогда.

 Поскрипывая подпругами, выехали на поляну всадники. Кони заржали вдруг, запрядали ушами.

 - Волка, видно, учуяли, - успокаивая лошадь, сипло произнес один из всадников, в длинном теплом кафтане, заячьей шапке и подбитом волчьей шкурой плаще. Поднимался вверх пар от дыхания, узкая козлиная бороденка вся покрылась инеем.

 - Их только не хватало, - махнул рукой другой конник, приземистый пожилой мужичина с каким-то звероватым взглядом. - Мало нам своего волка, а, Митрий-

 - Уж ты и скажешь, дядько Матоня, - ухмыльнулся Митрий Упадыш. - Поехали-ко лучше к болотине, чай, тут спуск-то-

 - Тут должон быть. А вона, тропа-от…

 Придерживая лошадей, шильники осторожно спустились к болоту. Пахнуло холодным смрадом.

 Деревня Силантьево - три двора - дальше, за околицей - Жабьево, чуть подале - Саймино, ну, а совсем уже далеко - Явженицы, большое село, погост. Вышел из лесу отрок, пересек поле - вот и деревня. Постучался в первую же избу.

 - Чего ломишься, паря- - неприветливо осведомилась вышедшая из избы крестьянка с вилами наперевес.

 - Харлама ищу… аль Онисима…

 - А зачем те Харлам да Онисим- - крестьянка с подозрением оглядывала мокрую одежду парня. Да и поцарапанное лицо пришельца тоже ей не очень понравилось. - Ну, говорить будешь ли- - женщина зачем-то обошла гостя слева… зачем-то- Эх, Степанко, Степанко, совсем ты нюх потерял, расслабился… Покуда баба те зубы заговаривала - двое парнищ с дубьем увесистым с тыла тебя обошли.

 - А ну, имай его, робята!

 Имай! Вот так-то! А и поделом - неча ворон считать, когда в чужую деревню входишь!

 - Куда его, тетка Матрена-

 Степан - вырываться:

 - Да пустите! Да я ж сам к вам. Да мне бы Онисима… От Олега Иваныча я…

 - Не знаем никакого Олега Иваныча. А Онисим на охоту с утра ушедцы, волк-то всю ноченьку выл - так за волком тем…

 - Веди его, робяты, в амбар. Придет Онисим, ужо разберется.

 - Да не могу я в амбар, там человек в лесу погибает! Да что ж вы… Эх… люди-и….

 Не больно-то слушали Степанку. Шляются тут всякие, потом лапти пропадают. Посиди-ка пока в амбаре, паря, покуда Онисим не явится, раз он те так уж нужен. А мы - люди маленькие. Сиди…

 Вот и сидел Степанко. Холодно в амбаре, темно. Попрыгал, чтоб согреться. Помахал руками. Щелочку в досках расковырял… Глядь - а в щелочку то острие рогатины так и впилось! Хорошо, глаз успел убрать.

 - Еще что расковыряешь - руки обломаю, - заверил страж - давешний парень - и нехорошо рассмеялся. - У меня не убежишь, шильник!

 Уселся наземь Степанко, лицо опустил в колени. Плакал… От обиды плакал, бессилья и злобы.

 …Митря Упадыш с Матоней, на краю болотины стоя, все глаза проглядели. Ну, где там Терентий с людьми верными- На пятницу ведь тогда уговаривались. Иль - не пятница сегодня- Нет, пятница! Так где ж парень Терентьев, чтоб ему пусто было-

 Так и не дождались парня. Сам Терентий чрез болотину со слегой пожаловал. Митря с Матоней удивились.

 Нате-здрасте вам, люди добрые! Убег, сказал, парень его, Степанко. Теперь как бы не разболтал про остров-то, не провел бы кого тропами тайными.

 Ну, упустил - так лови! Да головенку открутить сразу, чтоб проблем не создавал лишних. Не один убег- А с кем- Впрочем, нам то неинтересно. С мужиком- Что за мужик- Купчина- Ну, невелика потеря. Вот отрок, да, ведает, гад, все тропы тайные. Помочь половить- Ха… Ну, ежели за треть от того обоза сговоримся… Не сговоримся- Твое дело. Ну, мы поехали. За четверть- Гм… Ин - ладно… Поможем, так и быть! Только смотри, Терентий, уговор не забудь. Ну, говори, куда тут убежать-то можно-

 Силантьево, Саймино, Жабьево… Явженицы… Это, что ль, где погост- Угу… Знаем. Ну, ты, Терентий, со людищи - в Силантьево да Саймино, а мы - в эти… в Явженицы да Жабьево. Не могли далече уйти, не сподобились. А не в лесу прячутся- Ну, ужо в путь, неча тут рассусоливать.

 …Приехали в деревню, в первую избу стукнулись.

 - Хлеб да соль, хозяюшка!

 Матрена на двор вышла, поклонилась. Одначе смотрела строго. Парней кивком подозвала - мало ли. Нет, вроде не озорничают, не шалят, люди-то незнаемые. Все больше вежливо да с поклонами. Богомольцы, мол, на моленье едем. Да вот беда, ночевали в лесу, дак шпыни какие-то все припасы унесли. Не видали шпыней-то- Мужик собой видный да мелкий такой отрок, волос длинен, сапоги мокрые-

 Не видали ль- Мужика не видали, а отрока… Как не видать- Не тот ли отрок у нас в амбаре сидит- А ну, пошли, странники…

 Подошли к амбару… Матрена с опаской дверь отворила - всего можно ждать от звереныша - а и нет уж там никого! Только ветер в щелях свищет, так-то! Сбег, поганец! Как отлучился сторож - так и сбег, сволочуга богопротивная! Ну, что ты будешь делать- Однако далеко не убежал еще! Ловите…

 Плюнул Терентий, с Матреной раскланялся - вскачь пустил конников. К лесу, да к болоту, да к Саймину. К Жабьеву да Явженицам не стали скакать - там и без них, ежели что, управиться есть кому.

 Из оврага выскочив, Степанко оврагами, оврагами ломанулся. К околице выскочил - люди. Эх, не судьба к лесу. Значит - вон та дорожка, к Жабьеву. Там, может, и Харлама повстречать удастся, а то и самого господина Силантия, служилого человека княжеского.

 …Охотники по лесу ехали не торопясь. Впереди - Онисим Вырви Глаз, староста церковный. Рогатина при нем, за плечами лук со стрелами, так же и у иных охотников. Силки да капканы проверить выбрались - покуда погода не мокрота да не снег, вон солнышко светит. Пару рябчиков взяв да зайца, на поляну к болотине съехали - только тень серая в кустах промелькнула! Вот он, волк-то! Ату его, ату! Бросились все за волком. Орали, метали стрелы. Нет, опять волчина хитрей оказался! Оврагами ушел, сволочь! Знал, где уходить. По оврагам-то - только лошадям ноги ломать. А пешком не угонишься, за волком-то. Так и ушел волк. Оврагами, таясь, мчался. Выскочил было на поле - нет, люди там - не охотники, по виду-то, однако ж на конях да оружны. Фыркнул волк, в овраг обратно запрыгнул. Глянь: а впереди - человек. Тоже от кого-то бежит, таится! Небольшой совсем человек, недоросток, такому шею перекусить да полакомиться. Вот и добыча. Осторожнее стал волк, тихой сапой за отроком по оврагу покрался. Момент выбирал - прыгнуть… Что там, в руке-то, у человека- Никак, нож острый- Тогда рано еще прыгать-то, погодить чуток надо. Пока дыханье собьет да подустанет чуть…

 Ни шатко, ни валко - а чего спешить, отрок-то пропавший не их, а Терентия забота - скакали по дороге Митря с Матоней, лед на лужах ломая. В Жабьеве не видали никого, Явженицы вот только остались, ну, и остальные деревни, да лес еще… Угрюмился в седле Митря, на хозяина своего дулся, Ставра-боярина. Ему- то хорошо, Ставру, приказал имать и везти, так имай и вези! Нет, чтоб тут прихлопнуть Олега-то этого чертова. Мало он им в Новгороде крови попортил, так еще и здесь с ним возись. Так ведь и не словили!

 Сплюнул на скаку Митря, глазами по сторонам позыркал. Чу! Мелькнуло что-то в овраге… Тьфу ты, черт, - волк! Нужен он больно…

 Матоня с плеч лук скинул - развлечься, наложил стрелу нехотя… Выстрелил, не смотря особо… Дальше поскакали - за холмом уж Явженицы должны показаться.

 Описав в воздухе пологую дугу, каленая стрела Матони впилась Степанке прямо в правый бок! Острая боль пронзила тело, забегали в глазах искры, подкосились ноги. Сшибая кусты, упал лицом вниз отрок, взыграла на губах кровавая пена. Последний раз взглянул Степанко вокруг. Пожухлая, тронутая морозом трава, лужа… Последний раз… Хотя, кто знает, может, и выжил бы- Если бы не волк… Волк… Дождался-таки серый своего часа! Прыгнул, рыча, вонзил зубы в тонкую шею. Хрустнули кости, кровь на траву брызнула. Поднял к небу кровавую пасть хищник, заворчал победно и кинулся с остервенением терзать теплое мясо. Запахло кровью…

 - Пес с ним, с волком, - махнул рукой Онисим. - Не догоним уже. Хоть капканы да ловушки проверим…

 Разъехались мужики по лесу. Один, парень молодой, вдруг в обрат примчался. Глаза круглые.

 - Там! Там!

 - Что там- Говори толком…

 - Человек в ловушку попался!

 - Что за человек- А ну, глянем…

 Лошадей в лесу спрятав, подошли осторожненько, за елями хоронясь.

 Точно - человек. Ветками укрылся, лежит опасливо, по сторонам зыркает. Кивнул мужикам Онисим. Подняли копья, навалились разом, ветки еловые разбросали…

 Нож мелькнул в руке чьей-то. Казалось, прямо Онисиму в сердце летел. Да застыл по дороге. Ножик выкинув, улыбнулся лежащий:

 - Ну, здравствуй, друже Онисим!

 - Господи! Олег, свет Иваныч!

 Обратно в деревню полем, мимо оврага ехали. Услыхали - словно рычит в овраге кто-то… Мигнул Онисим охотничкам. Подкрались тихохонько. Волк огроменный в овраге добычу терзал, рыча, ошметки кровавые по сторонам далеконько летели. А ну - на копья его! Обернулся серый, беду почуяв, - да поздно! Обложили уж - никуда не денешься. Прямо в глаза охотникам взглянул волк - точно смерть заглянула - страшный, с пастью кровавой. Рыкнул - да как бросится… Пару мужиков поцарапать успел, сволочь, пока не истыкали копьями. Наземь пав, завыл, издыхая, пасть окровавленную к небу поднял. Так и сдох. Радовались охотники - экий волчина, трофей знатный… Онисим на тело глянул растерзанное… Охнул да перекрестился. Не тот ли отрок, о котором господине Олег говаривал- Позвал мужичков Онисим - на руках Олега Иваныча принесли осторожно. Глянул Олег… Да так и застыл камнем. Не на лицо смотрел - не было лица-то, не на кишки-ошметки кровавые… на сапоги. Те самые сапоги-то… Болотные… Степанкины…

 Худо сделалось Олегу Иванычу - уж давно так худо не было - побледнел весь, с лица спал, даже про ногу позабыл пораненную. Останки растерзанные велел на рогожку скласть.

 Схоронили… Как положено схоронили, с отпеванием. Батюшка сомневался, правда, православный ли отрок изъеденный - креста-то на нем не нашли нательного…

 - Православный, отче, - кивнул Олег Иваныч. - Даже не сомневайся. Истинный христианин… муки принял, как в Риме Древнем…

 Принял… Все свое ведовство смертию мученической искупив. Так посчитал Олег Иваныч и решил - правильно, что с отпеванием, да на погосте… средь других-то могилок - все веселее.

 Всю ночь пил Олег Иваныч. Не мальвазею, не мед стоялый - те не брали - вина попросил твореного, хлебного, что голову отшибает напрочь. В Силантия хоромах сидел, хозяин-то, приехав, обрадовался. Да только Олег Иваныч невесел был. Пил, покуда не упился совсем. А тогда улегся на лавку… Не помнил - и как. Только слова свои помнил:

 - Господи! Прими душу раба твоего, Степана.

 Неласково встретил Олега Иваныча Новгород, Господин Великий. Холодом, грязным, перемешанным тысячью ног, снегом, метелью. Казалось бы, притих, притаился побежденный город, схоронился, подальше от глаз московских, - ан нет! Все так же неумолчно шумел Торг, все так же дрались на мосту через Волхов, все так же благостно звонили колокола храмов. Только над Софьей каркали черные вороны. Много было их - не с десяток, сотнями - и откуда взялись только- Сидели на голых деревьях, наглые, нахохлившиеся, неподвижные - кар! кар! - только ежели кидали мальчишки камни - перелетали лениво. Шептали в народе - не к добру то.

 Из храма Софийского вышел Олег Иваныч, прихрамывая, за упокой одну свечку поставив и две - во здравие. На ворон покосясь, во владычные палаты поднялся, по крыльцу каменному, с перильцами узорчатыми. Обрадовался ему Феофил-владыко - не чаял уж и живым увидеть. Усадил, пирогами потчевал, про Москву расспрашивал, про Ивана… То понятно - хоть и осталось покуда вече в Новгороде да Господа, а все одно - под Иваном теперь город, словно девка базарная. Хмурился Олег Иваныч - уж слишком легко расстались новгородцы со свободой. Пока-то вроде не очень-то чувствуется, ан погодите, вспомните еще вольные времена, когда кровью своею умоетесь. Пожалуй, лучше всех понимал это Олег Иваныч - видел и Новгород, и Москву, с Феофилом знаком был, и с Иваном Васильевичем, князем великим. Мог сравнивать. Да, может, и беспорядливо было в последнее время в Новгороде, да, бояре знатные, почитай, всю власть забрали - однако не то, что в Москве. Один человек там свободен - Иван, остальные - пыль под ногами его. Почувствуют то и новгородцы скоро, и чем сильнее будет Иван - тем меньше свободы. И так уж шныряют по городу московские служилые люди - выискивают чего-то, вынюхивают. Ничего, был уже подобный позор у Новгорода - мир Ялжебицкий, да оправился город. Выстоит и на этот раз. Верил в то Олег Иваныч.

 Мясной день на Торгу был сегодня. Туши мерзлые, свиные, да бычьи, да прочие на поддонах красными рядами лежали. Тут же их и рубили - продавали, что кому надо: кому бок, кому окорок. Потроха окрест кровавились - сороки с воронами их по округе растаскивали. Кричал народ - торговался…

 С грустью смотрел на Торг Олег Иваныч, в родной город возвратился, оказалось - чужой город-то! И не было теперь у Олега Иваныча в городе этом ни кола, ни двора. Усадебку на углу Ильинской и Славны московские дьяки конфисковали. С подачи боярина Ставра. В большую силу вошел боярин - старых знакомых и не узнавал совсем, так, цедил что-то сквозь зубы, когда кланялись. Тех, кто спину не гнул, - а таких еще много было, не привыкли к московитскому рабству - примечал особливо, потом мстил. Феофил Олега предупредил - чтоб опасался Ставра, да Олег-то Иваныч куда как лучше владыки то знал. Вообще не хотел заезжать в Новгород, да все концы здесь остались. На дальний погост, Софью с Гришаней вызволять, один не поедешь. Спутники нужны, люди верные. А где их взять-то- Оглоеды с дедкой Евфимием смертию геройскою в битве Шелонской пали, так же и Пафнутий, старый слуга скособоченный, да и Акинфий-сторож. Вечная им память, упокой, Господи! Геронтий, палач-лекарь- Исчез куда-то Геронтий после Шелонской битвы, может - и сгинул, а может - на чужую сторону подался, никак невозможно ему было под московитами. Дай Бог, выбрался Геронтий, в таком разе - счастия ему и удачи… ну, а ежели все ж таки сгинул - то Царствие Небесное… (В Выборге-городе в тот момент икнулось Герозиусу-лекарю - тот тоже об Олеге Иваныче да о всех знакомцах Бога молил, не навечно в Выборге поселился Геронтий - выждать решил чуть, а как уляжется все - обратно в Новгород пробираться…)

 Панфил Селивантов не успел к Шелони - только что от свеев вернулся. Контакты наладил - купцы тамошние еще звали. Приехал домой - а тут такое… Ополченьем Панфил заведовал - что на стенах новгородских врага ждали. Не дождались. Уехал Панфил в Тихвинский посад - кузнецы тамошние далеко искусством славились, - покуда в Новгороде не до замков - тихвинцы на то сгодятся. Шелонь - Шелонью, а торговлю бросать нельзя - кушать нечего будет. Короче, не было Панфила в Новгороде…

 Олексаха- Тоже наверняка погиб. Хотя… Все домочадцы с Ильинской на глазах погибали, а вот Олексахиной смерти не видел Олег Иваныч, как, к слову, и Геронтия. Так, может, и жив- Скорее всего… А где может быть Олексаха- Либо на Нутной, у Настены своей, либо - на Торгу. Ехать надобно.

 Не советовал Феофил-владыко по городу ездить, ой, не советовал. Узнают, доложат Ставру - не было бы беды! В монастыре бы лучше схорониться дальнем… Кивал Олег Иваныч согласно, владыку слушая, а сам свое думал. Настену на Нутной улице - сожительницу Олексахину - навестить обязательно надо было. Не объявлялся ли сбитенщик- Да и Ульянка там должна гужеваться… ежели довез ее Стефан Бородатый, дьяк государя московского.

 Полушубок медвежий надел Олег Иваныч, воротник поднял, шапку бобровую - на глаза. Поди - узнай. На конюшне с разрешения владыки лошадь взял белую. Стегнул, поскакал к мосту.

 Клубился, кричал, волновался Торг. Все как и раньше, по-прежнему. Словно не было и нашествия московитского.

 - А вот пироги, пироги! С визигой, лещом, белорыбицей! С пылу, с жару, кричат до пожару!

 - Возьми, возьми, борода, грудинку - не пожалеешь! Да как же тоща-то- Зато навариста!

 - Сбитень, сбитень, горячий…

 - Пироги…

 Задумался Олег Иваныч, чуть не сбил сбитенщика. Отпрянул тот, ругнулся матерно… Оглянулся Олег Иваныч, к плети рука потянулась - осадить нахалюгу.

 Вместо чтоб бежать, наклонился сбитенщик, камень со снегу поднял, зыркнул нагло. А ну, попробуй, перетяни, боярин, плетью - зубами своими подавишься! Нет, не растеряли еще новгородцы свободы!

 Плюнул Олег Иваныч, поворотил коня.

 Оглянулся: ан сбитенщик-то - за ним! С камнем!

 Ах, ты так-

 Выхватил Олег Иваныч кинжал, зубы сжал яростно.

 Глянь - а сбитенщик прямо к нему бросился:

 - Олег Иваныч, ты ли-

 Повезло Олексахе - удалося после Шелони к Новгороду пробраться. На усадьбу Ильинскую не ходил - опасаясь, у Настены жил тайно. Редко когда в город наведывался, да все ж приходилось - жить-то надо. Прежнее занятие свое вспомнил. Ульянку - прижилась-таки у Настены девка! - сбитень варить научил, сам и ходил на торжище. Не схватил никто Олексаху, хоть многие знали - Ставру-то боярину не до него было: с конкурентами, пес, расправлялся, доносы дьякам московским строчил денно и нощно. Потому и жив пока Олексаха, слишком уж человечек мелкий.

 - Не очень-то надейся, паря. Такая сволочь, как боярин Ставр, и самого мелкого человечишку вспомнит, будь уверен! - усмехнулся наивности Олексахиной Олег Иваныч. - Ну, на Нутную, да побыстрее… Нечего нам тут зря светиться.

 В просторной избе Настены и ночевали. Настена - баба справная - детям своим строго-настрого запретила со двора выходить - не сболтнули чего чтоб. Ульянка - а и не узнал поначалу ее Олег Иваныч - в уголке стояла смущенно… потом не выдержала, на шею бросилась.

 - Ну, не реви, не реви, девка, - гладил ее по спине Олег Иваныч, успокаивал. Сам со щеки слезу смахнул украдкой. Повзрослела вроде Ульянка, строже стала, только нет-нет - да и зальется смехом.

 К вечеру обедать сели. Лепешки просяные, да щец постных похлебали - не разгуляешься особо, у Настены-то, - запили сбитнем. Потом, помолившись, беседовали.

 Прислушивалась к разговору Настена, бабьим своим чутьем понимая - снова расставаться придется. Ведала и другое - и у черта на куличках пусть будет Олексаха - все лучше, чем в Новгороде. Словят его тут, не ходи к бабке! А так - пусть в монастыре дальнем отсидится, вон, Олег Иваныч-то, гость дорогой, как раз тоже собрался на богомолье. И ему невместно в Новгороде оставаться. Ну, тем и лучше - двое-то, не один. Кого еще- Геронтий- Нет, не слыхал Олексаха про Геронтия. Может, и жив, да в Новгороде его никто не видал. Селивантов, Панфил, староста купецкий, Олега Иваныча приятель-собутыльник старый- Хм… Он на Шелони не был - тут, в Новгороде, ополченье организовывал, вместе с Макарьевым Кириллом… ну, с кем в прошлый год посольством в Литву ездили. Оба московитских шпионов опасаются. Потому - и найти их в городе - дело дохлое. Скорее всего, к свеям торговать уехали, в Выборг-город, али так ушкуйничают… А Панфил, еще сказывали, ежели и не у свеев уже, то в Тихвин подался - за кузнецким товаром.

 На лавке дальней кудель чесали на пару Настена да Ульянка-девка. Песен тягучих не пели сегодня - прислушивались, о чем там мужики шепчутся.

 А те до ночи разговаривали. Ульянка на печи к самому краюшку прилегла - слушала.

 С утра собираться начали. Настена муки насыпала, да пирогов, да мясца вяленого, что на черный день за печкой лежало. Собрала котомки. Простились быстро - и в путь. Сначала на владычный двор заехали. Повезло там - чернецы как раз паломничать собирались по дальним монастырям да погостам - к Тихвинской Пресвятой приложиться. Пешком шли - труден путь, длинен - так на то и богомолье. Христос, чай, больше терпел. Олег Иваныч с Олексахой, скуфейки монашеские натянув, совсем незаметны стали. Из ворот, обедню отстояв, вышли. Мост прошли, да по Пробойной, да по Московской дороге. К Федоровскому ручью подходя, пастись стали особливо, Олег Иваныч с Олексахой в середину паломников вклинились, головы в плечи втянув. Глазами по сторонам рыскали, не покажется ль кто знакомый… Нет, Бог миловал. На усадьбу Ставрову глянули - топоры там вовсю стучали - артель плотницкая два терема возводила, взамен сожженных. Тын новый уже красовался - высокий, крепкий, обхватистый - над воротами башня… Не боялся теперь Ставр молвы людской, не боялся, что колдуном ославят - а ну, пикни кто! У Москвы теперь в Новгороде главное слово! А боярин Ставр - рожа шпионская - Москвы первый ставленник и самого государя Ивана Васильевича любезник. Так-то! Ну, не вечер еще… видали мы таких ставленников!

 Чрез ручей пройдя, у церкви Федора Стратилата остановились паломники. Красив храм, величав, строг. На куполе крест блистает. Помолились, сняв шапки…

 - Господи, в добрый путь!

 Защемило сердце у Олега Иваныча, обернулся на храм, словно в последний раз. Новгород, Господин Великий. Родной. Для Олега, Олексахи, Софьи… Ну, Софьюшка, ну, милая, продержитесь еще немного с Гришаней… А уж мы… А уж мы постараемся, выручим.

 Никем не узнанные, из городских стен вышли - ров по Косому мосту перешли - и вот она, путь-дороженька дальняя! Перевели дух беглецы. Одно дело, почитай, сделали! Выбрались незамеченными… Теперь ищи-свищи, Ставр-боярин!

 Переглянулися Олег Иваныч с Олексахой, подмигнули друг другу, усмехнулись. Ну, теперь до Тихвина!

 За паломниками возы с сеном тащились от самого Торга. Не отставали, но и вперед не лезли. Аккуратно ехали. Человечек на первом возу сидел неприметный. В полушубке овчинном, треухе заячьем. Внимательно за паломниками смотрел человечек тот. Особенно - за двоими… А как поворотили возы, спрыгнул человечишко с телеги, да к монахам, богомольцам дальним. Олег-то Иваныч с Олексахой уже впереди шли, а этот, вишь, сзади пристроился. Служкой монастырской сказался, отца келаря помощником. Тоже на погост Тихвинский - по пути выходило. Ну, по пути, так по пути. Пожал плечами старшой - иеромонах Георгий - что ж, иди, мол.

 Так и пошли.

 Олег Иваныч с Олексахой в первых рядах… А позади - человечек в треухе заячьем.